Исходя из соображений

5

— Двадцать восемь характерных особенностей позволяют отличать человеческий брак от человека качественного. Они делятся на четыре большие группы — по семь характерных особенностей в каждой. Первая группа — филологические особенности, вторая — поведенческие, третья — физиологические, четвертая — профессиональные... Записали?

Филологические особенности обусловлены тем, что брачелы могут иметь типичные для них имена, фамилии, характерный акцент, могут своеобразно излагать мысли.

Поведенческие особенности обусловлены особым мировоззрением, то есть тем, что в конкретных ситуациях брачелы могут поступать лишь строго определенным образом, порой даже вопреки здравому смыслу и чувству самосохранения.

Физиологические особенности — это особенности строения внутренних органов, тела, мозга, лица, а также цвет волос, кожи, глаз, а также предрасположенность или, наоборот, невосприимчивость к болезням.

Профессиональные — склонность к определенным профессиям.

Все просто? Нет, ребята, все очень сложно. Ибо брачелы приспосабливаются к нашей Целесообразности уже на протяжении веков. И сегодня ни один из них не имеет всех двадцати восьми особенностей. Более того — ни одна из всех этих особенностей порой не просматривается отчетливо, явно! Вот какие коварные существа — брачелы. Вот какого серьезного отношения требует наша наука! Ибо знать, ощущать, видеть насквозь можно, только овладев всеми тонкостями научного анализа!

Как вы уже, наверное, догадались, потребуется четыре цветных фломастера или карандаша. Зеленый, красный, синий и желтый. По числу групп. Зеленый цвет — цвет филологической группы. Возьмите семь карточек, которые вы, надеюсь, все приготовили. И будем их заполнять.

Первая карточка. Сверху пишем: «Имена». Снизу подчеркнем. Двоеточие. И столбиком: «Иван, Абрам, Левон, Ахмет, Ахмед...» Оставим место. В самом низу карточки пишем: «Если имя некоего субъекта справочное, значит данный субъект—брачел. Если имя не справочное — смотри другие характерные особенности».

Вторая карточка — «Фамилии». Пока оставляем место.. В самом низу пишем: «Если фамилия некоего субъекта справочная, значит данный субъект — брачел. Если фамилия не справочная — смотри другие характерные особенности».

Третья карточка. Сверху— «Акценты». Снизу подчеркиваем. Двоеточие. И столбиком: «Фрикативное «г», картавое «р»...». Ювеналий, Ювеналий, зачем ты подчеркнул слово «акценты» черным фломастером?!

— Красивее...

— Что значит «красивее»? Сейчас же переделай эту карточку и никогда больше не своевольничай! Это по любому другому предмету вы можете... Но не по этому! Ведь карточки и тетради сдавать в секретную часть! Если я разговариваю с вами запросто, если позволяю вам шуточки вроде «мисс народное образование», то это разве повод делать все, что вам заблагорассудится?!

— Но ведь красивее! К тому же запасной карточки у меня нет!

— Ювеналий! — в голосе Ноябрины Фатьяновны послышались вдруг истерические нотки. — Красота — понятие субъективное, а у меня методические разработки...

— Которые придуманы профессором Ведьмаком...

— Вон из класса, Ювеналий!

— Хорошо, Ноябрина Фатьяновна, я подчеркну «акценты» двумя чертами — черной и зеленой. В конце концов, надо идти на компромиссы...

— Никаких компромиссов! Вон из класса!

— Ну что уж он такого сделал, Ноябрина Фатьяновна? — встрял Ираклий. — Подумаешь, не тем фломастером подчеркнул...

— Во-о-н! Оба-а! Вы у меня узнаете, что значит издеваться над учителем целесообразности! — Ноябрина Фатьяновна сделалась абсолютно невменяемой.

Друзья обреченно собирали пожитки. Растерянно озирались по сторонам. Но никто им не посочувствовал даже взглядом. Все отводили глаза.

То, что произошло с учительницей, было ошеломляюще непонятным, странным и страшным. Ведь только вчера шутили как ни в чем не бывало, задавали любые вопросы и, кажется, нравились друг дружке. Вдруг такая реакция на очевидный пустяк. Значит, это не пустяк? Значит, эта наука такая ужасная, что вчерашняя невинная шутка в ее свете становится страшным проступком, а черная черточка под зеленым словом — преступлением...

— Мы больше не будем, Ноябрина Фатьяновна, я больше не буду? — заныл Ювеналий, и это было на него так не похоже, что в классе сделалось еще тише, еще тягостней.

— Нет, - сказала учительница жестко. — Вас обоих требуется примерно наказать. Я до конца полугодия не пущу вас на свои уроки, а потом устрою вам экзамен по всему материалу. Сдадите — ваше счастье.

— Но как?! Без учебников, без конспектов...

Она только пожала плечами.

Так друзья оказались в коридоре.

— Кто тебя, дурака, просил! — простонал Ювеналий.

— А тебя?

— Все пропало, не сдадим «Бесполезные вещи» — прощай школа, не видать хорошей профессии!..

— Не ной.

— Хорошо тебе рассуждать. Ты вон какой. Выгонят из школы — пойдешь на завод, будешь коскоры собирать...

— А ты?

— А я... Ничего ты не понимаешь, дружище...

— Где мне... Только я понимаю... Сдадим! И не выгонят нас из школы! Родители в школе учились? Вот и пусть вспоминают! Пусть натаскивают своих любимых сыновей! А?

— Не представляю, как им скажу..

— И я не представляю, как матери сказать...

Вдруг одна неотчетливая мысль появилась у Ираклия. Жутковатая мысль. Он даже не решился сосредоточиться, чтобы мысль эта сделалась отчетливей. Понадеялся, что удастся как-нибудь обойтись без нее...

Конечно, грех Ювеналия был не мал. Но он был не мал для взрослого человека, прошедшего полный курс прикладной целесообразности, сдавшего все полагающиеся зачеты и экзамены. А для подростка, не прошедшего курс, это был не более, чем конфуз. Как если бы в приличном обществе издать неприличный звук, потому что еще не объяснили, что прилично, а что не прилично.

Так какая муха укусила Ноябрину Фатьяновну? А пожалуй, та самая, которая порой кусает учительниц, которым за тридцать и у которых имеются сложности в личной жизни.

Им хочется быть демократичными и, следовательно, любимыми учениками, но одновременно им хочется быть авторитетными и непререкаемыми. И вот в самый разгар демократии вдруг пронзает учительниц жуткая мысль: «Да они не признают никаких границ, с ними по-человечески, а они рады на голову залезть! Да они меня за подружку держат, смеются надо мной, того и гляди эти угреватые недоросли полезут с гнусными намеками!»

И без всякого перехода симпатичные демократичные учительницы демонстрируют изумленным подопечным такое самодурство, такое вопиющее отсутствие чувства юмора, что подопечным кажется, будто на их бедные головы рушится привычный и обжитой мир.

Подобные конфликты не разрешаются сразу при помощи извинения и покаяния. Подобные конфликты постепенно рассасываются сами, если стороны не слишком упрямы. Если же упрямы — разрастаются, теоретически, до бесконечности. Но практически — какой-нибудь выход находится. Иногда —ужаснейший...

Ювеналий и Ираклий заполнили злополучные карточки при помощи родителей. Наврали, будто это задано в качестве самостоятельной работы. Естественно, родители в своих познаниях очень сомневались. Мальчики вместе с другими одноклассниками сдали свои карточки на секретное хранение, и никто им не сказал, все ли они сделали правильно или все неправильно...

Очень скоро стало совершенно ясно, что экзамен ребятам не сдать. Его и так-то не легко сдать из-за режима секретности, а тут еще дополнительные трудности. Стало быть, школу придется оставить досрочно. Стало быть, не сбудутся мечты. Но главное, что будет с бедным Ювеналием?..

И позвонил Ираклий в районную Службу прикладной целесообразности. Мол, так и так, Ноябрина Фатьяновна, преподавательница «Бесполезных вещей», кажется, брачела.

— Кажется или точно?

Но Ираклий был решителен:

— Кажется, точно! Я же еще не изучил прикладную целесообразность, а если бы изучил, то, может быть, звонил бы не вам, а в вашу вышестоящую организацию!

— Что конкретно произошло? — сразу смягчились на другом конце провода.

— Да разоралась из-за черного фломастера! А за день до этого нормальная была. Такая неуравновешенность характера разве может быть целесообразной? Опять же отчество — «Фатьяновна»...

— У вас когда следующий урок целесообразности?

— Через двадцать минут.

— Выезжаем. Будь на уроке.

— Но она не пускает!

— Будь. Садись на свое место и сиди. Чего бы она ни говорила. А мы как раз подоспеем.

— Двое нас, репрессированных. Еще Ювеналий...

— Значит он тоже должен присутствовать.

— А можно считать, что мы ее вместе разоблачили? С Ювеналием? А то мы с детства друзья...

Только начала Ноябрина Фатьяновна кричать: «Да как вы смели явиться, сейчас же уходите, нет, лучше я сама сейчас уйду!. », только зашумел класс, подхалимствуя, а Ювеналий задергался, то в жар его бросит, то в холод, а тут входит знакомый Ираклию темнозеленый майор, встает за спиной разъяренной учительницы, скрестив руки на груди, отыскивает глазами Ираклия, подмигивает.

Класс в ужасе замирает, а учительница не понимает, отчего, думает, ее так боятся, потом начинает догадываться, мол, что-то не то, оборачивается и умолкает на полуслове. Словно ее выключили.

— В-вы чей-то папа, товарищ майор? — очень смешно это звучит, однако никто не смеется. Не до смеха.

— Безусловно, — невозмутимо отвечает майор. — Мы почти все чьи-нибудь родители, но не это главное, что объединяет население. Главное... Впрочем, ты знаешь это лучше меня.

Теперь Ноябрине Фатьяновне все ясно. Легкая паника на лице быстро сменяется хладнокровием. Ноябрина Фатьяновна, это видно всем, вообще-то не из слабонервных, странно, как случился с ней тот типично бабский загиб, за который предстоит теперь расплачиваться. По самой максимальной цене.

Женщина печально глядит на Ираклия, на Ювеналия. И они глядят на нее печально. Не загоняй в угол даже самого малого зверя. У них не было другого выхода. Откуда им было знать, что со дня на день она собиралась сменить гнев на милость. Долго собиралась...

— Ребята! —обращается учительница к ученикам, и майор почему-то не препятствует ей в этом. — Я вынуждена оставить вас. Прошу: досидите до конца урока тихо, пусть директор подумает — какие взрослые и целесообразные люди! А что до меня... То я хотела...

— Это уже лишнее, — майор сделал предостерегающий жест рукой, и Ноябрина Фатьяновна покорно умолкла, даже не попыталась закончить фразу. Глаза разоблаченной учительницы погасли, она сразу словно бы состарилась на двадцать лет.

И ее увели. А секретчик класса сам, без указаний, собрал тетради, учебники и унес их в секретную часть, где и доложил о случившемся. И пока не прозвенел звонок, дети сидели на своих местах, тихо и невесело перешептываясь о том, о сем, обо всем, исключая одну-единственную тему. Они, как не вполне изучившие курс прикладной целесообразности, еще ни при каких обстоятельствах не подлежали разоблачению, а все же усердно соблюдали правила, о которых знали или догадывались.

Со следующего урока у них был новый преподаватель «Бесполезных вещей Вселенной» — Харлам Ярополкович, который убедительно просил обратить особое внимание на то, что его имя кончается не на «ан», а на «ам». Он посочувствовал отставшим от учебы Ираклию и Ювеналию, предложил позаниматься с ними дополнительно, с чем ребята охотно согласились, и скоро наверстали упущенное, поскольку вообще были способными мальчиками.

А когда изучили подробно физиологическую группу характерных особенностей и заполнили красные карточки памятки-лото, тогда-то и узнали, что Ираклий является образцом мужской красоты. А вовсе не Ювеналий.

Впрочем, дружбы, скрепленной разоблачением брачела, это не омрачило, а если и омрачило, то не заметно для постороннего глаза.