Гардемарин ее величества. Идентификация

Глава 9

На этот раз сидение в коридоре оказалось еще более томительным. Для Корфа, во всяком случае. И если возвращения Поплавского он ожидал с изрядной долей скуки, то теперь убрал телефон, чего на моей памяти, можно сказать, и не случалось вовсе. Бедняга сидел, как на сковородке, то и дело ерзая, а через четверть часа и вовсе вскочил и принялся ходить туда-сюда, пока дверь со скрипом не распахнулась, и к нам не вернулся мрачный как туча Камбулат.

Который тоже не смог поведать ничего особенно полезного. Чинуш иж межведомственной комиссии наделили изрядными полномочиями, но, похоже, забыли отсыпать профессионализма или хотя бы обычной смекалки. Вопросы они задавали самые что ни есть банальные и предсказуемые, да и давили без огонька. Не знаю, кого именно его высокопревосходительство канцлер пожелал увидеть в рядах только-только народившегося следственного органа, но серьезных талантов сыскного дела среди них определенно не имелось.

Такое я уже проходил — и десять лет назад, и пятнадцать, и даже в те времена, когда еще носил капитанские погоны. Определенная категория офицеров отлично умела брать под козырек и с лихим и придурковатым видом бежать исполнять распоряжения, но на этом их таланты обычно и заканчивались — работать у них… скажем так, не очень получалось.

И после рассказа Камбулата я уже почти не сомневался, что высочайшая воля собрала под крышей здания на Фонтанке именно таких. А чтобы вот так запросто расколоть бойцов гардемаринской роты и уж тем более курсантов, привычных изворачиваться и находить все мыслимые и немыслимые оправдания ночным побегам из располаги, нужны немалые способности. Камбулат пережил допрос, Поплавский, судя по улыбающейся роже, при этом еще и заставил господ следователей понервничать. Сомнения были только насчет Корфа — его приверженность всяким правилам и природная мягкотелость вполне могли сыграть с нами злую шутку.

Но, видимо, переживал я зря. Его благородие барон провел в кабинете чуть ли не сорок минут — вдвое больше Камбулата — но наружу вышел с гордо поднятой головой. Раскрасневшийся, взъерошенный и наверняка в глубине души перепуганный до чертиков, но при этом все же воплощающий своей физиономией победу над силами зла.

Хотя бы временную.

— Острогорский! — судя по хищной ухмылке, Волчара с бакенбардами — так я про себя окрестил уважаемого члена… комиссии — решил оставить меня на десерт. — В кабинет!

Шагнув через порог, я осмотрелся по сторонам. Коридор, в котором мы ожидали «расстрела» казался ветхим, но помещения в здании, похоже, выглядели еще хуже. Шкафы для документов будто притащили с чьей-то полузаброшенной дачи, а кресла и обшарпанный письменный стол размером с небольшой автомобиль и вовсе уже давно просились на свалку. Доисторические карнизы из красноватого металла обвисали под весом пыльных штор, а обои держались на стенах лишь потому, что уже давно стали с ними единым целым.

Да и сами господа следователи вполне соответствовали своему ветхому логову. При тусклом свете настольной лампы Волчара окончательно утратил и грозный вид, и остатки презентабельности, превратившись в потрепанного жизнью немолодого вояку, которому якобы-строгий гражданский костюм шел даже меньше, чем корове седло.

Он не спешил представиться, но я уже и так примерно представлял чуть ли не всю его биографию. Скорее всего, потомственный вояка. Невыдающиеся способности и соответствующие им успехи: учеба сначала в кадетском корпусе, потом в Павловском или Владимирском пехотном, посредственные баллы при выпуске… и такая же посредственная служба. Которую Волчара, впрочем, мог и миновать, если отец или влиятельный покровитель смог засунуть его сразу в Академию. Откуда он неторопливо перекочевал то ли в штаб, то ли министерство, где и застрял на веки вечные в чине не выше полковника.

И даже в межведомственную комиссию бедняга наверняка угодил не по собственной воле, а исключительно оттого, что его таким незамысловатым образом спихнуло вышестоящее начальство. Шустрые коллеги благоразумно успели «соскочить» или сказаться больными, а Волчара… Волчаре не повезло. Такая вот невеселая история. И скучная — как и сам ее единственный персонаж.

В общем, даже его коллега интересовал меня куда больше, хоть и встретился мне не в первый раз. Человек за столом, конечно же, не дергался и не пытался прятать лицо в тени, но все равно выглядел так, будто готов был хоть сейчас удрать отсюда куда подальше — лишь бы не встретить со мной взглядом.

— Доброй ночи, ваше высокородие, — усмехнулся я. — Признаться, не ожидал…

— Я тоже. — Соболев поморщился, как от зубной боли, и указал мне на обшарпанное кресло напротив. — Присаживайтесь, господин прапорщик.

— Благодарю.

Я не смог удержаться и устроился нарочито небрежно, откинувшись на жалобно скрипнувшую спинку и забросив ногу на ногу. Частично из хулиганских побуждений, части для того, чтобы его высокородие не забыл, что уже давно и плотно сидит у меня на крючке, и изображать из себя сурового и беспощадного сыскаря лучше не стоит.

Ведь если я вдруг начну говорить — могу ненароком сказать что-нибудь и про их делишки с покойным Резниковым.

Соболев явно был старше и по чину, и по должности в комиссии, однако допрос почему-то начал Волчара. Нетерпеливо пробежался по стандартам «имя-фамилия-звание-курс», а потом вдруг круто сменил тон, явно намереваясь взять быка за рога.

— Значит так, моряк, — проговорил он, грузно опускаясь в соседнее кресло. — Спрашиваю один раз, поэтому предупреждаю сразу: будешь юлить — мало не покажется. Понял?

— Так точно, — вздохнул я.

— Про ваши выкрутасы нам уже все давно известно. Так что давай не тяни резину и рассказывай, что вы четверо делали ночью в Красном Селе.

— Что мы делали?.. — Я вспомнил, как ответил Поплавский. — С друзьями гуляли, ваше благородие. Стреляли по банкам. А потом услышали шум, и кто-то…

— Хватит паясничать! — рявкнул Волчара, изо всех сил пытаясь принять грозный вид. — Я тут с тобой что, в бирюльки играть сел? Вообще-то твои товарищи уже все выложили, так что…

— Нет, не выложили. Если бы хоть один начал болтать, вы бы с него до утра не слезли. — Я покачал головой. — Так что давайте пропустим бессмысленную болтовню и сразу перейдем к той части, где вы оставляете мне номер и просите перезвонить, если я вдруг вспомню что-нибудь важное.

— Слушай, ты, мальчишка…

Волчара вскочил из кресла и навис сверху, не слишком-то убедительно делая вид, что сейчас схватит меня за грудки. Но, конечно же, не схватил: во-первых, у них с Соболевым наверняка не имелось полномочий трогать руками господ благородного происхождения. Во-вторых, даже самый заурядный умишко мог сообразить, какие силы стояли за нами. И в третьих, я уже обладал определенной репутацией, и любой человек, который хотя бы иногда читал газеты или смотрел новостные каналы, просто обязан был знать, что Владимир Острогорский и сам кое-что смыслит в рукоприкладстве.

— Слушай, ты… — повторил Волчара — уже без особой уверенности.

— Слушаю. — Я поморщился и чуть отодвинул кресло. — Вы почему-то задаете какие-то дурацкие вопросы и никак не желаете перейти к сути. А я вообще-то планирую сегодня поспать — хотя бы немного.

— Думаешь, в Корпусе не узнают про твои похождения? — Волчара, похоже, решил, что смог нащупать мое слабое место. — Я ведь могу позвонить туда прямо сейчас.

— Милости прошу, ваше благородие. — Я указал на древний телефонный аппарат на столе. — Если вы почему-то не сделали этого раньше.

— Да жалко мне вас, лоботрясов.

Соболев продолжал отмалчиваться, и Волчара, наконец, смекнул, что и «хорошего полицейскому» ему тоже придется изображать самостоятельно… Или просто переобулся в прыжке, когда все его стандартные угрозы не заставили меня даже дернуться.

— Сам такой же был — молодой, горячий… Поэтому и понимаю все, — продолжил он уже чуть ли не отеческим тоном. — Не с теми людьми вы, моряки, связались, вот ей-богу. Отправили пацанов каштаны из огня таскать, а сами…

— Так, может, лучше задать все вопросы им? — поинтересовался я. — Вы не потрудились отобрать у нас телефоны, так что…

Блефовал я, что называется, напропалую: названивать дяде или Гагарину было бы форменным самоубийством, а Морозов предусмотрительно исчез с радаров. И если и спешил на выручку, то где-то очень далеко отсюда.

Однако даже намека на появление его грозной персоны, очевидно, возымело эффект. Волчара замялся, отступил на шаг, покосился на пепельницу на столе, которая от окурков уже почти превратилась в жутковатого никотинового ежа, и принялся бестолково хлопать себя по карманам — видимо, в поисках портсигара.

— Ну не знаю я, что с парнем делать… Упрямый, как баран! Так что оставлю его пока вам, Илья Иванович, — проговорил он.

И, тихо ворча себе под нос, удалился в соседнюю комнату, а оттуда, похоже, на балкон. То ли перевести дух, то ли курить…

То ли просто подождать в ожидании, что у Соболева получится лучше.

Но тот, похоже, даже не собирался начинать допрос. И вообще всячески делал вид, что само мое присутствие в кабинете ничего не значит. И только когда я подался вперед и принялся буравить его взглядом, наконец, не выдержал.

— Господь милосердный, — простонал он, — почему вы так на меня смотрите?

— Жду, когда ваше высокородие соизволит сделать хоть что-нибудь, чтобы вытащить меня отсюда. — Я пожал плечами. — Самое время поспешить, пока ваш друг не вернулся.

— Он мне не друг! — прошипел Соболев, оглядываясь на полузакрытую дверь в соседнее помещение, за которой исчез Волчара. — Если вам интересно, господин прапорщик, я и сам не в восторге, что меня засунули в эту комиссию, черт бы ее побрал!

— И кто же это сделал?

— Приказ руководства. — Соболев развел руками. — Распоряжение с самого верха. Поговаривают, что его высокопревосходительство канцлер еще до Нового года лично распорядился…

Я молча кивнул — чего-то такого и следовало ожидать. Хотя причины у подобного решения все же могли быть разные. И если даже на Келлера не давили таинственные покровители Распутина, лишившиеся чуть ли не всей своей армии боевиков, он и сам мог ненароком вспомнить, что обладает полномочиями, положенными председателю Государственной думы. А уж желания вставить палки в колеса обоим Морозовым у него наверняка хватало и без всяких там напоминаний.

И после недавних событий и череды арестов, когда Следственный комитет вдруг пробудился от спячки и принялся карать направо и налево, не стесняясь прижимать даже самые богатые и влиятельные семейства, у решения учредить межведомственную комиссию наверняка нашлось немало сторонников. Кому-то очень хотелось ограничить деятельность, которую развел глава Совета.

— И какие же поступили указания? — поинтересовался я.

— Это вас не касается! — Соболев насупился и сложил руки на груди. — Я не собираюсь…

— Собираетесь, ваше высокородие. Меня касается все, что я пожелаю узнать — и непременно узнаю. — Я чуть возвысил голос. — Очень надеюсь, что не придется напоминать, что лишь благодаря мне вы сейчас сидите в этом кабинете, а не занимаете уютную камеру в каземате Петропавловской крепости или…

— Тише! Бога ради — тише! Я… я скажу!

— Как вам будет угодно. — Я миролюбиво кивнул. — А теперь прекратите ломать комедию и назовите имена тех, под кого вам велели копать.

Соболев в очередной раз вытаращился — видимо, я попал точно цель, и единственной реальной задачей межведомственной комиссии было прижать к ногтю… скажем так, ряд весьма высокопоставленных персон.

— Морозов… оба Морозова, — уточнил Соболев вполголоса. — Гагарин — капитан вашей гардемаринской роты. Его сиятельство князь…

Дальше я уже почти не слушал — все фамилии из списка мне не составило бы труда перечислить и самому. Несколько генералов, полдюжины чиновников из Адмиралтейства и министерства обороны, члены Совета в отставке… всех до одного я когда-то знал лично.

Келлер, не мудрствуя лукаво, решил покопаться в делах ближайших сподвижников Морозова. Такое никак не могло остаться без ответа со стороны его сиятельства, и поэтому младшие чины комиссии не спешили работать.

— Можете не продолжать. — Я махнул рукой. — Лучше постарайтесь сделать так, чтобы мы с товарищами как можно быстрее оказались в расположении Корпуса.

— Господи… Нет, я, конечно же, постараюсь, — простонал Соболев. — Но вы должны понимать…

Что именно я должен понимать, его высокородие так и не сказал. На столе перед ним ожил доисторический телефонный аппарат, и от стен кабинета эхом отразился протяжный и сердитый звон. Соболев тут же сорвал трубку, и я наблюдал, как его лицо понемногу вытягивается — то ли от удивления, то ли…

— Да… Так точно, ваше превосходительство, — проговорил он. — Так точно… Будет сделано… Да, я немедленно передам.

— Что такое? — Я попытался сдержать издевательскую улыбку, но так и не смог. — К нам едет ревизор?

— Нет. Но нашу беседу, полагаю, придется закончить. — Соболев отвел глаза. — Вас ждут на третьем этаже.

— И кто же? — поинтересовался я.

— Понятия не имею, господин прапорщик. Но я бы на вашем месте не медлил.