Идеальный капитан

5.

Проснулся я с трудом. Шея затекла. Жёстко. По лицу гуляет сквозняк. Опять я сплю на полу. А почему не слышно гула и вибрации двигателей?

Открыл глаза. Ножки стола, пыль, белая стена. Нет, я не на корабле. Это же моя комната. Но почему я на полу? Не думал, что у меня настолько грязно… Я что, вчера перебрал до того, что упал и заснул прямо посреди комнаты?

Мысленно проинспектировал руки-ноги-голову. Ничего не болит, чувствую себя нормально… Так, стоп! Я на полу, потому что на моей кровати спит этот генномодифицированный охламон, которого я вчера притащил в нашу часть. Сегодня его нужно будет отвести к Главному, надеюсь, примут на службу без проблем.

А вот дальше я встал с пола – и при свете дня оценил Эрикову морду. Блинский блин… Синяк на скуле – после падения на пол. Так же ночью он, по ходу, впилился лицом в дверь санузла, потому что теперь и в основании носа, и под обоими глазами красовался эпичный красно-синий синяк, делающий его похожим на опухшую панду-алкоголика. Ну, и я с «лещами», по ходу, тоже вчера переборщил… слегка.

Вдохнув, я растолкал Эрика, проигнорировал его виноватый вид – подумаешь, каждый может напиться до бесчувствия, – всучил пиродон от головы и потащил на приём к Главному.

Сикорски, сам в мрачном похмелье после вчерашнего праздника, не стал придираться к побитой морде предъявленного ему кандидата и без проволочек подписал приказ о зачислении Эрика Смита на службу – лишь бы мы побыстрее оставили его в покое. Конечно, я пообещал взять ответственность на себя, так что генералу оставалось лишь радоваться такому замечательному «приобретению»: в случае проблем с Эриком – все шишки мне, а вот похвала из штаба за привлечение генномодифицированных граждан в ряды армии – ему.

Дальше мы потопали в противоположный конец корпуса, где я снова заселил Эрика в общую спальню моего подразделения – на этот раз представив сослуживцам, которые тоже охали, ахали и держались за головы. Ну, заодно побродил между двухъярусными койками, полюбовался на эти разъевшиеся морды. А в глазах-то ни тени мысли… Кто-нибудь, верните мне тех нормальных парней из экспедиции, с которыми мы понимали друг друга с полуслова…

Естественно, для проформы наорал на этих балбесов за чью-то криво заправленную койку. Небось, за время моего отсутствия они вообще оборзели, так что нужно напомнить, что это, мать вашу, армия, а не зоопарк с весёлыми пиздариками! При этом я-то даже хотел пожалеть этих обормотов и специально не стал спрашивать, чья это койка: всё же сколько месяцев они были без моего руководства, дам им один день послабления. Однако эти дурилы сами начали бухтеть, что койка – рядового Хлота, и нечего, мол, высказывать претензии им. Нормально вообще?! Пришлось восьмерых, включая Хлота, отправить красить забор для проштрафившихся и снять дополнительные выплаты на месяц. Потом ещё жалуются, что я строгий. Да потому что нечего быть такими идиотами!

Заодно я одним глазом наблюдал за Эриком. Конечно, очень чувствуется, что ему непривычны все эти армейские ритуалы, стоять навытяжку и «Рад стараться» – так и косится по сторонам с каким-то удивлённым недоумением, а то даже улыбка в углах рта мелькает.

Я уж хотел и на него наорать за компанию – пусть привыкает к дисциплине, а то решит ещё, что у нас тут можно каждую ночь валяться бухим и бесцеремонно топтаться по моим ногам, – но решил всё же не делать этого на виду у всего подразделения. Непедагогично. Да и в целом ему ведь и правда всё это в новинку. Сейчас мне такое представить трудно, но если вспомнить, как много-много лет назад я впервые приехал в учебку, то и сам был не лучше: ничего не знал, не понимал и очень ценил, когда старшие объясняли, что к чему. Так что сейчас, ещё раз подловив растерянную улыбку Эрика, я посмотрел-подумал, решил позже днём вызвать его в свой кабинет – наедине всё объясню – и ушёл.

Однако днём навалилась такая лавина работы, что она полностью погребла меня под завалами бумаг.

А только вышел из кабинета – на лестнице столкнулся с Главным. Генерал был уже бодрячком, утреннее похмелье забылось, так что слово за слово, застряли мы на ступеньках, обсуждая новости за время моей командировки, потом выяснили, что планов на вечер ни у кого нет – Сикорски, видать, как обычно с женой поссорился, – и отправились в генеральский кабинет полноценно отмечать моё возвращение со звёзд.

Почему к нему? А потому что я пожаловался, что каким-то неизвестным образом остался без запасов – должно быть, волшебные лепреконы забрались в мой кабинет и приговорили весь коньяк – и Главный великодушно предложил угостить. Ага, сначала выдул обе мои бутылки, а теперь одаряет от щедрот. Тот ещё пройдоха. Но я воспользовался шансом на полном серьёзе: недвусмысленно уставился на стоящие рядом бутылки коньяка и джина и принялся цокать языком, как давно не пил «вертушку», вон у господина генерала как раз и водка имеется, какое удачное стечение обстоятельств…

Главный со скрипом, но всё же замешал нам по «вертушке». После третьей стопки – раздобрел, воротничок расстегнул. После пятой – на его физиономию наползла фирменная хитрая улыбочка. Значит, скоро будет: «А что, Блэйк, не переместиться ли нам в кладовку?»

«Кладовкой» у Сикорски зовётся офицерская спальня, которая официально ничейная, но все знают, что там ночует генерал, когда не хочет идти домой – а бывает это часто. Соответственно, там, как и во всех офицерских комнатах, есть доставка, где можно заказать ингредиенты для продолжения банкета.

Переместившись в «кладовку», мы принялись вспоминать прошлые годы, наши с ним совместные вылеты, да какие раньше пилоты были – не чета нынешним… Могли крейсер на одном двигателе посадить… А пилотки-то какие были – сплошь красавицы… И медички тоже были все как на подбор… А если послушать Главного, так он их всех перетрахал – и медичек, и пилоток, и вообще всех, кто под руку попадался, после такого количества «вертушек» уже не разобрать конкретные детали его похождений. Ясно только, что он крутой мужик, герой влажных грёз всех пилоток – тфу, то есть женщин – и нашего города, и двух соседних.

В общем, засиделись мы так, что на следующий день я еле встал на работу. «Вертушка» имеет такое название неспроста: утром моя кружащаяся голова так и норовила улететь куда-то прочь от заплетающихся ног, и орать мне уж точно не хотелось, так что Эрику повезло. Я просто озвучил ему посыл как в той песне: «Теперь ты в армии», – что, мол, нужно отставить эти смехуёчки и придерживаться дисциплины. А если не понимает, так ведь можно прямо отсюда в полицию пройти – выяснять его личность и прочее, – однако ему стоит помнить, что полицейские к мутантам без документов настроены не особенно любезно, и из отделения можно не выйти.

Эрик сделал смущённую морду, сказал, что будет стараться, пить не будет совсем-совсем и вообще очень благодарен за помощь. Так извинялся и испуганно хлопал глазами, что даже как-то слишком. Переигрывал.

Тут я – на фоне похмелья от «вертушек» растеряв привычный оптимизм – впервые пожалел, что не сдал его в полицию, а зачем-то повесил себе на шею. Ну, раньше мне всё казалось, что он нормальный – и по поведению, и по моим ощущениям от него. Но вот как с корабля на Землю сошёл, стал какой-то… другой. Словно маску надел. Любезный такой, охотно поддерживает разговор, смотрит-кивает, даже улыбается если нужно – открыто, с готовностью, – но я же чувствую, что всё это враньё, а на самом деле от него постоянно фонит напряжением. Уж я-то всю жизнь в армии, что я, всю эту паранойю с ПТСР не видел? Вот у Эрика – как раз этот взгляд, ненавязчиво сканирующий всё вокруг в режиме «поиск угрозы». Вроде физиономия спокойная, но всех людей держит в поле зрения, спиной не поворачивается и в целом предпочитает держаться возле стен или иных укрытий.

С другой стороны, обстановка здесь для него новая, и я уверен, что непривычная. И в подразделении он – единственный мутант на толпу людей, в таких условиях трудно быть спокойным, так что его поведение вполне оправданно. А уж если вспомнить, при каких обстоятельства я его нашёл…

Ладно, подожду с полицией, дам ему ещё шанс. Просто… Не знаю, неприятно теперь с ним разговаривать, на корабле он мне больше нравился. Там он внушал опасение и недоумение своим отсутствующим видом, но казался более искренним. А теперь…