История одной записной книжки

Глава пятая ПЕРВЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ

После допроса работников лаборатории Бородин не спешил делать выводы. Да, собственно, их не из чего было и делать. Однако он не расставался с делом профессора Саратова. Бородин принадлежал к той породе людей, которых не обескураживают первые неудачи.

Вскоре после допроса он опять появился в институте. Ему хотелось подробнее осмотреть физическую лабораторию.

Директор института вызвал старшую лаборантку Чазову и перепоручил ей следователя. Марина Васильевна, едва удостоив Бородина взглядом, провела его за собой через шумный, наполненный молодежью коридор.

Раскрыв двери лаборатории, Чазова пропустила следователя вперед. За большим письменным столом сидел Неустроев. Его временно назначили заведующим кафедрой Саратова. Увидев следователя, он сказал: «А, это вы!» и поднялся ему навстречу.

— Я хотел бы подробнее ознакомиться с лабораторией, — сказал Бородин.

Неустроев понимающе наклонил голову.

— Вам рассказывать или сами будете смотреть?

— Пока сам.

Заложив руки за спину, Бородин прошелся по большому светлому залу, разглядывая непонятные конструкции аппаратов. Следом за ним в стеклянных стенках шкафов шагали его отражения.

Впрочем Бородин недолго разглядывал лабораторию. Его внимание привлек аппарат с большой катушкой, похожей на ствол миномета. В глубине катушки скрывался поблескивающий металлический шар. Катушку удерживали две вертикальные пластинки. Внизу, между пластинками, помещался сложный агрегат с регуляторами, переключателями, множеством разноцветных проводов.

Бородин внимательно стал рассматривать установку с катушкой. Она была очень непохожей на все другие аппараты, находившиеся в лаборатории.

Осмотрев пол около аппарата, Бородин заметил на деревянном паркете две изогнутые блестящие полоски — следы от ножек аппарата. Похоже, что аппарат поворачивали. Бородин присел, чтобы лучше разглядеть следы. Следы были с неравномерным чередованием вдавливаний. Значит, аппарат передвигали чьи-то не очень сильные руки.

Чьи же?

Подняв голову, следователь поймал на себе пристальный взгляд Чазовой. Отвернувшись, она продолжала устанавливать в шкафу приборы, потом захлопнула дверцы шкафа и стала снимать халат.

— Марина Васильевна, — сказал Бородин, — можно вас на минуту?

Чазова подошла к аппарату.

— Скажите, при экспериментировании аппарат находился в таком же положении?

Старшая лаборантка внимательно посмотрела на следователя, потом перевела глаза на установку.

— Нет, ось катушки, а значит и ультразвуковой луч направлялись вдоль зала, вот так, — она вытянула руку, показывая на глухую стену зала.

— Благодарю вас.

Оставив установку с шаровым излучателем, Бородин прошел к подставкам, на которых стояли горшки с молодыми побегами комнатных лимонов.

И тут он приметил изменения в расположении подставок с лимонами относительно других предметов, в частности относительно письменного стола.

У Бородина была очень цепкая память, натренированная постоянными наблюдениями. В ней удерживалось все, хоть раз попавшее в поле зрения. Правда, он не мог тотчас же сказать, что именно произошло в расположении подставок с лимонами, но в памяти уже началась работа: Бородин вспоминал, как тут все было во время его первого посещения.

Он отошел к тому месту, откуда фотографировал этот участок зала, и сразу понял, что именно произошло: не хватало одной подставки и одной банки с лимоном.

Конечно, это могло быть и ничего не значащим пустяком, однако для следователя пустяк становился только тогда ненужной деталью в общей массе наблюдений, когда с полной очевидностью сам исключал свою значимость.

Бородин до тех пор копался в памяти, пока с абсолютной точностью не восстановил всей картины. Он припомнил, что не хватает лимона, который выделялся среди других своими размерами, более пышной листвой.

— Кто выращивал лимоны для профессора Саратова? — спросил Бородин Неустроева, когда старшая лаборантка ушла и они остались вдвоем.

— Чазова, — ответил ассистент.

— Давно они посажены?

— Вот на что я вам не отвечу. По совести сказать, я не считаю эту возню с ультразвуком и облучением цитрусовых настоящим серьезным делом. Здесь эксперименты Владимира Константиновича слишком походили на фантастику.

Следователь ничего не ответил. Он снова прошел к аппарату с шаровым излучателем. Мысленно он прикинул, что если аппарат повернуть обратно по вдавленным в паркет полоскам, то катушка, так напоминающая ствол миномета, окажется направленной… куда же? Да, конечно, на тот письменный стол, за которым сидел профессор.

— Скажите, Павел Ильич, — обратился следователь к Неустроеву, положив ладонь на глянцевую поверхность высокой подставки, — последнее время профессор Саратов занимался исключительно ультразвуковыми колебаниями и экспериментировал только с этой установкой?

— Совершенно верно.

— И ему помогала одна Чазова?

— Вы все о Чазовой расспрашиваете, — нахмурился Неустроев, — уж не подозреваете ли вы, что она имеет какое-то отношение к смерти Владимира Константиновича? Чазова на такие вещи совершенно не способна, в этом я готов голову дать на отсечение. А Владимиру Константиновичу иногда помогали и мы с Быковым, особенно при демонстрировании ультразвуковых колебаний студентам. И вообще всех нас смущает ваше настойчивое желание… не знаю, как объяснить вам… желание найти здесь преступление.

— Директор института поручал вам привести в порядок бумаги Саратова, — перебил его Бородин. — Вы уже сделали это?

— Да, сделал, товарищ следователь.

— Прошу познакомить меня с ними.

— С удовольствием. Пройдемте в соседнюю комнату. Там собраны все работы Владимира Константиновича.

Небольшая соседняя комната походила на архив. В ней стояли шкафы с книгами, с папками, с чувствительными оптическими частями к аппаратам.

Неустроев открыл один из шкафов.

— Вот, пожалуйста.

— Где самые последние записи профессора?

— На нижней полке.

Неустроев предупредительно наклонился и подал Бородину папку с бумагами. Тот сел на стул и положил папку на колени. Он терпеливо перебирал бумажку за бумажкой. Бумажки были разных форматов, разного содержания, одни — написанные от руки, другие — напечатанные на машинке.

— Здесь всё?

— Да всё, что я сумел собрать. Вот листки, которые лежали на столе перед Владимиром Константиновичем, когда его нашли умершим. Видите дату?

— Вижу.

Если бы отсутствовали последние записи, можно было бы еще заподозрить что-то, но бумаги профессора находились в самом завидном порядке.

— А это чей почерк?

— Марины Васильевны. Она часто писала под диктовку Владимира Константиновича.

Бородин задумался. Возле профессора Саратова, в основном, находились три человека: ассистенты Неустроев и Быков и старшая лаборантка Чазова. Рядовые лаборантки в счет не идут. Кто же из них — Быков, Неустроев или Чазова — были действительными свидетелями последних минут профессора?

— Вы хорошо знаете расположение дверей в институте? — неожиданно спросил Бородин.

Прежде чем ответить, Неустроев поморщился, повертел головой, как будто давил ворот рубашки. Вопросы следователя начинали выводить из себя даже его, самого сдержанного человека в институте.

— Ну еще бы, — буркнул он, — я учился в стенах этого здания и вот уже четыре года работаю на кафедре.

— Тогда попрошу показать мне, какие выходы есть из института кроме того, у которого находится вахтер.

— Может быть, вы обратитесь к коменданту?

— Нет, я попрошу сделать это вас, Павел Ильич.

— Что же, раз вы настаиваете, могу и я.

Занятия в институте уже закончились, коридоры были безлюдны, но откуда-то с верхнего этажа доносились звуки песни под аккомпанемент пианино.

— Наш хор занимается, — пояснил Неустроев.

— А как быстрее всего пройти во двор?

— Спустимся по этой лестнице.

Они вышли во двор. У самых окон ощетинились голые кусты сирени. Снег среди них лежал нетронутым. Справа виднелось низкое здание гаража, слева — темные окна двухэтажного корпуса мастерских. Бородин медленно прошел вдоль построек, оглядел закрытые массивные ворота, постоял у высокой каменной стены, замыкающей двор.

— И больше нет выхода?

— Нет, на улицу нет.

— Хорошо, тогда пройдем по комнатам первого этажа.

— Не знаю, сумеем ли мы сейчас получить ключи от всех комнат.

— Должны получить.

— Но какой в этом смысл?

— Нужно, Павел Ильич.

Неустроев пожал плечами. Они вошли обратно в здание. Вахтер дал им ключи, и Неустроев повел следователя из комнаты в комнату.

Окна в комнатах оказались наглухо запечатанными и проклеенными. Но в угловой комнате, выходящей на улицу и к глухой стене соседнего дома, на одном из шести окон проклейка была сорвана — окно открывали. Бородин легко распахнул его, и холодный воздух хлынул в комнату.

— Очевидно, студенты похозяйничали, — поеживаясь от ветра, пояснил Неустроев. — Это у нас случается. Молодежь свежий воздух любит, а топят вон как: к батарее прикоснуться невозможно.

Бородин сантиметр за сантиметром оглядел подоконник, косяки, стекла. Неустроев с нескрываемым любопытством наблюдал за ним, пряча в краешке рта улыбку. Следователь забрался на окно и вдруг выпрыгнул наружу. Окно находилось на значительной высоте, но этот седеющий мужчина приземлился по всем спортивным правилам и с той же удивительной легкостью вскарабкался обратно в комнату.

«Шерлока Холмса разыгрывает», — мысленно усмехаясь, подумал Неустроев.

«Профессор остался один, — рассуждал Бородин, — преступник мог проникнуть только через это окно. Чазовой забраться в него без посторонней помощи не под силу. Окно выходит на улицу. Все должно было совершиться мгновенно и только в одиночку».

— Это вы передвигали аппарат? — спросил Бородин.

— Простите, не понял. Какой аппарат?

— Шаровой излучатель Саратова.

Неустроев сдвинул брови. Категоричность вопроса ему не понравилась.

— Мне кажется, никто к нему не прикасался после смерти Владимира Константиновича. Впрочем, если это для вас важно, я уточню.

— Да, прошу уточнить.

Вечером дома, пока жена хлопотала на кухне за приготовлением ужина, Бородин, заложив руки за спину, ходил по комнате.

Что удалось узнать ему?

Саратов вел крупную исследовательскую работу по ускорению роста растений. Об этом говорили личные записки профессора, это подтверждали и Быков, и Неустроев, и Чазова, и другие работники лаборатории. Владимир Константинович не делал из своей работы секрета, значит, в его исследованиях не было ничего такого, что имело бы разрушительные свойства для живого организма.

Но странный аппарат… но исчезнувшая банка с лимоном… следы на паркете… раскрытое окно…

Следы? Чьи? Люди, окружавшие профессора, произвели на следователя самое хорошее впечатление. Особенно Неустроев. Спокойный и вдумчивый мужчина, откровенный в суждениях. Судя по всему, это человек с открытой душой, и честолюбия у него нет.

Несколько странно ведет себя Чазова. Похоже, что в глубине души она таит что-то свое, тщательно скрываемое от постороннего наблюдателя. Как сказали о ней Быков и Неустроев? Ах, да, Чазова мечтает стать большим ученым. Однако тысячи молодых людей мечтают о том же самом, это вовсе не предосудительно. Другое дело, как она собирается достичь цели.

И уже ложась в постель, Бородин вдруг встрепенулся. Еще одно обстоятельство навело его на раздумье: этот удивительный исчезнувший лимон стоял у окна позади кресла, в котором умер Саратов. Две загадки в одном месте.

Жена спала, а в темноте комнаты долго еще теплился рубиновый огонек папиросы Бородина.