Гардемарин ее величества. Идентификация

Глава 25

— Ну ничего ж себе, — негромко проворчал я, оглядываясь по сторонам. — Могут ведь, когда хотят… Или когда надо.

Николаевский зал выглядел точно каким я его помнил. Белые колонны, двери, выходящие на балкон с видом на площадь и паркетный узор на полу. Стык в стык, без единого намека на щель или неровность, способную испортить безупречный орнамент. Каким-то чудом вернулась на место даже хрустальная люстра под потолком, хоть от нее наверняка и остались одни воспоминания. Свечка выдает не только запредельный уровень энергии, но и и соответствующую температуру. Достаточно высокую, чтобы расплавить и металл, и стекло, и вообще все что угодно.

Или даже испарить.

Но сейчас все вокруг выглядело так, будто эта часть дворца не превратилась в руины полгода назад. Ремонт, если верить словам младшего Гагарина, закончили совсем недавно, однако о нем уже ничто не напоминало. Разве что стены еще немного «фонили» остатками прошедшей здесь разрушительной мощи — Конфигураторы и придворные так и не смогли вычистить их до конца.

Впрочем, почувствовать такие нюансы были способны разве что самые сильные и опытные из собравшихся во дворце Одаренных, а они уж точно знали, кто и почему решил устроить прием в честь герцога Брауншвейгского именно здесь.

Николаевский зал вернул себе прежний вид в рекордные сроки. Кому-то очень хотелось показать Георгу — а заодно и всей его объединенноевропейской свите — что Петербург смог пережить потерю его величества императора.

Такой вот незатейливый символизм. Казалось бы, ничего особенного и важного. Мои товарищи по Корпусу наверняка и вовсе не заподозрили, что место для приема выбрали неспроста. Но я достаточно хорошо знал нравы высшего света столицы и ничуть не сомневался: случайностей в такой день не будет. И все — от зала до цвета галстука, который наденет его высокопревосходительство канцлер — имеет какое-то значение.

Я украдкой оглядел товарищей. Поплавский, как и всегда, напустил на себя лихой и придурковатый вид, а Камбулат, напротив, воплощал тяжеловесную серьезность. Остался неподалеку от входа, сцепил пальцы и подпирал стену широченной спиной, будто заделавшись матерым секьюрити. И только его благородие барон Корф никак не мог скрыть волнение: тяжело вздыхал, не переставая крутил головой и то ли дело оттягивал указательным пальцем ворот, будто надетая под парадный китель белоснежная рубашка вдруг стала слишком тесной.

С того момента, как товарищи узнали, кто я такой на самом деле, они вели себя несколько скованно и будто бы растерянно. Словно не понимали, как теперь держаться со мной. Я изо всех сил пытался показать друзьям, что я — тот самый Вовка, с которым они собирались драться на дуэли, бегали от комендачей, вкушали божественные свитки шавермы и задорно били лицо красноперым, но понимал: пацанам нужно время хотя бы осознать все услышанное — не говоря уже о том, чтобы принять.

Так что все обязательно вернется на круги своя… Но не сразу.

Да и помимо этого хватало причин для неловкости: компания вокруг подобралась не самая простая. Титулованные аристократы, послы европейских держав, высшие армейские чины, с полдюжины министров, великая княжна Елизавета, герцог Брауншвейгский…

И четыре курсанта Морского корпуса.

На нашем месте кто угодно, пожалуй, чувствовал бы себя не в своей тарелке. Из младших чинов в зале присутствовали только агенты — то ли особая комиссия, то ли Третье отделение — и гардемарины у каждой двери. Рослые фигуры в темно-красных мундирах поприветствовали нашу четверку едва заметными кивками и снова застыли.

Сегодня я был для них не сослуживцем, а важным гостем, которого следовало охранять — без всякой фамильярности.

— Прошу, господа, пожалуйте за мной. — Высокий худой мужчина в парадной форме камер-юнкера жестом пригласил проследовать в дальний конец зала. — Ее высочество Елизавета Александровна желает вас видеть.

Я так и не понял, к кому обращались — то ли ко всем четверым, то ли ко мне лично. Наверное, поэтому остальные и выдвинулись следом, чуть запоздав. Вроде бы и вместе, но при этом на некотором отдалении.

Впрочем, добраться до Елизаветы мы все равно не успели. Все разговоры вдруг стихли, и в тишине зазвучал знакомый голос.

— Доброго дня, друзья мои! С вашего позволения, я буду говорить именно так — ведь за то недолгое время, что я провел в Санкт-Петербурге…

По торжественному случаю его светлость вновь нарядился в черный мундир с орденами, разом превратившись из просто Георга, каких-то пару недель назад задорно хлеставшего с нами пиво за гаражами в Выборге, в солидного и до забавного взрослого герцога Брауншвейгского. После побега от иберийских телохранителей за него взялись всерьез, и виделись мы не так уж часто.

И все свое время бедняга, похоже, проводил, оттачивая мастерство владения русским языком. И до этого не слишком заметный акцент исчез чуть ли не полностью, фразы понемногу обретали привычное местному уху звучание, а речь на этот раз даже не казалась вызубренной по бумажке.

Хотя наверняка именно таковой и была.

— Знаю, что в России младшие обычно высказываются последними. Но я здесь пока еще чужой, а значит, как гость, могу слегка нарушить традиции — и произнести тост прежде, чем заговорят почтенные государственные мужи, которых я до сих пор никак не могу запомнить по имени и отчеству. — Георг сделал паузу, дав публике вежливо похихикать, и продолжил: — Так позвольте же, милостивые судари и сударыни, поднять этот бокал за всех, кто сегодня собрался в этом зале!

Невесть откуда взявшийся официант с подносом встал сбоку и терпеливо ждал, пока мы с товарищами обзаведемся шампанским. И потом так же незаметно исчез, буквально растворившись в орденоносной толпе.

— Я пью за здоровье и успех его высокопревосходительства канцлера! — Георг отсалютовал бокалом куда-то влево. — Знаю, мы еще толком не успели даже познакомиться, однако всем здесь известно, как много этот человек сделал в нелегкое время и для столицы, и для страны, и для меня лично. Лишь благодаря ему мой визит в Петербург стал возможен, и лишь благодаря ему мы имеем возможность собраться в том же самом зале, где отдал свою жизнь мой царственный брат — его величество император и самодержец всероссийский Александр Николаевич.

Георг оттарабанил титул без запинки, чем наверняка набрал еще пару очков в глазах почтенной публики. Впрочем, меня куда больше интересовал сам Келлер. Его высокопревосходительство в ответ на тост учтиво кланялся, улыбаясь во всю ширь, но я сразу понял, что бедняге не по себе. При всех своих невыдающихся талантах, идиотом он все же никогда не был, и наверняка успел сообразить, чего может стоить столь явная и неприкрытая благосклонность герцога Брауншвейгского — да еще и высказанная публично.

Судя по бегающим глазкам, Келлер с искренним удовольствием сейчас оказался бы где-нибудь в другом месте — и желательно подальше от Зимнего.

— Я пью за особую гардемаринскую роту! За каждого бойца, от капитана до прапорщика! — Георг каким-то образом отыскал меня глазами в толпе и даже не постеснялся подмигнуть. — За всех тех, кому мы обязаны не только покоем в столице, но жизнью ее высочества Елизаветы Александровны. Как преторианцы Древнего Рима охраняли своих правителей, так и эти славные воины охраняют всех нас… Виват!

— Виват!

Хор голосов, раздавшийся в ответ, звучал не слишком стройно. Впрочем, его светлость пока и не нуждался в поддержке — заканчивать речь он даже и не думал.

— Я пью за истинных сынов отечества — Совет имперской безопасности. И лично за его главу Николая Ильича Морозова… Хоть он по каким-то причинам, кажется, и не смог почтить нас своим присутствием.

Георг картинно приподнялся на цыпочки и принялся вглядываться в толпу, выискивая глазами могучую генеральскую лысину. Но так и не нашел — его сиятельство на прием не явился…

И явно неспроста.

— …достойного продолжателя дела его светлости генерала-фельдмаршала Владимира Федоровича Градова, чьим подвигом и личностью я искренне восхищался с самого детства. Я пью за всех вас! — Георг возвысил голос, поднимая бокал чуть ли не на вытянутой руке. — И в первую очередь — за мою царственную сестру Елизавету Александровну — нашу прекрасную хозяйку!

На этот раз зал буквально взорвался аплодисментами. Кто бы ни писал для Георга речь, на этот раз он выложился на полную. И сумел в краткой и — чего уж там! — весьма эффектно форме «подмазать» всем и сразу, от вояк и чиновников среднего ранга до суровых стариканов из Совета.

Такой вот ненавязчивый намек на то, что новая метла собирается мести хоть и по новому, но все же с некоторым уважениям к традициям и седовласым орденоносцам. Вряд ли генералы от его слов растаяли настолько, чтобы тут же броситься клясться в верности законному наследнику престола — слишком уж многое связывало их с Морозовым.

Однако сегодня Георг посеял зерна, которые вполне могли дать какие-то всходы. Его речь и внушительная фигура… скажем так, запоминались. И наверняка пришлись по нраву многим.

Но не всем.

— Фарс. — Негромкий женский голос раздался прямо у моего плеча. — Дурацкое представление для дураков.

Разглядывая Георга, я не успел заметить, как Елизавета подошла и встала рядом со мной. Видимо, ее опекуны из придворных и статс-дам тоже слишком увлеклись спектаклем и позволили подопечной удрать.

И она тут же направилась ко мне. Товарищей… нет, не то чтобы сдуло как ветром — но они вдруг отступили на несколько шагов и теперь старательно делали вид, что их не интересует ничего кроме огромной люстры под потолков и блестящих нарядов приглашенных на прием дам.

— Доброго дня, ваше высочество. — Я склонил голову. — Вижу, речь его светлости вас не впечатлила.

— Напротив, Владимир. — Елизавета поджала губы. — Я слишком хорошо понимаю, что он хотел всем этим сказать. И ничуть не желаю слушать… Вы не составите мне компанию?

— С удовольствием. — Я чуть отставил локоть, на который тут же легла изящная ручка в тонкой белой перчатке. — Но, боюсь, вас тут же украдут господа придворные.

— Пусть попробуют! Мое слово здесь пока еще кое-чего стоит.

С нашей последней встречи Елизавета как будто еще больше повзрослела. Или просто слегка осунулась, почти растеряв остатки детских черт. Разумеется, она ничуть не хуже прочих понимала истинный смысл речи Георга и даже шагая со мной к галерее то и дело поглядывала на его светлость с плохо скрываемым недовольством.

Умничка. Так ему и надо, чучелу заморскому.

— У меня еще не было возможности поблагодарить ваше высочество за подарок, — негромко проговорил я. — Тот перстень буквально спас мне жизнь.

— В таком случае, я смогла вернуть долг, Владимир. — Елизавета легонько стиснула мою руку. — Правда, лишь малую его часть. И не знаю, в моих ли силах теперь вознаградить вас и ваших друзей за остальное.

— Почему же?

— Почему?.. — повторила Елизавета. — Разве вы сами не видите, что происходит?

На этот раз в ее голосе прозвучало… нет, еще не отчаяние, и все же что-то очень к нему близкое. И я ее понимал. Сегодня в Зимнем собрались самые влиятельные в стране люди, и половина из них задорно хлопала и кивала головами под речи герцога Брауншвейгского.

А вторая половина была не лучше.

— Вижу, ваше высочество, — усмехнулся я. — Возможно, даже чуть лучше, чем вы можете себе представить. Ведь на самом деле все не так уж и сложно — этим людям нужен правитель.

Елизавета на мгновение чуть замедлила шаг, едва не споткнувшись. Видимо, не ожидала таких речей от курсанта-первогодки, пусть даже недавно и произведенного в чин гардемаринского прапорщика.

Но слушать не перестала.

— Этим людям нужен правитель, — повторил я. — Как и городу, и всей стране. И им нужен не какой-то там герцог из Брауншвейга. И не старикан Морозов, а вы. И никто другой.

— Вы… вы правда так думаете?

Елизавета чуть ускорила шаг, чтобы заглянуть мне в лицо — видимо, не смогла поверить собственным ушам и теперь искала какой-то подвох.

— Да. И только глупец думает иначе. — Я постарался вложить в голос даже больше уверенности, чем у меня было. — Они могут сколько угодно произносить речи, пытаясь завоевать доверие людей, но вы — великая княжна Романова, дочь своего отца. И никто не в силах этого изменить. Настанет день — и одного вашего слова хватит, чтобы навести порядок в этом городе.

— Надеюсь… Когда это говорите вы, мне и самой хочется верить. — Елизавета улыбнулась — похоже, в первый раз за вечер. — С вами рядом спокойно… почему-то.

— Полагаю, оттого, что у меня совершенно нет тайных причин желать зла вашему высочеству. — Я пожал плеча. — Я простой вояка, лишь один из многих.

— Нет! То есть… да, конечно же, это так. — Елизавета вдруг замялась. — Наверное, это все из-за того, что вы напоминаете мне одного… одного человека, которого я знала прежде.

— Вот как? — Я приподнял бровь. — И кого же?

— Моего покойного дядюшку — генерала-фельдмаршала Владимира Федоровича Градова. Вы ничуть не похожи внешне, но… — Елизавета чуть понизила голос. — Знаю, это странно, и все же…

Не знаю, какими еще соображениями она собиралась поделиться — договорить мы не успели. В дальнем конце зала послышался шум, и через несколько мгновений я вдруг почувствовал, что где-то совсем рядом пульсирует энергия. Чей-то могучий Дар пришел в движение, готовясь сорваться на волю атакующим элементом. Один из гардемарин поспешил к двери, на всякий случай выставив руку.

И тут же отскочил назад, едва не получив по лицу распахнувшейся створкой.