Гардемарин ее величества. Идентификация

Глава 28

— Есть предположения? — проговорил я, шагая с тротуара вдоль дорожки на траву. — Хоть какие-то?

— Увы, ваше благородие. Только догадки.

Высокий худой мужчина с носом, похожим на орлиный клюв, поравнялся со мной и принялся на ходу рыться в толстенной папке. Впрочем, без особой пользы — снова. Даже у самых крутых аналитиков Следственного комитета до сих пор не нашлось мало-мальски подходящей рабочей версии.

Зато в курс дела они меня ввели. Профессионально, четко и оперативно — хватило и тех неполных двадцати минут, которые кортеж с мигалками прошил центр города, выбираясь к Крестовскому острову.

Итак, около часа назад, ровно в полдень, неопределенным… точнее, теперь уже вполне определенным источником энергии был сформирован атакующий элемент, который ударил по крейсеру императорского флота, стоявшему у пристани в Кронштадте.

Сквозная пробоина около семи метров в диаметре, гибель судна за каких-то несколько минут, жертвы — несколько десятков моряков… Подробности я, конечно же, не запомнил. Куда больше меня интересовало другое.

Сразу же после этого на один из телефонов Совета безопасности позвонили с неизвестного номера, и некто потребовал немедленного связаться с заключенным под стражу Григорием Ефимовичем Распутиным. И тот, в свою очередь, заявил, что желает немедленно выйти на волю. Однако условия своего освобождения станет обсуждать только с курсантом Морского корпуса Владимиром Острогорским.

То есть, со мной.

В противном случае Распутин пообещал повторить атаку — только на этот раз выбрать целью не военный корабль, а что-то другое.

— Догадки? — переспросил я. — Давайте догадки. Хоть что-то!

— Мы предполагаем, что следующий удар нанесут по Зимнему дворцу. Или по Аничкову. — Следователь захлопнул папку. — Но это…

— Это не точно, — хмуро закончил за него. — Ведь есть еще детские дома, больницы, военные части… станции метро, в конце концов… Слишком много объектов. И эвакуировать все вы не успеете — начнется паника, в которой пострадает даже больше людей, чем при ударе.

— Совершенно верно, ваше благородие. Поэтому вся наша надежда — на вас.

— А ну погодите… Погодите, кому сказано! — Морозов чуть ли не бегом догнал нас. — Острогорский, запомни: ты не уполномочен вести переговоры с террористами… террористом!

— Вот как? — усмехнулся я. — И для чего же, в таком случае?..

— Просто зайди туда. — Морозов схватил меня меня за плечи и развернул к себе. — Выслушай. Молча кивай и не вздумай ничего обещать.

— Просто передать вам требования?

— Можешь не передавать. Мы и так будем слышать каждое ваше слово. Но ты — ты старайся говорить поменьше. — Морозов коротко взглянул на следователя, и тот тут же умчался обратно к машинам, будто вспомнив о каком-то срочном деле. — Не дай втянуть себя во все это. Распутину полторы сотни лет, и он таких, как ты, знаешь, сколько видел? Сожрет и не заметит.

— Есть — не дай втянуть, — вздохнул я.

Не то чтобы беспрекословно подчиняться Морозову входило в мои планы, однако в чем-то он уж точно не ошибся: злобный старикашка коптил небо еще с девятнадцатого века, и жизненным опытом даже прежнего меня превосходил как минимум вдвое. И в его компании, особенно с глазу на глаз, определенно стоило говорить поменьше.

А слушать — побольше. И повнимательнее.

— Захожу, молчу, киваю, — повторил я для пущей убедительности. — И выхожу. Ничего не обещаю. Если что — ссылаюсь на…

— Не надо никуда ссылаться. Учить тебя вести переговоры нам некогда, сам понимаешь. Главное — не разозли его. А иначе… — Морозов поморщился и сплюнул. — Впрочем, чего я объяснять буду — сам все понимаешь.

Я понимал. Все — включая то, что опыта самых некомфортных переговоров у меня было столько, что никому другому из Совета, пожалуй, даже и не снилось.

— Так точно. — Я коснулся козырька фуражки. — Разрешите выполнять, ваше сиятельство?

— Выполняйте, господин прапорщик, — кивнул Морозов. И тут же вытянул шею, заглядывая мне через плечо. — Нет, ну ты посмотри… Сказано же было — не отходить!

Обернувшись, я увидел около дома — похоже, чьей-то дачи или полузаброшенной одноэтажной усадебки — полдюжины вооруженных гвардейцев. Они смолили сигареты, виновато оглядываясь, прямо как какие-нибудь гимназисты на перемене, и вид имели соответствующий — суетливый и виноватый.

— Вы что тут, совсем ох… обалдели! — громыхнул Морозов так, что ветхое здание едва не подпрыгнуло на фундаменте. — На перекур ходить по одному, остальные — на месте! Еще раз увижу тут всех — до пенсии на гауптвахте просидите!

— Виноваты, ваше сиятельство, — отозвался нестройный хор голосов. И гвардейцы, побросав в траву сигареты, чуть ли не бегом направились к двери. — Есть — по одному!

— Ну вот что ты с ними сделаешь? — Морозов недовольно нахмурился. И махнул рукой. — Хоть кол на голове теши. Как уеду — сразу бардак начинается: то с сигаретами стоят, то шляются тут… всякие.

Я едва смог заставить себя не начать издевательски хихикать. Глава Совета все-таки не смог пройти мимо этих граблей, и они в конце концов заехали ему по лбу. Решимости и луженой глотки, способной выдать приказ громче звука взлетающего вертолета, Морозову было не занимать еще двадцать лет назад, однако способность просчитать события наперед, похоже, хромала до сих пор.

И на обе ноги. Как сказал бы персонаж одной всемирно известной киносаги — нельзя просто так взять и посадить под замок одного из самых влиятельных Одаренных столицы. Точнее, посадить можно, а вот обеспечить режим и точное и своевременное выполнение приказов… скажем так, маловероятно. Разумеется, у Морозова не имелось даже намека на возможность лично караулить Распутина двадцать четыре на семь, и как только он уезжал, в доме тут же начинались и шатания, и разброд, и еще черт знает что.

Если уж Распутин каким-то образом смог скоординировать удар по крейсеру в Кронштадте, не покидая этого домишки, его наверняка уже не раз и не два навещали. Какие-нибудь адвокаты, армейские чины или дознаватели из СК, решившие сыграть за другую команду… или просто не имевшие выбора.

Уж чего, а компромата на самые могущественные рода Петербурга старикашка скопил предостаточно. И даже в том, что гвардейцы вдруг решили нарушить прямой приказ главы Совета безопасности и дружно удрать на перекур, оставив заключенного без присмотра, тоже вполне мог быть чей-то умысел…

А мог и не быть. Судя по измученным и встревоженным лицам, парни до чертиков боялись Распутина — даже сидящего под замком в цепях. И им просто-напросто не хотелось оставаться в доме.

Но именно туда, по странной иронии судьбы, и лежал мой путь.

— Здравия желаю, господин подпоручик. — Я взялся за ручку на двери. — Ну, как он там… Сидит?

— Сидит. Куда ж ему, сволочи, деваться, — буркнул гвардеец, чуть отходя в сторону.

И украдкой перекрестил меня. Будто я собирался ринуться в штыковую атаку на пулемет, а не просто побеседовать со старикашкой примерно ста пятидесяти лет от роду.

Распутина держали в подвале — видимо, для пущей надежности. Еще даже не спустившись вниз по скрипучем ступенькам, я почувствовал, как мой Дар съеживается, будто от холода. Дачу оборудовали в кратчайшие сроки, набив до самой крыши то ли свинцовыми пластинами, то ли какими-нибудь хитрыми электронными подавителями.

А вот со светом не заморачивались — протянули вниз одну-единственную лампочку на проводе, и я поначалу мог разглядеть только сидящую за столом фигуру.

Высокую, тощую и косматую. Распутин всегда носил длинные волосы и бороду, но сейчас они отросли еще больше, превращая сравнительно благообразного старца то ли в какого-нибудь древнего волхва, то ли в персонажа триллера про убийцу-психопата.

Впрочем, старикашке и на деле был и тем, и другим. А лежащие на столе худые руки, скованные тяжелыми свинцовыми кандалами, лишь дополняли образ. Как и седые пряди, повисшие грязными сосульками. В их тени я так и не смог разглядеть лица — только глаза. Тусклые зеленые огоньки, которые будто не отражали слабенький свет лампочки, а сами сияли чем-то хищным и недобрым.

Распутин. Древняя, хитрая и очень сильная тварь. Способная наводить ужас, даже сидя в подвале.

Но я пришел сюда не для того, чтобы бояться.

— Доброго дня, ваше сиятельство.

— Пришел все-таки?.. А я уж не надеялся. Ну, присаживайся, Владимир. — Распутин не без труда поднял руку, звякнув цепью, и указал на стул напротив. — Нас ведь слушают?

— Не знаю. — Я пожал плечами. — В такие подробности меня не посвятили.

— Слушают, слушают… Только оно ведь как? — Распутин едва слышно усмехнулся. — Послушают — и перестанут.

На этот раз он даже не пошевелился. Но по подвалу ощутимо протянуло холодком, лампочка за моей спиной с тихим жужжанием замигала… и все закончилось. Без спецэффектов и какого-либо видимого результата. Однако я почему-то не сомневался, что вся шпионская аппаратура — включая закрепленный у меня под кителем микрофон — разом сгорела, выйдя из строя всерьез и надолго. На атакующий элемент Распутина бы не хватило, но такие фокусы ему, похоже, оказались под силу.

Значит, тишина в эфире? Что ж, так даже лучше.

Я на всякий случай выждал несколько секунд, вслушиваясь, не раздастся ли наверху топот солдатских ботинок, но в доме царила тишина: видимо, Морозов со следователями решили, что я как-нибудь справлюсь.

— Чего вы хотите? — негромко поинтересовался я.

И уселся на стул. Приближаться к Распутину не было никакого желания, однако демонстрировать свои опасения мне хотелось еще меньше.

— Чего хочу?.. Да не спеши ты уж так. Давай сначала поздороваемся, как следует, ваша светлость.

Да твою ж…

— Благородие, — ледяным тоном поправил я. — До светлости мне еще…

— Лет этак десять с хвостиком. Только в обратную сторону, Владимир… Владимир Федорович — только не тот! — Распутин едва слышно хохотнул, радуясь внезапно получившемуся каламбуру. — Да не дергайся уже — все я про тебя знаю.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друг. Не слишком долго, но вполне достаточно, чтобы понять: паясничать и изображать недоумение уже поздно.

— Тогда перейдем к делу, старик. — Я облокотился на стол. — Итак — что тебе нужно?

— Старик… Верно говоришь, старик я, — усмехнулся Распутин. — И столько лет уже старик, что тебе и не снилось, хоть и сам не малец… А хочу я, чего и все — еще пожить. Думаешь за полтораста лет надоело уже? Как бы не так!

— Полагаю, это тебе уже не грозит — после всего. — Я пожал плечами, старательно изображая невозмутимость. — Вероятнее всего, из этого подвала ты выйдешь уже ногами вперед.

— Шиш тебе! Всем вам — шиш! — Распутин снова громыхнул кандалами и помахал передо мной сложенной из пальцев незамысловатой конструкцией. — Я дедушек ваших пережил, отцов — и вас всех переживу, господа хорошие. И ты, Владимир Федорович, мне в этом поможешь.

— И каким же образом? — осторожно поинтересовался я.

Давить на старика не стоило — он и так взбесился куда сильнее положенного. И если злоба вдруг окажется сильнее желания выйти на свободу… Нет, такой результат нам точно не нужен.

Ни мне, ни, пожалуй, даже Морозову.

— А очень просто. — Распутин подался вперед. — Добудешь мне вертолет с пилотом и миллион иберийских реалов ассигнациями. Принесешь сам.

— Скучные у тебя требования, Григорий Ефимович, — усмехнулся я. — Неинтересные. Думаешь, тебе просто так дадут уйти?

— Дадут, куда денутся. А чтобы не дергались — ты мне компанию и составишь. Слетаем с тобой до границы, а обратно уж как-нибудь сам. У тебя ноги теперь молодые — не пропадешь.

Деньги в валюте, вертолет, заложник… Может, и не самый ценный — зато меня можно не без удовольствия прихватить на тот свет, если что-то вдруг пойдет не так. И чудо-оружие в виде страховки. Стандартная схема, вот только…

— Мог бы все это и Морозову озвучить, — проговорил я. — Зачем?..

— А затем, Владимир Федорович, что ты, в отличие от Морозова, постараешься. — Глаза Распутина хитро сверкнули в полумраке. — Во-первых, потому что иначе все узнают, кто ты такой. А во-вторых — я тебе кое-чего интересного расскажу. По секрету.

На этот раз я предпочел отмолчаться — наши беседа и так уже слишком сильно напоминала преферанс с неизвестными ставками. А значит, старикашка вполне мог и блефовать, и мой интерес только сыграл бы ему на руку.

— Думаешь, обману? Да брось, зачем оно мне?.. Ты парень толковый, наверняка уже догадался, что я не один всю эту кашу заварил. — Распутин на мгновение смолк, но, не дождавшись от меня ни слова, продолжил: — Не один заварил — и расхлебывать один не стану. С чего я, по-твоему, крейсер сжег? Морячков этих несчастных?.. А потому, друг, что обманули меня. Провели старого — только я их тоже проведу. Как выберемся, я тебе все расскажу. Как на духу, как у батюшки на исповеди — про каждую сволочь эту узнаешь, чтобы им небо с овчинку показалось.

Не знаю, каких усилий мне стоило не дернуться. Внутри я весь подобрался, как хищник перед прыжком, и Распутин это наверняка заметил — с его-то опытом.

— Не веришь, Владимир Федорович? Так зря не веришь, — рассмеялся он. — Нет у нас с тобой дружбы, и быть не может, но ты человек особый. Морозову ничего не скажу, хоть пусть режет меня — а тебе скажу. И за Гришку своего… Простить не прощу, но и припоминать не буду, вот те крест. — Распутин, позвякивавая цепями, коснулся кончиками пальцев сначала лба, потом груди и обоих плеч. — Я тебя с того света вытащил — и ты меня, получается, вытащишь.

— Красиво поешь, старый, — вздохнул я. — Только…

— Ну, не веришь — дело твое. Значит, тому и быть: через три часа я снова, стало быть, повторю. И Морозову заодно все про тебя и расскажу. — Распутин возвысил голос. — И пусть его сиятельство уж сам думает, что ему важнее — с тобой разговор вести, или чтобы в городе ничего ненароком не сгорело… Три часа, Владимир Федорович — тебе решать, как быть.

— Слишком мало времени. — Я ответил, почти не задумываясь. Даже если я… кхм, приму предложение, раздобыть такую сумму и вертолет попросту невоз…

— Тише. Тише, парень. — Распутин погрозил мне пальцем. — Думаешь, я тут с тобой торговаться буду?

— Именно этим ты сейчас и занимаешься, — огрызнулся я. — Помирать-то не хочется.

— Не хочется, Владимир Федорович, ой, не хочется… Так я и не собираюсь. Как все сделаешь — позвонишь. — Распутин снова загремел кандалами и достал откуда-то из складок одежды телефон. Старенький, еще кнопочный. Выключенный — поэтому, скорее всего переживший фокусы, спалившие всю технику вокруг. — Три часа у тебя на все. А не успеешь — тогда не обессудь.