Миллионщик

Глава 5

Глава 5

— Наше место… оно, мало известное, но, смею вас заверить, весьма и весьма прибыльное. Мы там, можно сказать, только начали, только прикоснулись к золотой жиле, а золото уже идет рекой. И если правильно организовать дело, поставить оборудование, которое мы как раз и собираемся закупить, нанять достаточное количество рабочих… то можно будет добывать его пудами, десятками пудов в год.

Глаза Аглаи Степановны загорелись неподдельным, почти лихорадочным интересом.

— Десятками пудов в год, говорите? — переспросила она, и в ее голосе прозвучали нотки плохо скрываемого азарта. — Это… это очень интересно, пан Владислав. Это меняет дело. А не думали ли вы, господин Тарановский, о том, чтобы привлечь к вашему перспективному предприятию надежного партнера? С капиталом, со связями, с опытом ведения больших дел? Я, например, могла бы рассмотреть такое предложение. У меня есть и свободные средства, и возможности, которые могли бы оказаться для вас весьма полезными.

Я вновь усмехнулся, на этот раз про себя. Она была настоящим дельцом, думаю там и муж был под стать, пусть из семьи торговцев чаем, а не золотопромышленников, но кто в Сибири не разбирается в золоте? На нее не могло не произвести впечатление то, как мы буквально за полгода на ровном месте добыли чуть ли не пятнадцать пудов золота! Разумеется, перспектива участия в таком сказочно прибыльном предприятии не могла оставить ее равнодушной.

Что же, предложение интересное, его можно обсудить. Но сначала стоило обдумать самому — нужно нам это или нет…

В общем, я решил взять паузу. А чтобы это не выглядело невежливо, надо было перевести разговор в другое русло.

— Аглая Степановна, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более проникновенно. — Вы сегодня оказали мне неоценимую услугу, и я безмерно вам благодарен. Но есть еще одно дело, дело совести и человеческого участия, в котором, я смею надеяться, вы также не откажете мне в помощи.

Она удивленно подняла свои тонко вырисованные брови.

— Говорите, Владислав Антонович, не стесняйтесь. Если это в моих силах и не противоречит законам Божьим и человеческим, я всегда рада помочь доброму человеку.

— Дело касается одного из моих самых верных и преданных людей, — продолжал я. — Его зовут Сафар. Мы с ним прошли через многое, и он не раз спасал мне жизнь. У него есть жена, Улэкэн, молодая женщина, которую мы прошлой осенью буквально вырвали из лап бандитов на том берегу Амура. Она… она очень страдает, сударыня. Эти изверги, перед тем как мы ее освободили, подвергли ее страшному, варварскому наказанию. Как это называется у этих дикарей, «подщетинены» пятки.

— «Подщетинены»? — переспросила Аглая Степановна, и на ее лице отразилось недоумение и брезгливость. — Что это за дикость такая? Я слышала о разных азиатских пытках, но о таком…

— Это, сударыня, когда в разрезы на ступнях ног насыпают мелко нарубленный конский волос, — пояснил я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя у самого при воспоминании об этом перехватывало дыхание. — Волос этот врастает в плоть, воспаляется, и каждый шаг причиняет человеку невыносимую, адскую боль. Бедняжка была пленницей китайских бандитов, и проявила строптивость, пытаясь бежать от них. Улэкэн почти не может ходить, она передвигается с трудом, опираясь на палку, и каждый ее шаг — это мука. Сафар места себе не находит от горя, он готов на все, чтобы облегчить ее страдания. Хочеться верить, что здесь мы сможем найти хорошего доктора, искусного хирурга, который смог бы извлечь эту проклятую щетину и вернуть ей возможность нормально ходить и жить без боли. Не могли бы вы, Аглая Степановна, помочь нам найти такого человека? Мы готовы заплатить любые деньги, лишь бы спасти эту несчастную женщину.

Аглая Степановна слушала меня с нескрываемым сочувствием и возмущением. Ее обычно такое властное и уверенное, лицо смягчилось.

— Боже мой, какая нечеловеческая жестокость! — воскликнула она, всплеснув своими изящными, унизанными перстнями руками. — Бедная, бедная девочка! А этот ваш Сафар… какая же это должна быть любовь, если он взял ее, искалеченную, замуж! Конечно, Владислав Антонович, я постараюсь вам помочь всем, чем смогу. У меня есть знакомые среди местных докторов, и я немедленно, сегодня же, пошлю к ним узнать, кто бы мог взяться за такое сложное и необычное дело. Вы очень благородно поступаете, заботясь о своих людях. Это… это делает вам честь.

— Я готов взять такого врача, если он найдется, на постоянную работу на наш прииск, — добавил я, пользуясь случаем. — Обеспечить ему хорошее жалованье, отдельное жилье, все необходимое для работы. Нам очень нужен свой доктор, ведь работа у нас на прииске тяжелая, опасная, да и болезни в тайге всякие случаются. А ближайший фельдшерский пункт — за сотни верст, да и не всегда доберешься!

— Это очень разумно и предусмотрительно, Владислав Антонович, — кивнула Аглая Степановна. — Я непременно передам ваше щедрое предложение. Думаю, кто-нибудь из молодых, начинающих, не имеющих пока своей обширной практики здесь, в Кяхте, и жаждущих применить свои знания, может и согласиться на такое предложение. Уехать на Амур, на золотые прииски — это, конечно, своего рода авантюра, но для молодого человека, полного сил и энтузиазма, это может быть и весьма привлекательно. Не беспокойтесь, я сделаю все возможное.

И она сдержала свое слово. На следующий день, ближе к полудню, когда мы с Изей и Сафаром как раз обсуждали наши дальнейшие планы, на постоялый двор прибыл посыльный от Аглаи Степановны с приглашением немедленно явиться к ней в дом.

В просторной, залитой солнечным светом гостиной, помимо самой хозяйки, нас ожидали трое мужчин в строгих темных сюртуках, с солидными, внушающими уважение лицами. Это были, как представила их Аглая Степановна, лучшие кяхтинские лекари: Иван Петрович Смирнов, пожилой, седовласый, с окладистой бородой и добрыми, умными глазами. Штаб-лекарь местного гарнизона, немец по происхождению, Карл Федорович Шульц, высокий, сухой, с военной выправкой и пронзительным взглядом из-под нависших бровей, и молодой, но уже успевший заслужить репутацию хорошего хирурга, коллежский асессор Петр Никанорович Заболоцкий, с тонкими, нервными пальцами и сосредоточенным, немного усталым выражением лица.

Аглая Степановна вкратце изложила им суть проблемы, описав состояние несчастной Улэкэн. Доктора слушали внимательно, иногда переглядываясь и задавая уточняющие вопросы.

— Да-с, случай, прямо скажем, неординарный, — покачал головой доктор Смирнов, поглаживая свою бороду. — С подобным в своей многолетней практике мне сталкиваться не риходилось. Vulnus incisum plantae pedis cum corpore alieno, если говорить по-нашему, по-латыни, — резаная рана подошвы стопы с инородным телом. Да еще и застарелая, с вероятным хроническим воспалением и нагноением. Inflammatio chronica et suppuratio.

— Corpus alienum в данном случае — seta equina, конский волос, — уточнил штаб-лекарь Шульц, аккуратно записывая что-то в свою записную книжку. — Весьма неприятный материал, скажу я вам. Он имеет свойство глубоко проникать в ткани и вызывать сильное раздражение и отторжение. Irritatio et rejectio textus. Да-с. Это вам не простая заноза!

— Можно ли помочь этой несчастной? Есть ли надежда на исцеление? — с тревогой спросил я, видя их серьезные, озабоченные лица. Доктора снова переглянулись. Первым заговорил молодой хирург Заболоцкий.

— Теоретически, Владислав Антонович, помочь возможно, — сказал он своим тихим, но уверенным голосом. — Необходимо провести хирургическое вмешательство. Interventio chirurgica. То есть, вскрыть старые раны, тщательно очистить их от всех инородных тел, от этого конского волоса, удалить все омертвевшие ткани. Затем зашить, и длительное лечение с перевязками, ванночками, специальными мазями. Операция сложная, кропотливая, требующая большого терпения и от хирурга, и от пациентки. И, конечно, определенных условий, хорошего инструментария, качественных перевязочных материалов.

— Но, главное, — добавил доктор Смирнов, — результат непредсказуем. Prognosis incerta. Слишком много времени прошло, слишком глубоко эти волосы могли проникнуть в ткани, затронуть сухожилия, нервные окончания. Возможно, полное восстановление двигательной функции стоп будет уже невозможно. Но облегчить ее страдания, уменьшить боль, дать ей возможность хотя бы передвигаться без посторонней помощи — это, я думаю, вполне реально.

— Ja, ja, das ist möglich, — кивнул штаб-лекарь Шульц. — При должном усердии и соблюдении всех правил врачебного искусства, шансы на успех есть. Но, как справедливо заметил коллега Заболоцкий, операция требует особых условий. И, конечно, последующего ухода! Оставлять такую пациентку без наблюдения врача на длительное время было бы крайне неосмотрительно.

Сафар, стоявший чуть поодаль, слушал этот консилиум, затаив дыхание. Его смуглое, обычно такое непроницаемое лицо, было бледным, а в темных глазах застыла мучительная смесь надежды и страха.

— Так вы… вы сможете это сделать, господа доктора? — срывающимся голосом спросил он, шагнув вперед. — Вы вылечите мою Улэкэн? Я… я все отдам, все, что у меня есть… только спасите ее!

— Успокойтесь, молодой человек, — мягко сказал доктор Смирнов. — Мы сделаем все, что в наших силах. Операцию провести можно. И мы готовы это сделать. Но…

Он замолчал, и я почувствовал, как у меня снова неприятно похолодело внутри.

— Но что, Иван Петрович? — спросила Аглая Степановна, заметив его замешательство.

— Но, к сожалению, глубокоуважаемая Аглая Степановна, доктор Смирнов развел руками, — никто из нас не сможет поехать на Амур, в вашу… гм… колонию. У каждого из нас здесь, в Кяхте, своя практика, свои пациенты, свои обязанности. Оставить их надолго мы не имеем права. Да и условия там, в тайге, я так понимаю, далеки от идеальных для проведения таких сложных операций и последующего лечения. Это слишком большой риск и для пациентки, и для репутации врача. Пациента следует привезти сюда, но вот ехать в эту глушь — от такого, господин Тарановский, увольте!

Штаб-лекарь Шульц и хирург Заболоцкий согласно кивнули.

Надежда, только что окрылившая Сафара, снова рухнула. Он поник головой, в отчаянии его широкие плечи опустились.

Верещагиной это все явно не понравилось. Я видел, как нахмурилась Аглая Степановна. Она явно не ожидала такого поворота.

— Но как же так, господа? — произнесла она с укоризной. — Неужели нельзя ничего придумать? Ведь речь идет о спасении человеческой жизни, об избавлении от страшных мучений!

Доктора виновато разводили руками. Они были готовы помочь, но ехать на край света, в неизвестность, никто из них не хотел. И их можно было понять. Уж если даже простые казаки крайне неохотно едут в из относительно обжитого Забайкалья в совершенно дикое Приамурье, чего же ожидать от этих господ, привыкших к кяхтинскому изобилию и комфорту?

Врачи откланялись.

Я же размышлял, о том, что стоит отправить Сафара обратно и пусть сюда привезет жену, а здесь ее уже и прооперируют.

Верещагина явно чувствовавшей себя не в своей тарелке. Фиаско с докторами она наверняка восприняла как удар по своему авторитету. Некоторое время мы провели в молчании, затем Аглая Степановна немного смущенно произнесла:

— Не стоит отчаиваться, господа! Есть же еще один вариант! Несколько дней назад как раз рассказали про молодого доктора Овсянникова. Он только вышел из университета, и на днях появился в Кяхте. Кажется, он как раз тот, кто нам нужен!

— Я сам поеду к нему. Скажите лишь, где его найти! — тут же откликнулся Сафар.

— Надо справиться у прислуги. Спросите Поликарпа Петровича, камердинера. Он. очевидно, теперь на кухне, с остальной прислугой. Мосье Овсянников на днях помогал ему справиться с приступом подагры.

Сафар тотчас же побежал вниз, а я обратился к Аглае Степановне:

— Но насколько компетентен этот врач? Если у него нет достаточной практики

— Мне рассказали о Леонтии Сергеевиче. Он только что закончил медицинский факультет в Казанском университете, с отличием, между прочим, и приехал сюда, в Кяхту, к каким-то своим дальним родственникам, в надежде найти место и начать практику. Опыта у него, конечно, еще нет, но говорят, учился он блестяще, и руки у него, как говорится, «золотые», от Бога. Он молод, полон энтузиазма и, что немаловажно в нашем случае, сейчас совершенно свободен и, по его собственным словам, «готов на любое применение своих медицинских познаний, лишь бы приносить пользу людям». Возможно, ваше предложение его заинтересует, — не очень уверенно высказалась Верещагина.

— Думаю нам будет о чем поговорить, — заключил я.

В тот же вечер в доме Верещагиной, в той же уютной гостиной, состоялась встреча с Леонтием Сергеевичем Овсянниковым. Это был молодой человек лет двадцати пяти, может, чуть старше, высокого роста, худощавый, стройный, но с крепкими широкими плечами и приятным, интеллигентным лицом, обрамленным светлыми, немного вьющимися волосами. Он держался скромно, даже немного застенчиво, но в его манерах чувствовалось хорошее воспитание и внутренняя культура.

Я подробно рассказал ему о нашем предложении, о жизни в тайге, о тяжелых условиях работы. И, конечно, подробно описал случай с Улэкэн, с ее «подщетиненными» пятками, о той сложной и деликатной операции, которую ему, возможно, придется сделать.

Сафар же стоял рядом и нервничал.

Овсянников слушал меня с огромным вниманием, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы, касающиеся быта, климата, наиболее распространенных в тех краях болезней и травм. Видно было, что он не боится трудностей, а наоборот, видит в этом вызов своим профессиональным знаниям и умениям.

— Это… это чрезвычайно интересно, господин Тарановский, — сказал он, когда я закончил свой рассказ. — Конечно, у меня еще нет большого практического опыта, я только что со студенческой скамьи. Но я много читал, многому учился у своих профессоров. И я не боюсь трудностей. А случай с этой бедной женщиной… это действительно серьезный вызов для любого хирурга. Я готов попробовать, отправится с вами на Амур и стать вашим лекарем. Для меня это будет бесценная практика и, смею надеяться, возможность принести реальную пользу людям.

Я с облегчением вздохнул. Кажется, мы нашли то, что искали. Молодой, энергичный, полный энтузиазма и желания работать доктор, готовый разделить с нами все тяготы таежной жизни.

— Я очень рад это слышать, Леонтий Сергеевич, — сказал я, крепко пожимая ему руку. — Уверен, мы сработаемся. Со своей стороны, я гарантирую вам достойное содержание, отдельное жилье, все необходимые инструменты и медикаменты, которые мы сможем достать. А также — уважение и всемерную поддержку. Уверяю, что сделаю все, чтобы обеспечить вам и вашим пациентам достойные условия!

Так в нашем отряде появился еще один очень нужный человек — наш первый штатный доктор. И это было еще одной маленькой, но очень важной победой на пути к нашей большой цели.

Как оказалось, вещей у Овсянникова совсем немного, так что он со всеми пожитками уместился в одни-единственные сани. Пользуясь оказией, я закупил в Кяхте небольшую партию чая, некоторые инструменты для доктора и какие только сумел найти. Ну и, конечно же, я не упустил случая вновь заглянуть в оружейную лавку, прикупить еще несколько револьверов и ружей, а так же пороху и патронов.

Через два дня Сафар вместе с Овсянниковым во главе небольшого каравана отправился на прииск. Нам же с Изей предстояла новая поездка — в Читу.