Призрачный отель V. Поезд бесконечности

Глава 15

Маленький Боря был откровенно мерзким типом. Когда старшая сестра — растрёпанная девчонка лет шестнадцати — ворвалась в кухню и завопила: «Борька, гадёныш, ты зачем унитаз пастой измазал⁈» — он фыркнул от смеха и забрызгал кашей стол и стену.

Сестра, увидев это, буквально взвыла от избытка чувств. А Боря хохотал. Похоже, ему и в голову не приходило, что к нему могут быть применены какие-то санкции посерьёзнее крика. И санкций действительно не было. Сестра, сжав кулаки, унеслась в ванную. Щёлкнула задвижка. Зашумела вода. Судя по звукам, девчонка вытирала стульчак. Потом зашумел душ.

Боря продолжал тупенько хихикать, размазывая кашу по тарелке.

— По-моему, нам звездец, — сказал я.

— Он же просто ребёнок… — тихонько откликнулась Изольда.

— Угу. А мы просто заперты у него в башке. Пока его сестра отмывает задницу от зубной пасты. Можно сделать ещё много очевидных наблюдений, но это не отменяет того факта, что нам звездец.

— Нет. Знаешь, Тимур, ты не прав. Нельзя сдаваться!

— В смысле «сдаваться»? Мы сделать ничего не можем!

— В ситуации, когда ничего нельзя сделать, можно продолжать верить.

— Вера либо есть, либо её нет. У меня вот как-то…

— Нет. Неправильно. Вера — это действие. Так же, как любовь. Все эти заявления, что любовь ушла, вера иссякла — это просто самообман.

— Как я могу верить, если я не верю?.. Или любить кого-то, кого не люблю?

— Знаешь, есть разница между человеком и животным. Большая разница. И это — одна из её граней. У животного нет выбора, оно подчиняется инстинктам. А человек подчинён разуму! И разум может верить и может любить.

— Это какая-то совершенно новая для меня мысль.

— Я ведь говорила, что моя теория отличается от твоей. Разум и душа — одно целое. Нельзя ставить между ними стену даже в мыслях. Они должны существовать в гармонии. Разуму нелегко. Ему и должно быть нелегко! Он рождён, чтобы трудиться. Познавать мир, анализировать, обеспечивать приемлемое существование физическому телу. А ещё он должен верить и любить, несмотря ни на что! И только тогда что-то будет получаться.

— Ну, даже если и так, то от моей веры ни холодно ни жарко. Верить и любить должен Борис. А он любит пакостить и ржать, как дебил.

— Мы здесь не просто так.

— Ну да. Мы здесь в наказание за нашу самонадеянность. Сейчас он обосрётся с пузырями, и здравствуй, вечность без Света…

— Ничего не происходит просто так, — упрямо гнула своё Изольда. — Нам дана возможность наблюдать не просто, чтобы поиздеваться.

— Почему бы?

— Да потому! — Изольда начала психовать едва ли не впервые за всё время нашего знакомства. — Всё, что происходит с каждым, даётся ему, чтобы он проявил свои лучшие качества, чтобы поступил правильно. Ты думаешь, что это испытание только для Бориса? Ошибаешься! Это испытание и для нас тоже. Так что соберись и…

— И что? Начать верить?

— Именно так, Тимур. Начать верить.

Судя по тону, возражать не следовало. На ниточке повисла сама возможность каких-либо продуктивных отношений. Мы подошли опасно близко к глубинным мировоззренческим вопросам.

Каюсь, я замолчал из меркантильных соображений. Рассориться в пух и прах с человеком, с которым придётся коротать вечность, никогда не поздно. Начинать с этого лучше не надо.

Начинать верить… Ну и как это сделать? Есть мануал? Ау! Разум требует мануал!

Мануала не было.

Боря доел кашу, встал из-за стола и потянулся, глядя в окно. За окном серел рассвет.

Хлопнула дверь, из ванны выскочила сестра.

— Борька! Ты почему до сих пор в трусах стоишь, ты в школу опоздаешь!

— Щас, — лениво откликнулся Боря.

— Не «щас», а сейчас же! Бегом одеваться!

Боря зевнул.

Хлопнула ещё какая-то дверь. И вновь донёсся вопль сестры:

— Ты что, портфель не собрал с вечера⁈

— Ща-а-ас! — крикнул Боря.

Он зашлёпал босыми ногами из кухни, но вдруг остановился. Что-то заставило его задуматься внезапно. Глядя на зеркало в прихожей, видное из коридорчика. В зеркале стоял тёмный силуэт освещённого сзади мальчишки. Мне показалось, что силуэт колышется, пытаясь взлететь. Что у него вытягивается морда…

Боря развернулся и прошёл обратно в кухню. Забрал со стола тарелку, сунул в мойку и залил водой. Потом взял тряпку и начал оттирать стену.

— Видишь⁈ — торжествующе сказала Изольда.

— Угу, — только и сказал я.

Это ещё ничего не доказывало. Ровным счётом.

— Борька! — заорала сестра.

— Ща-а-а-ас!

Двери в кабину открылись без проблем. Николай оказался в небольшом помещении, напоминающем кабину космического корабля. Два сиденья, какие-то рычажки, кнопочки, экраны с различными показателями. В глазах зарябило.

«Блин… Что же тогда в самолётах делается?» — подумал Николай.

Он приблизился к панели управления. Ни один из элементов не был подписан. Под кнопками красовались символы, значение которых, видимо, надо было изучать на тех самых курсах машинистов.

Николай посмотрел вправо. Над боковым окном красными буквами было написано: «Проезд запрещающего сигнала приводит к преступлению».

— Окей, — кивнул Николай. — Принято.

Он шлёпнулся в кресло и перевёл дух.

Итак, вот она. Кабина. Место, откуда можно управлять всеми процессами. И где ровным счётом ничего не понятно.

Николай посмотрел вперёд, на рельсы, убегающие за горизонт. Правый рельс бежал вперёд, левый — наоборот, под поезд. Точно так же поступал и пейзаж в целом, и, что хуже всего, шпалы, будто разделённые пополам невидимой чертой. Реальность скроилась из двух не подходящих друг другу половинок.

Если в вагонах эта аномалия была разнесена, то теперь, когда элементы визуально слились в единое, мозг просто вскипел. Голова закружилась, вернулась тошнота. Сознание попыталось отключиться.

— Нет!

Николай закрыл глаза, опустил голову, обхватив её руками, и глубоко задышал. Паника заставляла сердце колотиться всё быстрее. Несколько секунд ему казалось, что сейчас он просто умрёт здесь. Как персонажи Лавкрафта — увидев что-то такое, что не может никак быть уложено в узкие рамки человеческого восприятия.

Постепенно сердце успокоилось, тошнота отступила. Николай опустил руки, открыл глаза. Он не смотрел вперёд — к этому был пока не готов. Взгляд блуждал по панели в поисках хоть чего-то понятного, с чего можно начать. Ну хотя бы кнопки включения кондиционера.

«А что я вообще могу сделать непоправимого? — подумалось вдруг. — Здесь же нет кнопки „сбросить поезд с рельсов“? Можно просто потыкать всё подряд без разбора!»

И тут же взгляд упал на красную кнопку. Под ней был схематически изображён поезд, вид сзади. Поезд наклонился вправо, балансируя на правом ряду колёс. Полукругом над ним протянулась стрелка, указывающая в направлении наклона.

— Да вы, блин, издеваетесь⁈

Рядом находилась аналогичная кнопка, но с указанием падения влево.

— А как насчёт кнопки «полететь в космос», а?

И снова взгляд буквально притянуло к нужной кнопке. То же самое схематичное изображение поезда в окружении малозаметных точек. Стало вдруг очевидно, что эти точки — звёзды.

— Господи… — прошептал Николай.

Всё, что только приходило ему в голову, немедленно обнаруживалось на панели управления. Он мог сделать всё, что угодно. Он был абсолютно свободен в своих решениях.

— Я хочу остановить поезд, — произнёс он тихо, но твёрдо.

И взгляд переместился к красной кнопке, закрытой предохранительной металлической сеточкой.

Под кнопкой не было схематического изображения поезда. Там красовался символ попроще. Универсальный, интернациональный, понятный всем возрастам. Череп со скрещенными костями.

На лбу выступил пот.

Поезд продолжал движение. А остановить его — значило умереть.

Сестра буквально выволокла Борю за руку из подъезда и понеслась к школе. На плече у неё болталась сумка с учебниками, у Бори на спине подпрыгивал ранец.

Я чувствовал, что Боря может идти быстрее, но ему не хотелось. Он упирался, замедлял шаг. Сестра рычала от бессилия что-либо сделать, а он в ответ хныкал и говорил, что устал.

Школа находилась неблизко. И когда здание появилось в поле зрения, сестра отпустила руку Бори, подняла запястье и посмотрела на циферблат маленьких механических часиков.

— Да что ж такое! — простонала она.

— Опоздали, — вздохнул Борис таким тоном, будто признавал неизбежность, предопределённость случившегося. Изменить что-либо было вне человеческих сил.

— Меня убьют, — сказала сестра таким же тоном. — Меня просто убьют…

Больше она не спешила. Боря, наверное, не понимал, почему. А я прекрасно понял. Стояла тёплая погода, характерная для ранней осени. После пробежки девчонка уже выглядела совершенно взмыленной и растрёпанной. Раз уж всё равно опоздала, ей хотелось успеть хоть чуточку остыть, привести в порядок дыхание. Одна битва проиграна — но это не повод сдаваться в войне.

Боря же, напротив, почувствовал прилив сил. Он забежал вперёд, нёсся вприпрыжку к дороге.

— Стой! — Сестра вынуждена была догонять его. — Куда ты несёшься, по сторонам смотреть надо!

Она схватила Борю за руку как раз вовремя. Мимо пролетела «Волга», даже не подумав тормознуть или хотя бы посигналить.

— Интересно, на что он вообще рассчитывал? — проворчал я.

— Полагаю, на то, что пешеходы побоятся воспользоваться своими законными правами, — ответила Изольда. — Большинство полагающих себя лучше остальных почему-то уверены, что все права и законы должны работать исключительно в их пользу. Понятие «справедливость» искажается в их восприятии. Они называют справедливыми те решения, которые работают в их пользу.

— Да плевать мне, что думает этот дятел. У дятлов от круглосуточной долбёжки уже думать нечем. Я про мелкого. Не, ну я понимаю, его сверхзадача — довести сестру. До ручки, до белого каления, до дурдома — уж до чего получится. Но конкретно сейчас он же тупо пёр под колёса. Он что — камикадзе?

— Он ребёнок. Всё, что он на самом деле понимает про дорогу — что взрослые запрещают выбегать на неё, не посмотрев. Для него всё это — нарушение правил, установленных сестрой, только и всего. Он не понимает последствий, не боится.

— Вот как тебе удаётся всех всегда понимать и ни на кого никогда не злиться?

— Плохо удаётся. Я часто злюсь на себя, потому что часто себя не понимаю. Но остальных людей удаётся понять довольно легко. Особенно не видящих. Тебя это раздражает?

— Угу. Понимание — враг злости.

— А ты хочешь злиться?

— Да. Очень.

— Тогда извини, я не буду больше мешать.

Изольда замолчала. Мысленно я закатил глаза. Вот это уже гораздо больше походило на ссору, чем-то, что мы пережили в магазине одежды, когда Изольда пыталась убедить меня купить костюм для вечера трогательной встречи выпускников.

Однако идти на мировую я пока был не готов. Во мне действительно всё клокотало. Хотелось материализоваться где-нибудь поблизости, взять ремень и как следует выпороть этого мелкого избалованного… пожирателя.

Самого меня в детстве ни разу не пороли, ну или, по крайней мере, я этого не помню. Да и вообще, я человек не злой. Но тут, блин, речь о душе человеческой идёт. Если до души доходит только через задницу — что ещё поделаешь! Оно, конечно, не факт, что и через задницу дойдёт, но надо пробовать хоть что-то. Этому меня на новой работе научили.

В школе брат с сестрой разлучились. Девчонка — при нас Боря её по имени ни разу не назвал — быстро ушла по лестнице. А сам герой романа серьёзно завис в раздевалке. Он долго, в глубокой задумчивости расстегивал пуговицы на ветровке. Когда попытался снять, с удивлением обнаружил, что ему мешает рюкзак. Это открытие отняло ещё с минуту — пацан ме-е-едленно спустил одну лямку рюкзака, потом принялся за вторую.

— Как будто стриптизёром стать готовится, — сказал я. — Жаль, фигурой боженька обидел.

Изольда промолчала. Я сделал вид, будто говорю сам с собой. Это получилось легко, так как никакого вида у меня не было. Соответственно, я ничего и не делал. Шах и мат, логика, ты снова осталась в дураках.

Пока Боря, которому явно не хотелось на занятия, тянул время, как кота за яйца, я попытался предположить, какое именно его действие станет судьбоносным. Может, уже стало? Может, зубная паста на унитазе — это и был момент, когда он должен был поступить иначе?

Мы ведь понятия не имели, сколько времени должно пройти. Может, нам тут до нужного момента откисать год или десять лет, а может, он уже прошёл. Вряд ли то самое решение будет отмечено звуком фанфар. Но вообще, конечно, хотелось бы. Хотелось бы, чтобы самые важные моменты в жизни как-то подчёркивались. А то бывает же так, что понимаешь важность момента исключительно постфактум. Пишешь-пишешь всё с маленькой буквы, игнорируя знаки препинания, а потом оказывается, что это был экзамен по русскому языку.

Ближайшие несколько часов мне мучительно хотелось спать. Наверное, спать хотелось прежде всего Боре, которого учёба не вдохновляла совершенно. Я просто чувствовал то, что чувствовало его тело — как тяжелеют веки, как неудержимо растягивается рот в зевке. Учительница несколько раз сделала ему замечание, но Боре было пофигу. Он продолжал зевать, даже не пытаясь прикрыться ладонью.

Вообще, этому парню пофигу было абсолютно на всё. Он оживал — самую малость — только на переменах. Там выяснилось, что у него есть если не друзья, то как минимум товарищи. С тремя пацанами из класса он на перемене играл в «покемонов».

Суть заключалась в круглых картонных фишках с изображением тех самых покемонов. Добывали их, как я понял, приобретая вместе с жвачками или ещё чем-то подобным. Садясь кружком, как-то эти фишки кидали и по результатам победитель забирал всё.

Я поленился даже вникнуть в тонкости нехитрых правил. Но зато Боре тут не было равных. Он грёб фишки как лопатой. К концу большой перемены карманы его брюк распирало, и он в начале урока перекладывал фишки в рюкзак, любовно разглядывая каждую.

— Ладно, сдаюсь, — сказала Изольда, когда Боря проигнорировал окрик учительницы и продолжил чахнуть над своим картонным златом. — Нам звездец.

Страшным усилием воли Николай заставил себя сосредоточиться.

Он ведь уже в кабине, в центре управления сраным поездом. Да, есть кнопка, нажав на которую, можно остановить поезд и умереть. Окей, принято. Но кто сказал, что нет других возможностей? Пусть неочевидных. Надо исследовать дашборд, инвентаризировать имеющиеся ресурсы. Глупо сдаваться, когда зашёл уже так далеко!

Взгляд вновь заметался по кнопкам. Сосредоточиться не получалось, хоть тресни. Система работала иначе. Она ждала, пока в голове созреет запрос, и тут же подталкивала взгляд к соответствующей кнопке. Не исключено, если вовсе создавала её в то же мгновение.

Что за мысль созрела в голове Николая, он не успел понять даже сам. Но взгляд его остановился не на кнопке, а на гнезде. Обычном USB-разъёме, призывно подсвеченном зелёной обводкой.

Николай расстегнул сумку, вновь достал ноутбук, вытащил нужный шнур из бокового кармана и подсоединился к панели управления.

— Притворимся, будто отдупляем, что делаем, — пробормотал он.

Включившись, ноутбук порадовал хозяина хорошо знакомой заставкой. Родной планетой с надписью Vechnost' по экватору. Впрочем, она тут же исчезла. Запустилась программа с абсолютно деревянным интерфейсом а-ля Windows 95. Она порадовала двумя прямоугольными кнопками. На первой было написано: «Панель управления», на второй: «Справка».

Николай ткнул на вторую. Открылась страница, при виде которой немедленно захотелось уснуть. Возможно, вечным сном. Бесконечный список бесконечно вложенных гиперссылок. «Общие сведения о поезде», «Комплектация и заводские характеристики», «Руководство по ремонту», «Руководство по обслуживанию», «Требования к экипажу»…

Тяжело вздохнув, Николай ткнул на самую первую строчку. Открылась простыня текста.

ТЕХНИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО ПО ЭКСПЛУАТАЦИИ И ОБСЛУЖИВАНИЮ МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОГО АВТОНОМНОГО ЭЛЕКТРОПОДВИЖНОГО СОСТАВА (ЭПС) ТИПА «ЛАСТОЧКА»

Ревизия: 1.0 (Бессрочная)

Код ОКПД 2: 29.20.11.110

— Твою мать, — произнёс он, глядя в экран. — Вот серьёзно?

Текст на экране ноутбука был зубодробительно серьёзен.