Наконец-то рассвело, и я уже из последних сил заполз в нашу расщелину. От усталости так и вырубился бы на полпути, если б не адский холод. Точнее, он-то как раз соблазнял растянуться в ледяной темноте и заснуть, чтобы уже не проснуться, но меня на эти хитрости не купишь. Ничего, днём температура поднимется.
К этому моменту я уже настолько привык к нашей норе, что и темнота не мешала, вполне ориентировался на ощупь. Как будто полжизни тут провёл. Того и гляди захотелось бы уже обживаться, уют наводить, мой любимый постер с Даш Вайолетт к стене пришпандорить. Во всяком случае, пропылесосить щебёнку на полу я бы точно не отказался. И повесить какую-никакую лампочку.
Дыхание помощника звучало уже гораздо лучше, он почти не хрипел, хотя, конечно, дрожал в лихорадке и пылал, как печка. Что ж, даже в этом был свой плюс, я смог погреться рядом с ним, а дополнительно и от дыхания воздух в этом закутке нагрелся. Потому что я не мог позволить себе, пережив всю эту херню, банально околеть в каменных недрах этой мерзкой планеты. Нет уж, вариант со смертью хотя бы одного из нас не рассматривался. Не в мою смену.
Покормив Эрика, я подготовил его к ночлегу: ещё раз проверил застёжки моей куртки, в которую я его завернул, поправил все прочие тряпки, тщательно подпихнул со всех сторон. Отличная мумия получилась.
– Капитан?
На этот раз, после ударной дозы крови, голос Эрика прозвучал более расслабленно и без аккомпанемента в виде стука зубов. Что, опять будет нудеть, что я обязан в первую очередь думать о собственном спасении, как положено всем адекватным людям?
– Мм?
Я уже настроился игнорировать все его слова, потому что на фоне высокой температуры и запредельного уровня боли ничего умного нельзя сказать в принципе, однако на этот раз помощник удивил.
– Спасибо, что не бросил меня там.
– Конечно. Не за что.
В его шёпоте даже послышалась улыбка:
– Там было не лучшее место, чтобы валяться и подыхать неделю. Пейзаж так себе, да и скучно. – Он помолчал. – Здесь лучше.
– Здесь никто не подохнет. А если попробуешь, то я тебе въебу так, что мигом оживёшь.
Он рассмеялся. Отличный знак. Потом, правда, закашлялся.
– Я действительно этого не заслужил.
– Ага, такой ты прям особенный. Все заслужили, а ты – нет. Может, ты ещё и атомную бомбу на Нагасиму сбросил?
– Не. Это был не я.
– Ну и заткнись тогда. Вот когда сбросишь – будешь умничать, что чего-то там заслужил или нет. А сейчас, как твой командир, приказываю спать. Завтра марш-бросок до передатчика. Дойдём, вызовем своих, они мигом транспортируют тебя в больничку, и всё будет чики-оки. Понял?
– Так точно, господин капитан-майор.
– Поиронизируй мне ещё. Давай, отбой.
Эрик умолк.
Я тоже начал готовиться ко сну – кое-как впихнулся в бронежилет, хоть и пришлось поизвиваться на каменном полу, покрытом острым крошевом. Заснуть посреди этого холода в одной футболке – не вариант, а броник хоть какую-то теплоизоляцию даёт. Ох, какое же это блаженство, когда наконец-то ещё один слой материала прикрывает тело от стылого воздуха… А если лечь спиной к гиросу, свёрнутому из моего помощника и нескольких слоёв одежды, то вообще хорошо, тёпленько… Хотя, может, это обман чувств от переохлаждения – что мне вместо холода уже стало мерещиться тепло.
Зато внутри точно стало тепло – как ни странно, от дурацкого «чики-оки». Это любимое словечко моей сестры – не той, что переехала к мужу в человеческий город, а другой. Она сама его придумала когда-то миллион лет назад, когда я ещё жил дома в Данбурге, а она была пузатой мелочью и обожала настаивать на своём. Впрочем, она и сейчас такая же. Только сейчас уже красотка, а тогда была карапузина детсадовская – руки в боки упрёт, губы подожмёт по-взрослому, и везде это своё «чики-оки» пихала. Вот ляпнул я это слово – даже не подумав, вообще не знаю с чего вдруг оно выскочило, – а в голове само собой ощущение дома всплыло. Лето, солнце, пустыня, и как мы с пацанами змей ловили, и запах любимого папиного одеколона, и вкус маминых фирменных морковных чипсов…
Рукав куртки я положил под голову, чтобы спастись от вездесущего каменного крошева. Рёбра-то уже мало что чувствовали, так и чёрт с ними, а вот лицом лежать на этом колючем и холодном камне не хотелось. Для полного счастья потянул на себя ещё какую-то ткань в надежде укрыться, но она оказалась всего лишь ещё одним рукавом, даже непонятно от чего. Ладно, и на том спасибо.
Как же хорошо было наконец-то лечь и отключиться! Полностью и до конца. Быть настороже смысла не было: если бы нас нашли пироманы – нам пришла бы крышка и всё. Так что можно было не беспокоиться, а спокойно вырубиться до вечера. Конечно, никогда не стоит сбрасывать со счетов тот вариант, что во сне тебя может настичь смерть. Но если нет, то лучше хорошенько выспаться.
***
Чернота. Душно. Очень холодно. Рядом кто-то разговаривает.
Моё сознание медленно всплыло из горящего мазута сна.
Тело слишком тяжёлое. И всё болит. Рядом – какой-то странный звук, хрипящий и с присвистом, иногда сменяющийся на сонное бормотание:
– Поедем… К океану…
Память наконец-то проснулась настолько, чтобы подсказать, что происходит. Эрик. Взрыв. Горы. Я в пещере.
Глаза у Эрика были закрыты, судя по тому, что я не видел их свечения, так что я с трудом нащупал его голову в потёмках. Не хватало ещё случайно ему глаза ногтями выколоть. Чёрт, температура у него поднялась ещё больше, кожа была просто обжигающе горячая, а дыхание – быстрое и поверхностное, и в полной темноте этот сиплый звук с хрипами неприятно скрёб по нервам. Вот же дьявол! Почему всё не может быть просто? Почему вечно случается какая-то хрень?!
– Поедем… Там вода… зелёная…
И вдруг – словно почувствовав, что я проснулся, – Эрик продолжил:
– Помнишь Гектора?
Так, и что ответить? Естественно, я был без понятия, что там за Гектор, но объяснять это человеку в бреду – не лучший вариант.
Так что я ответил просто:
– Ага.
Побормотав ещё что-то неразборчивое про Гектора, Эрик затих на короткое время, а потом выдал:
– Красивые… Да?
– Мм, угу.
Понять бы ещё, что именно у него там красивое.
– Черепахи классные, – сказал Эрик неожиданно громко и чётко. – На берег выползают. Можно потрогать. Но нужно ехать сейчас.
Мне аж инстинктивно захотелось зажать ему рот, здесь не те условия, чтобы речи толкать, но в следующий момент он сам схватил меня за запястье лихорадочно-горячей ладонью – от неожиданности я аж подскочил в темноте – и так же уверенно продолжил:
– Поедем. Сейчас! – И тянет мою руку так деловито, будто вознамерился её сломать. А затем его тон стал беспокойным: – Не надо… Не садись в эту машину. Пожалуйста… Мы же договаривались!..
На последнем выкрике я всё-таки зажал ему рот ладонью. Всё это, конечно, очень интересно, но ждать, пока он выскажется, было некогда, потому что знаю я эти моменты, когда человек с критическими повреждениями вдруг приходит в себя и начинает насаждать активную жизненную позицию. В такие моменты время терять нельзя, так что я быстренько подполз выше, привычным уже движением содрал с шеи корку от предыдущих царапин и, убрав ладонь ото его рта, старающегося меня укусить, вместо этого прижался туда шеей. Губы у Эрика были не только горячие, но и сухие настолько, что аж царапали. Отлично, он начал пить: судорожно глотая, давясь, то и дело всхрипывая от избытка жидкости, – но процесс пошёл. Оставалось надеяться, что кровь спасёт его даже в такой момент.
Потому что мне вдруг живо вспомнился рядовой Йоханес, однокурсник мой из учебки. Первый раз, когда я столкнулся с подобным. Мы засели в каком-то овраге метр на два, и у Йоханеса как раз тоже не было ноги, оторвало по самое колено. Поначалу казалось, что шансов у него немного, а потом вроде ничего, оклемался. Ну, стонал, конечно, трясся весь, но это же понятно. В общем, я считал, что ситуация наладилась и Йоханес нормально дотянет до лазарета, нужно лишь дотащить. А потом – началось. Глаза бешеные, начал пытаться встать, я стал его удерживать, чтобы повязку не сорвал, а Йоханес вцепился в меня так, что пальцы побелели, и принялся требовать, чтобы я снял с него ботинок и почесал эту самую ногу, – он, мол, просто с ума сходит от зуда. Тоже уверенно так кричал – что ему в ботинок муравьи забрались и кусают. Я так растерялся, что чуть не ляпнул ему в лицо – сдурел, какая нога, её же оторвало. А командир операции – не помню уже, кто это был, – как зарядил мне кулаком в челюсть, чтобы я сам заткнулся, и кивнул – мол, иди чеши. И вот я в грязи и корнях деревьев пополз к несуществующей ступне Йоханеса и возился там, делая вид, что чешу. Йоханеса это более-менее успокоило, он перестал так уж орать, но зато я чувствовал себя идиотом и даже уже примерялся подать жалобу на командира – что это за цирк такой? Надо скорее Йоханеса вытаскивать – раз ему лучше, раз он разговаривает и с виду совсем бодрый, —надо его тащить в медпункт, а не терять время, выполняя абсурдные просьбы… Увлёкся этими мыслями, а тут командир мою руку перехватил и говорит: «Хватит, всё». Вот не помню, кто это был, но до сих пор помню эти слова – и посеревшее лицо Йоханеса с остановившимся взглядом.
Впоследствии я ещё не раз такое видел: когда за короткое время до смерти человеку как будто становится лучше, он пытается подняться, разговаривает связно, убедительно так, выдаёт всякие просьбы – передать что-то близким, послать ребёнку открытку как будто от ещё живого отца, заказать определённую службу в церкви. И вот это самый опасный момент – потому что мало кто понимает его опасность. С другой стороны, в лазарете ещё можно что-то сделать, а если вы торчите посреди поля, то вариантов нет – только выслушать последние слова человека и постараться его успокоить.
Но с Эриком я ещё мог помочь. И надеялся на это, прислушиваясь к его судорожным глоткам.
Вскоре эти глотки стали более редкими, как будто он устал. Но я всё равно подождал до предела. И ещё немного. Когда я наконец-то отодвинулся от Эрика, голова уже противно кружилась от кровопотери, а всё тело казалось очень тяжёлым и холодным. Я даже не стал особо отползать, где был – там и опрокинулся от головокружения, бухнувшись мордой в каменный пол и чувствуя себя совершенно обессиленным. В голове успела мелькнуть лишь одна мысль: я не хочу проснуться рядом с трупом, – и меня вырубило.
***
И мне снова повезло: как только проснулся, сразу услышал неподалёку спокойное размеренное дыхание и почувствовал хорошо знакомое ощущение от сознания Эрика. Я вообще очень везучий и получаю всё, что хочу. А те случаи, когда не получаю, предпочитаю забыть, так что они и не считаются.
Мышцы адски болели после вчерашних поскакушек, но я всё же выспался, а Эрик не умер, так что всё было идеально. Нет, ну правда, хорошо ведь! Я жив, он жив, чего ещё было желать? Разве что телефон – чтобы набрать номер внутренней связи и сказать: «Дежурный, метнитесь-ка в столовую и принесите мне в комнату двойной кофе, пару свежих козликов и шоколадку, да побыстрее!»… Но нет, оставалось скакать за козлами самому и без всякого кофе. И мечтать о том, как я вернусь в часть и неделю буду требовать себе завтрак с доставкой в комнату. Начальник я или где?
***
После еды настало время ответственного рывка. Его я запомнил смутно.
Поначалу вокруг была лишь рассохшаяся серая пустыня, скалы – одинокие и небольшими грядами, – скрюченные деревья, иногда редкие заросли. Было тяжело и очень хотелось пить.
Затем наконец-то стали попадаться дома. Десяток замаскированных хибар на приличном расстоянии друг от друга – видимо, местная деревня. Выбрав один дом на отшибе, я залез внутрь, связал обитателей – им непередаваемо повезло, что я не нашёл в доме боеприпасов или взрывчатых веществ, а за нелегальное заселение планеты я всё же не имел права их казнить, – и подал сигнал, на который вскоре отозвались полицейские.
Несколько часов – и мы с Эриком были в безопасности, а я наконец-то смог напиться воды до отвала и отключиться. После каменного крошева пещеры даже стандартная койка корабельного лазарета показалась мне мягкой, словно перина.