Как умирала Вера

30

Проснувшись, Вера почувствовала, что в комнате она не одна.

– Считаете нужным сторожить меня даже в связанном состоянии? – хрипло усмехнулась она, глядя в стену.

– Твой дружок в доме, поэтому шеф попросил меня побыть тут.

По запаху прокуренной одежды и немытых волос Вера поняла, что в комнате Степан. Ну зачем отращивать себе такую замысловатую шевелюру, если ее некогда мыть? Или ему лень? Может, он считает, что так она лучше держит форму?

– Он уже вернулся? – Она повернула к нему тяжелую голову.

О, последняя стадия загрязнения: сверху ежик топорщится, как обычно, а нижняя часть волос, доходящая до плеч, собрана в хвост. Маленькие, немного скучившиеся глазки сверлят ее так, будто, если он отведет взгляд, пленница испарится.

Конечности затекли. Похоже, сегодня она спала дольше обычного. Хотя в последнее время ее организм работал, как по часам – никаких бессонниц, которые частенько мучили раньше. Может, это такая реакция организма на стресс? Только вот часы бодрствования становились очень уж утомительными, даже несмотря на неиссякаемый поток воспоминаний.

– Вернулся ночью. Куда ж он денется.

– Дружок… Тоже мне, дружок. Если ты про Пахома.

– Да, ошивается тут с самого утра, вынюхивает что-то. Нарывается паренек.

– Степ, а развяжи меня, а?

– С какого перепугу?

– Да невыносимо уже в одном положении. Хоть разомнусь немного. А то вашей Элле достанется тушка с пролежнями.

– Да и хрен бы с ней.

Вера взглянула на охранника с новым интересом, а тот нехотя поднялся и направился к ней, чтобы ослабить браслеты. Девушке удалось присесть и размять затекшие конечности.

– Еще бы массаж… – мечтательно протянула Вера, вращая головой по кругу.

Степан посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Он вообще был какой-то чересчур пугливый для охраны. Вот Юрий – типичный головорез. Морда непробиваемая, широкий лысый затылок. А этот, хоть и далеко не хрупкий, больше смахивал на какого-нибудь деятеля искусства.

Вере стало интересно:

– Ну а тебе чего пришили?

– А? – Степан в очередной раз о чем-то задумался.

– Я спрашиваю, какой частью тела ты обязан Фишеру?

– А, я – никакой. – Он чуть помедлил, почесал сальный затылок. – Моя жена обязана. Ей в свое время понадобилась пересадка сердца. Теперь оно наполовину искусственное. И раз в год надо делать перезагрузку.

– А если не делать?

– Перестанет работать.

– Супер. Пожизненная повинность. Она тоже работает на него?

– Нет, она дома сидит с детьми. А я служу Фишеру. В принципе нормально. Считаю, нам повезло. Лида жива, растит детей. И я на приличном жалованье. Если бы только… – Он замялся.

– Если бы только не ощущение, что ты продал душу дьяволу?

И тут Вера осознала, что она не единственная заложница в доме Фишера. Все эти люди в той или иной степени находятся под гнетом фишерского террора. Сделка, поначалу выглядевшая идеальной, подарившая здоровое тело тебе или твоему близкому, постепенно начинает разлагать душу. И муки эти схожи с физической болью, если, конечно, изначально душа светлая и праведная.

Каким сухарем нужно быть, чтобы равнодушно относиться к тому, что ожидает Веру! Или здесь уже все закалены подобными дикостями? Однако судя по тому, как Степан старательно отводит глаза, что-то человеческое ему еще не чуждо.

За дверью послышались торопливые шаги как минимум двух пар ног. Вчерашнее неприятное предчувствие нахлынуло на Веру с новой силой. Волна отчаяния накрыла ее с головой, буквально парализовав все тело. Сердце начало выстукивать бешеный бразильский ритм.

– Это конец, – прошептала она, с животным ужасом уставившись на Степана.

Тот, воспользовавшись оцепенением несчастной девушки, уложил ее обратно на койку и ловко затянул браслеты на запястьях.

Первым в дверях появился Фишер, пропускающий вперед Римму с привычным подносом. Женщина ринулась прямиком к Вере и, поймав ее полный ужаса взгляд, начала приговаривать:

– Сейчас детка, сейчас. Это снотворное. Не бойся. Сейчас.

По особенно ласковому тону и нежным успокаивающим прикосновениям мягких ладоней Вера окончательно убедилась в правильности своих доводов.

И вдруг, посмотрев по сторонам, она почувствовала небывалую легкость и долгожданное облегчение. Несчастная Римма, озадаченный Степан, старающийся не смотреть в ее сторону, и даже выглядывающий из-за спины Фишера взволнованный Пахом. Плюс два растерянных санитара. Всем им придется жить с этим, а она через минуту, даже раньше, наконец-то станет свободной. Она больше не увидит ни одно из этих ненавистных лиц, не испытает липкого ужаса. Ее месячный ад подходит к логическому завершению.

Вот спасительная жидкость уже льется по ее венам, и скоро она уснет навсегда. Никаких больше мучительных болезненных пробуждений. Только бы Пахом выполнил свое обещание и не позволил ее мозгу ожить в другом теле! Койку вместе с ней уже выкатывали из реанимации.

– В операционную! – скомандовал Фишер.

Пахом вжался в стену, пропуская санитаров с каталкой, и неотрывно глядел на Веру. Наверное, в глубине души он тоже был рад, что все закончилось, хотя лицо его искажала болезненная гримаса. В последние секунды своего бодрствования, в последние минуты жизни ей захотелось подбодрить этого человека, чья физиономия сейчас сливалась с белым больничным халатом. Вера ободряюще улыбнулась ему, всем видом выражая сочувствие всем, кто остается в аду, созданном Германом Фишером.