История одной записной книжки

Глава вторая СМЕРТЬ ПРОФЕССОРА САРАТОВА

Телефонный звонок разбудил следователя Бородина во втором часу ночи. Звонил дежурный врач скорой помощи, который просил Бородина приехать в институт.

— Что случилось? — спросил Бородин.

— Умер профессор Саратов.

Спустя четверть часа Бородин был уже на месте. Большой зал физической лаборатории ярко освещался всеми потолочными лампочками. В кресле, за большим письменным столом, сидел профессор. У него была поза уснувшего человека. Настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром освещала разложенные перед ним бумаги.

У кресла стояла Надежда Саратова. Ее глаза встретили появление следователя немым вопросом. Губы девушки дрожали, она растерянно прижимала ладони к щекам.

По другую сторону кресла находился директор института, рядом врач скорой помощи вертел в руках ненужный теперь фонендоскоп. Поодаль стояли медицинская сестра и вахтер института.

— Кто первым вошел сюда? — спросил Бородин.

— Я, — отозвался вахтер. — Мне позвонила Надежда Владимировна. Беспокоилась, почему папа долго не идет домой и на телефонные звонки не отвечает. Я пошел посмотреть, а он вот так сидит, будто задремал… Вот я вызвал товарища директора.

— Значит, когда вы вошли, профессор находился один?

— Один.

Бородин повернулся к врачу.

— Вы его осматривали?

— Я констатировал смерть. Очевидно, паралич сердца.

Спокойные и бесстрастные глаза следователя уже изучали зал лаборатории, наполненный аппаратами, учебными столиками, стеклянными шкафами. Никаких намеков на применение насилия. Пожалуй, следователю здесь нечего было делать. Тысячи людей умирают так, как умер профессор Саратов.

Однако Бородин выполнил все необходимые формальности: сфотографировал сидящего в кресле профессора, подробно описал его позу, сфотографировал зал лаборатории. Затем он составил протокол, дал расписаться в нем врачу, директору и вахтеру.

— Какой равнодушный человек, — заметила медицинская сестра, когда следователь вышел из зала. — Хоть бы слово сказал. А то посмотрел и ушел.

На другой день Бородин получил протокол судебно-медицинской экспертизы. По мере чтения лицо следователя становилось сумрачным и недовольным.

Судебно-медицинская экспертиза оказалась в затруднении. Вскрытие не могло установить, отчего наступила смерть. Что-то неведомое и непонятное разом остановило жизненную деятельность организма. Предполагался нервный шок, внезапное нервное потрясение.

Единственный вывод, который с полной очевидностью вытекал из протокола, состоял в том, что о насильственной смерти не может быть и речи. Для Бородина, как следователя, смерть профессора Саратова не представляла никакого интереса.

Он убрал протокол в папку и вызвал очередного посетителя. Однако, оставшись наедине, Бородин задумался. Перед его воображением возник образ мужчины с заиндевевшей квадратной бородкой. Он видел его то хохочущим, то легко, по-юношески, бегущим за дочерью на лыжах, то с аппетитом поедающим ломти черного хлеба.

Все говорило о том, что у профессора было самое превосходное здоровье. Внезапная смерть казалась нелепостью.

Вечером следователь нарушил заведенный семейный порядок и не зашел за женой на швейную фабрику. Одевшись, он постоял у окна, а потом сел к столу и снял телефонную трубку.

— Машенька, — сказал он, — не жди меня, я задержусь. Ужинай одна.

Выйдя на улицу, когда уже сгущались синие сумерки, Бородин поднял воротник пальто, засунул руки в карманы и направился в сторону института.

Шел он не торопясь. Так он любил поразмыслить, поговорить с самим собой.

Работа следователя была очень разнообразной, требующей умения быстро ориентироваться в сложной, подчас необычайно запутанной обстановке. Бородин то копался в бухгалтерских делах, изобличая растратчика или нерадивого бухгалтера, то устанавливал виновника плохого урожая, то разбирал автомобильные катастрофы, то вмешивался в семейные дрязги. Трудно представить то великое разнообразие дел, которые прошли через его стол. Много канцелярских папок с коротким заголовком «Дело №…» было заполнено рукой Бородина, но он никогда не забывал, что в каждом «деле №…» находится судьба человека.

Преступность…

Это грязное наследие прошлого еще пятнает здоровую жизнь советского народа. Бородин питал к ней не просто профессиональную нетерпимость. Он испытывал ту постоянную и непримиримую ненависть, которую вынашивает в себе человек в непрекращающейся борьбе с врагом. Враг был опасным. Часто он оставался незримым, прибегал к коварным приемам, рядился в одежду честности.

Преступность мешала движению в будущее.

…К большому пятиэтажному корпусу, в котором находилась квартира Саратова, Бородин подошел уже при свете электрических фонарей.

Он поднялся на третий этаж и постучал в дверь с металлической дощечкой, на которой было выгравировано: В. К. Саратов.

Ему открыла Надежда. Лицо ее было бледным, под глазами легли темные полумесяцы. Ночь она провела без сна.

— Разрешите? — спросил Бородин. — Я зашел, чтобы выразить вам искреннее сочувствие.

— Благодарю вас, Сергей Леонидович. Проходите, пожалуйста.

Бородин ожидал найти квартиру переполненной знакомыми и друзьями Саратовых. Но комнаты оказались пустыми, в них царила тишина.

— Не смущайтесь моим видом, — сказала Надежда, — я только что оттуда.

— Откуда? — не понял Бородин.

— Из клиники. Я потребовала повторного вскрытия…

— Вы?!

— …и сама… вместе с профессором Смородинским произвела исследование. Да, да, можете не смотреть на меня такими глазами. Я очень хорошо знала отца и как дочь… и как медик. У него было отличное здоровье. Понимаете, Сергей Леонидович, — отличное! Отец никогда и ничем не болел. Этим летом мы лазили на вершину Эльбруса. Своей выносливостью он удивлял бывалых альпинистов. И вот вдруг… Почему он умер? Ну, скажите, почему?

Бородин, не выдержав взгляда девушки, опустил глаза. Он пожевал губами, медленно расстегнул пальто, повесил его на вешалку и кашлянул в кулак.

Глубокая, чисто подсознательная неудовлетворенность объяснением судебно-медицинской экспертизы заставляла Бородина вслушиваться в вопросы Надежды.

— Но все-таки вы что-нибудь обнаружили? — спросил он.

— Пока нет… Пока одни только догадки. Но я этого так не оставлю. Нет, я буду искать! Я всю клинику на ноги подниму.

Бородин прошелся по прихожей, остановился у одной из дверей, взялся за ручку.

— Здесь ваша комната?

— Простите, я вас держу в прихожей. Здесь кабинет отца.

— Разрешите мне заглянуть?

— Да, разумеется.

В квадратной комнате, устланной большим ковром, стоял письменный стол. Обе стены комнаты направо и налево от двери были в книжных полках.

Осмотрев кабинет, Бородин прошел к письменному столу.

— Не смогу ли я просмотреть личные бумаги вашего отца?

— В самом деле! — оживилась Надежда. — Может быть, нам кое-что скажут записки отца.

Она разыскала под чернильницей ключи, села в кресло и принялась открывать ящик за ящиком. Бородин приглядывался к девушке, все более убеждаясь, что у нее характер далеко не слабовольный.