Отряд D Чёртов Улей

Глава 16

Шелест оценивающе окинул взглядом медсестру — стройную девушку в слегка помятом халате, с аккуратно собранными в хвост каштановыми волосами.

— Новенькая, что ли? Вчера и позавчера вроде бы другие были, — хрипло спросил он, пока она поправляла ему подушку. — А Панк говорил, вас всего две.

— Да, сегодня приняли, — девушка улыбнулась, ловко ставя капельницу. — Меня Катей зовут.

Шелест заметил, как ее пальцы слегка дрожат при работе. Опытные медсестры так не нервничали. Значит, и правда новенькая.

— Панк позвал, что ли? — продолжал допрос мужчина, наблюдая за ее реакцией.

Катя на мгновение замерла, затем быстро кивнула.

— Да… да, знахарь. Я из свежаков, раньше тоже работала медсестрой.

Шелест прищурился. Слишком уж гладко звучало это объяснение. Он перевел взгляд на ее руки — чистые, ухоженные, с длинными ногтами. Не похоже, что она только что из медперсонала. Те даже в их время ногти стригли коротко.

— Ладно, Катюша, — он нарочито грубо хлопнул ее по бедру здоровой рукой. — Будешь меня лечить — веди себя поприличнее. А то, знаешь ли, я мужчина слабый, могу и не устоять.

Девушка резко отпрянула, ее лицо покрылось краской.

— Я… я ничего такого и не думала, вы что, — пробормотала она, поспешно собирая инструменты.

Как только дверь закрылась за ней, Шелест дотянулся до кнопки вызова. В голове уже складывался план — эту Катю нужно было проверить в первую очередь. Слишком уж вовремя она появилась. Да и не похожа она на ту, кем себя выставляет.

— Ох, и интересные же времена настали, — пробормотал он, наблюдая, как на его культе пульсируют новые кровеносные сосуды.

Он оглядел палату. Стены, окрашенные в бледно-зеленый цвет, местами покрылись желтоватыми разводами от сырости. Узкое окно под потолком пропускало скупые солнечные лучи, играющие на металлических спинках кроватей.

В углу стояла еще стандартная больничная койка с потрескавшимся пластиковым изголовьем, застеленная чистым бельем — соседей у него пока не было. Рядом — тумбочка из светлого дерева с глубокими царапинами по бокам, на которой стояла жестяная кружка и книга в потрепанном переплете. Чтобы лежать было не скучно.

На стене напротив висел щит с медоборудованием — пульсоксиметр с потрескавшимся экраном, тонометр с перекрученным шлангом, аптечка первой помощи с полупустыми отделениями. Впрочем, лекарства тут были особо и не нужны — грибок сам хорошо справлялся с лечением.

Оставалось лишь пить живец, горох да, если сильно болит, могли уколоть спек. Раз в день заходил знахарь, водил руками над культей, хмыкал и уходил.

Особое внимание привлекала правая стена, где на специальных крюках висели личные вещи Шелеста — потертая тактическая разгрузка, чудом уцелевший после боя кожаный ремень с пряжкой, и, главное, его клевец, тщательно очищенный кем-то от крови. О стерильности тут не беспокоились.

В воздухе стоял знакомый больничный запах — антисептик, лекарства. Из динамика в углу тихо лилась какая-то мелодия, заглушаемая периодическим гулом генератора за стеной.

На подоконнике кто-то поставил жестяную банку с полевыми цветами. Шелест вспомнил медблоки там, в прошлой жизни.

«Он полулежал на белоснежном пластиковом ложе. Мягкий пластик плотно охватывал все его тело с боков, не давая упасть. Перед глазами висела полупрозрачная голограмма со схематическим изображением белого человечка, изрядно разукрашенного красными и желтыми пятнами.

— Кадет Эндрю Томпсон, — Шелест поморщился, он ненавидел свою фамилию. — Повреждения не критичные, жить будешь.

— Я в этом не уверен, — раздался сбоку суровый властный голос. Кадет скосил глаза и увидел ректора Академии, высокого мускулистого мужчину средних лет. — После выписки ко мне в кабинет, будем решать, что с вами делать.

Он твердым шагом покинул медблок, оставив дока накладывать оборудование на тело покалеченного кадета. Аптечки пищали, проводя диагностику, и выводили информацию на голоэкран.

Минут через пятнадцать док закончил диагностику и с интересом посмотрел на результаты.

— А ты везучий сукин сын, — улыбнулся он. — Взорвать склад с тактическими минами и остаться лишь с царапинами.

— Мы не специально, — тут же включил дурака Шелест. — Это случайность, мы перепутали ангары.

— Мне до лампочки, — захохотал док. — Прибереги отмазки для ректора. Через два часа они тебе пригодятся.

Он поднялся и набрал команду на своем браслете. Края ложа приподнялись чуть выше тела, закутав кадета на манер куколки бабочки, только с открытым верхом, и залили его тело прозрачным медицинским гелем.

Он практически мгновенно превратился в довольно плотное желе, сверху завис медицинский дрон и залил ложе ярким синим светом. Шелест не чувствовал тела, лишь лицо осталось открытым, позволяя дышать и смотреть вверх.

— До встречи через два часа, — донесся до него голос дока. — Можешь поспать.

Поспишь тут, как же. Шелест прокручивал в голове разговор с ректором — нужна была правдоподобная история, зачем три кадета ночью полезли на склад тактических мин Федерации.

То, что это была случайность, кадет не соврал — Умник подбил его и Опера выкрасть старый головизор, ему там нужны были какие-то электронные блоки. Но ночью бравая троица перепутала ангары, а неуклюжий Умник еще и умудрился активировать защитный контур.

В общем, все трое были в глубокой заднице, и если отчисление было еще небольшой бедой, то возмещение стоимости боеприпасов и ремонта ангара ставило их в более плачевное состояние.

За размышлениями два часа пролетели быстро. Дрон выключил синий свет и распылил растворитель, гель едва слышно хрустнул и рассыпался невесомой пылью. Чувствительность вернулась, Шелест не чувствовал ни малейшего недомогания.

— Ну что, сынок, — обратился к нему вошедший док. — Удачи тебе у ректора. А сейчас — пшел вон из блока.

Кадет вздохнул и «пшел вон», как ему посоветовал док. В коридоре к нему присоединились друзья — виновато глядевший Опер и шестиглазый тощий Умник. Чем бы ни закончился разговор, они решили держаться вместе.

К их удивлению, разговор прошел вполне прилично. Вопреки ожиданиям кадетов, ректор не стал заострять внимание на нанесенном ущербе, его больше интересовало, как они умудрились проникнуть в защищенный ангар с минами.

Опер подробно рассказал про свой план. Умник поведал о том, зачем ему понадобились запчасти от старого головизора. Ну а Шелест — Шелест каким-то образом был выставлен, как руководитель всего этого непотребства.

В результате «этого возмутительного и недостойного высокого звания кадета» происшествия, Шелесту доверили командовать отделением, Оперу посоветовали углубленное изучение диверсионного и разведывательного дела, а Умнику выделили небольшую лабораторию, посоветовав не воровать старый хлам, а делать официальные запросы в деканат.»

Шелест вздохнул, вспоминая былое, и сам не заметил, как погрузился в сон. Во все времена, будь это хоть доисторическая эпоха, хоть век космических путешествий — сон всегда был лучшим лекарством.

А Опер, выйдя из больнички, потянулся, вдохнул свежего воздуха и первым делом отправился, нет, не по делам. Вспомнив про бабу Машу, он решил, что пришло время пожрать. Ну и заодно разузнать чего интересного — такие женщины всегда знают много, подумалось ему.

Хозяйка встретила его радостной улыбкой, ее ночлежка совсем не пострадала, и она уже была готова накормить дорогого гостя. На столе тут же появился обед.

Опер устроился за деревянным столом в углу заведения, который баба Маша называла «его местом». Стол был исцарапан, но чист, а скатерть пахла свежестью.

Перед ним стояла свежая домашняя еда. Миска дымящейся ухи — наваристой, с кусками рыбы, картошкой и душистыми травами. Рядом — краюха свежего хлеба, так и манившая хрустящей корочкой, и, конечно же, граненый стакан с домашним квасом, по стенкам которого стекали пузырьки.

— Ешь, родимый, с дороги-то как надо подкрепиться! — баба Маша подмигнула, ставя перед ним еще и тарелку с солеными огурцами и грибами. — Вчера вон кластер соседний с озером обновился, так мужички успели до страстей уйти, рыбки принесли. А я сразу ушичку наварила. Больно она у меня хорошо выходит, — нескромно похвасталась женщина.

Опер не заставил себя ждать. Первая ложка ухи отправилась в рот, и он чуть не застонал от удовольствия.

— Баб Маша, ты волшебница. Как ты умудряешься в этом аду так готовить? Уха у тебя и правда хороша, — бурчал он, откусывая кусок ноздреватого хлеба. — Вот смотрю на тебя, баба ты молодая с виду, — продолжил мужчина. — А все как старуха себя ведешь.

Баба Маша расхохоталась, усаживаясь напротив.

— А я, милок, еще при царе Горохе стряпать научилась! Тут главное — чтоб душа была в деле. А что веду себя так, так я ж и правда старуха, только тело примолодилась. А дух-то куда деть? Вот то-то же. Вот я и сижу тут, сплетни, как положено, собираю и вас потчую.

Опер ухмыльнулся, закусывая уху хлебом.

— Ну, раз уж душа у тебя такая щедрая да всезнающая… Может, и слухами поделишься?

Баба Маша наклонилась ближе, ее глаза блеснули хитро.

— Ох, милок, да у меня их — как грязи за баней! Только вот… какие тебе нужны?

Опер сделал вид, что задумался, отхлебывая квас.

— Да вот, про вчерашнее нападение… Кто-нибудь подозрительный у тебя ночевал? Или, может, слышала, кто в стабе новенький объявился? Или из старых кто чего болтал? После твоего пива языки-то длинные могут быть, а?

Баба Маша прикрыла рот ладонью, оглядываясь по сторонам, и прошептала.

— А ты знаешь, был тут один… Чудак. Не местный, видать. Сидел в углу, все что-то будто высматривал, а глаза злые-злые у него и хитрые. А как шум начался — так сразу и смылся! Дня за три до всего объявился. И главное, ел мало и почти не пил.

Опер насторожился.

— Запомнила, как выглядел?

— Да уж… Высокий, худой. В очках. И главное… — она понизила голос еще сильнее. — Руки чистые-пречистые. Как у знахаря, видно сразу, не рейдер он! Может, из Института кто, или начальство какое.

Опер отложил ложку. Чистые руки тут и правда редкость, у него у самого вон все вечно грязные, побитые и в мозолях.

— И куда он смылся?

Баба Маша развела руками.

— А кто ж его знает! Только вот… — она хитро прищурилась, — перед уходом он про выходы и входы у ребят спрашивал. Мол, как тут с режимом, как пропуска проверяют.

Опер откинулся на спинку стула, мысленно соединяя факты. «Высокий. Чистые руки. Интерес к режиму пропускному. Неспроста он тут объявился».

— Маша, ты золото! — Он быстро доел уху и встал, оставляя на столе пару горошин — за рейд им неплохо отвалили. — Этот чудак — возможно, именно тот, кого мы ищем. А с кем из местных встречался, не знаешь?

Баба Маша схватила горох и сунула его за пазуху.

— Только смотри, Опер, осторожней! Такие чудаки обычно не одни ходят… А вот кто из наших с ним, нет, того, родной, не видала. Вы их прижучьте уж поскорее, сил нет страх этот терпеть.

Опер, уже выходя, криво ухмыльнулся.

— Не переживай. Я ведь тоже не один. Найдем его и прищучим.

И, хлопнув дверью, вышел наружу. Теперь можно было и к Псу со Свеном наведаться.

Первым делом решил навестить Пса. Свен, по словам бабы Маши, возвращался только к вечеру, и где таскался в остальное время, она не знала. Вчера Опер видел его на стене, но поговорить не успел. Вот и сейчас торопиться не стал. Вечером за кружкой пива спокойно наговорятся.

С этой мыслью он свернул в переулок и вскоре вышел к дому рейдера. Тот встретил его сонным. Взлохмаченный, уставший, он хмуро кивнул, приглашая десантника внутрь.

— Как там Анимешка, Шелест? — наливая себе кофе, спросил Пёс.

Опер, скинув куртку на крючок, развалился на потрепанном кожаном диване, с хрустом разминая шею.

— Шелест жив-здоров, — буркнул он, принимая дымящуюся кружку. — Рука уже отрастает, брюзжит, как старый дед. А вот с Анимешкой… — он сделал глоток, морщась от горечи неразбавленного кофе, — не все так просто.

Пес, зевнув, плюхнулся напротив, закинув ноги на журнальный столик.

— Ну и? Она все-таки под гипнозом была, или это ее родной бзик — нас предавать?

— Гипноз, — Опер постучал пальцем по виску. — Оса копнула глубже. Кто-то убедил ее, что так нужно. Она там снимает блоки эти сейчас, вроде как.

Рейдер свистнул, откидываясь на спинку кресла.

— Влипли так влипли, а главное, зачем? Стаб у нас небогатый…

— Ну, это я не знаю, — Опер мрачно усмехнулся. — Я тут человек новый, не могу знать, зачем вас под ноль хотят свести. Но знаешь, что самое веселое? Баба Маша сегодня рассказала интересную сказку. Перед нападением у нее ночевал тип — чистые руки, очки, интересовался, как тут да что.

Пес резко выпрямился.

— Тип, говоришь, странный. Ты думаешь, это он? Тот самый?

— Кто еще станет спрашивать про всякое такое, да перед нападением? — Опер допил кофе и поставил кружку с грохотом на столик. — Кроме этой скотины или его дружков некому.

Пес нахмурился.

— И куда он делся?

— Того ни я, ни баба Маша не знаем. Не отчитался он ей. Оплатил, говорит, три дня и ушел. На пост я ходил, там его тоже не видели. Или глаза отвел как, или затихарился где-то.

В комнате повисло молчание. Пес медленно провел рукой по лицу.

— Черт… И где теперь эту паскуду искать? Ведь верить любому страшно. И ты, и я можем его игрушкой оказаться.

Опер встал, хрустя костяшками пальцев.

— То-то и оно, друг мой собачий. То-то и оно.

Пес мрачно ухмыльнулся, доставая из-под дивана пару бутылок пива.

— Ничего, не таких ловили, давай лучше по пиву.

Опер кивнул, беря бутылку.

— А давай, сколько можно носиться без остановки? Отдохнуть тоже надо.

— Может тогда и девок позовем? — Пес уже свинтил крышку со своей и сделал большой глоток.

— Не-не, — Опер распахнул дверь, — Мне потом Оса кое-что открутит, так что давай в тесной мужской компании посидим.

Оба заржали над двусмысленной шуткой. Разговор закрутился вокруг женского пола — Опер рассказывал про представительниц других рас и планет, Пес только цокал языком от их описаний. Потом общение плавно перешло на оружие — и тут Пес только что завистливо не выл от желания обладать хотя б одним образцом. Руберы, да что там руберы — элита бы боялась подойти к стабу, не то, чтобы нападать.

Сидели они еще долго. Опер решил, что пора закругляться, лишь когда за окном стемнело.

— Пойду я, мне к Свену еще заскочить надо, да вещи к Осе перенести. Отказ, она сказала, не примет.

Пес проводил его до двери, и мужчина шагнул за порог. Темные переулки стаба казались пустынными, лишь редкие фонари, питаемые дизель-генераторами, отбрасывали неровные круги света на разбитый асфальт. Опер шел не спеша, разминая затекшую шею — пиво дало легкую расслабленность, но боевые рефлексы никуда не делись.

Первый сигнал тревоги прозвенел в голове, когда тряпка, висевшая на заборе у стены, дернулась слишком резко для ветра. Он замедлил шаг, пальцы сами собой потянулись к кобуре.

Но среагировать он не успел.

Удар пришелся сзади — что-то тяжелое и тупое врезалось в затылок. Глаза тут же заволокло черной пеленой, ноги подкосились.

— Суки… — успел прохрипеть он, падая на колени.

Из темноты вышли двое. Первый — высокий, крепкий, в маске, с монтировкой в руках. Второй… Высокий и худой, на носу блеснули очки.

— Быстро. В багажник его, — прозвучал спокойный голос.

Опер попытался сопротивляться, но тело не слушалось. Чьи-то руки грубо затянули мешок на голове, перехватили запястья пластиковыми стяжками.

— Вас… найдут… — прошептал он, чувствуя, как сознание уплывает.

В ответ раздался лишь тихий смех.

— Никто ни тебя, ни нас не найдет, не думай даже.

Последнее, что почувствовал Опер, был укол в шею. И потом опустилась тьма.