Оракул с Уолл-стрит 5

Глава 17 Олененок

Элизабет появилась в моем кабинете без предупреждения, как обычно. Мисс Говард даже не успела доложить о ее приходе, дверь распахнулась, и на пороге возникла знакомая стройная фигура в темно-синем костюме с узкими лацканами. В руках она держала кожаную папку, которую сжимала с таким напряжением, что костяшки пальцев побелели.

— Уильям, — сказала она, закрывая дверь за собой, — нам нужно поговорить. Немедленно.

Я поднял взгляд от утренних сводок биржевых котировок. За окном кабинета виднелись верхушки небоскребов Манхэттена, окутанные октябрьской дымкой. Часы на каминной полке показывали половину десятого утра.

— Элизабет, — я встал из-за стола, — ты выглядишь взволнованной. Присаживайся.

Она опустилась в кожаное кресло напротив моего стола, но тут же подалась вперед, открывая папку.

— Наконец-то. Я нашла то, что искала, — ее голос звучал напряженно. — Доказательства того, что Continental Trust действительно причастна к грядущему краху. У меня есть документы.

Мое сердце забилось быстрее, но я постарался сохранить спокойный вид.

— Какие документы?

Элизабет достала из папки несколько машинописных листов. Бумага была дорогой, с водяными знаками, какую использовали в правительственных учреждениях.

— Помнишь план «Анакондо»? — она протянула мне первый лист. — Операция по контролируемому сжатию рынка через координированные продажи крупными инвестиционными домами.

Я взял документ, быстро просмотрел содержание. Текст изложен сухим бюрократическим языком, но суть была предельно ясной. Continental Trust планировал обрушить рынок через массовые продажи, рассчитанные по времени и объему с математической точностью.

— Где ты это взяла? — спросил я, перелистывая страницы.

— Источник в Министерстве торговли, — уклончиво ответила она. — Кто-то из тех, кто не согласен с планами администрации.

Она достала еще один документ, на этот раз написанный от руки элегантным почерком.

— А это та самая операция «Железный дождь». План скупки обесцененных активов после краха. Списки компаний, которые будут приобретены, схемы финансирования, даже предварительные цены.

Я изучил список. Сотни крупнейших американских корпораций, разделенных по отраслям и регионам. Возле каждого названия стояла цифра — ожидаемая цена покупки после краха. В среднем на восемьдесят процентов ниже текущих котировок.

Это же прямо информационная бомба.

— Элизабет, — осторожно начал я, — эти документы, они выглядят подлинными. Ты очень рисковала. Только теперь возникает другой вопрос. Кто поверит в столь масштабный заговор?

Она встала, прошлась по кабинету к окну, глядя на оживленную Уолл-стрит внизу.

— Именно поэтому я пришла к тебе. Мы с тобой знаем о планах Continental Trust.

— Подозреваем, — поправил я. — Но теперь знаем и детали.

Девушка обернулась ко мне, в ее глазах горел огонь журналистского азарта.

— Уильям, это материал века. Величайшая финансовая афера в истории человечества. Мы должны это опубликовать.

Я встал, подошел к ней, взял за руки. Они дрожали от возбуждения.

— Элизабет, послушай меня внимательно. Даже если мы опубликуем эти документы сегодня, кто нам поверит? Рынок на пике, все говорят о «новой эре постоянного процветания». Люди сочтут это паникерством или вымыслом.

— Но у нас есть доказательства!

— Документы, которые могут оказаться подделкой. Или быть представлены как подделка, — я покачал головой. — Continental Trust контролирует достаточно средств массовой информации, чтобы дискредитировать любую публикацию.

Элизабет высвободила руки, отошла к книжному шкафу, где стояли тома по экономической теории.

— Тогда что ты предлагаешь? Молчать, пока миллионы людей не потеряют все?

— Я предлагаю попробовать, — сказал я после паузы. — Но приготовиться к тому, что нас не услышат.

Ее лицо озарилось надеждой.

— Ты поможешь мне с публикацией?

— Более того. Я дам интервью, подтверждающее твои материалы. Как финансист, который независимо пришел к тем же выводам.

Элизабет бросилась ко мне, обняла крепко.

— Спасибо, Уильям. Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

Я обнял ее в ответ, чувствуя аромат французских духов с нотами бергамота. Но в душе понимал, что мы опаздываем.

Лавина уже запущена. События развиваются быстрее, чем можно их остановить какими-то газетными публикациями.

Тем не менее, через два часа мы сидели в редакции «New York World» на Парк-роу. Главный редактор Джозеф Пулитцер-младший, элегантный мужчина лет сорока с тщательно подстриженными усами, внимательно изучал документы Элизабет.

Кабинет редактора представлял собой образец журналистского шика: стены увешаны фотографиями знаменитостей и политиков, письменный стол завален корректурными листами и макетами завтрашних номеров, в углу стоял новейший телетайп, выстукивающий свежие новости.

— Элизабет, — наконец произнес Пулитцер, откладывая последний документ, — это серьезные обвинения. Очень серьезные.

— Именно поэтому их нужно опубликовать, — настаивала она. — Люди имеют право знать правду.

Пулитцер встал, прошелся к окну, за которым виднелись мачты кораблей в гавани Нью-Йорка.

— Право знать — это одно. Но ответственность газеты — совсем другое. Если мы опубликуем материал о готовящемся крахе рынка, это может спровоцировать панику. И тогда мы станем причиной того самого краха, о котором предупреждаем.

— А если не опубликуем, то станем соучастниками ограбления, — возразила Элизабет.

Пулитцер повернулся к нам, его лицо выражало внутреннюю борьбу.

— Мистер Стерлинг, — обратился он ко мне, — как финансист, как вы оцениваете достоверность этих документов?

Я очень осторожно выбирал слова.

— Мистер Пулитцер, в последние месяцы я наблюдаю тенденции, которые полностью соответствуют описанному в этих материалах плану. Массовый отток европейских капиталов, критический уровень маржинальных кредитов, координированные действия крупных инвестиционных домов.

— То есть вы считаете документы подлинными?

— Я считаю их правдоподобными. И крайне тревожными.

Пулитцер вернулся к столу, взял в руки один из документов, еще раз просмотрел ключевые пункты.

— Даже если предположить, что все это правда, — медленно произнес он, — у нас нет способа проверить источники. Документы могли быть сфабрикованы с целью дестабилизации рынка.

— Джозеф, — Элизабет наклонилась вперед, — ты знаешь мою репутацию. Я никогда не приносила непроверенные материалы.

— Знаю. Именно поэтому мне так трудно принять решение.

Он положил документы в стопку, аккуратно выровнял края.

— Элизабет, дайте мне сутки. Я покажу материалы нашим экономическим консультантам, проконсультируюсь с юристами. Если они подтвердят возможность публикации…

— Сутки? — она вскочила с кресла. — Джозеф, эти люди могут начать действовать в любой момент!

— Именно поэтому нужна осторожность, — твердо ответил Пулитцер. — «World» не может позволить себе спровоцировать финансовую панику на основании недостаточно проверенной информации.

Мы покинули редакцию с тяжелым чувством. На улице Элизабет остановилась, оперлась о чугунный фонарный столб.

— Он не опубликует, — сказала она устало. — Я вижу это по его глазам. Слишком большой риск для репутации газеты.

— Попробуем другие издания, — предложил я, хотя знал, что Continental Trust обо всем уже позаботилась и заблокировала все ходы-выходы. — «Times», «Herald Tribune», «Wall Street Journal».

— Они будут еще осторожнее, — покачала головой Элизабет. — Особенно финансовые издания. У них есть реклама от тех же инвестиционных домов, которые мы обвиняем в заговоре.

Мы дошли до угла, где стоял газетчик, выкрикивающий заголовки дневных номеров: «Доу-Джонс достигает новых высот! Эксперты прогнозируют рост до 400 пунктов!».

— Видишь? — Элизабет горько усмехнулась. — Кто поверит в крах, когда все газеты трубят о бесконечном росте?

Я купил несколько газет, быстро просмотрел передовицы. Везде одно и то же — восторженные прогнозы.

— Элизабет, — сказал я, складывая газеты под мышку, — а что, если подойти к этому с другой стороны?

— Какой именно?

— Не пытаться предотвратить крах, он все равно произойдет. Но подготовить материалы для публикации сразу после него. Когда события подтвердят наши предупреждения, люди будут готовы слушать правду.

Она задумалась, прикусив нижнюю губу, привычка, которая выдавала ее сосредоточенность.

— Ты хочешь сказать, что нужно дождаться катастрофы, а потом объяснить, кто ее организовал?

— Именно. Сейчас нас сочтут паникерами. После краха — пророками.

Элизабет медленно кивнула.

— Логично. Но как быть с моей совестью? Миллионы людей потеряют сбережения, а я буду молчать, зная правду.

Я остановился, повернулся к ней лицом. Прохожие обтекали нас, спеша по своим делам в этом обреченном городе.

— Элизабет, ты журналист, а не пророк. Твоя задача — рассказывать о событиях, а не предотвращать их. Особенно когда предотвращение невозможно.

— А твоя задача?

— Моя задача — спасти тех, кого могу. И подготовиться к восстановлению после катастрофы.

Мы стояли на углу Уолл-стрит и Бродвея, в самом сердце финансового района. Вокруг кипела жизнь — клерки с портфелями, брокеры, обсуждающие сделки, инвесторы, мечтающие о быстром обогащении.

— Знаешь, что меня больше всего угнетает? — тихо сказала Элизабет. — Не то, что мы не можем остановить крах. А то, что после него люди будут искать виноватых среди мелких спекулянтов и неудачливых брокеров. А настоящие организаторы останутся в тени, еще больше обогатившись на чужих потерях.

— Не останутся, — твердо сказал я. — Если ты опубликуешь свое расследование после краха. Когда эмоции улягутся, а люди захотят понять, что произошло.

— Обещаешь помочь? Дать интервью, предоставить дополнительные материалы?

— Обещаю. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты не будешь предпринимать никаких самостоятельных действий до того, как я тебе скажу. Никаких попыток проникнуть в офисы Continental Trust, никаких конфронтаций с их представителями. Они уже знают о твоем интересе к их деятельности.

Элизабет колебалась, и я видел, как в ее глазах борются журналистская любознательность и здравый смысл.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Но после краха я получаю эксклюзивный доступ ко всей информации, которой ты располагаешь.

— Договорились.

— Уильям, — сказала Элизабет, когда мы направились к остановке такси, — скажи честно. Когда это случится?

Я посмотрел на часы в витрине ювелирного магазина.

— Очень скоро, — ответил я. — Может быть, завтра. Может быть, послезавтра. Но не позже конца недели.

Она кивнула, стиснув зубы.

— Тогда мне лучше использовать оставшееся время для подготовки материалов. Собрать все воедино, чтобы быть готовой к публикации в нужный момент.

— Мудрое решение.

Мы пошли обратно, и по пути я размышлял о нашем разговоре с Пулитцером. Редактор поступил правильно с точки зрения журналистской этики. Но его осторожность обрекла миллионы людей на финансовую катастрофу.

Впрочем, даже если бы «World» опубликовала материалы Элизабет, это мало что изменило бы. Continental Trust слишком долго готовился к операции, чтобы ее можно остановить в последний момент. А психология толпы такова, что предупреждения о грядущих неприятностях игнорируются до самого последнего момента.

— Элизабет, — сказал я, когда мы остановились у редакции, — помни главное. После краха люди будут растеряны, напуганы, готовы поверить любому объяснению. Твоя задача — дать им правильное объяснение. Указать настоящих виновников, а не козлов отпущения.

— Понимаю, — она сжала мою руку. — И спасибо. За поддержку, за честность, за то, что не пытался отговорить меня от расследования.

— Я пытался, — улыбнулся я. — Просто неудачно.

Она засмеялась, впервые за весь день.

— Да, пытался. И это тоже было заботой.

Когда она ушла, я остался стоять на тротуаре, глядя на здание редакции. Я опять лукавил в разговоре с Элизабет. Моя задача держать ее подальше от всего этого.

А я буду одним из немногих, кто не только уцелеет, но и обогатится на этой катастрофе. Мысль не приносила удовлетворения, только тяжесть ответственности за тех, кого не удалось спасти. Причем, как я помнил, на мне лежала ответственность не только за Элизабет.

Мне нужно увидеть тех, кого пытался защитить от надвигающейся катастрофы. До сих пор дела не давали мне навестить их. А сейчас уже нельзя откладывать.

Я вернулся в офис на такси. О’Мэлли ждал меня у служебного входа с привычной папкой документов под мышкой.

— Мартинс подал другую машину, босс, как вы и распорядились — сообщил он, когда мы спускались по лестнице. — Куда направляемся сначала?

— Сначала в приют Святой Елизаветы, — ответил я, застегивая пальто. — Потом к Флемингу в Колумбийский, а после в больницу Святого Винсента.

О’Мэлли кивнул, но в его глазах мелькнуло беспокойство.

— Большой круг благотворительности в такой день?

— Да, Патрик. У нас мало времени.

Ford Model A ждал нас в переулке. Я переоделся в машине, сменив дорогой костюм от Brooks Brothers на более скромную одежду. Эти визиты требовали простоты, а не демонстрации богатства.

Приют встретил нас знакомыми звуками. Жетские голоса, доносящиеся из классных комнат, стук молотков из мастерской, где старшие мальчики осваивали столярное дело. Сестра Мария появилась в холле, едва швейцар доложил о моем приезде.

— Мистер Стерлинг! — она улыбнулась, но я заметил тени усталости под глазами. — Как всегда неожиданно. Дети будут в восторге.

— Сестра Мария, — я снял шляпу, — мне нужно поговорить с вами. Наедине.

Ее улыбка стала настороженной.

— Конечно. Проходите в мой кабинет.

Небольшое помещение с распятием на стене и фотографиями воспитанников на письменном столе. Сестра Мария указала на единственное гостевое кресло, сама осталась стоять.

— Что вас беспокоит?

— В ближайшие дни, может быть недели, в стране начнутся серьезные экономические потрясения, — начал я без предисловий. — Многие люди потеряют работу, банки могут временно закрыться, благотворительных пожертвований станет значительно меньше.

Сестра Мария побледнела, опустилась в кресло за столом.

— Вы имеете в виду что-то вроде паники 1907 года?

— Намного серьезнее. Я хочу убедиться, что приют сможет продолжать работу независимо от обстоятельств.

Я достал из внутреннего кармана конверт с чеком.

— Это покроет все расходы приюта на год вперед. Плюс создание продовольственных запасов на случай перебоев с поставками.

Сестра Мария взяла конверт, но не стала вскрывать.

— Мистер Стерлинг, что именно вы знаете?

— Достаточно, чтобы быть уверенным — нас ждут трудные времена. Но я обещаю, что поддержка приюта не прекратится. Что бы ни случилось.

Она кивнула, сжав конверт в руках.

— Дети ничего не должны знать об этом разговоре. Пока что.

— Разумеется. Но подготовьте персонал. Возможно, к вам обратится больше семей, которые не смогут содержать детей.

Мы вышли из кабинета в общий зал, где проходили вечерние занятия. Дети сидели за длинными столами, кто рисовал, кто читал, кто занимался рукоделием. При моем появлении поднялся радостный гул.

— Мистер Стерлинг! Мистер Стерлинг!

Маленькая Люси, которая подарила мне рисунок в прошлый визит, подбежала первой. В руках у нее была странная фигурка, сложенная из газетной бумаги.

— Смотрите, что я сделала! — она протянула мне свое творение. — Это олененок. Мисс Паркер научила нас делать животных из бумаги.

Я осторожно взял фигурку. Действительно олененок, с длинными тонкими ножками, изящной шеей и рожками. Сделан он из страницы финансовых новостей, и сквозь складки проглядывали обрывки заголовков о биржевых рекордах.

— Это очень красиво, Люси, — сказал я, присев на корточки перед девочкой. — Ты настоящая художница.

— Возьмите его себе! — она захлопала в ладоши. — Пусть он живет у вас дома.

Я аккуратно убрал олененка во внутренний карман пиджака.

— Спасибо, Люси. Я буду очень беречь его.

— А вы придете к нам еще? — спросил один из старших мальчиков. — Может быть, на Рождество?

Я поднялся, окинул взглядом детские лица. Они смотрели на меня с такой доверчивостью, что сердце сжалось.

— Обязательно приду. И на Рождество, и раньше. Обещаю.

Уходя из приюта, я чувствовал тяжесть ответственности. Эти дети ничего не знали о грядущих потрясениях. Для них завтрашний день мало чем отличается от сегодняшнего. Но мир вокруг них вот-вот рухнет.

В Колумбийском университете меня встретил взволнованный доктор Стивенс.

— Мистер Стерлинг, какая удача! Доктор Флеминг как раз хотел с вами связаться. У нас потрясающие новости о ходе исследований.

Мы прошли в лабораторию, где Флеминг склонился над микроскопом. При нашем появлении он выпрямился, лицо его светилось энтузиазмом.

— Уильям! — он протянул руку для рукопожатия. — Вы не поверите, что нам удалось получить за последние дни. Концентрация пенициллина увеличилась в десять раз!

— Поздравляю, доктор. Но я пришел не только услышать хорошие новости. У меня у самого не слишком приятные известия.

Флеминг уловил серьезные нотки в моем голосе.

— Что-то случилось?

— Скоро начнутся экономические трудности. Возможно, университет будет вынужден сократить финансирование исследований. Я хочу убедиться, что ваша работа не пострадает.

Доктор Стивенс нахмурился.

— Насколько серьезные трудности?

— Серьезные настолько, что многие научные проекты по всей стране могут быть свернуты, — я достал чековую книжку. — Поэтому увеличиваю финансирование исследований пенициллина. Этого должно хватить на три года работы даже в самых неблагоприятных условиях.

Флеминг присвистнул.

— Так много? Уильям, что именно вы ожидаете?

— Депрессию, доктор. Возможно, самую серьезную в истории страны. Но наука не должна стать ее жертвой. Особенно наука, способная спасать жизни.

Я выписал чек, протянул Стивенсу.

— Создайте отдельный фонд для исследований пенициллина. Независимый от университетского бюджета.

Я вспомнил разговор с Кляйном о желании Синдиката инвестировать в мои благотворительные проекты. Научные исследования могли стать лакомым куском для преступных группировок, ищущих способы отмывания денег.

— Доктор Флеминг, еще одна просьба. Если к вам обратятся представители каких-либо организаций с предложениями финансирования, сначала посоветуйтесь со мной. Не все деньги одинаково чисты.

Флеминг кивнул, хотя в его глазах читалось недоумение.

— Конечно. Но надеюсь, до этого не дойдет?

— Надеюсь и я. Но лучше быть готовым ко всему.

Больница Святого Винсента встретила нас привычной суетой. Медсестры в крахмальных халатах, врачи с серьезными лицами, пациенты в длинных очередях у регистратуры. Доктор Харрисон принял меня в своем кабинете, где на стенах висели новые дипломы и сертификаты.

— Мистер Стерлинг, строительство нового отделения идет по графику, — начал он, не дожидаясь вопросов. — К декабрю сможем принимать первых пациентов.

— Доктор Харрисон, боюсь, к декабрю у вас будет намного больше пациентов, чем мы планировали.

Он поднял бровь.

— Эпидемия?

— Экономическая катастрофа. Безработица, недоедание, стрессовые расстройства. Больница должна быть готова к наплыву пациентов, которые не смогут оплачивать лечение.

Харрисон откинулся в кресле, переваривая услышанное.

— Вы говорите как человек, который знает точные сроки.

— Говорю как человек, который видит признаки надвигающейся бури. И хочет подготовиться заранее.

Я выписал еще один чек, на создание фонда бесплатной медицинской помощи.

— Этих средств хватит на год работы с неимущими пациентами. Плюс закупку дополнительных медикаментов и оборудования.

Харрисон взял чек, внимательно изучил сумму.

— Мистер Стерлинг, такая щедрость… она основана на каких-то личных предчувствиях или конкретной информации?

— На том и другом, доктор. Но детали не важны. Важно, что когда начнутся трудности, больница будет готова помочь всем нуждающимся.

Мы обошли строящееся отделение. Почти законченные палаты, новейшее медицинское оборудование, современную систему вентиляции. Все это будет крайне необходимо в ближайшие месяцы.

— Доктор, — сказал я, когда мы возвращались в его кабинет, — вы, вероятно, получите предложения о дополнительном финансировании от различных организаций. Некоторые из них могут иметь сомнительную репутацию.

— Вы имеете в виду преступные группировки?

— Именно. В трудные времена они ищут способы легализации доходов через благотворительность. Будьте осторожны.

Харрисон кивнул.

— Понимаю. Медицина должна оставаться чистой, независимо от источников финансирования.

— Именно. И если возникнут сомнения, обращайтесь ко мне.

Обратная дорога в офис прошла в молчании. О’Мэлли несколько раз бросал на меня взгляды, но помалкивал.

В машине я достал бумажного олененка, который подарила мне Люси. Хрупкая фигурка из газетной бумаги, сложенная детскими руками. Символ невинности в мире, который вот-вот погрузится в хаос.

Через складки бумаги проглядывали заголовки: «Доу-Джонс достигает новых высот», «Эксперты прогнозируют дальнейший рост», «Золотой век американской экономики». Ирония была жестокой, детская игрушка сделана из предсказаний, которые через несколько дней станут насмешкой истории.

— Босс, — наконец подал голос О’Мэлли, — этот олененок… Что он значит?

Я осторожно убрал фигурку во внутренний карман.

— Он напоминает мне, зачем мы делаем все это. Зачем готовимся, предупреждаем, создаем защитные фонды.

— И зачем?

— Чтобы когда мир рухнет, хотя бы некоторые невинные души остались целыми.