Гнев Несущего бурю

Глава 9

Этессии — ветры, дующие с севера на юг все лето. Благодаря им путь из Трои до Энгоми занимает около недели. День сейчас длинный, а значит, корабли становятся лишь на короткую ночевку, с рассветом вновь устремляясь в путь. Вот потому-то четырех царей Вилусы, что пренебрегли моим вежливым приглашением припасть к стопам, привезли в самые кратчайшие сроки. Сопротивляться регулярному войску эти курятники не могли в принципе. Командующий экспедиционным корпусом Пеллагон окружил их, забросал камнями и разбил ворота тараном, потратив на осаду каждого городка в среднем три дня.

Четыре разновозрастных мужика стояли на коленях, одетые лишь в набедренные повязки. Украшения с них сняли, как и воинские пояса. Из роскошного им оставили только бороды. Позорить их еще больше не стоило. Хриса, Лапаса, Перкота и Лирнес — ближайшие союзники Трои, подчиненные когда-то царю Париаме. Все эти люди — мои дальние родственники, переплетенные браками настолько прочно, что казнить их стало бы немыслимым кощунством. Меня не поймет даже собственная жена. Ну, подумаешь, малость возомнили о себе ее двоюродные братья, свояки и зятья. С кем не бывает. Нужно привести в чувство и пожурить, простив на первый раз.

Слепящая роскошь мегарона и обитый золотом трон подавила эту унылую деревенщину полностью. Им дали время осмотреться, пока я соизволю выйти. Цари сначала долго разглядывали высеченную в камне сцену моего боя с Аяксом, а потом перевели глаза на соседние стены, выложенные малахитом, порфиром и мрамором. Дикая пестрота отделки произвела на них нужное впечатление. Они, для которых расписная штукатурка — предел мечтаний, были совершенно уничтожены. Хотя нет, уничтожили их еще позолоченные быкоголовые статуи у входа. В мегароне их просто добили. Цари испуганно зыркали из-под бровей, видимо, пытаясь понять, целиком ли мое кресло сделано из золота, или только снаружи им покрыто. Я же сохранял торжественную загадочность, предоставив говорить своему глашатаю, который ради такого случая разоделся в разноцветные тряпки, браслеты и ожерелья.

— Господин наш Солнце вопрошает, — важно пропел он, озирая победительным взглядом униженных аристократов, — почему вы, давшие клятву верности царю Вилусы, не исполнили своего долга, как подобает почтительным сыновьям? Почему заставили осерчать величайшего? Почему заставили послать для вразумления целую армию? Разве мало было вам разорения от ахейского набега?

— Не могли мы уехать, — мрачно засопел Буруни из Перкоты, старший по возрасту. — Банды из-за Сангария идут один за другим. И из-за Проливов тоже. Мелкие вроде шайки, но прут и прут без остановки. Маса[12] развалилась на куски. И все эти куски передрались тут же…

— Кто помешал вам отправить почтительный ответ, подобающий верным сыновьям? — упивался своим величием глашатай. — Разве ваше молчание — не оскорбление ванакса, повелителя Алассии, Аххиявы, Вилусы, Милаванды, Угарита и иных земель? Какого наказания достойны вы за свое деяние?

— Прощения просим у царя царей, — прогудели владыки, чьи горизонты после долгой дороги и посещения строящегося Энгоми самую малость раздвинулись.

Они ведь не слишком сильно отличаются от собственных крестьян. Два дня пути от родного городка до портового троянского кабака и рынка — вот край географии для этих людей. Больших походов там не было уже лет сорок, и они сидят дома, отбиваясь от налетов на собственные уделы. Да, точно! Сорок лет назад хетты приводили в чувство царство Арцава, раздробив его на несколько кусков. Вилуса тогда тихо отсиделась в сторонке.

— Великий государь дарует вам прощение свое! — важно возвестил глашатай, и по его сигналу в мегарон внесли новую одежду, куда более роскошную, чем была у царей раньше. С кистями, бахромой и отделкой пурпуром. Пусть деревенщина порадуется. Мне ведь еще пить с ними, выслушивать их слюнявые уверения в бесконечной любви и обещать свои милости…

Рабочий день не закончен. Двое послов из Талавы вошли и низко поклонились. Вопрос с ними уже был детально проработан писцами, и эта аудиенция лишь формальность. Этих мужей у нас хорошо знают, они уважаемые торговцы. Городок их лежит напротив Родоса, что мне на руку. Там роскошная гавань, огромное озеро, которое в мое время называлась Кёйджегиз, и полноводная река. Место замечательное, с плодородными землями и пастбищами, а потому туда без остановки лезут карийцы, доведя горожан до полного отчаяния. Они просятся в подданство, но я пока не стал их обнадеживать, не говоря ни да ни нет. Я милостиво пообещал им в ближайшее время приехать в гости, подарил новую одежду и отпустил восвояси.

— Кстати, — шепнул я Кассандре, когда почтительно трясущие бородами лувийцы выкатились из тронного зала, — что там с тем бунтарем из Трои? Как его… Бато! Ты вроде бы хотела решить проблему.

— Так он умер, государь, — недоуменно захлопала ресницами Кассандра. — Упал с коня! Расшиб голову так, что мозги аж по кустам разлетелись. Наверное, всадник он был никудышный.

— Как это? — изумился я, слабо понимая ее тонкий юмор после тяжелого трудового дня. — Он же знатный воин. Не мог он с коня упасть.

— Ой, — взмахнула та пухлой ладошкой, унизанной перстнями. — Там такая смешная история получилась. Я тебе сейчас расскажу…

Безымянный сошел с корабля в Трое, забросив на спину тощую котомку. Он пришел сюда на сидонской гауле, нанявшись гребцом. Назад он тоже уйдет так, когда наступит время. Гребцы — на редкость дурной народ, и они нужны всегда. Они нанимаются матросами на царские биремы, женятся по любви на первых встречных, гибнут в пьяной кабацкой поножовщине или без затей мрут прямо в море, обняв тяжелое орудие своего труда. Потому-то наняться в один конец тому, кто умеет ходить по Великой Зелени, сейчас просто раз плюнуть. Работы много.

Почему он стал Безымянным? Да потому что госпожа забрала его имя себе, как забрала его душу, сняв с креста. Он может теперь назвать любое имя, она дала ему такое право. Его сегодняшняя жизнь сытная и не слишком обременительная, но если он предаст, то в негаснущем жертвеннике Немезиды Наказующей сгорит фигурка из воска, и его душа развеется как дым, угодив сразу в Тартар, на вечные муки. И души его детей угодят туда же. В это Безымянный поверил свято, лишь только заглянул в бездонную синеву глаз богини-птицы, когда давал присягу. Там он прочитал свою судьбу и более не колебался ни секунды. Бывший вор сам выбрал свою новую жизнь, и она уж точно не хуже старой.

Порт Трои шумит вокруг, и Безымянный с любопытством оглянулся. Здесь куда малолюднее, чем в Энгоми, но народу тоже хватает. Ахейцы в коротких хитонах, носатые тирцы с холеными бородами и ханаанеи, завернутые в смешные тряпки. Чудное у них платье, и жутко неудобное. Весь этот народ куда-то спешит, спорит и торгуется, призывая своих богов. Еще бы! Ведь Троя — это город, соединяющий обитаемый мир и море Аззи[13], за которым живут дикари с песьими головами и кентавры, полулюди-полукони. Оттуда, с востока, везут олово, а олово, как известно, — это слезы, которыми плачут горные демоны. Олово нужно всем, потому-то и летят сюда купцы со всех концов мира в надежде ухватить его подешевле. Да только шиш. Почти весь груз забирает себе царь царей, ванакс, сидящий на далеком Кипре. Это его писец выкупает объем у смельчаков, проторивших тяжелый путь на восток, давая лучшую цену на медь, ткань и зерно. Вольным купцам достаются сущие крохи с царского стола. Так-то!

Здесь, в Вилусе, лучшие харчевни и кабаки на всем побережье. И немудрено! Не день и не два приходится ждать почтенным купцам, когда боги ветров смилостивятся и позволят пройти в Проливы с парусом. Подняться в море Аззи на веслах невероятно сложно, уж очень сильно течение. Того и гляди подохнешь на скамье, из последних сил ворочая обтесанным дубовым бревном. Вот и приходится коротать время, оставляя оболы и драхмы в портовых заведениях, доверху набитых самой вкусной едой, вином и веселыми бабами.

— Еда! — в брюхе Безымянного призывно заурчало. — Котлета!

Жрец проглотил тягучую слюну, вспомнив последний изыск кухни, который, как обычно, пришел из акрополя в Нижний город. Рубленое мясо, перемешанное с луком, куда добавлена малая толика лепешки, смоченной в молоке. Мясо секут мелко-мелко, а потом делают из него аккуратный комок и запекают на сковороде, посыпая сушеным чесноком и пряными травами. Безымянный котлету съел прямо перед отплытием, в портовой харчевне, и до сих пор помнил ее волшебный вкус. Дурной тогда получился день. Он случайно зацепил локтем Гифию, известную всему порту склочницу, что сначала притворялась шлюхой, а потом звала стражу. Едва на суд не попал. Пришлось пообещать этой скверной бабе, что штраф-то он заплатит честь по чести, но потом навестит ее дома и удавит на собственных кишках. И указал, где стоит ее дом. Угроза подействовала. Когда подбежала прикормленная стража, у Гифии претензий уже не было. Вот что ласковое слово с людьми творит.

— Заночевать бы, добрый человек, — Безымянный зашел в харчевню, выделяющуюся из всех добротностью отделки и смазливыми личиками рабынь-подавальщиц.

— Ночь два обола, — равнодушно ответил трактирщик, сонный, как полежавшая на берегу рыба. — Лепешка — обол. Кувшин вина — обол. Девка — обол. Что брать будешь? Если ничего не будешь, проваливай. У меня тут приличное место, а не ночлежка для босяков.

— Мне все! — решительно заявил Безымянный, бросив на стол фасолинку драхмы, сверкнувшую в заходящем солнышке серебряным бочком. — Только дарданского вина дай мне, почтенный. Я всякое дерьмо не пью. Обол оставишь себе за труды.

— Вот даже как? — неожиданно остро глянул на него трактирщик. — А бабу какую тебе прислать? У меня разные есть.

— С Кипра, — широко улыбнулся Безымянный, и собеседник понятливо склонил голову. Он услышал нужные слова.

— Я после заката к вам зайду, господин, — переменил он тон. — Днем тут людно. Я все расскажу в подробностях.

— Стены слишком тонкие, — покачал Безымянный головой. — На берегу поговорим. Туда лепешку и вино принесешь.

Никакой бабы у него в ту ночь не было. Безымянный и раньше не путал дела и женщин, а сейчас и подавно. Нужное он услышал и теперь раскладывал сказанное по полочкам памяти. Голова его работала четко, как царское войско на параде. Один фактик цеплялся за другой, выстраиваясь в длинную цепочку, в которой не должно остаться слабых звеньев. Он спланирует каждое слово и каждое действие, тем более что задача казалась трудной лишь на первый взгляд. Нет ничего проще, чем убить человека, обладающего дорогостоящими слабостями.

Пять дней он потратил на слежку, хорошо продумав каждый будущий шаг. И вот, тем самым утром он лежал на широкой тропе в десяти стадиях от лачуг Нижнего города и ждал. Он хорошо умел ждать, наверное, лучше всего на свете. Он распластался за кустами на каменистой земле, выбрав местечко поудобнее. Тут тропа делала пологий поворот, на несколько мгновений скрывая от спутников того, кто скачет впереди. А его цель именно поскачет. Богач из знатной семьи, он купил дорогущего коня и дарданское седло, недоступное простым смертным. И теперь наслаждался прогулками верхом, далеко обгоняя не таких состоятельных спутников.

Безымянный не слишком вникал в то, кого ему нужно убить и за что. Не его это ума дело. Его долг — приказ выполнять. Хотя этот вроде бы мутит воду в городе, подбивая Вилусу на бунт. И у него даже начало получаться. Вон, мелких царьков две когорты пехоты вразумлять прибыли. Троя, увидев лихо марширующие колонны крепких парней с железным оружием, притихла, как дети в грозу. Все скользкие разговоры теперь велись только шепотом, а любовь к ванаксу у здешних богатеев выросла многократно. Настолько, что они не уставали кричать о ней на всех углах. Простонародью на это ровным счетом было наплевать. Ему все равно, кому подати платить. Хоть царю Париаме, хоть зятю его. Так при зяте хотя бы войны нет. Он куда больше людям нравится, чем старый царь, что подвел свой народ под ахейские копья. Недобрым словом поминают теперь покойного Париаму. И вроде погиб старик с честью, да только что до этого простым рыбакам и горшечникам, в горниле войны потерявшим близких и последнее достояние.

Безымянный всем телом ощутил дрожь земли и напрягся. Он приложил ладонь и почуял дробный перестук копыт, украшенных железными подковами. Еще одна роскошь, недоступная абы кому. Безымянный привстал, размял ноги и наклонился пару раз, разгоняя по жилам кровь. Тут его никто не увидит, а промахнуться нельзя, попытка будет всего одна. Он залез в свою котомку и достал оттуда три деревянных шара, соединенных тонкой льняной веревкой. Он хорошо научился работать с этим немудреным оружием. Смешная штука, несерьезная какая-то, но жутко действенная. А сегодня она и вовсе подходит лучше всех других. Ее Безымянный и выбрал после тщательных размышлений.

Из-за поворота выскочил всадник, прильнувший к конской гриве. Цель любила на этом отрезке пустить коня в галоп, наслаждаясь скоростью и бьющим в лицо ветром. Здесь широко, и даже если встретится повозка, разойтись с ней очень легко. Безымянный всмотрелся в лицо всадника. Он! Это он! Нет в этом ни малейших сомнений. Жрец выскочил на тропу, едва лишь конская морда пронеслась мимо, и метнул шары на веревке, спутав задние ноги дорогущего жеребца. Коня бросило в сторону, и он завалился набок, придавив всадника всей своей тяжестью.

Безымянный спешно бросился к нему, держа в руке увесистый камень с острыми углами. Он давно его приготовил. У него будет около минуты. Госпожа дала ему с собой странную стекляшку, наполненную песком, и жрец богини мщения не на шутку проникся величием своего нового знания. Он ведь раньше и не думал, что время можно измерить, как будто это амфора ячменя. Полезная штука в его деле.

— Эй ты, голодранец, помоги! — услышал он сдавленный голос. — Я тебе обол дам.

Безымянный приблизился на зов, и жертва, видимо, что-то такое прочитала в его глазах. Богач побледнел и раскрыл было рот, чтобы закричать, но удар ноги бросил его голову на камни. Безымянный потрогал его шею, уловив едва заметную ниточку пульса, поморщился недовольно, а потом подложил под висок принесенный булыжник и с силой ударил об него голову всадника. Осталось немного: срезать веревку с конских ног и скрыться в кустах. Кривой, необыкновенно острый нож висит на его поясе. Он любовно наточен за долгие часы ожидания. У Безымянного есть еще примерно сорок секунд, а потом из-за поворота покажутся слуги. Он должен успеть…

— Вот как-то так все и вышло, государь, — развела руками Кассандра. — Антенор прислал голубя. Пишет, что вся знать пришла в смятение. Люди усматривают в происходящем кару богов. Бато ведь присягу на жертвеннике Посейдона давал. Антенор в произошедшем тоже кару высших сил усмотрел, и изо всех сил этот слух поддерживает. А ведь я его в наши замыслы не посвящала.

И тут моя свояченица улыбнулась, показав милые ямочки на щеках.

— Кстати! — вскинулась Кассандра. — Скажи мне, государь, а почему ты все побережье не хочешь завоевать? От Трои до Милаванды — только мелкие княжества. Царства Сеха и Мира тоже ведь рассыпались на куски. Ты все их заберешь за пару лет.

— Даром не нужны! — отмахнулся я. — Сначала завоевать, потом удержать, потом защищать… Нет, сестрица, этот груз мне не унести. Я беру только то, что полезно для торговли, и не больше. Трои и Милаванды мне за глаза.

— Хм, — задумалась Кассандра. — Не могу я тебя понять. Братец Гектор уж точно воевал бы без передышки, с таким-то войском…

— Кстати, а что там наша Феано делает? — внезапно вспомнил я. — Я ее только за обедом и вижу.

— Учится, наряжается, по полдня сидит в своей новой ванной и бывшую царицу по щекам колотит, — без запинки оттарабанила Кассандра. — Очень наша девочка это дело любит, по щекам служанок бить. А тут целая царица. Кстати, две ее дочери теперь у меня в храме служат. Слишком красивые оказались. Феано их продала тайком, побоялась, что ты их себе оставишь.

— Вот ведь дура, — недовольно поморщился я. — А вроде бы умная. Давай-ка мы ее проверим. Если она глупость сделает, я лучше за фараона кого-нибудь из твоих племянниц выдам. Феано с такими замашками в Пер-Рамзесе больше вреда принесет, чем пользы.

— Провокация? — загорелась Кассандра, которая жутко любила всякие заковыристые задачки, щекочущие ее острый ум. Сдобными плюшками не корми, дай с людьми поиграть.

— Она самая, — хмыкнул я, едва подавив невольный смешок. — Слушай…