Не тот год III

Глава 24

Немцы из гарнизонов так и не дошли до станции. Регулярные донесения с вестовыми от заслонов и обратно сообщали, что и первая группа гитлеровцев, и вторая не прошли дальше рассчитанного. Одни свихнулись к искреннему удивлению партизан, приготовившихся к смертельному и последнему бою, когда увидели орду оккупантов, шустро двигающуюся по дороге. То, что там творилось после попадания врагов в зону действия амулетов до печенок поразило наших бойцов. Второй же отряд фрицев раздербанили из пулемётов буквально в винегрет. Зимняя дорога, зажатая сугробами, стала для них смертельной ловушкой.

Вместе с трофеями и вагонами нам достались ещё почти три десятка пленников. Легкораненые или вообще без царапины немцы и предатели. Последних было всего восемь человек. Их сразу же отделили от основного числа, связали и закрыли в подвале одного из станционных зданий. С немцами поступили также, но использовали для этого вагон, снятый с колёс и стоявший в стороне от путей, так как подходящего для такой толпы подвала не нашлось. Вагон был крепким и без единой дырки, двери работали отлично. Благодаря этому он прекрасно годился для тюрьмы. А в случае необдуманных действий фрицев стенки легко прошьются пулями хоть из пулемётов, хоть из автоматов. О чём всех пленников предупредили перед тем как закрыть за ними двери и замотать скобы на них длинным куском цепи.

— Как бы не помёрзли они там, — заметил немолодой партизан с морщинистым лицом и редкими желтыми зубами. С его левого плеча свисала «мосинка». На ремне висели четыре подсумка с обоймами. А за него заткнута наша граната РГД в осколочной рубашке.

— Так и пускай, — зло ему ответил другой, лет тридцати, вооружённый трофейным МП. — Как они наших баб с ребятнёй морозили, так пускай на собственной шкуре сами прочувствуют.

И ни один из окружающих ни слова не возразил против. Большинство покивало одобрительно. За полгода с начала войны гитлеровцы успели создать вокруг себя жуткую славу, из-за которой многих из них даже в плен не берут. Кончают на месте.

Парочку фрицев мы выдернули из толпы пленных для допроса. От них узнали, что в том здании, где засели выжившие гитлеровцы, хранится очень много награбленного советского имущества. То, что в вагонах могло повредиться в ожидании отправки. Или их моги украсть сами солдаты либо полицаи.

— Напрямую штурмовать опасно. Если что-то пойдёт не так, то мы получим битый и сгоревший хлам, — тяжело вздохнул Панкратов. И добавил, сопроводив свои слова очередным вздохом. — А нас посылали за прямо противоположным.

— Эти гады могут от злости всё сами уничтожить, — добавил Кожухов.

— Я пройду внутрь и проведу разведку, — предложил я.

Командиры посмотрели сначала на меня. Потом главный партизан, командир разведчиков и комиссар отряда одновременно с немым вопросом взглянули на Сашку. Тот кивнул:

— Дерзай.

Для своего плана я выдернул из вагона с гитлеровцами одного штабс-фельдфебеля, кстати, единственного вообще среди всех мной замеченных живых и мёртвых немцев. Других обладателей этого звания здесь не было. Сравнивая с современной мне армией это был аналог кого-то вроде старшего прапорщика, где-то так.

Среди непострадавших во время боя вещей немцев я выбрал себе комплект формы со знаками различия простого фельдфебеля. Немного его подпалил, измазал в крови и разрезал, придавая одежде вид, словно её хозяин едва ли не из ада только что выбрался. Вооружился «вальтером» и МП-40, за голенище сапога сунул нож НА (нож армейский, тот самый НР-40, как его обозвали по незнанию всяческие продаваны-маркетологи в моём времени) с деревянной рукояткой, выкрашенной тёмно-коричневым лаком, и S-образной гардой из травленой до черноты купоросом полоски железа. Само лезвие имело точно такой же цвет после обработки тем же составом. Это было единственное средство в это время, которое можно было быстро найти и применить для темнения светлой стали и худо-бедной защиты её от ржавчины. Под шинель слева на ремень ближе к спине подвесил ножны с трофейным эсэсовским кинжалом, который верой и правдой служит мне ещё с лета. На виду его держать не очень разумно, так как подобное оружие сейчас имеет определённый статус и будет выглядеть неуместно в руках солдата из вермахта. К тому же я с него вывел всю бросающуюся в глаза вражескую символику.

Когда проходил с «штабсом» к зданию с врагами, стал свидетелем расстрела полицаев. Партизаны поставили всю кодлу предателей у кирпичной стены. Трое из бывших советских граждан стояли на коленях и что-то сипели со слезами на глазах, которые оставляли на грязных закопчённых лицах светлые неровные дорожки. Наверное, умоляли их простить и рассказывали про глухонемую жену и шестерых детишек, как тот предатель на смолокурне.

Но партизаны были неумолимы. Я не успел отойти далеко от места казни, когда раздались короткие очереди. За миг до первых выстрелов до моих ушей донеслись несколько отчаянных нечеловеческих криков полицаев, до которых дошло, что это — всё. Пришёл конец их никчемной жизни, которую они так страстно хотели продлить и улучшить, решив пойти на службу к врагу. Что ж, они сами себе злые буратины. Каждый обязан защищать свою землю от оккупанта. Защищать от любого, кто пришёл в твой дом с враждебными целями. И если ты отказался исполнять этот долг, то участь твоя рано или поздно придёт к печальному и позорному финалу.

— На море-океане на острове Буяне под дубом могучим спит сила гремучая. Эту силу я беру и на крепкого мужа завожу…

Немца я подчинил буквально под стенами здания, внутри которого засели его соотечественники. Быстро дав ему несколько наставлений, я погнал его к двери.

— Открывайте! Открывайте, дьявол вас побери! — забарабанил в дверь пленный. Чтобы не нарваться на случайную пулю, выпущенную изнутри — все на нервах же — мы с ним стояли сбоку от дверного проёма, защищённые кирпичными стенами. К счастью, обошлось. Правда, штабсу пришлось долбить в дверь не меньше двух минут, пока с той стороны не раздался голос:

— Кто там?

Вопрос на мой взгляд прозвучал неуместно. Будто фраза из мирной жизни в какой-нибудь деревеньке, в один из домов которой постучался уставший путник. С другой стороны, а что ещё можно спросить.

— Вольфганг? Ты? — мой пленник мгновенно опознал неизвестного по голосу.

— Ты кто?

— Штабс-фельдфебель Рохт, свино́й ты отпрыск, — мгновенно взбеленился мой сопровождающий. — Живо открывай, пока я не разозлился окончательно.

— Простите, господин штабсфельдфебель. Здесь баррикада, вам придётся подождать пока её разберем. А ещё мне нужно доложиться офицеру. Вы один? — торопливо протараторил невидимый собеседник.

— Нет. Со мной унтер из гарнизона из большевистского колхоза. И ему есть о чём доложить офицерам. Кстати, сколько их с тобой? И кто? Наш ротный жив?

— Нет, господина лейтенанта здесь нет. С нами гауптман из охраны грузов, два лейтенанта из командированных, которые по ранению домой следовали через нашу станцию. И эти типы из айнзацкоманды и абвера. Они-то тут всем и руководят, господин штабсфельдфебель.

— Ясно, — коротко ответил «штабс».

— Что за типы? — прошептал я почти в ухо пленному. Ни про первых, ни про вторых я ничего не знал. Допрошенные на скорую руку пленники, сейчас мёрзнувшие в вагоне, и словом не обмолвились про таких важных персон.

— Часть груза принадлежала айнзацотряду Кюнсберг. Всякий большевистский хлам вроде книг с картинами и иконами. Их здесь было пять человек. Две женщины и трое мужчин.

— А офицер абвера?

— Это не точно… неизвестно точно, что он из разведки. Насколько я слышал, он к нам приехал из Берлина из самой Рейсхканцелярии. Но точно не знаю, где служит. По слухам, в абвере. Но я сам думаю, что вряд ли. Это про него здесь уже придумали те, кто с ним пару раз пересёкся.

— Почему ты уверен, что он не абверовец? — вновь прошептал я вопрос.

— Он прибыл конкретно к айнзацкоманде. А где эти барыги и где военная разведка? — закончил он ответ на вопросительной ноте и с пожиманием плеч.

Пока мы перешёптывались с той стороны двери вновь послышалась возня.

— Штабсфельдфебель, вы ещё там? — раздался незнакомый голос с нотками властности и одновременно истерии на почве страха.

— Так точно. С кем разговариваю?

— Гауптман Клюге.

— Рад слышать вас, господин капитан, — немедленно отозвался мой «штабс».

— Кто ещё с тобой?

— Фельдфебель Рокх, господин капитан, — немедленно отозвался я. — Сто шестая охранная рота. Мы стоим гарнизоном в посёлке, где у большевиков колхоз был… стояли.

— Что? Почему стояли?

— Господин капитан, пропустите нас внутрь, — влез в нашу беседу пленный. — Мы тут лежим на отрытом месте. В любой момент нас заметят иваны. И так только благодаря заступничеству Девы Марии смогли пройти через их посты. Всё расскажем, когда окажемся в безопасном месте.

«И в тёплом», — добавил я про себя. В немецкой форме я уже постепенно окоченевал на крепком морозце лёжа на снегу, отыгрывая роль оккупанта, скрывающегося от зорких партизанских глаз. Усиливающий заговор более-менее помогал. Без него бы я уже в ледышку превратился.

— Ждите, — уже гораздо резче и нетерпимее отозвался немецкий офицер из здания. не понравилось ему, что младший по званию перебил.

— Да, господин капитан, — немедленно отозвался «штабс».

Прошло ещё не меньше пяти минут, когда дверь стала открываться. Сквозь узкую щель в полутьме здания я увидел нескольких немецких солдат, направлявших винтовки в нашу с пленным сторону. И вновь прошла долгая минута до того момента, пока засевшие внутри не удовлетворились увиденным.

— Заходите! — дверь открылась ровно наполовину, и из полумрака послышалась команда гауптмана.

Дважды просить нас было не нужно. Я чуть отодвинулся от «штабса», разрывая тесный контакт для усиления и продления подчиняющего заговора. И тот на карачках рванул вперёд. Я немедленно последовал за ним.

И почти сразу же дверь захлопнулась, вскользь задев меня по пятке правого сапога. С пола я и «штабс» встали одновременно… и оказались под прицелами винтовок и автоматов.

— Как вы смогли пройти незамеченными? Вы продались большевикам? — крикнул какой-то молодой лейтенант с вытянутым и худым, каким-то нездорового вида лицом.

— Мы проползли у них под носом, когда русский пулемётчик отвлёкся, чтобы поссать. Они там в шубах все. А в ней просто так это дело не сделать. Пока мы дождались этого момента, то чуть насмерть не замерзли, господин лейтенант, — ответил ему мой спутник. Причём в его тоне не было особого уважения. Да оно и понятно. Штабсфельдфебель совсем чуть-чуть не дотягивает до звания лейтенанта. При этом своё звание он заслужил долгой и упорной службой без косяков. Скорее всего, прошёл пару войн. Может быть вовсе успел застать Первую Мировую, если судить по возрасту. А тут перед ним мало того, что офицер не из его подразделения, так ещё и желторотик какой-то, щегол, пороха понюхавший возможно только сегодня.

— А ты кто такой? Я тебя раньше никогда не видел, — взял слово гауптман, переведя взгляд со штабсфельдфебеля на меня.

— Фельдфебель Рокх, господин капитан. Сто шестая охранная рота, — практически слово в слово повторил я свои недавние слова. — Следовали к вам на помощь сразу после получения сигнала тревоги, но угодили в засаду и были уничтожены. Наверное, весь наш отряд был перебит.

По толпе окруживших нас немцев прошла волна тревожных шепотков.

— Как это случилось? — требовательно произнес капитан.

— Русские установили на дороге множество мин и очень хорошо их замаскировали. Подрыв, смею предположить, осуществили по электрическому проводу, так как рвануло одновременно везде. Накрыло почти всю нашу колонну. Я следовал в головном дозоре на «ганомаге». Нас пропустили, вероятно, чтобы дать втянуться в ловушку всей колонне. Когда прозвучали взрывы, я приказал механику не останавливаться, а ехать сразу на позиции пулемётчика впереди. Мы успели его уничтожить и нескольких иванов, но машину потеряли. Также погибли несколько моих солдат. Вчетвером мы стали прорываться к станции. На окраине попали в новую засаду русских. Удалось перебить их всех, но погибли и мои солдаты. Чуть позже я нашёл господина штабсфельдфебеля, которого иваны зажали среди вагонов. Ударив с тыла по русским, я уничтожил двоих из них, а господин штабсфельдфебель ещё одного. После этого мы спрятались, так как ни у кого из нас не осталось патронов. А потом и бой закончился. Мы видели, что сюда отступили все, кто выжил и решили присоединиться к вам, так как вдвоём мы ничего не можем сделать. Пока ползли, прикончили ещё нескольких иванов, у которых разжились оружием и боеприпасами. А ещё вот этим, господин капитан, — я достал из сапога НР и уже тише добавил. — Это не простой нож. Таким вооружают регулярные части автоматчиков. У лесных бандитов его не может быть.

— Тебя послушать, так ты один перебил половину большевиков. Почему не стал сражаться дальше, а спрятался и трусливо уполз к нам? — вновь влез в разговор всё тот же лейтенант. На мои слова про нож и автоматчиков он не обратил никакого внимания.

Ох, и бесит он меня. Так бы и вскрыл ему горло от уха до уха, а потом смотрел бы, как из его глаз уходит жизнь.

— А почему вы не стали сражаться, а отступили сюда и спрятались за стенами, господин лейтенант? — рявкнул я, решив сыграть контуженного и переполненного адреналином старого опытного вояку. По возрасту я лет на семь-десять старше этого сопляка. — Почему вы бросили груз, который должны защищать согласно присяге и клятве фюреру? Я убил десять врагов. Один! Если бы каждый из здешних трусов уничтожил хотя бы трёх, то станция была бы свободна от противника.

— Да как ты смеешь?.. — опешил тот. Остальные молчали, внимательно слушая резко возникшую перепалку.

— Смею, господин лейтенант! — перебил я его. — Я воевал во Франции и Польше. Этой весной сражался в горах с бандитами в Югославии. Я три раза был ранен и награждён крестом за свою верную и честную службу на благо Германии!

Крича во всё горло и наезжая на офицера я особо ничем не рисковал. Максимум что со мной могут сделать — это разоружить и посадить в угол под охрану местного трусливого солдатика. Немедленно ставить к стенке не рискнут. Слишком уж атмосфера внутри здания гремучая. Кому-то мои слова покажутся злыми и несправедливыми, такие возжаждут моей крови. Но есть и те, кто хочет сражаться до последнего и ждёт от офицеров соответствующих приказов. И если увидят, как на героя в моём лице наводят ствол, то последствия для всех окружающих будут самыми непредсказуемыми.

Также особо не рисковал приписывая себе несуществующие награды и подвиги. Даже абверовец, если местный странный хрен реально он, вот так сходу не раскусит меня. Я на честном глазу назову ему все названия частей и командиров, где «тянул» солдатскую лямку. Пускай попробует проверить, сидя в этом блокгаузе, хех. Даже про Югославию знаю достаточно, чтобы не опростоволоситься в ходе беглого допроса. Интернета сейчас нет и появится он не скоро, чтобы быстро проверить мои слова. А знать настолько узконаправленные вещи не способен ни один человек. Главное, чтобы это точно был абверовец, а не сотрудник ГФП — военного гестапо или если правильно, то тайного полевого гестапо. Те про вермахт знают значительно больше, чем спецы из разведки.

— Хватит, господин фельдфебель, — оборвал мой спич гауптман. — Мы все уже поняли, что вы настоящий герой. Но помните про субординацию к старшим по званию. За повторное нарушение я лично напишу приказ об отправке вас в штрафную роту.

— Простите, господин капитан, — я вытянулся в стойке смирно на немецкий манер. Благо, что летом успел насмотреться и перенять все её нюансы, когда бродил по вражьим тылам и переодевался в чужую форму. — Не знаю, что на меня нашло. Готов возглавить отряд прорыва и первым пойти в атаку.

— Успеется, — скривился тот. — Сначала мне нужно услышать всё, что ты видел. Идём.

— Так точно, господин капитан.

Он повёл меня тесными проходами между ящиками и бочками, мимо десятков нервных и напуганных фрицев куда-то в центр здания. В какой-то момент я ощутил… нечто.