Нищий барин

Глава 32

— Опять убёг? — обрабатывая резаную рану, интересуюсь у Владимира.

— Куда там! Новых тумаков получил! — морщась, хвастается тот.

Хотя вполне может кривиться не от боли, а от такого дурацкого использования ценного продукта. Но мне плевать — терять полезного человека из-за жадности не хочу.

И вообще, в последнее время стал я к своему люду иначе относиться. Не как к имуществу, а… по-человечески, что ли. Володя, он, конечно, не дворня, а человек на зарплате, — кстати, надо бы ему подкинуть деньжат за все его заслуги — но не менее мне дорог, чем казалось бы всю жизнь знакомая Матрёна.

А ту я сегодня еле угомонил — рвалась на хозяйство, как на войну. То ей в покоях душно, то окно большое — всё не так. Кровать, видишь ли, слишком мягкая… как будто это минус. Но понимаю: надоело ей без дела лежать. Завтра придётся выпускать, пущай уже ухватом размахивает.

Можно бы и сегодня, но есть планы, наконец, навестить Фросю…

— Ик… ик… — тихонько плачет девушка, сидя маленьким нахохлившимся птенчиком на кровати, по-детски поджав под себя ноги.

Сразу смекнула, зачем я пришёл почти ночью к ней в каморку. А меня передёрнуло от стыда. Да, можно сколько угодно убеждать себя, что времена другие, что такие визиты — тут дело обычное… Вон та же Прасковья соседом моим используется очень активно… Но воспитание Германа Карловича, ещё советское, категорически против. «Стыдно, товарищ!» — строго говорит оно голосом школьного комсорга, хотя я только пионером и был.

Решено — не буду девку неволить! Да она вообще ребёнок ещё, хоть в этом времени шестнадцать-семнадцать лет — уже вполне брачный возраст. Но Евфросинья по местным меркам обижена фигурой — никакой тебе дородности, пышных форм или округлых румяных щёк. И семья у неё бедная — приданого за дочкой дать не могут. Вот и мыкается девка почти в перестарках.

— Чего ревешь? — ворчу я, хмурясь. — По делу зашёл… Матрёна пить просила! Ты не думай — я тебя обижать не стану.

А утром на кухне уже вовсю хозяйничает Матрёна, и доносится запах каши, пирогов и чего-то мясного с луком — скорее всего, курицы. Угадать нетрудно — Матрёна знает мои вкусы, как родная мать. Постов я не держу, и нянька с этим давно смирилась, и бранить любимца, то есть меня, уже не пытается.

Завтракаю. В углу топчется Тимоха, которому добро сегодня на совместный завтрак я не дал. Потому как этот скотиняка опять провинился! Рука так и чешется всадить хорошего подзатыльника — чтоб дошло через затылок, если уж через уши не идёт. Но… нельзя, потеряю Адама в теле Тимохи опять.

— Ну, что скажешь в своё оправдание?

— Что скажу?.. Я сильно за спиногрызами не слежу, баба моя этим занимается… Вот и не усмотрел — загноилась ранка у старшего. Почистил конечно, перевязал чистым — все как надо… Наливочки бы — сам знаешь, обработка нужна. И, к слову, я тут надумал мазь Вишневского замутить, только дёготь раздобыть надо…

— Фигню не говори. Там вроде ещё что-то типа висмута в составе. Ты химик? Вот и я нет! Кстати, йод у меня имеется. Купил в аптеке, в Костроме ещё.

— Там аптеки есть⁈ — искренне удивился Тимоха.

Оно и понятно, ведь по аптекам я ходил в одиночку. Да и не в одной побывал. В двух!

Из прошлого, ну или будущего, — смотря как повернуть — я, будучи коренным костромичом, кое-что про историю своего родного города знал. И первым делом, попав в этот уездный центр, отправился на будущую улицу Островского, которая сейчас Мшанского. Туда, где, как я помнил, располагалась аптека провизора Геслинга.

Заглянул я и на будущую улицу Горную — сейчас это ещё переулок Богословский. Там, в неприметном домике с небольшим огородиком, расположилась ещё одна аптека. Владел ею некто Гакен.

Увы, никого из мэтров-провизоров вживую увидеть не удалось. Гакен стар и вообще, говорят, редко поднимается с постели. Но кое-какой товар всё же приобрел, и самое ценное — кристаллы йода, привезенные из далёкой Британии.

Что ещё купил? Настойки трав — мяты там, зверобоя. Был ещё хинин — его тоже взял на случай лихорадки. Захватил также камфору — для растираний, и нашатырь — вдруг кому дурно станет. И все, пожалуй. Мыло и зубной порошок я за лекарства не считаю. А остальное рискованно сейчас, не зная состава, использовать. А ну какая ртуть в составе?

— Жечь будет, — пробормотал с сомнением ара. — А зелёнки нет?

— Не знаю. Может, и есть, а может, не придумали, — отмахнулся я.

— Тебе что, оглоед, делать нечего? — в зал неслышно вошла Матрёна с какой-то заливной рыбой в руках и выгнала Тимоху домой.

Он ушёл лечить сына, с завистью бросив взгляд на мой богатый барский стол. Да ничего — не голодает, чай! Дома поест!

Так-с… Чем бы мне заняться после обеда? Была бы, например, псарня, можно было туда пойти. Но вольеры пустые стоят во дворе. Володя пока ранен и обласканный заботой моей домоправительницы, отлеживается у себя дома, поэтому тренировки тоже отпадают. Да и настроение не то, чтоб саблей махать. В церковь сходить?.. Что за глупые мысли в голову лезут?

— Барин, до тебя Кондрат с дамой просются… — в зал осторожно просовывается голова Мирона.

— «Просются» — проси, — отмахиваюсь я, даже не пытаясь выяснить, кто такие. Мирон косноязычен — сам разберусь быстрее.

— Исполать тебе, батюшка ты наш благодетель!

Вошёл мой крепостной — невысокий мужик средних лет, в обносках, грязноватый, но с лицом светящимся и каким-то нелепым религиозным пылом. Сразу выискал красный угол с иконами, и перекрестившись, наверное, раз пятнадцать подряд, зашевелил губами. Наверное молитовку шепчет… Ну, не меня же хает⁈ Женщина в противоположность мужичку одета хоть и небогато, но опрятно: длинное, бордовое платье в пол, узорчатый пояс, на голове — шелковый платок.

Лет ей за сорок. А главное — не моя она. В смысле — не из моих крепостных. У меня таких нет — я бы приметил. Почти всех своих я видел, когда храм освящали, и такую уж точно бы не пропустил.

Баба тоже разок перекрестилась — но без особого энтузиазма, скорее по привычке. И теперь стоит, осматривает обстановку моего жилища. Носа не морщит, но и удивления не выказывает. Хотя, надо сказать, у меня-то дом посолиднее будет, чем у того же соседа Елисея — и ковры, и мебель барская.

— Просьбишка у мя имеется… — начинает было Кондрат, но я его перебиваю жестом.

— Погоди. Скажешь позже. А ты, милая, откуда будешь? И звать тебя как?

— Ольгою звать. Я из мещан. А Кондрат твой — сродственник мне. Хоть и дальний, — не особо смущаясь, отвечает гостья.

— Выкупить, что ли, родственника хочешь? — наугад ткнул я.

— Что? Нет! Тут другое… — замялась Ольга.

— Пожить просится у мня! А я без твоего, барин, ведома не могу! — торопливо вставил Кондрат.

— Дом у нас в Буе был, — принялась пояснять женщина, — но как родители в прошлом году умерли, так кредиторы его за долги и забрали… Одна я осталась. Сиротка.

Придирчиво рассматриваю гостью.

— И ты из города приехала сюда, в село? А что, родни там или друзей нет? Вижу, одета ты хорошо, говоришь правильно — наверное, из образованных… Мужа-то тоже нет?

Странная история. Современный быт в деревне далёк от пасторальной картины, которая может нарисоваться человеку будущего. Какой дом у Кондрата — я не ведаю, но по его виду, скорее всего, та ещё халупа. Пожить? А что она делать умеет? В деревне все при деле, а эта — явно городская и к физическому труду не привыкшая…

— Ты, Кондрат, иди-ка во двор, подожди там.

Поворачиваюсь к женщине:

— А как тебя, говоришь, звать? Ольга? Пойдём-ка, Ольга, в мою комнату. Побеседуем тет-а-тет. Не бойся — приставать не стану.

— А я и не боюсь, — усмехнулась та, шагнув внутрь моей кельи.

— Давай начистоту — от кого прячешься? — начал я, закрыв плотно дверь.

Женщина немного замялась, как будто прикидывала, стоит ли вообще говорить. Потом, поправив платок на голове, заговорила, но уже без жалобного тона:

— Поверила я дядьке, что ты, барин, человек небольшого ума… А это, видно, не так. И глядишь внимательно, и спрашиваешь к месту… Ну что ж. Скажу… Надо мне с глаз скрыться ненадолго. Как родители померли прошлой осенью, так жить стало не на что. Муж у меня был из военных, да по пьяни под телегу попал. Его родня меня сейчас и теребит. Приехали в Буй, ищут. Хотят забрать фамильные ценности… А их нет давно. Нужда была, вот и продала…

— Долгов много? — разглядываю бабу.

Не сломленная, не в унынии. Просто уставшая.

— Кроме тех ценностей, что родня мужа требует? — переспросила она. — Их я за долг не признаю. То моё… А так — двести. Это если по распискам смотреть. Ну и по мелочи ещё — соседям, аптекарю, стряпчему… Сотня наберётся, может, чуть больше.

Ольга замолчала и посмотрела в окно.

— Хочу в Москву перебраться. Образование есть, и опыт. С детьми всю жизнь нянчилась — думаю, место гувернантки завсегда там найду. Не сахар будет, знаю. Но что делать?.. Мне бы пару недель пожить тут, в глуши.

По лицу дамочки вижу — по ушам она мне ездит. Какие родственники? Зачем от них прятаться? Да и в большом городе затеряться намного проще. Раз сюда добралась, то и до Москвы бы смогла. Вон колечко на пальце из желтого металла продай — и на дорогу, и первое время будут тебе средства.

— Давай так, — начинаю злиться я. — Ты рассказала — я поплакал, пожалел тебя… Но не поверил. Приехать к родне в глушь из города… А сколько ты дядьку не видела? Да, думаю, никогда. В общем, или говори как есть, или — пинка под зад, и ступай с моего села, не оглядывайся. Минута у тебя. Время пошло.

Тетка разинула в изумлении рот, онемев от моей тирады. Да и кого она видит? Розовощёкого юнца, которому можно лапши на уши навешать, не получив в ответ отлуп!

Но, к её чести, женщина быстро взяла себя в руки.

— Резок ты, смотрю… Ладно. Хочешь правду? Слушай.

— Ехала я в Кострому, поначалу без плана — лишь бы подальше. В дороге вспомнила, что у мамы был племяш… То ли двоюродный, то ли троюродный, чёрт его разберёт. Сама его не видела никогда, но мать иногда ему подарки посылала.

— Как нарочно, попутчик объявился. С отхожего промысла возвращался в Шепетовку, что тут в трёх верстах. За две копейки довёз меня до твоего села. А мне всё равно где, главное — чтоб спрятаться…

И тут Ольга понизила голос почти до шепота:

— Ищут меня! Не полиция, не родня бывшая… Хотя та тоже ищет, здесь я не лгала… Иваны хотят на нож поставить!

— Какие, к чёрту, Иваны? — не понял я. Ну, не про старосту же моего она говорит?

— Родства непомнящие. Убивцы да воры разные… Всю весну я работала у купца Прошкина… Так себе купец, третьей гильдии, но деток у него четверо. А неделю назад ограбили его и убили! Я свидетелем случайным оказалась… Вот и бегу. Не от нужды — от смерти.

— А полиция на что? — изумился я такому повороту.

— Да что ж, они мне охрану приставят, что ли? — горестно вздохнула гостья.

— И ты всё бросила и уехала? — продолжаю допытываться я. — Документы есть? Покажи!

Ольга согласно кивает, выходит из комнаты и возвращается через минуту с небольшим саквояжем. Достаёт пачку аккуратно сложенных бумаг. Читаю. Рекомендательные письма… Дама говорит по-французски, знает русскую словесность, домоводство и прочее. Короче, профессиональные навыки подтверждены.

Моя гостья — Ольга Васильевна Мурова — действительно из мещан. Паспорт в порядке. Кстати, а где мой документ? Должен же и у меня быть, если у Ольги есть.

В принципе, теперь верю! Но нафига мне тут головная боль? Одного каторжника поймал… а если следом кто приедет? Я, конечно, в местную мафию не верю, но и проблем не хочу.

— А бросать-то мне, по сути, было нечего, — опять вздыхает Ольга. — Жила у купца.

Жена его… вдова, точнее — как мужа не стало, так и прогнала. С собой только корзинка да саквояж. Шубку овчинную жалко — бросила в спешке. Ну да ладно — до холодов ещё далеко.

— Что ж, можешь пожить у Кондрата. Сколько ему посулила? — наугад закинул удочку я.

— Десять копеек за неделю, — честно отвечает женщина. — А нельзя ли… тут у тебя в доме где-нибудь?

— Зачем мне чужой человек? Я тебя в первый раз вижу, — резко отказываю я — не вижу смысла разводить политесы. — И вообще — я сам собираюсь в Москву. Так что могу заодно и тебя захватить.

Вижу — разочарована дамочка. Но это её проблемы. К столу тоже не зову — у родни поест.

— Барин, может, чаю вам подать? —

встретила меня Фрося на выходе.

Подслушивала, что ли? Крутится рядом с моей комнатой, а ведь её каморка — в самом дальнем углу дома… Да никак девка заревновала? Ой, умора!

Ну а что? Гостья хоть и не девица, но вид имеет достойный.

— Не нужно, — отсылаю я прислугу.

Мысль про поездку пришла только что! В самом деле — заскучал я в деревне. И насчёт обучения надо вызнать. Вопрос, кого с собой взять, не стоит: Тимоху — за конюха, Владимира — за охранника. Ещё два места в карете свободны, ведь Мальчика придётся запрячь в пару к Мишутке — моему второму жеребцу. Хм… а может, Фросю взять? Или вообще поехать в карете вдвоём с Владимиром? Так свободнее будет. Обмозговать надо.