История одной записной книжки

Глава одиннадцатая ПОЕДИНОК

Никольский возвратился в гостиницу в самом отвратительном расположении духа. Он с раздражением швырнул пальто на спинку стула, бросил шапку на диван и остановился посреди комнаты.

Достопримечательности Широкореченска не произвели на него ровно никакого впечатления, и вообще такое праздное времяпровождение было не для него. А следователь не звонит. О чем он там думает? Что еще он собирается предпринять? Нелепость, кругом сплошная нелепость.

Однако Никольский и сам не испытывал никакого удовлетворения ни от проделанной работы, ни тем более от заключения, врученного следователю.

Экспертиза по поводу комнатного лимона и исследование нервных тканей все же смутили Никольского. Профессор Саратов не сделал открытия — это было совершенно очевидно, но в руках его уже находилась какая-то нить, какой-то ключ к открытию. Чтобы понять мысли Саратова, нужно было сосредоточиться.

Однако нелепые сцены ревности, которые разыгрывал Неустроев, самым болезненным образом отзывались на самолюбии Никольского, очень дорожившего покоем своей семьи.

Да и эти поиски таинственного смертоносного орудия, которым будто бы был убит Саратов, вызывали у него чувство отвращения.

Он вспомнил, что еще не обедал, прошел в ресторан и сел за столик. Однако пообедать ему не удалось, его вызвали к телефону. Звонил Бородин и просил приехать немедленно.

— Как всегда, немедленно, — усмехнулся Никольский. — Беспокойная душа.

Однако к следователю он отправился тотчас же, оставив на столе нетронутый обед.

В гостиницу Никольский возвратился с записной книжкой. Устроившись поудобнее на диване, он с интересом принялся за изучение потускневших от времени расчетов. Он сразу понял, что и автор этих расчетов, и профессор Саратов задались одной и той же целью: создать сверхмощный источник ультразвуковых колебаний. Многое, что уже знал Никольский из записок Саратова, повторялось на первых страницах записной книжки.

Никольский решил все-таки сходить пообедать — аппетит давал знать о себе. Он захватил с собой записную книжку и продолжал читать ее, отхлебывая суп из тарелки. Но добравшись так до второго блюда, он решительно отодвинул недоеденный шницель и поспешно возвратился в номер. Содержание расчетов начинало остро интересовать его.

В семь вечера позвонил Бородин.

— Необыкновенно! — резюмировал Никольский первые итоги знакомства с записной книжкой. — Замечательные мысли. Кажется, вы дали мне в руки тот ключ, который так долго и безуспешно искал Владимир Константинович. Я намерен сейчас же отправиться в физическую лабораторию института, повозиться с шаровой установкой.

— Только не выпускайте записную книжку из рук, — предупредил Бородин.

— Понимаю.

Получив от Никольского заключение о ценности записной книжки, о которой он догадывался с первого момента находки, Бородин пошел к районному прокурору за санкцией на арест и производство обыска. Спустя несколько часов он в сопровождении двух милиционеров отправился к Неустроеву. На его стук никто не отозвался. Следователь подал знак, и милиционеры, разом навалившись на дверь, сорвали ее с петель.

В комнате царил необыкновенный беспорядок. Кровать осталась неубранной, на полу валялись книги, белье, обрывки бумаги. Что тут произошло? Казалось, что комната покинута ее владельцем, но, внимательно присмотревшись, Бородин пришел к выводу, что почти все вещи в ней остались — он отлично запомнил каждую из них во время своего визита к Неустроеву. Если чего и не хватало, так это странного приемника на этажерке. Открыв шифоньер, Сергей Леонидович увидел висевшие там разглаженные рубашки и два новых костюма. В нижнем отделении оставалась обувь. Под кроватью лежал нетронутый чемодан.

— И все-таки ты, кажется, дал маху, старина, — проворчал Бородин. — Не в комиссионку же он понес свой аппарат.

— Видимо, хозяин голову потерял, — заметил один милиционер, — метался по комнате, как сумасшедший.

— Это так, — подтвердил Бородин. — Но только без хозяина нам никак нельзя. Давайте-ка, друзья, поможем ему найтись.

Сжав ладонью подбородок, он постоял посреди комнаты, подумал.

— В институт, — решил он, — прежде всего.

…Никольский, получив разрешение работать в лаборатории, отказался и от услуг Неустроева, и от помощи Чазовой. Обиженная Чазова тотчас же ушла из лаборатории, а Неустроев еще долго оставался за своим столом, перебирая бумаги и присматриваясь к Никольскому.

Оставшись один, Никольский закрыл двери на ключ. Затем он развернул схему шаровой установки, чтобы следить по ней за ходом расчетов в записной книжке.

Часы летели, как минуты. Расчеты захватили профессора. Мысли, заложенные в их основе, поражали своей оригинальностью, смелостью, глубиной.

Уже вскоре Никольский убедился, что автор расчетов оставил позади автора шаровой установки и решил ряд принципиально новых вопросов. В записной книжке заключался секрет того, над чем так долго и так безуспешно бился профессор Саратов.

Утомившись, Никольский бросался в кресло и, закрыв глаза, несколько минут оставался неподвижным; потом торопливо вскакивал, хватался за карандаш.

Увлеченный развитием расчета электронного усилителя ультразвуковых колебаний, Никольский не заметил, как в лаборатории опять появился Неустроев. Профессор невольно вздрогнул, увидев рядом с собой его низкорослую, плечистую фигуру.

— Как подвигается изучение расчетов? — спросил Неустроев и положил на стол большую прямоугольную коробку, завернутую в газету.

— Я определенно попал в мир неожиданностей, — отозвался Никольский, всматриваясь в поблекшие строчки формул. — Но как вы сумели войти в зал? Я же закрылся на ключ.

— Сквозь стены, — невесело усмехнулся Неустроев. — Ведь в мире неожиданностей все возможно. Я пришел помочь вам разобраться в расчетах.

— А я уже и сам начинаю понимать, в чем тут дело.

Неустроев посмотрел на профессора тяжелым пристальным взглядом. Он развернул газеты, прикрывавшие коробку, и Никольский увидел странный аппарат, напоминающий небольшой радиоприемник.

— Что это?

— То самое, о чем говорится в записной книжке: электронный усилитель ультразвуковых колебаний. Вам говорили, что расчеты выполнены мною?

— Вами? Быть не может! Нет, Бородин ничего не упомянул насчет вашего авторства.

— И вы считаете меня совершенно бездарным? Но вот вам доказательства, — ассистент погладил лаковую поверхность аппарата. — Эта штучка способна дать тысячекратное усиление колебаний, произведенных шаровой установкой.

— Да вы шутите, Неустроев!

— Ненавижу шутки…

— Но отчего же вы до сих пор не опубликовали своего творения?

— Только два дня назад я закончил постройку аппарата и сегодня собрался предложить вам принять участие в его испытаниях. Но вдруг ко мне на квартиру ворвался этот сумасбродный следователь, который всем нам пытается приписать убийство Саратова, и забрал записную книжку с расчетами.

— М-да… любопытно… Вы позволите мне заглянуть в аппарат?

— Я собирался попросить вас сделать это.

Неустроев снял верхнюю панель, профессор подошел ближе. Записная книжка осталась лежать на развернутой схеме шаровой установки. Вооружившись карандашом, как указкой, ассистент принялся объяснять устройство и принцип работы электронного усилителя.

Голос Неустроева звучал дружественно, в словах была искренность. Он вел себя так, словно за его спиной находился дядя Егор, критически расценивающий действия своего племянника. Главное заключалось в том, чтобы усыпить бдительность Никольского. Забрать записную книжку и тотчас же унести ее — было бы слишком наивным поступком. Никольский оказал бы сопротивление. Разделаться с ним Неустроеву ничего не стоило, руки у него были дядины — короткие и мощные. Но дядя, наверняка, так бы не поступил.

Нет, Неустроев исчезнет и с аппаратом, и с записной книжкой так, что после него не останется никаких следов, он собьет с толку Бородина. А пока тот ломает голову над решением новой загадки, Неустроев будет далеко. Очень далеко.

И все-таки ему приходилось напрягать всю волю, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость. Сознание, что где-то поблизости ходит этот упрямый следователь, наполняло его страхом. Хотелось бежать, бежать немедленно, не теряя ни минуты. Проклятое дядино условие относительно записной книжки! Дядя заглянул куда-то поглубже: видимо, вместе с книжкой ему заплатят больше. Ведь здесь не останется ключа к открытию.

Минуты летели стремительно, через час Неустроеву следовало быть у Красного сада. Час, еще один час, и все в его судьбе повернется в другую сторону. Нужно выдержать еще шестьдесят минут.

Он старался рассказывать кратко, экономно. Никольский понимал его с полуслова, на лету схватывал и усваивал суть объясняемого.

Ассистент и профессор стояли вплотную, низко склонившись над аппаратом. Они походили на двух друзей, увлеченных одним общим делом.

— Но это же… гениально! — не выдержал Никольский. — Вас… вас за это нужно на руках носить, Павел Ильич! Немедленно же давайте испытывать ваше творение.

— Для того я и пришел сюда. Вы должны понять мое нетерпение, Анатолий Георгиевич. Это нетерпение изобретателя.

— Да, да, совершенно справедливо!

Они перенесли аппарат к шаровому излучателю. Ассистент присоединил к нему проводники от установки. Профессор стоял за спиной Неустроева и внимательно наблюдал за его действиями. Сквозь внешнее спокойствие в поведении Неустроева сквозила нервозность. Он попеременно чувствовал за своей спиной то добрые глаза дяди, то немигающие глаза следователя. К тому же он очень боялся опоздать к назначенному часу.

— Включайте! — приказал Неустроев.

Никольский подошел к распределительному щиту и поднес руку к кнопке автомата. Но прежде чем нажать ее, он бросил взгляд на Неустроева. Ассистент, застывший около аппарата, пристально смотрел на Никольского.

— Да включайте же, включайте! — закричал Неустроев.

Тонкие губы Никольского изогнулись, лицо приняло суровое и решительное выражение. Он нажал кнопку. За стеной ухнул масляный выключатель высокого напряжения, на щите вспыхнули зловещие огоньки красных сигнальных ламп.

В тишине раздалось тонкое шмелиное гудение трансформатора шаровой установки. Ассистент быстрыми и ловкими движениями повернул регуляторы установки, щелкнул переключателями.

Никольский сделал шаг к шаровой установке.

— Оставайтесь там, где вы стоите, Никольский, — приказал Неустроев, — одно лишнее движение будет стоить вам жизни. Для этого мне потребуется только чуть передвинуть ось катушки. Не шевелитесь и слушайте, раз вы так увлечены ультразвуковыми колебаниями.

— Я вас не понимаю, Павел Ильич…

— Сейчас поймете. Во-первых, могу посвятить вас в тайну смерти вашего коллеги. Это я убил профессора Саратова. Мне не хотелось, чтобы еще кто-то разгадал тайну сверхмощных ультразвуковых колебаний. А Саратов, к собственному несчастью, тоже подошел к порогу открытия. Еще день, два — и он бы нашел правильное решение, которого не мог найти в течение шести лет. Но ключ находился уже в моих руках, я раньше Саратова изготовил свой аппарат. Мне надоело ждать своего дня. Я продемонстрировал профессору изобретение его любимого ученика. Он так же, как и вы, поздравлял меня с успехом. Хотите на себе испытать действие ультразвука?

Неустроев, не спуская глаз с замершего Никольского, прицелился катушкой на стоявшую рядом с распределительным щитом высокую металлическую подставку. Произошло совершенно непостижимое явление: стальные ножки подставки, изготовленные из труб, словно под действием пронзительного ветра, задымились пылью.

Сталь обращалась в пыль!

Через минуту от подставки остался только развеянный по полу тончайший порошок. В воздухе душно запахло жженым железом.

— Смотрите, Никольский, смотрите!

Задымился угол щита, подле которого стоял профессор. На пол посыпалась мраморная пыль.

— Если я захочу, я уничтожу стены этой комнаты, захочу — уничтожу все здание, — торжествующе произнес Неустроев.

— Браво, Неустроев, браво! — тихо проговорил Никольский. — Только будьте осторожнее и поверните катушку в сторону, я вполне достаточно убедился в действии вашей дьявольской штуки. Что вы намерены делать со своим открытием?

— Оно найдет себе достойных покровителей, — усмехнулся Неустроев.

— Здесь?

— Нет, значительно дальше.

— О-кей! С вами, кажется, можно разговаривать. Но выключите, наконец, установку.

— Что вы там бормочете?

— Вы! Идиот! — повысил голос Никольский. — Выключите установку и слушайте внимательно. Мы, кажется, неплохо с вами сыграли свои роли. Я не профессор Никольский и вообще не тот, за кого меня тут принимают. Если хоть один волос упадет с моей головы, вам снесут башку, едва вы окажетесь по ту сторону границы.

— Чорт возьми… — прошипел Неустроев, изумленно моргая белесыми ресницами, но в то же время пристально приглядываясь к Никольскому. — Кто же вы тогда?

— Это вас не касается, — Никольский засмеялся тихо и язвительно. — И вообще, мне плевать на вас. Я охочусь за секретом открытия, которое уже в ваших руках. Сколько я буду ждать, пока вы выключите установку?

Едва Неустроев коснулся регуляторов, как Никольский стремительно обернулся к щиту и нажал кнопку автомата. В зале наступила тишина.

— Ну? — спросил Неустроев.

— Мерзавец, — облегченно задышав, проговорил Никольский, — изменник. Низкая тварь.

— Что?! — взвизгнул Неустроев и бросился к Никольскому.

Дверь распахнулась, и в лаборатории показался Бородин в сопровождении двух милиционеров и Чазовой.

— Спокойно, Неустроев! — приказал он. — Мы не опоздали? — повернулся он к Никольскому. — Странный запах. Что тут произошло?

— Ничего особенного, — пояснил профессор, — просто я вспомнил свои молодые годы. Когда-то я очень страстно увлекался драматическим кружком, друзья уверяли, что у меня актерский талант. Вот… попробовал сыграть роль. Кажется, и в самом деле получилось.

— Я видела, как Неустроев возвратился с каким-то свертком, — сказала Чазова, — и подумала, что он затеял что-то недоброе. Я позвонила товарищу Бородину, но он уже сам появился в институте. А роли, очевидно, дались вам нелегко. У вас и у вашего партнера очень взволнованные лица.

Милиционеры увели Неустроева.

— Страшное орудие смерти, — произнес Никольский, взглянув на бездействующую шаровую установку, — ужасно…

— Владимир Константинович не задавался целью создать средство уничтожения, — возразила Чазова. — Взгляните на лимоны!

Очевидно, банки с лимонами, стоявшие позади разрушенной подставки, попали в сферу действия ультразвукового луча. Словно по мановению волшебной палочки на ветвях возникли десятки свежих, отливающих глянцем листьев.

— Что ж, — в раздумье заметил Бородин, — орудие смерти нам тоже необходимо, чтобы крепче охранять жизнь, надежнее сохранять мир на земле.

Так закончилась эта удивительная история записной книжки советского солдата Александра Рудакова.