История одной записной книжки

Глава девятая ХОД КОНЕМ

Бородин решил сделать еще один ход: побывать на квартире у Неустроева, но не официально, не как следователь, а как старый знакомый, побывать гостем.

Неустроев жил в новом доме для профессорско-преподавательского состава, на втором этаже. Комната его была угловой, и из окна открывался вид на улицу, по которой шел Бородин.

За квартал от дома профессорско-преподавательского состава Бородина нагнал знакомый сержант милиции.

— Куда путь держишь, Леонидович? — спросил он.

— В гости.

— В одиночку? — сержант понимающе ухмыльнулся.

У подъезда пятиэтажного корпуса они расстались. Бородин поднялся по лестнице и постучал в двери квартиры. Открыл ему Неустроев.

— Прошу, — сказал он, — моя комната направо. А… ваш спутник?

— Спутник?

«Эге, да он видел меня из окна, — подумал Бородин, — решил, что с обыском. Досадно».

В холостяцкой комнате Неустроева не оказалось ничего примечательного: кровать, этажерка с книгами, небольшой столик, шифоньер. Неустроев пододвинул стул, предложил папиросы. Они прикурили от спички, зажженной Бородиным, сели.

Бородин не рассматривал комнаты, он охватил ее одним взглядом и сразу приметил уголок бумажного листка, торчащий из среднего ящика стола. Значит, бумаги были убраны в стол довольно поспешно.

Разговаривая о ничего не значащих вещах, он остановил свое внимание на небольшом радиоприемнике, стоявшем в углу на этажерке с книгами.

— Что это за система? — спросил он Неустроева.

— Товарищ из Риги прислал. Новинка. Трехламповый, но чистота изумительная, выбор, как у второй категории. С весны появятся в продаже. Да вот беда: выходная лампа сгорела, а в магазинах таких ламп нет.

По потолку, из угла в угол, протянулась антенна. От нее спускался отвод — спираль из темнозеленого провода.

Бородин подошел ближе и заглянул на тыльную часть приемника. На задней стенке приемника тоже имелись переключатели и клеммы.

— А в шахматы вы не любитель? — спросил Бородин, изучая этикетку рижского радиозавода.

— На первом курсе играл, но с тех пор не пытался.

— Я тоже игрок посредственный, но вот за ходом международного матча слежу. Как вы думаете, кто выйдет на первое место?

Взгляд Бородина вновь упал на угол бумажного листка, торчащего из ящика стола.

«Открыть? — мелькнуло в голове. — Пожалуй, не стоит. Раз из окна видел, — что нужно спрятал или уничтожил».

Бородин оглянулся на ассистента. Лицо Неустроева было спокойное, но застывшее, чего-то ожидающее.

— Скучно вам жить по-холостяцки, — заметил следователь. — Женитесь, Павел Ильич. Смотрите, какая симпатичная женщина рядом с вами работает.

— Это вы Чазову имеете в виду?

— Да, ее.

Неустроев помедлил с ответом.

— Конечно, — с трудом проговорил он, — хороша. Но ее всё ученые мужи привлекают.

— Никольский?

— Не знаю, может быть.

— Знаете, Неустроев, — голос следователя прозвучал холодно, — иначе для чего было сцены ревности разыгрывать?

— Это мое личное дело.

— Именно. Так приемник, говорите, неисправен? Жаль. А я любитель новинок радиотехники. Достанете лампу — позовите.

На улице, несмотря на мороз, мальчишки гоняли футбольный мяч. Бородин остановился, с улыбкой наблюдая за атакой юных футболистов. Ветер пощипывал нос и уши, но мальчишки ничего не замечали, лица их вспотели, они пыхтели и отдувались.

Один из ребят стоял около угла дома, из которого вышел следователь. Сюда мяч приближался редко, и от нечего делать мальчуган играл в «жошку», подбрасывая ногой растрепанную записную книжку.

— Какой счет? — поинтересовался Бородин и на лету поймал записную книжку.

— Шесть ноль в нашу пользу, — самодовольно ответил мальчик.

— А это что?

— А не знаю. Тут валялась. Выбросил кто-то.

Пересыпанная снегом книжка была изрядно потрепана. Привычка обращать внимание на все, что попадало в поле зрения, и тут заставила Бородина вглядеться в вещь, прежде чем бросить ее обратно на землю. Знакомое слово «ультразвук» мелькнуло сначала на одной странице, потом еще на одной. Страницы пестрели математическими расчетами.

— Где ты поднял ее? — спросил Бородин мальчика.

— Да тут, — мальчик неопределенно махнул рукой, — она сама под ноги попала.

Бородин посмотрел вокруг, поднял глаза на окна. Ему показалось, что в окне комнаты Неустроева он видит застывшее человеческое лицо. Впрочем, лучи солнца, бликами лежащие на стеклах, и не позволяли утверждать, что он действительно увидел лицо.

Бородин положил книжку в карман и направился обратно в прокуратуру.

Вместо того, чтобы проанализировать свой визит к Неустроеву, Сергей Леонидович занялся изучением новой находки. Он бережно очистил ее от снега, разложил выпавшие и намокшие листки по столу.

— Так, — сказал он, опершись руками на стол.

Сложные математические расчеты, выполненные мелким и аккуратным почерком, заполняли все листки. Текстовых пояснений было мало, но там где они имелись, непременно фигурировали знакомые слова «ультразвук», «ультразвуковые колебания», «колебательный контур».

Приведя записную книжку в сравнительный порядок, Бородин стал изучать ее листок за листком. Кое-где попадались даты: «июнь 1942 года», «май 1943 года», «…1944 год…», записи позднее 1944 года не было, хотя в книжке оставалось еще несколько свободных листков.

Имела ли находка какое-нибудь отношение к тем поискам, которые вел Бородин? Он мог только предполагать о наличии такой связи.

Книжка найдена около дома, в котором живет Неустроев. Удивительное совпадение. Выброшена книжка или… утеряна?

Кто еще кроме профессора Саратова увлекался в Широкореченске в дни войны ультразвуковыми колебаниями?

В памяти Бородина возникло вдумчивое и привлекательное лицо молодого человека, чей портрет стоял на туалетном столике Надежды Саратовой.

Но Александр Рудаков ушел на фронт почти с первых же дней войны и, значит, о нем не может идти речь.

Не принадлежала ли записная книжка самому Владимиру Константиновичу? Мало вероятно, тем более, что записи такой давности уже не могли иметь значения, но… отчего же не проверить?