Календарь без чисел

Глава 6

Глава 6

Сквозь занавески времени

Его дедушка и бабушка жили в похожей пятиэтажке галерейного типа на 1 этаже.

Рядом с их домом напротив располагался ещё один детский сад, обнесённый сетчатым забором по периметру. Он вспомнил, как в детстве любил с другими пацанами лазить через этот забор на его территорию, чтобы просто посидеть гурьбой в деревянной беседке, потравить детские байки. Самым страшным словом было какое подрывало всех словно птиц с насеста: “Пацаны, атас! Сторож идёт!”— Беседка в какой обычно любили позависать находилась недалеко от забора, широкие проёмы в ней позволяли быстро покинуть её и за считанные секунды все уже сидеть верхом на заборе оценивая потенциальную опасность со стороны идущего в их сторону сторожа детского сада. Если он был ещё далеко можно было посидеть нередко дразня его какими-то выкриками, но как только он приближался тут же соскакивала с забора по другую его сторону полностью уверенные в своей безнаказанности.

Антон усмехнулся про себя вспоминая те весёлые денёчки. А вот и знакомая квартира, на веранде стоит деревянная массивная скамейка, где не хватает одной доски. Он поднялся по ступенькам и подошёл к выкрашенной в светло-зелёный цвет двери с цифрой 15.

Негромко постучал и как делал раньше всегда не дожидаясь ответа потянул на себя дверную ручку.

В прихожей коридора всегда был небольшой полумрак, на полу всё тот же шерстяной половик, небольшая вешалка с одеждой, справа холодильник, как и у родителей с названием “Бирюса” только немного другой модели.

Сердце у него бешенно колотилось, когда он ощутил этот знакомый запах, такой родной, но при этом его невозможно было описать словами. На кухне справа слышно было, как бабушка что-то готовит, а дед в комнате зала пытается отладить картинку на экране плохо показывающего чёрно-белого телевизора “Рубин” на ножках. Во второй комнате был виден старый потёртый диван с откидывающимися валиками на изголовье, чуть дальше старинная высокая, железная, полуторная кровать с кованными узорными быльцами, на которых были подвязаны белые шторки.

Слева вдоль стенки полированный шифоньер в каком он в детстве любил ковыряться находя для себя внутри него массу интересных предметов.

Он зашёл на кухню в тот момент, когда бабушка крикнула оттуда:

— Кто там пришёл?

— Это я, ба!

— Внучок, ты? А мы с дедом не ждали тебя сегодня.

— Да, решил проведать вас…— Он подошёл к сидящей на стуле, за старым деревянным обеденным, кухонным столом бабушке какая резала на доске овощи для борща и просто обнял её за шею. Он так соскучился за ней. Она не ожидала от внука такого проявления чувств и сначала немного даже растерялась, но потом обняла его в ответ держа в руках нож и недорезанную луковицу. С зала пришёл дед какой воскликнул увидев внука:

— О, Антошка пришёл к нам в гости. Как дела у тебя?

Антон повернулся к нему глядя на его добродушную улыбку и тоже крепко обнял за шею. Внутри маленького Антона сейчас плакал взрослый 48 летний Антон от того, что может вновь прикоснуться к этим двум дорогим для него людям. Деду пришлось даже присесть на стул.

— Ну, ты я смотрю соскучился за нами. И мы за тобой тоже.— Отстраняя его от себя произнёс дед чмокнув его в щёку.

Как первый день в школе? Уроки уже делаете?

— Да, нормально всё, — ответил Антон, поспешно смахивая навернувшиеся слёзы. Он не хотел пугать бабушку и деда своим неожиданным волнением. — Вот, решил навестить вас…

— Молодец, внучок, — сказала бабушка, с теплотой улыбаясь. — Сейчас борщ доварю, будешь с нами обедать.

— Побудь с нами Антошка, — подхватил дед. — А то редко теперь к нам заходишь. Всё со своими ребятами пропадаешь.

Антон сел на табурет у стола, глядя, как бабушка ловко шинкует капусту. Запахи варящегося борща смешивались со слабым ароматом стиранного белья и чем-то едва уловимым, что всегда пахло только в этой квартире — то ли старыми деревянными шкафами, то ли самим временем.

— Ба, а помнишь, как я маленький помогал тебе морковку на тёрке тереть? — вдруг спросил он.

Бабушка рассмеялась:

— Конечно помню! И всю кухню морковкой забрызгал. А потом сказал: “Бабушка, я больше так не буду — слишком морковно!”

Дед закашлялся от смеха, хлопнув себя по колену:

— Во-во! А потом он всё морковку из борща вылавливал, не любил. Вот странный ты у нас.

Антон почувствовал тепло от этих слов, словно внутри него разлилось солнце. Но в то же время защемило сердце: он понимал, что эти моменты — подарок, шанс пережить то, что давно утрачено.

— Иди руки мой, скоро будет готово.— Сказала бабушка тяжело поднявшись со стула, чтобы закинуть зажарку в кастрюлю.

Антон хорошо помнил, что у неё была тяжёлая форма диабета, она плохо и медленно ходила, больше лежала или сидела, иногда выходила на улицу, где с палочкой прогуливалась вдоль веранды, но готовила всегда отменно. Нередко пекла что-то или лепила вареники-пельмени. Борщи и супы у неё всегда получались просто отличными.

Пока он намыливал руки под струёй воды расположенного в углу умывальника, невольно начал рассматривать кухню.

Большое с деревянной рамой окно, на ней белые занавески, на белом деревянном подоконнике комнатные растения в горшках. Газовая плита с духовкой, на которой пышет паром кастрюля, обшарпанные деревянные полы, встроенный в стену кухонный шкаф с высокими дверками, на стене висит отрывной календарь— всё как и тогда…

Он выключил воду и вытер руки о тонкое вафельное полотенце с синим узором. На секунду задержал взгляд на календаре. 6 сентября 1981 года. Странно видеть эти числа снова — те, которые давно превратились в туманные даты прошлого.

Вернувшись к столу, Антон сел и с удовольствием вдохнул ароматы борща. Бабушка, слегка охая, поставила перед ним глубокую тарелку.

— На, внучок, ешь, пока горячее. На силе надо расти, а не чахнуть, как былинка на ветру.

Антон кивнул, но замешкался. Его взгляд вдруг зацепился за старую маслёнку в виде пластмассовой уточки. Он вспомнил, как в детстве постоянно крутил крышку этой уточки туда-сюда, пока его не одёргивали.

— Ба, а вы с дедом… счастливы были? — спросил он неожиданно, всматриваясь в морщинистое, мягкое лицо бабушки.

Бабушка чуть оторопела, посмотрела на него внимательным, чуть прищуренным взглядом, потом мельком взглянула на деда какой с не меньшим удивлением смотрел на внука.

— С чего ты это взял, Антоша? Мал ещё об этом думать. Что за вопрос?— Он явно застал её врасплох таким далеко не детским вопросом.

— Я просто… хочу знать. Чтобы самому понять, как правильно.

Бабушка тяжело вздохнула, убирая нож и доску в сторону.

— Были. Конечно, были. Не всё гладко, бывало ругались, бывало плакала я ночами… —Вновь вскользь брошенный взгляд на молча евшего борщ деда.— Ешь давай, а то остынет…

Антон заметил, как она рассеянно начала есть свой борщ с тарелки больше ничего не говоря. Он то хорошо помнил, что она с дедом прожила нелёгкую совместную жизнь. Его отец рассказывал, что дед и в молодости был любитель выпить, при чём выпить хорошо, после становился невменяемым, нет он не лез драться или ещё что-то— он просто становился невменяемым и мало что соображал в такие моменты. На памяти маленького Антона они с бабушкой нередко ссорились, потому что выпив он начинал ей читать какие-то пьяные нотации заплетающимся языком. Она молча слушала его лёжа на своей кровати закрыв глаза и изредка, что-то говорила ему в ответ. Когда ему это надоедало он шёл во вторую комнату, ложился на диван и засыпал на нём. А утром, они оба как ни в чём ни бывало делали вид, что вчера ничего не было и так до следующего раза.— В какой-то момент бабушка тронула Антона за руку и произнесла:

—. А знаешь, счастье — это не когда всё хорошо. Это когда плохо, а вы всё равно держитесь друг за друга, потому что понимаешь, что по одному вы уже не сможете жить друг без друга. Ты ещё маленький, чтобы о таких вещах интересоваться, вот подрастёшь, тогда и поговорим.— Она ласково погладила его по голове.

Дед молча кивнул, отодвигая от себя пустую тарелку.

— Жизнь, она длинная. Главное, Антош, чтоб сердце было доброе. А остальное приложится. — сказал он, глядя внуку прямо в глаза.

Антон ощутил ком в горле. Эти слова, простые, но такие точные, казалось, звенели у него внутри. Ему вдруг захотелось рассказать им всё — что он взрослый, что он вернулся сюда, что знает, как всё дальше сложится… Но он понимал, что нельзя. Они не поверят. Да и не вынесут такой правды.

Он доел борщ молча, сосредоточенно.

— Ба, а можно я к вам почаще буду заходить? — спросил он, когда бабушка унесла пустую тарелку в раковину.

— Конечно, внучок, заходи. Чего ж тебе к старикам-то не заходить? — улыбнулась она. — Мы ж тебя любим.

Антон едва удержался, чтобы не расплакаться. В детстве он этого не ценил. А теперь понимал, как бесценно каждое слово, каждый взгляд.

После обеда он помог бабушке вымыть посуду, вытер стол и даже взял веник, чтобы немного подмести кухню. Бабушка смотрела на него со смесью удивления и любопытства:

.— Ты сегодня какой-то особенный, Антоша. Не наш ты какой-то… взрослый.

Антон только усмехнулся:

— Может, я просто расту, ба.

Дед, который снова вернулся к телевизору, прокряхтел с зала:

— Иди ко мне, внучок, поможешь мне антенну поправить.

Антон пошёл к нему, улыбаясь. Дед протянул ему комнатную антенну, а сам пытался приладить кабель в телевизоре.

— Разбито совсем гнездо…— Ворчал он— Надо новое впаивать. Кое как закрепив штекер, он попросил Антона встать на стул и медленно покрутить антенной над головой, чтобы поймать наиболее чёткий сигнал. В процессе Антон с жадностью рассматривал всю окружающую его обстановку в комнате. Сервант со стеклянной перегородкой, за какой чайные и кофейные сервизы изумительной красоты. Один кофейный сервиз особенно выделялся из всех, он был выполнен из настоящего тончайшего китайского фарфора, на нём красовался барельеф в виде головы и тела дракона. Для 80-х жутко дорогой и дефицитный товар. Его привёз ей старший брат его отца Валера, какой был гражданским лётчиком, бывал часто за границей и даже на северном полюсе и в Антарктиде. Оттуда он кстати привёз однажды чучело пингвинёнка, какой всё время стоял у них на телевизоре. А ещё он помнил, что в шкафу спрятан изумительный сувенир— яйцо пингвина одетое на скобу в виде глобуса, а на подставке нарисована карта Антарктиды. Над сервантом висел портрет его отца, где он ещё не старше сейчас Антона смотрит в камеру фотоаппарата с большим бантом на груди. Рядом портрет деда и бабушки в молодости. По центру комнаты простой круглый, деревянный стол накрытый скатертью, за ним диван-книжка застеленный оранжевым шерстяным пледом на каком когда-то спал маленький Антон. Большая рама окна, за какой длинная застеклённая лоджия, где он летом любил играть с солдатиками и своими игрушками сидя на полу. Там был совершенно другой мир, счастливая жизнь которую он успел потерять, а теперь нашёл вновь.

Когда телевизор наконец зашипел и показал более-менее чистое изображение, дед победно воскликнул:

— Вот! А говорили, что этот гроб не будет уже нормально показывать. Будет! Всё можно наладить. Главное — руки приложить к нужному месту.— Он закрепил антенну прямо на штору окна с помощью небольшого куска проволоки и победно пощёлкал переключателем каналов на телевизоре. Изображение было довольно тусклым из-за подсевшего уже кинескопа, часто картинка начинала мельтешить или искажаться, но в целом было видно и слышно происходившее на экране.

Антон тихо повторил:

— Всё можно наладить…

Он понял, что эта фраза — тоже попадёт в его Тетрадь.

Попрощавшись с дедом и бабушкой, Антон вышел во двор. День стоял солнечный, с лёгким запахом горячего асфальта и прелой травы. Дети катались на велосипедах, какие-то мальчишки гоняли мяч. Антон медленно зашагал по знакомым дорожкам, будто возвращая себе кусочки своей прежней жизни.

Ему казалось, что он успеет всё. Исправить. Изменить. Вернуть.

Домой он вернулся только к вечеру снова заигравшись со старыми приятелями каких уже во взрослой жизни давно не видел.

Мать вся извелась от того, что его нигде не было, никто из соседей не видел и не знали, где он. Пришедший с работы отец тоже был весь на нервах и когда Антон наконец появился на пороге ему показалось, что его сейчас убьют. Отец традиционно начал кричать на него, что он непослушный ребёнок какой ушёл гулять не предупредив куда именно, его мать тут вся извелась от всяких мыслей. Потом он вытащил из своих рабочих брюк на вешалке узкий кожаный ремень и замахнувшись ударил Антона по спине. Тот уже и забыл какая это обжигающая боль от ремня даже через одежду. Отец продолжая говорить наставления вновь несколько раз ударил его пониже в этот раз спины. Последний удар Антон сумел блокировать своей рукой и намотав ремень на свою руку с силой потянул на себя и глядя отцу в глаза прошипел ему стараясь, чтобы его голос звучал максимально по взрослому:

— Перестань бить своего сына! Если ты не прекратишь над ним это издевательство, то потеряешь его в прямом и переносном смысле. Ремнём и криками ты сделаешь ему только хуже.

Отец всё ещё на взводе дёрнул ремень на себя, Антон не удержался на ногах и упал больно ударившись головой об пол. Было не столько больно, сколько обидно и он по детски разревелся. У мамы видно сердце защемило и она принялась утешать его правда пересыпая слова утешения с нотациями, что хорошие дети так не поступают, как он. Отец ещё пробурчал, что-то себе под нос, повесил ремень на вешалку и ушёл в туалет курить. Антон молча поднялся, молча разделся и пошёл в кровать. Мама подошла к нему и снова попыталась прочитать ему проповедь про то что нельзя уходить со двора не сказав ей где он. Антон поднялся с постели, приблизил к ней своё лицо и прошептал ей абсолютно взрослым тоном:

— Мама, я буду для вас самым лучшим сыном на свете, только поверьте в меня, дайте мне шанс доказать это вам, я буду лучше всех, просто верь в меня! — Он лёг обратно, закрыл глаза и тихо произнёс “Спокойной ночи!”

В тот вечер его отец и мать долго не ложились спать озадаченно обсуждая на кухне странное поведение их сына.