Календарь без чисел

Глава 13

Глава 13

Тени отцов и братьев

После отъезда Валеры с бабушкой на Дальний Восток, жизнь Антона с родителями ничуть не изменилась. Отец стал лишь чуть более молчаливым, задумчивым, а мама словно вычеркнула случившееся из памяти — не вспоминала, не обсуждала, даже взглядом не касалась темы.

Антон чувствовал всё это, как чувствует ребёнок напряжение в комнате без слов. Он хорошо понимал даже тогда, кто на самом деле был неправ в том давнем семейном конфликте. А теперь, став взрослым в теле ребёнка, — понимал вдвойне. В их ссоре не было победителей. Только усталость, обида и молчание.

Он всё чаще ловил себя на мысли, что если бы они — отец и Валера — могли тогда, в зрелом возрасте, просто поговорить, по-настоящему услышать друг друга, быть может, всё сложилось бы иначе.

— Вот ты говоришь, Валера плохой... — как-то пробормотал отец за столом, поддавшись хмелю и беседе с друзьями. — А я тебе скажу... он был талантливый. Лёгкий на подъём...

Антон затаился в комнате, слушая. Гости не обращали на него внимания, думая, что он играет где-то в уголке или ушёл совсем.

— Понимаешь, — продолжал отец, — он был лётчиком. Представляешь? Человек летал! А я... ну что... — он махнул рукой. — У меня — асфальт, колёса, мазут. Я вечно в грязи, с утра до ночи. И всё это как будто никто не замечал. Родители... они ждали Валеру. Его приезд — это было как праздник. А я рядом каждый день... будто мебель. Само собой разумеющееся. Кто продукты купит? Я. Кто порядки наведёт и ремонт сделает? Я. А в глазах мамки — он... герой.

Отец вдруг усмехнулся, и в этой усмешке прозвучала боль, и щемящее тепло.

— А я всё равно любил его. Уж как на море в молодости в Геленджике гуляли! Девки — штабелями. Валера всех заткнёт за пояс. Подкатит, шутку ляпнет, тост скажет — и всё, ты ему уже друг навек. И даже если враг — минут через десять поднимешь за него стакан.

Он замолчал, словно вспоминая запахи того далёкого лета — табак, соль на коже, звук аккордеона из кафешки на набережной.

— Один раз, — продолжал он, — подсадили к нам двух мужиков в ресторане. Я бы и слова не сказал, а он — раз-раз, и всё, мы уже будто сто лет знакомы. И лапшу вешает: дескать, у нас сгорел дом, остались без всего. А я сижу... слушаю и думаю: “Ты чего, брат?” А он подмигивает. И те мужики — деньги суют, помощь предлагают. Вот такой был.

Отец тяжело вздохнул и наполнил себе ещё рюмку. На этом разговор закончился.

Антон вспоминал всё это, прогуливаясь по двору. День был серый, хмурый. Сырая пыль прибивалась к дешёвым дермантиновым кроссовкам. Он шёл вдоль подъездов, разглядывая облезлую краску на железных дверях, вспоминая, как сам в детстве встречал Валеру с родителями у станции. Тогда дядя казался ему сказочным героем, человеком из другой жизни — с конфетами из Болгарии, сигаретами с запахом мяты, жевательной резинкой и рассказами про самолёты.

Но с возрастом сказка осыпалась. Остались воспоминания — сложные, тёплые и колючие.

Он вспоминал, как спустя годы, кто-то из знакомых проболтался:

— Валеру посадили, да… Сбил человека на машине.

Антон тогда был подростком и долго не мог в это поверить. Но это было правдой. Пьяный пешеход, ночь, дорога вне перехода. Суд. Колония-поселение.

Но даже там он остался самим собой.

— Валера, держись! Валера, мы с тобой! — вот что писали ему друзья и знакомые со всех уголков советского союза— демонстрировал он пухлую пачку писем и открыток. Полстраны, казалось, знало его. Полстраны сочувствовало. И помогало. Деньгами, словами, открытками.

Антон сдержанно улыбнулся. Где бы он ни был, кем бы ни становился — Валера всегда умел вызвать любовь. Или хотя бы расположение. А вот удержать её — не всегда.

Жён у него было много. Пять, если быть точным. Но детей — только один. И тот жил с матерью. Остальные браки словно испарялись — ссоры, отъезды, разводы. Характер мешал. Гордыня. Или то, что внутри него всегда жила тоска по чему-то большему, неприкаянность, нежелание быть “как все”.

Вечером Антон достал “Тетрадь Перемен”. Открыл чистую страницу и написал:

“Иногда даже близкие не знают, как друг другу больно. Но никто не виноват. Просто не сумели найти слова. И всё равно — любили.”

Он вздохнул.

Порой, чтобы понять человека, надо стать старше него.

А иногда — прожить две жизни.

Незаметно пролетело лето. В жизни Антона появилось два важных события о каких он помнил даже спустя годы. Осень вступала в свои права: жёлтые листья шуршали под ногами, с утра уже начала морозить изморозь, а в школе пахло мокрыми куртками и меловой пылью.

Антон всё чаще ловил себя на мысли, что стал иначе воспринимать происходящее вокруг. Будто всё тот же мир, но он — уже другой. Не просто ребёнок среди детей, а взрослый, умеющий смотреть чуть глубже, видеть под поверхностью жеста или фразы — причину, настроение, скрытый смысл.

На уроках он старался не хулиганить, хотя временами внутренне злился на одноклассников — за шум, за глупые розыгрыши, за неуважение к учителям. Иногда ловил себя на желании встать и сказать: “Да вы что творите, вам же это аукнется!” — но, сдерживался. Он понимал, что они дети. Настоящие. А он… — гость.

Первое событие каким он был жутко горд, тогда и тем более сейчас—его приняли в пионеры.

Церемония прошла в актовом зале. Под красным знаменем, с плакатами на стенах и звуками горна, пробирающего до мурашек. Он стоял среди других — в белой рубашке, с новеньким галстуком, свернутым аккуратным треугольником какой висел у него на согнутой в локте руке. У него колотилось сердце.

Молодая пионервожатая, старавшаяся выглядеть строго для своего возраста и немного уставшая, вызывала их по одному. Одноклассники выходили, давали клятву, им повязывали красный галстук — и они становились пионерами. Не просто детьми, а как бы частью чего-то большего — истории, Родины, своей школы.

Когда дошла очередь до него, Антон вышел с достоинством. Он чувствовал, как руки слегка дрожат — не от страха, а от странного смешения чувств: ностальгии, гордости и боли.

"Вот оно, моё детство... Возвращённое. Чистое, красное, как этот галстук..."

Ему повязали галстук, прикололи на грудь пионерский значок,какой представлял собой красную пятиконечную звезду с изображением барельефа В. И. Ленина в центре и девизом “Всегда готов!”. В тот момент он чувствовал, что делает что-то важное, светлое, правильное.

После церемонии он долго не снимал галстук, даже когда вернулся домой.

Стоял перед зеркалом и вертел головой, разглядывая себя.

— Смешной ты, — сказала мама, улыбаясь. — Такой важный.

— Потому что это не просто тряпочка, — ответил он неожиданно серьёзно. — Это… обещание.

Он не знал, что именно хотел этим сказать, но чувствовал: обещание — не только быть “примерным пионером”, а ещё и перед собой. Не свернуть. Не забыть, зачем он здесь.

В школе он начал выстраивать отношения заново. Искал тех, кто был добр, тих и забит, как он сам в прошлом. Кого можно было поддержать, с кем поговорить, как со взрослым.

Особенно он сблизился с одноклассником по имени Серёжка Зубов. Маленький, веснушчатый, щуплый, с заиканием, от которого дразнили его даже девочки. Антон как-то подошёл к нему на перемене:

— Хочешь, я научу тебя фокусам?

— Ка-каким?

— С картами.

Серёжа засиял. С тех пор они часто сидели вместе за одной партой, делились бутербродами, рисовали во время перемен. Серёжа к нему тянулся. И Антону это нравилось.

“Если я могу хоть что-то сделать хорошее — значит, не зря я вернулся,” — думал он.

Второе событие в его жизни стало появление в их квартире большой собаки породы Дог.

Их малогабаритная квартира не располагала местом, чтобы держать такую крупную собаку, но отец в душе был очень чувствителен и не мог бросить животное на произвол судьбы, тем более эту собаку он знал уже давно, когда она жила у другой хозяйки какая уехала из города бросив её в прямом смысле слова на улице, на произвол судьбы.