Звуки джазового оркестра разливались по мраморному вестибюлю нового отеля «Vanderwood Plaza» в Бостоне, смешиваясь с гулом восторженных голосов приглашенных гостей. Август 1929 года принес нам триумф — первый отель по революционной системе стандартизации работал всего три месяца, а его загрузка уже превышала девяносто процентов.
Я стоял у широкой лестницы, ведущей на второй этаж, наблюдая за толпой деловых людей, журналистов и светских дам, которые с восхищением осматривали единообразные, но элегантные номера. Каждая комната оформлена одинаково, мебель из орехового дерева, бежевые шторы, телефоны нового образца на прикроватных столиках. Все продумано до мелочей: от расположения выключателей до размера полотенец в ванной.
— Уильям! — голос Вандервуда заставил меня обернуться. Владелец сети подходил ко мне широкими шагами, лучась от удовольствия. Подтянутый мужчина лет шестидесяти с серебристыми висками выглядел моложе года на десять. — Невероятно! Репортер из «Boston Globe» назвал нашу систему бронирования «восьмым чудом света». А управляющий отеля «Riverside» от зависти позеленел.
Я пожал его протянутую руку, заметив золотую запонку с инициалами на манжете его смокинга.
— Поздравляю, мистер Вандервуд. Результаты превзошли самые смелые прогнозы.
— Результаты? — он рассмеялся, хлопнув меня по плечу. — Это просто фантастика! За три месяца мы окупили половину инвестиций. Централизованная система бронирования обрабатывает до двухсот звонков в день. А карточки «Vander Club» уже выпустили более чем пятистам постоянным клиентам.
Рядом с нами прошла пара, мужчина в дорогом костюме с женой в изысканном вечернем платье из шелка цвета слоновой кости, украшенном жемчужными нитями.
— Господин Бейкер из Детройта, — шепнул Вандервуд, указывая глазами на удаляющуюся пару. — Остановился у нас уже в четвертый раз за два месяца. Говорит, что теперь не может путешествовать, не зная заранее, какой уровень комфорта его ждет.
Я кивнул, но в груди уже зарождалось знакомое беспокойство. Вокруг царило процветание, но я знал, через два месяца все изменится. Черный четверг двадцать четвертого октября положит конец эпохе безраздельного оптимизма.
— Уильям, — Вандервуд наклонился ко мне, понижая голос, — у меня грандиозные планы. Хочу обсудить их с тобой сегодня же, в спокойной обстановке.
— Какие планы? — спросил я, хотя по блеску в его глазах уже догадывался о направлении мыслей.
— Филадельфия, Вашингтон, может быть Детройт. Десять новых отелей за полтора года. Инвестиции в размере пяти миллионов долларов, но прибыль… о, прибыль превзойдет все ожидания!
Оркестр перешел к новой композиции, «Ain’t She Sweet», популярной мелодии, которая лилась из каждого радиоприемника. Парочки начали танцевать прямо в вестибюле на полированном мраморном полу.
— Мистер Вандервуд, — начал я осторожно, — позвольте предложить более осмотрительный подход.
— Осмотрительный? — он удивленно приподнял седые брови. — При таком успехе? Уильям, мы создали золотую жилу. Глупо не разрабатывать ее полностью.
Подошел официант в белоснежном мундире с подносом бокалов шампанского «Perrier-Jouët». Мы взяли по бокалу, и Вандервуд тут же поднял свой:
— За американскую революцию в гостиничном деле!
Я поднял бокал, но не спешил пить.
— Мистер Вандервуд, а что если рынок изменится? — осторожно предположил я. — Экономические циклы непредсказуемы. Возможно, стоит закрепить успех, прежде чем расширяться дальше?
Он рассмеялся, отпив игристого вина:
— Изменится? Посмотри вокруг! Америка процветает как никогда. Фондовый рынок бьет рекорды каждую неделю. Люди богатеют на глазах и готовы тратить деньги на комфорт. Это наше время, Уильям.
Мимо прошел мужчина средних лет с моноклем и тростью с серебряным набалдашником, сэр Чарльз Хэмилтон, британский промышленник, один из постоянных клиентов. Он остановился, сняв цилиндр:
— Мистер Вандервуд, позвольте выразить восхищение! Остановился в вашем лондонском представительстве на прошлой неделе, а сегодня здесь, все в точности как ожидал. Гениально!
После его ухода Вандервуд торжествующе посмотрел на меня:
— Видишь? Международное признание. У нас есть шанс создать первую по-настоящему глобальную сеть отелей.
Я отставил почти нетронутый бокал на стоявший рядом столик из полированного красного дерева.
— Мистер Вандервуд, позвольте высказать некоторые соображения. Да, текущие результаты превосходны. Но любое расширение требует значительных заемных средств. А что если условия кредитования изменятся? Что если спрос на премиальные услуги снизится?
— Ты слишком осторожен, — махнул рукой Вандервуд. — Конечно, кредиты понадобятся. Но при нашей доходности банки выстроятся в очередь, чтобы финансировать проекты.
Я почувствовал знакомое напряжение. Как объяснить, что через два месяца банки будут разоряться один за другим? Что кредиты станут недоступны, а спрос на роскошные отели упадет катастрофически?
— Мистер Вандервуд, — я взял его под руку, отводя в менее людное место у панорамного окна с видом на Бостонскую гавань, — позвольте предложить альтернативу. Вместо немедленного расширения давайте укрепим финансовую подушку компании. Создадим резервный фонд, погасим существующие долги, может быть, диверсифицируем активы.
— Диверсифицируем? — он нахмурился. — Во что? У нас есть работающая модель, которая приносит тридцать процентов прибыли в год. Зачем отвлекаться на что-то другое?
Звуки празднества становились все громче. Кто-то из гостей уже изрядно выпил, их смех раздавался по всему вестибюлю. Фотограф щелкал затвором, снимая довольных посетителей на фоне стильных интерьеров.
— Скажем, государственные облигации, золото, недвижимость в разных секторах, — настаивал я. — Подушка безопасности на случай неожиданных изменений в экономике.
Вандервуд помотал головой:
— Уильям, ты начинаешь говорить как мой старый дядя, который держал деньги в шерстяном носке под матрасом. Мы живем в новую эпоху! Радио, автомобили, авиация, все развивается стремительно. И мы должны двигаться в том же темпе.
Он указал на толпу гостей:
— Посмотри на этих людей. Они путешествуют больше, чем любое поколение до них. Бизнес становится национальным, даже международным. Спрос на качественное размещение будет только расти.
Подошел Джеймс Хатчинсон, управляющий бостонской группы отелей, коренастый мужчина с пышными усами и румяным лицом. В руке он держал телеграмму.
— Мистер Вандервуд, только что пришло сообщение из Нью-Йорка. Отель «Астория» интересуется нашей системой бронирования. Хотят купить лицензию за двести пятьдесят тысяч долларов.
Глаза Вандервуда загорелись еще ярче:
— Видишь, Уильям? Даже конкуренты признают превосходство нашего подхода. Мы не просто управляем отелями, мы продаем революционные технологии!
Я почувствовал, что контроль над ситуацией стремительно ускользает. Попытался еще раз:
— Мистер Вандервуд, возможно, стоит отложить крупные инвестиции до… скажем, следующей весны? Дать рынку стабилизироваться, изучить реакцию конкурентов…
— До весны? — он чуть не выронил бокал. — Уильям, каждый месяц промедления — это упущенная прибыль. Если мы не займем рынок сейчас, это сделают другие.
Он подозвал официанта:
— Еще шампанского! И где Колфилд? Нужно обсудить детали инвестиционного плана.
Эдвард Колфилд, главный финансовый советник компании, материализовался рядом, словно ждал сигнала. Высокий худощавый мужчина с проницательными глазами за очками в золотой оправе нес под мышкой кожаную папку.
— Мистер Вандервуд, я подготовил предварительные расчеты для филадельфийского проекта. Потребуется два миллиона начальных инвестиций, но окупаемость…
— Джентльмены, — прервал я, решившись на крайнюю меру, — позвольте высказать профессиональное мнение. Как ваш партнер и консультант, я настоятельно рекомендую отложить масштабные инвестиции минимум до весны следующего года.
Колфилд удивленно поднял бровь:
— Интересно. А каковы основания для такой осторожности?
Я глубоко вздохнул. Нужно было найти аргументы, которые прозвучат убедительно, не раскрывая знания о грядущей катастрофе.
— Во-первых, маржинальное кредитование достигло рекордных уровней. Соотношение десять к одному создает крайнюю нестабильность. Во-вторых, корпоративная прибыль растет медленнее, чем цены акций, это классический признак спекулятивного пузыря.
Вандервуд скептически покачал головой:
— Эти опасения высказывают уже два года. А рынок продолжает расти.
— В-третьих, — продолжил я, — международная торговля показывает признаки замедления. Германия испытывает трудности с выплатой репараций, что может повлиять на американский экспорт.
— Мистер Стерлинг, — вмешался Колфилд, — эти факторы несомненно важны для общей экономической ситуации. Но гостиничный бизнес менее подвержен краткосрочным колебаниям. Люди всегда будут путешествовать.
Оркестр перешел к медленной композиции. Пары изящно кружились в вальсе, их движения отражались в полированных поверхностях мраморных колонн.
— Будут, — согласился я, — но в каком объеме? И на какой бюджет? Если экономика замедлится, первое, от чего откажутся люди — это премиальные услуги.
Вандервуд тоже поставил бокал на стол, его лицо стало серьезным:
— Уильям, я ценю твою осторожность. Действительно. Но мы создали нечто уникальное. Упустить момент — значит предать наше общее дело.
Он повернулся к Колфилду:
— Эдвард, подготовьте полный финансовый план. Я хочу видеть проработку всех деталей к понедельнику.
— Мистер Вандервуд, — я предпринял последнюю попытку, — позвольте предложить компромисс. Отложим крупные проекты до конца года. Если к декабрю экономическая ситуация останется стабильной, начнем расширение с удвоенной энергией.
Он задумался, поглаживая подбородок:
— Три месяца… Не так уж много. Но и упущенные возможности…
— Зато мы проведем более глубокий анализ рынка, — настаивал я. — Изучим опыт конкурентов, доработаем нашу систему. Лучше потратить три месяца на подготовку, чем потом годы на исправление ошибок.
Колфилд раскрыл свою папку:
— Возможно, мистер Стерлинг прав. Осмотрительность никогда не вредила бизнесу.
Вандервуд колебался. Я видел борьбу в его глазах, между природной амбициозностью и голосом разума.
— Хорошо, — наконец произнес он. — Но только до первого декабря. И при условии, что ты лично займешься анализом рынков Филадельфии и Вашингтона.
— Согласен, — я протянул ему руку. — До первого декабря.
Мы пожали друг другу руки. Вандервуд еще не знал, что к декабрю мир гостиничного бизнеса изменится навсегда. Я выиграл три месяца, достаточно, чтобы уберечь его от катастрофических потерь после краха.
Празднество продолжалось до поздней ночи, но я покинул отель рано, под звуки джаза и смех гостей.
Паккард Твин Сикс мчался по шоссе между Бостоном и Нью-Йорком, рассекая августовскую жару и поднимая облака пыли за блестящими хромированными бамперами. Я сидел на заднем сиденье, изучая телеграмму, которую Мартинс вручил мне сразу после праздника у Вандервуда.
«Плоды созрели. Сбор урожая завтра утром. Д. Р.»
Дэвид Роквуд не зря славился лаконичностью. Операция «Черное золото» подходила к финалу. Три нефтяные компании, Texas Petroleum, Oklahoma Oil и Gulf Extraction, должны официально объединиться под крылом United Petroleum Corporation. По моим расчетам, акции взлетят минимум на сорок процентов.
Мартинс искусно лавировал между повозками и редкими автомобилями на двухполосной дороге. Его загорелые руки уверенно держали руль, а в зеркале заднего вида я видел его сосредоточенные серые глаза.
— Сэр, — обернулся он через плечо, — хотите, чтобы я довез вас прямо к Роквудам или сначала заехать домой переодеться?
Я взглянул на карманные часы Patek Philippe. Половина седьмого вечера. До Нью-Йорка еще три часа пути.
— Прямо к ним. Время дорого.
О’Мэлли дремал рядом, его массивная фигура расслабленно откинулась в кожаном сиденье. Ирландец умел спать в любых условиях, полезный навык, когда работаешь телохранителем. В складках его твидового пиджака угадывались контуры кобуры с кольтом.
За окном мелькали табачные плантации Коннектикута, их широкие листья тяжело свисали в безветренной духоте. Время от времени встречались небольшие фермы с побеленными домиками и красными амбарами, где коровы жевали жвачку в тени яблонь.
Я вернулся к бумагам. Последние отчеты по операции «Черное золото» впечатляли. За полгода мы скрытно скупили контрольные пакеты в трех компаниях через сеть подставных фирм. Общие инвестиции составили двадцать пять миллионов долларов, моих средств и капитала Роквудов.
Звук радиостанции WOR прорвался сквозь статическое потрескивание. Диктор бодрым голосом рассказывал о новых рекордах индекса Доу-Джонса.
— … сегодня индекс превысил отметку в триста семьдесят пунктов! Аналитики прогнозируют дальнейший рост. Мистер Ирвинг Фишер из Йельского университета заявил, что акции достигли «постоянно высокого плато»…
Я горько усмехнулся. Профессор Фишер станет символом неудачного прогнозирования. Через два месяца его слова о «плато» превратятся в жестокую насмешку.
О’Мэлли проснулся, потянулся и зевнул:
— Уже приехали?
— Еще два часа, — ответил я. — Как спалось?
— Отлично. Мне снился Дублин. Зеленые холмы, дождь, запах торфа…
Он взглянул на радио, из которого все еще лилась оптимистичная болтовня о процветании:
— Надолго ли, интересно, хватит этой эйфории?
— Не очень, — сухо заметил я.
Мы въехали в предместья Нью-Йорка, когда солнце уже касалось горизонта. Красноватый свет заката окрашивал в медные тона небоскребы Манхэттена, возвышающиеся вдали как зубцы исполинской короны.
Лейквуд-Мэнор встретил нас мягким светом электрических фонарей, развешанных вдоль подъездной аллеи. Старый дуб у главного входа шелестел листвой, а из открытых окон особняка доносились звуки струнного квартета.
Уитмен, седовласый дворецкий, встретил нас с обычной невозмутимостью:
— Добро пожаловать, мистер Стерлинг. Мистер Роквуд ожидает вас в восточном кабинете.
Восточный кабинет отличался от западной библиотеки более деловой атмосферой. Стены украшали карты нефтяных месторождений, фотографии буровых вышек и схемы нефтеперерабатывающих заводов. За массивным столом из черного ореха сидели оба Роквуда, отец и сын.
Джон Д. Роквуд-старший выглядел довольным, но сдержанным, как всегда. Его худощавое лицо с пронзительными глазами не выражало эмоций, но в уголках губ пряталась едва заметная улыбка.
Дэвид поднялся навстречу, протягивая руку. На нем был домашний костюм из темно-синей шерсти, белая рубашка с запонками из черного жемчуга.
— Уильям! Прекрасное время. Как раз получили финальные отчеты от юристов.
Он указал на разложенные на столе документы. Печати, подписи, официальные бланки создавали впечатление завершенности, окончательности.
— Все готово? — спросил я, снимая перчатки.
— Более чем готово, — ответил Роквуд-младший. — Слияние официально объявят завтра в десять утра. Пресс-конференция в отеле «Уолдорф-Астория».
Роквуд-старший наконец заговорил своим хрипловатым голосом:
— Позвольте выразить восхищение, мистер Стерлинг. Ваша финансовая архитектура была безупречной. Ни один регулятор не заподозрил, что за скупкой стоит единый план.
Я устроился в кожаном кресле напротив стола. Дворецкий бесшумно поставил рядом стакан воды со льдом.
— А каковы ожидаемые котировки? — поинтересовался я.
Дэвид раскрыл блокнот с цифрами:
— Консервативная оценка — рост на тридцать пять — сорок процентов в первый день торгов. Но я думаю, реакция может быть сильнее. Рынок любит крупные слияния.
— Что дает нам общую прибыль… — я быстро прикинул в уме, — около пятидесяти миллионов долларов. При начальных инвестициях в пятьдесят.
— Сто процентов доходности за восемь месяцев, — кивнул Роквуд-младший. — Даже по нынешним временам это впечатляет.
Роквуд-старший откинулся в кресле, сцепив тонкие пальцы:
— А ваша доля, мистер Стерлинг? Напомните условия.
— Двадцать пять миллионов собственных инвестиций, плюс десять процентов в United Petroleum Corporation и пять процентов от чистой прибыли при продаже, — ответил я. — Итого около двенадцати-тринадцати миллионов.
Цифра звучала астрономически. Тринадцать миллионов долларов за восемь месяцев работы. Это превышало годовые бюджеты небольших штатов.
Дэвид достал из стола чек, уже заполненный:
— First National Bank, как договаривались. Остальное получите после полного закрытия позиций.
Я взял чек, ощущая его вес, больше символический, чем физический. Тонкая бумажка, способная изменить жизнь тысяч людей.
— Есть одна деталь, о которой хотел с вами посоветоваться.
— Слушаем, — сказал Роквуд-старший.
— Мы уже обсуждали это. Не кажется ли вам, что рынок несколько перегрет?
Оба Роквуда переглянулись. Дэвид нахмурился:
— Продолжайте.
— Маржинальная торговля достигла рекордных объемов. Соотношение цены к прибыли по многим акциям превышает все разумные пределы. Людей охватила настоящая мания, они закладывают дома, чтобы купить акции.
— И что вы предлагаете? — спросил Роквуд-старший. — Напомните, пожалуйста.
— Осторожность. Возможно, стоит зафиксировать часть прибыли. Перевести капитал в более стабильные активы.
Дэвид усмехнулся:
— Уильям, вы говорите как медведь среди быков. Рынок растет уже семь лет. Американская экономика переживает золотой век.
— Именно поэтому стоит быть осторожным, — настаивал я. — Помните панику 1907 года? Ей тоже предшествовали годы бесконечного роста.
Роквуд-старший пристально посмотрел на меня:
— У вас есть конкретная информация о грядущих проблемах?
Я осторожно покачал головой:
— Скорее интуиция. И анализ исторических циклов. За каждым бумом следует спад. Это неизбежно, как смена времен года.
— Но когда? — спросил Дэвид. — Через месяц? Через год? Через пять лет?
— Не знаю точно. Но подозреваю, что раньше, чем все ожидают.
В кабинете повисла тишина. За окном слышался шум ветра в листве и далекое гудение автомобиля на шоссе.
— Что конкретно вы предлагаете? — наконец спросил Роквуд-старший.
— Диверсификацию. Вывод наличных. Золото, земля, европейские облигации. Активы, которые не зависят от американского фондового рынка. Хотя и там следует быть осторожным.
— А United Petroleum? — поинтересовался Дэвид. — Продавать после роста?
— Нефть понадобится всегда, — ответил я. — Но возможно, стоит зафиксировать спекулятивную прибыль и оставить только долгосрочную позицию.
Роквуд-старший встал и подошел к окну. Его силуэт резко выделялся на фоне вечернего неба:
— Мистер Стерлинг, правда ли, что вы настаиваете на консервативном подходе со всеми клиентами в последнее время?
— Откуда вам это известно?
— У меня есть друзья среди финансистов. Говорят, молодой Стерлинг вдруг стал проповедовать осторожность. Хотя он и до этого был по большей части консерватором, но теперь и вовсе повернулся назад. Это странно для человека, который только что провел блестящую спекулятивную операцию.
Я глубоко вдохнул. Нужно было правильный баланс между убедительностью и правдоподобностью:
— Есть признаки, которые беспокоят. Банки сокращают резервы. Федеральный резерв поднимает ставки. Промышленное производство замедляется, а акции продолжают расти. Классические признаки пузыря.
Дэвид скептически покачал головой:
— Уильям, эти сигналы экономисты видят уже давно. И что? Рынок продолжает бить рекорды.
— До тех пор, пока не перестанет, — сухо заметил я.
Роквуд-старший повернулся от окна:
— Хорошо. Допустим, ваши опасения обоснованы. Что делать с прибылью от United Petroleum?
— Треть оставить в нефтяных активах, они переживут любой кризис. Две трети в ликвидность: наличные и краткосрочные облигации.
— Довольно консервативно, — заметил Дэвид.
— Консервативность иногда высшая форма мудрости, — ответил его отец неожиданно. — Мистер Стерлинг, а как быстро, по-вашему, может начаться гипотетический кризис?
Я выдержал паузу, делая вид, что обдумываю ответ:
— Если он грядет, то скоро. Пузыри лопаются неожиданно. От первых признаков до полноценной паники может пройти несколько недель.
— Недель? — удивился Дэвид.
— В 1907 году между первыми банкротствами и всеобщей паникой прошло меньше месяца. Современные коммуникации только ускорят процесс.
Роквуд-старший вернулся к столу и сел:
— Интересная точка зрения. Скажите, а что может стать спусковым крючком? Как лопнет пузырь?
— Множество факторов. Неожиданное банкротство крупной компании. Обвал иностранных рынков. Решение Федерального резерва. Даже массовая паника без видимых причин.
— А есть предвестники? — спросил Дэвид.
Я на мгновение задумался. Как намекнуть, не выдавая знания точных дат?
— Исторически кризисы часто начинаются осенью. Летом люди в отпусках, торговля вялая. А с началом осеннего сезона все накопившиеся противоречия выходят наружу.
— То есть сентябрь-октябрь? — уточнил Роквуд-старший.
— Вполне вероятно.
За дверью прозвучал мелодичный звон, гонг на ужин. Роквуд-младший встал:
— Не будем забегать в будущее. Пока рынок растет, грех не воспользоваться. Но ваши предостережения принимаем к сведению. А пока ужин подан. Можем продолжить обсуждение за столом?
Столовая Роквудов поражала сдержанной роскошью. Длинный стол из красного дерева, стулья с высокими спинками, серебряная посуда Tiffany Co. За стол сели только мы трое, семейный ужин в узком кругу Роквуды предпочитали громким приемам.
— Кстати, — сказал Роквуд-старший, когда подали первое блюдо, бульон из черепахи, — ходят слухи, что вы также давали подобные советы молодому Кеннеди.
Джозеф Кеннеди, биржевой спекулянт и отец будущего президента, действительно был одним из немногих, кто прислушался к моим предупреждениям.
— Мистер Кеннеди опытный трейдер. Он и сам видит риски текущей ситуации.
— А что с вашими собственными активами? — поинтересовался Дэвид, отпивая красное вино из богемского бокала.
— Постепенно сокращаю соприкосновение с фондовым рынком. Увеличиваю долю наличных, недвижимости, международных активов.
— И сколько у вас сейчас в акциях? — не отставал он.
— Около тридцати процентов портфеля. К концу лета планирую сократить до пятнадцати.
Роквуд-старший кивнул с одобрением:
— Разумно. Я сам начал переводить часть средств в землю и золотодобывающие компании.
— Действительно? — удивился его сын.
— В моем возрасте излишний риск ни к чему. А история учит, когда все говорят, что «на этот раз все по-другому», обычно ничего не меняется.
Мы закончили ужин обсуждением деталей United Petroleum. Завтра, сразу после объявления о слиянии, начнется массированная продажа акций. Но не все сразу, небольшими блоками, чтобы не обрушить цену.
«План выхода уже готов, — отметил про себя я. — На будущей неделе мы зафиксируем основную прибыль. А к октябрю останутся лишь минимальные позиции».
Когда Паккард вез нас обратно в Манхэттен, О’Мэлли заметил:
— Вы их напугали, босс. Особенно молодого Роквуда.
— Не напугал. Предостерег. Разница существенная.
— А сами вы действительно во все это верите? В кризис?
Я посмотрел на огни Нью-Йорка, приближающиеся в темноте.
— Верю, Патрик. И готовлюсь к нему как могу.