Нищий барин

Эпилог

Эпилог

Еду в своей карете в Москву! Мои ноги упираются в коленки дремлющей напротив Ольги. Владимир, сидящий рядом с ней, тоже клюёт носом.

Позади осталась Кострома, впереди — триста с лишним верст разбитого тракта! Я уже порядком устал от тряски, а что будет дальше — страшно подумать.

Еду проведать уже свой домик на Никольской улице, на участке номер четырнадцать. Купленный, к слову, за две тысячи рублей. Смешная сумма! Ведь такой дом в Москве не меньше десяти тысяч стоит! Но у меня, слава Богу, всё по закону: и купчая имеется, и свидетели — отец Герман да коллежский асессор Иван Иванович Мишуткин.

Заезжал ко мне этот самый соседушка из деревни Мишуткино, после того как я на бухалове у Елисея Пантелеймоновича всех гостей позвал к себе в имение. Не думал тогда, что кто-то всерьёз откликнется. Ан нет! Иван Иванович — известный в округе халявщик, оказывается, не преминул воспользоваться моим гостеприимством.

Гостевал он у меня три дня, попутно обхаживая Ольгу, — и, надо сказать, весьма преуспел в этом. В отличие от Тимохи, который свой шанс, похоже, проморгал. Хотя… кто знает: Ольга сейчас в карете рядом со мной, а Тимоха мокнет на козлах под моросящим дождиком. Может, ещё и обломится ему что-нибудь. А может, и нет.

Так вот, этот сосед и был видоком на сделке. Коллежский асессор, конечно, не такая уж и большая птица: у Гоголя главный герой повести «Нос» носил этот чин, хоть и предпочитал называться майором. Ещё Иван Павлович Яичница из пьесы «Женитьба» был коллежским асессором. И в «Ревизоре» уездный судья Аммос Фёдорович Ляпкин-Тяпкин — тоже из этой породы. Чин не шибко высокий, но для дела — пойдёт. Поэтому сделку зафиксировали как полагается.

Анна Пелетина, к слову, за дом деньги брать отказалась наотрез:

— Я сказала — дарю, значит, дарю!

И сунула мне мои две тысячи обратно.

Ну что, я с бабкой спорить буду? Хотя… какая она бабка — женщина с характером! А таких я уважал.

Стук колёс по московскому тракту не давал мне расслабиться — трясло безбожно. Чтобы хоть как-то отвлечься от однообразного подпрыгивания, я тихонько стал напевать себе под нос:

Я московский озорной гуляка.

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку.

Каждая задрипанная лошадь

Головой кивает мне навстречу.

Для зверей приятель я хороший,

Каждый стих мой душу зверя лечит.

….

Я обманывать себя не стану,

Залегла забота в сердце мглистом.

Оттого прослыл я шарлатаном,

Оттого прослыл я скандалистом.

— Шарман! А вы куплетист, оказывается! Какая… залихватская песня! В кабаках пойдёт на ура! — внезапно раздался насмешливый голос Ольги, которая и не дремала вовсе!

Высовываю голову в окно и с тревогой смотрю на багровое небо. Не иначе — ливанёт скоро. Тут карету тряхнуло на ухабе, и я, пребольно приложившись лбом о косяк, усмехнулся про себя:

— Ну что, Алексей Алексеевич… сам захотел приключений? Вот теперь и хлебай полной ложкой!

Впереди нас ждала Москва…