Глава 20. Загляните в семейный альбом
*** Дмитрий
Надя сидела рядом со мной на кухне, неуверенно косясь на странный в её понимании высокий стул, находящийся рядом с барной стойкой. Она всё ещё была в потрясении от выпавших на её долю испытаний и с недоверием смотрела на меня, хоть и делала вид, что всё в порядке. Думаю, её внимание следует занять беседой на отвлечённые темы. Я начал с нейтрального… с ерунды какой-то, даже не заметил, что именно сказал. К моему удивлению, Надя довольно охотно поддержала беседу, рассказывая о себе, своей семье, в том числе о двух младших братьях Михаиле и Антоне, и даже о своей кузине Дарье. Долли — так, на французский манер, Надя её называла. Я делал вид, будто слышу эти имена впервые, и вполне натурально удивлялся в нужных местах. Дело в том, что мой интерес к Надежде не закончился выяснением подробностей теракта, произошедшего на вокзале сто пятьдесят лет тому назад. Конечно, я копнул глубже, желая разузнать всё о самой Наденьке и её семье. Не могу сказать, что особо в том преуспел, слишком мало было информации. Так, крохи. Но всё же, кое-что мне удалось разузнать.
К примеру, что кузина Наденьки, красавица Долли Шаховская, о которой с такой теплотой вспоминала Надя, действительно была супругой Иркутского губернатора, князя Николая Шаховского, но их брак не продлился долго. В официальной хронике упоминается, что она погибла в результате несчастного случая, запнувшись обо что-то и упамши ночью в фонтан, но из личной переписки супруги иркутского купца первой гильдии Масленникова, сообщались скабрезные подробности — мол, не от большой любви первая красавица Москвы решила выйти за наследника старинного рода. Была у неё до свадьбы любовь, но… то ли что-то не сложилось, то ли возлюбленный оказался морально не крепок… сейчас не узнаешь. Поговаривали даже, что в фонтан Дарья бросилась сама, не в силах пережить постылого мужа. Как бы то ни было, супруг, князь Николай, Долли любил безумно и долгие годы сохранял траур по ней. Революцию и смену режима, слава Богу, уже не застал, но род Шаховских сохранился и существует и по сей день. Очевидно, что потомки княжьей крови оказались не дураками и благородство своё засунули куда подальше, потому и сумели пережить все репрессии, тихонько живя в провинции и забыв про кучу благородных предков за спиной.
Что же касается семьи самой Наденьки, то смерть старшей дочери сильно подкосила здоровье её родителей, и мать, судя по всему, так и не оправилась, поскольку вскоре у неё обнаружили некое заболевание, которое весьма обтекаемо обозвали «лёгочным недугом», и возили на все возможные курорты, начиная от Кисловодска и заканчивая Баден-Баденом. Правда, это не слишком помогло, и через пять лет матери не стало. Михаил, старший из двух братьев, считался бездетным (возможно, что незаконные дети и были, только кто же их считает, незаконных-то? Некомильфо!) и умер в возрасте тридцати пяти лет, по причине, мне не известной. Младший, Антон, в противовес этому, был почтенным помещиком, ярым патриотом, добропорядочным отцом семейства, обзавёлся тремя детьми и занимал видное место среди местного дворянства. Старший сын Антона Фёдоровича, Александр, успел поучаствовать в Первой Мировой войне, считался опытным боевым офицером и до последнего оставался верен царю и отечеству. Затем, когда царя не стало, и отечества, каким он его помнил, тоже, предпочёл уйти с белыми в Турцию, откуда вскоре переехал во Францию, где я не смог обнаружить хоть какое-то упоминание о нём. В противовес старшему брату Александру, младшие дети Антона Фёдоровича Заварзина, Сергей и Елена, были полны романтических идеалов и с восторгом приняли Великую Революцию, посчитав смену режима лучшим, что могло свершиться с многострадальным отечеством. Полагаю, что после репрессий и расстрела брата Сергея, Елена поменяла своё мнение, но… на носу была ещё одна война. Да, кстати, тут мне порадовать Надю нечем, даже если бы та и хотела поинтересоваться историей своей семьи — последний представитель рода Заварзиных, некая Галина Викторовна Иваницкая, не так давно была найдена мёртвой в своей столичной квартире. Старушка была одинокой, ни родни, ни друзей за долгие годы своей жизни так и не завела, потому и попала в поле зрения «чёрных риэлторов» и заплатила за это жизнью. Я постарался разузнать подробности этого дела, просто на всякий случай, ну и мало ли, вдруг да на самом деле, Надя любопытство проявит…
Но там на самом деле было глухо: полицию вызвали соседи погибшей, после того, как старушка-божий одуванчик напоследок перед своей смертью, прижмурила невнимательных «риэлторов». Видать, благородные предки всё же проявили себя.
Впрочем, я был рад оттого, что Надя сейчас далека от расспросов о будущем своей семьи, с детской непосредственностью, внимательно и сосредоточенно осматривая мою кухню и исподтишка наблюдая за мной.
Невольно я хмыкнул, заставив девушку посмотреть мне прямо в глаза и смущённо улыбнуться:
— Должно быть, тебе чрезвычайно забавно смотреть на меня, как на туземца племени тангутов, о котором писал академик Пржевальский. Но это на самом деле, всё чрезвычайно необычно. Как ты сказал, называется это устройство? Духовой шкаф? Чрезвычайно напоминает сухожаровый шкаф для стерилизации медицинских инструментов.
Последнее Надя произнесла с чисто исследовательским интересом того же Пржевальского, обнаружившего новый вид плесени в Великой пустыне Гоби. Я не удержался и рассмеялся, немало тем озадачив. Надя смотрела на меня, смущённо накручивая на палец локон из причёски, и возмущённо надувая щёки, но затем не выдержала и тоже рассмеялась, показав милые ямочки на щёчках и наполняя моё сердце знакомой нежностью.
«Чёрт!», — мысленно застонал я. — «Как же такое могло случиться?». Я всячески гнал от себя эти странные, ну, как минимум, точно нелепые мысли о Наде. Быть может, у меня давно не было женщины и просто организм мне таким образом намекает? Я тут же некстати вспомнил наш обычный бурный секс со Светкой, и мне стало стыдно перед Надей, словно мусульманину, слопавшему свиную отбивную в разгар рамадана.
Почувствовав моё напряжение, Надя тут же неловко сползла с барного стула и попросила не обращать на неё внимания и не отвлекаться от своих дел. А она, мол, просто побродит по моей квартире и посмотрит. Обещала ничего не бояться и не падать в обморок от ужаса.
Я только хмыкнул на подобное заверение, в очередной раз заверив, что ничего страшнее Алисы тут больше не водится. Мысленно же добавив про себя, что важнее дел, чем обращать на неё внимание, я пока себе не придумал.
— Дима, я давно хотела тебя спросить, нет ли возможности выяснить, что стало с моими родными и близкими? Я часто думала о них, вспоминала. Мне так хочется надеяться на то, что они прожили долгую, счастливую жизнь, и умерли в окружении детей и внуков. Я уверена, что Долли стала самой любящей матерью, а мои братья — заботливыми отцами.
— Да, так и было, — хрипло подтвердил я. — Дарья Шаховская имела троих детей от своего мужа, была счастлива и любима. Михаил и Антон… тоже… их предки и ныне живут, и здравствуют, — я выдумывал всяческие благости, какие только приходили в мою голову.
Наденька расцвела улыбкой и в восхищении прижала ладошки к щекам, порываясь сказать что-то радостно-благодарное, будто благополучие её семьи было моей личной заслугой.
Много позже, находясь в своей кровати и делая вид, что крепко сплю, я задумался о том, что Надя, как никто другой, заслуживает того, чтобы жить полной жизнью. Но не как призрак, а как обычный человек. Радоваться, огорчаться, влюбляться, иметь детей, просто жить. Но для этого ей нужно тело. Предложить ей своё? А что? Не сомневаюсь в том, что скоро меня снова отправят в командировку на пару месяцев на западные рубежи нашей необъятной Родины. А там риск оказаться в «цинке» всегда был. А сейчас тем более, исходя из общей директивы «продвигаться вперёд, не считаясь с потерями». Думаю, что сумею уговорить Надю быть со мной, находясь в ладанке. Только вот согласится ли она с моим телом в качестве постоянного пристанища? Очень вряд ли, да и потом — о том, как заменить душу в умершем человеке, я не имел ни малейшего понятия. Я приоткрыл глаза, уставился в темноту и в сердцах ругнулся: в опросных листах чернокнижника Сухаревой башни, Якова Брюса, ничего не было сказано о том, как вселить в тело человека чью-то душу. Очевидно, что чернокнижник уже наговорил себе на четвертование одним только обрядом единения души с оберегом, и дознаватели Тайной Канцелярии сочли за труд выяснить что-то ещё. Оно и верно — признания в действиях злокозненных, супротив человека направленных, имеется? А то как же! На дыбе, чай, спрашиваемый был, а на ней молчунов не водится, если ты, конечно, не монах Савонаролла.
Я в очередной раз вздохнул и решил, что нечего сожалеть о том, что нельзя изменить. Зато можно подумать о том, что нам доступно. К примеру, отвадить от больницы этих сумасшедших уфологов, вцепившихся в Надю, как блохи в особо любимую дворовую собаку. Конечно, Наденьке интересен «большой мир» за пределами больничного сада, но сколько она тут выдержит? Судя по всему, не так долго, ей по-прежнему хочется чувствовать себя нужной и помогать людям.
Впрочем, и тут у меня есть кое-какая идея. Но мне понадобится помощь Надежды, думаю, что она мне не откажет… с этой мыслью я наконец-то уснул.