Псы Господни

Глава 15

Четыре дня я отмывался, отсыпался и отъедался. Перрин приносила мне еду в комнату и это были не только яйца и чечевичная похлёбка. Мясо! Мама на мгновенье сошла с рельс жёсткой экономии и позволила купить четверть туши барана, и я наслаждался не просто чечевичной похлёбкой, а чечевичной похлёбкой с мясом. Такая еда и раньше считалась деликатесом, а после тюремной пайки вообще амброзия.

Выходил я только во двор, болтал с Гуго, слушал его солдатские советы, порой весьма познавательные. Он сказал, что если хочется чихнуть, а противник рядом и выдать своё положение чревато серьёзными проблемами, то надо открыть рот пошире, выдохнуть весь воздух и тогда чих получится не громче комариного писка. Запомню, вдруг пригодится.

Вечера я проводил в зале у горящего камина с кружечкой глинтвейна. Щенок ставил на стол самодельную шахматную доску, расставлял фигуры и учил меня играть в шахматы. Да, именно он меня, а не наоборот. Он любил играть и умел играть и не только в шахматы. В моей современности он стал бы великим игроком или гениальным шулером, или тем и другим одновременно. Господь одарил его умением просчитывать комбинации, вероятности, чувствовать настроение противника и использовать полученные знания на все сто. Он демонстрировал это на мне. Доводил шахматную партию до быстрого финала, переворачивал доску и уже другими фигурами снова доводил партию до финала, и снова переворачивал, и это могло продолжаться до десяти раз. Гуго посмеивался, мама вышивала, я разводил руками и никого это не напрягало.

А на утро шестого дня кто-то перебросил через забор дохлую кошку. На неё наткнулась Перрин и закричала. Я выскочил на двор в одном исподнем и с мечом, из конюшни выбежал Гуго с вилами. Мама встала в дверном проёме, покачала головой и вернулась в дом.

— Это от Жировика, — уверенно проговорил Щенок, осторожно трогая кошку кончиком палки. — Знак. Меня тоже посылали бросать. Один раз бросил в трактир, где собирались горшечники из предместий, а ещё раз на Рыбном рынке.

— И что этот знак означает? — спросил Гуго.

— Всякое, — Щенок пожал плечами. — Предупреждение. Или чтоб не лез никуда. Те, кому кидают, сами должны понимать.

Кинули мне и я понимал, и в который уже раз пожалел, что не грохнул Жировика, когда была возможность. Встретиться один на один снова он больше не согласится. Сука! Но и оставлять ситуацию на самотёк нельзя. Видимо, придётся воспользоваться предложением Поля. Его идея мне не нравилась изначально, уж слишком она дурно пахнет, но Жировик сам меня к ней подталкивает. Можно ещё, как вариант, поговорить с аббатом монастыря Святого Ремигия. Монахи оказали мне услугу, пошли наперекор самому Батисте, а раз так, то пусть подскажут, как жить дальше. А иначе какой смысл вообще помогать было?

Вышла мама, накинула мне плащ на плечи. Я и забыл, что стою посреди двора раздетым, а на улице давно не лето. Прохладно, даже зубы постукивают. Я закутался плотнее и окликнул Щенка:

— Пацан, ты Поля знаешь?

— Какого?

— Высокий, тощий, волосы длинные седые. Он сейчас в капитульных тюрьмах отсиживается. А чем занимался до этого, ну, наверное, тем же, чем и Жировик.

— Я понял о ком вы, господин, — кивнул Щенок. — Поль Кукушка. У него раньше была своя шайка, промышляли в предместьях, по дороге на Суассон, на Париж. А потом с Жировиком чего-то не поделили. Схлестнулись на мосту возле Вельских ворот. Кабаны Жировика здорово их ряды проредили. Я сам не видел, но рассказывали. Поль едва спасся. У него брат в капитульных тюрьмах служит, спрятал у себя. Жировик хоть и со связями, а достать его оттуда не может. Но рано или поздно дотянется, Жировик очень злопамятный.

— А почему Кукушка?

— Они по трактирам любили работать. Поль какого-нибудь купчишку подпаивал, потом на улицу выводил, как будто птенца из гнезда выталкивал. А там уж его догола раздевали. Не пыльная работка, но опасная.

— Пьяных раздевать? Чем же она опасная?

— Там земли барона де Грандпре, а он очень злится, когда на его землях кого-то грабят и не делятся. Он несколько раз людей Поля накрывал. Много их потом вдоль дорог на деревьях висело.

— Получается, Поль этот не особо удачлив. Его и Жировик, и барон поимели. Сколько времени он в подвале кукует?

— Не знаю, господин, наверное, год. Но говорят, что Жировик хитростью Поля победил, не по-честному. И ещё говорят, что если Поль Кукушка из тюрьмы выйдет, то Жировику не поздоровится.

Я хмыкнул: не поздоровится, как же. Не больно-то он выходить спешит. Боится. Решил меня на Жировика подписать. Хитрый пёс, понимает, что Жировик нам обоим мешает. Вот только он в тюрьме, в безопасности, а я снаружи торчу. Жировик сначала со мной разбираться станет. Значит, есть всё-таки смысл сходить до Вельских предместий, заглянуть в трактир. «Серая птица»? Ладно, схожу, осмотрюсь, на месте решу, как дальше быть. Но и версию с монахами пробить надо.

Я повернулся к Гуго.

— Сержант, ты говорил, у тебя знакомец к Святому Ремигию прибился?

— Говорил, господин, Жаном зовут.

— Опять Жан. Во Франции Жанов, как в России Иванов.

— О чём вы, господин?

— Не обращай внимания. Сходи до своего Жана, расспроси про жизнь монастырскую, про аббата. На чьей стороне стоят, за кого мазу держат.

— Что держат? Господин, простите, но вы иногда так говорите, я не понимаю.

— Узнай у дружка своего про мастера Батисту. Как к нему монахи относятся: постоянно враждуют или так, время от времени. Теперь понял?

— Понял, господин, спрошу.

Я оделся, позавтракал. Мясо кончилось, пришлось давиться пустой чечевицей. Перед тем как выйти на улицу, опоясался мечом, слева закрепил клевец. Гуго протянул перстень. Я уж и забыл про него, не привык носить на пальцах украшения. Но этот перстень мне нравился. Надел на безымянный палец, поймал камнем солнечный лучик, полюбовался игрой звёзд на чёрном фоне и двинулся по улице вниз.

До Вельских предместий проще всего было добраться через Вельские ворота. Это был самый ближний путь. Но я выбрал ворота Флешембо. Этого требовала осторожность. Северо-западная часть города являлась признанной вотчиной Жировика. Там бы меня быстро срисовали его топтуны и проследили до «Серой птицы», а мне совсем не хотелось просвещать пахана рытвинских относительно моих связей с кукушатами Поля. Добравшись до источника, я покрутился вокруг, перекинулся парой фраз с водовозами. Со скучающим видом дошёл до ворот и присоединился к выезжающей из города процессии повозок. Перейдя по мосту Вель, остановился возле водяной мельницы и минут двадцать стоял, поглядывая на тех, кто выходит из города. Кого-то подозрительного не заметил. Я, конечно, не шпион, обученный всем этим уловкам с хвостами и погонями, но отличить праздность от деловой озабоченности смогу. Да и в утренние часы большинство людей стремились попасть в город, а не покинуть его.

Выждав время и убедившись, что хвосты отсутствуют, я двинулся по боковой дороге к предместьям. По правую руку находилось турнирное поле. Трибуны и ограждение ристалища давно разобрали, убрали шатры, заделали ямы от конских копыт. Теперь на берегу Вели рабочие возводили новое строение. Если не ошибаюсь — эшафот. А рядом несколько виселиц. Видимо, отголоски недавнего суда. Большинство из тех, кто сидел со мной на скамье подсудимых, получили высшую меру наказания. Официальных объявлений о предстоящих казнях пока не было, но пройдёт ещё несколько дней и по городу снова пойдут глашатаи и под бодрую дробь барабанов возвестят о приближающемся действе. И попрёт народ на очередной праздник, и будет под вино и пирожки с требухой наслаждаться кровавым зрелищем.

А что вы хотите? Средневековье. Права человека ещё не изобрели, про гуманизм не слышали, толерантность не открыли. Так что можно смело удовлетворять латентный садизм — никто не осудит.

Вельские предместья походили на большую богатую деревню. Дома с фасада приличные, по большей части фахверковые. Крыши черепичные, на улицах поросята, куры, дети. Основное занятие населения — мелкое ремесло и услуги. Всё это без стеснения и навязчиво предлагалось проходившим и проезжающим по дороге на Суассон и Париж. Я выглядел достаточно презентабельно и большинство торгашей считали своим долгом всучить мне что-либо начиная от мыла и заканчивая луковым супом. Молодой подмастерье-цирюльник острым взглядом выхватил меня из общего потока уцепился за локоть и принялся увещевать:

— Ваши волосы, господин, похожи на паклю, вы совсем ими не занимаетесь. Пойдёмте, у нас есть прекрасные настои из трав, которые наш мастер закупает в Южной Италии. Знаете, где находится Южная Италия? О, это страна благоденствия, что там только не растёт.

Сомневаюсь, что мои волосы походили на паклю, я мыл их вчера, да и травяные настои скорее всего состояли из луговой ромашки и васильков, сорванных на выпасе за домом, поэтому я сказал с усмешкой:

— Как думаешь, будь у меня деньги на цирюльника, стал бы я ходить пешком?

Он не сразу углядел в моём вопросе логику, и начал раскладывать на составляющие. Смешно было наблюдать за работой его мысли: молодой человек — хорошо одет — передвигается пешком, а не на лошади — значит, с деньгами проблемы. Когда вывод был сделан, подмастерье сморщился.

— Чего ж ты тогда скачешь тут, нищеброд! Время на тебя трачу, клиента упустил. Плати давай за него! Три денье!

А вот это уже вымогательство! Без разговоров и объяснений я вбил кулак ему в печень. Глаза полезли из орбит, рот раскрылся, колени подогнулись. На помощь дёрнулся второй подмастерье, сжимая в ладони ножницы. Я потянул клевец из-за пояса. Девица, торговавшая рядом дешёвыми кружевными лентами, вскрикнула. Люди вокруг начали оглядываться: что происходит?

Я прокрутил клевец запястьем — мой любимый жест устрашения — и подмастерье опустил ножницы. Но взгляд не отводил.

Подошёл мастер, оценил ситуацию, мой клевец, меч, настрой, и поклонился:

— Прошу прощения, сеньор, за моих учеников. Глупые ещё, что с них взять? — он отвесил полноценного леща тому, что с ножницами. — Хотите, побрею вас? Бесплатно, разумеется. На дороге до самого Суассона вы не встретите цирюльника лучше.

Бритьё мне не требовалось. Волосы на лице почти не росли, а с тем, что вырастало, безжалостно расправлялся Гуго. Я покачал головой, отказываясь, и спросил:

— До «Серой птицы» далеко идти?

Цирюльник переспросил, как будто не расслышал:

— До «Серой птицы»? Недалеко, сеньор, шагов триста. А вы почему спрашиваете? Дела у вас там али как?

— Не твоё дело.

— Ну да, конечно. Не моё. Только уж очень это шумное место, сеньор, лучше бы вам побриться и вернуться домой, — он помолчал. — Но если не хотите… Идите прямо. В конце будет каменный дом с бревенчатой надстройкой, на балке красная тряпка с силуэтом кукушки. Не ошибётесь.

Я не стал его благодарить, развернулся и пошёл дальше. Лишь отойдя шагов на двадцать, сунул клевец за пояс и оглянулся. Цирюльник что-то выговаривал подмастерьям, одаривая обоих лещами, наверное, ругал за топорную работу. Так им и надо.

Трактир я увидел задолго до того, как вышел к окраине. Большой некрасивый негостеприимный дом, тёмный, ставни закрыты, хотя сейчас самое время раскрыть и окна, и двери, пуская в помещение свежий воздух и свет. Однако несмотря на недружественный облик, двери постоянно хлопали, впуская и выпуская посетителей: мужчины, женщины, даже дети. Я постоял немного возле колодца, делая вид, что чищу одежду. Осмотрелся. Справа у загона стояли трое молодых мужчин. У каждого на поясе тесак и сумка. Глядя со стороны, можно подумать, что это пастухи. Вот только одеты почище, да и не ходят пастухи с тесаками, в лучшем случае нож и посох.

Слева через дорогу ещё двое. Сидели на лавке, кутались в плащи и пялились на прохожих. Один вцепился в меня глазами, сказал что-то напарнику, тот встал и направился к трактиру. Я двинулся наперерез. Возле дверей сошлись. Мужчина остановился, предоставляя мне возможность войти первому.

Внутри трактир ничем не отличался от всех прочих заведений подобного типа, и совсем не шумный, если только под словом «шумный» цирюльник не имел ввиду что-то другое. Столы выстроились двумя рядами вдоль прохода, две девицы сновали между ними, подавая посетителям миски с едой и забирая грязные. Я прошёл в серёдку, сел за стол, за которым обедала компания кровельщиков. Поедая луковый суп и запивая его вином, они решали, сколько черепицы нужно, чтобы перекрыть крышу какого-то Шеро.

Подошла разносчица.

— Что господину подать? Отец готовит превосходный луковый суп с гренками и тёртым сыром. А ещё есть пироги с ливером, красное вино, белое вино, пиво.

— Мне бы Коклюша повидать, — глядя ей в глаза, сказал я.

Девица вздрогнула и выпрямилась. Несколько секунд она думала, что ответить, потом затрясла головой:

— Я не знаю никого с таким именем.

Знает, иначе бы не испугалась, а кровельщики не прекратили бы стучать ложками о миски, прислушиваясь к моим словам.

Подошёл мужчина, с которым мы столкнулись возле дверей.

— Всё в порядке, милая, — приобнял он разносчицу за плечи. — Будь добра, принеси кувшинчик белого, — и повернулся к кровельщикам. — Друзья, а вас я попрошу пересесть за другие столы. Извиняйте, как говорится, за неудобства, обед для вас сегодня бесплатный.

Он говорил уверенно, по-хозяйски, да и выглядел как хозяин. В мочке левого уха покачивались серьга. Церковь запрещала изменять тело, созданное по образу и подобию, и на серьги давным-давно был наложен запрет. Если он посмел ослушаться, значит, не простой разбойник.

Я спросил:

— Ты Коклюш?

— А кто спрашивает?

— Тебе должны были весточку передать от Поля.

— Какого ещё Поля?

— Поля Кукушки, он сейчас в капитульных тюрьмах отдыхает.

— Слышал это имя, не помню только где.

Я раздражённо хлопнул по столешнице, посетители за соседними столами вздрогнули.

— Ты передо мной носом не хлюпай. Если ты не Коклюш, то пошёл нахер. Я только с Коклюшем разговаривать стану.

С улицы вошли двое пастухов и встали у двери, перекрывая выход. Ещё один появился возле кухонной перегородки, следом выкатился толстый мужик в поварском фартуке и с вертелом. Этих наверняка девица-разносчица предупредила. Оба настороженные и готовые драться.

Я поднялся. Что за непонятки? Посетители притихли, стали тише чавкать, на меня оглядываются, пастухи за тесаки взялись. Какую весточку Поль им передал? Чтоб завалили меня? Но к чему такие сложности, он и в тюрьме мог это сделать. Щелчок пальцами — и меня бы втихаря придушили. Или это как бы подарок Жировику? Дескать, прими и прости, давай жить дружно. Но зная Жировика, возьмусь утверждать, что он этому не обрадуется. Несмотря на все свои дурные наклонности, он человек слова, сказал до первого снега, значит, до первого снега. Да и не нужна ему помощь, он сам меня убить хочет, так что подобные инициативы только по инициаторам ударят.

Человек с серьгой заговорил тихо и быстро:

— Ладно, не суетись. Сядь. Я тебя первый раз вижу. Чем докажешь, что ты от Поля?

Подошла девица и, глядя на меня с опаской, поставила на стол кувшин, стаканы, спросила дрожащим голоском, надо ли ещё чего, и поспешно вернулась на кухню.

Я сел полубоком к залу, чтобы видеть всех разом.

— Я тебе ничего не должен доказывать. Поль сказал, что пошлёт человека к Коклюшу, предупредит. Тот всё узнает, подготовит…

— Что подготовит?

— Если ты не Коклюш, то не твоё собачье дело что. Время на тебя тратить я больше не намерен, убирай своих кукушат от выхода, а то я и сквозь них пройти могу. Уразумел? А Коклюшу скажи, что Полю это не понравится.

Человек грудью навалился на столешницу и зашептал:

— Коклюша четыре дня тому назад грохнули. И человечка, который к нему от Поля шёл, тоже грохнули. Обоих разом. Понял? Так что о чём они говорили, я не ведаю. Может о тебе, может ещё о ком. Вчера отправили весть Полю, ждём ответа. А до тех пор каждый, кто вот так приходит… — он разлил вино, взял свой стакан и залпом выпил. — Такой, стало быть, расклад, братец.

Я взял второй стакан, выпил. Грохнули? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, или как в подобных случаях говорят во Франции? Это рушит все мои планы. Хочешь, не хочешь, но я уже свыкся с мыслью, что Жировика надо подловить и отправить к пращурам. На улице середина сентября, времени до первого снега остаётся мало. Когда в Небесной канцелярии расчухаются и посыпят землю беленьким? Надо либо бежать, либо как-то менять ситуацию в свою пользу.

— Имя у тебя есть? — спросил мужчина, по новой разливая вино по стаканам.

— Ага, есть… — кивнул я рассеяно. — Вольгаст де Сенеген.

Собеседник мой сглотнул.

— Как? Так ты тот самый… Тот самый, который Жировика…

— Тот самый, да. Но давай не об этом. Ты кто будешь?

Он смотрел на меня, словно хотел обнять. Совершенно того не желая, я навёл шороху в местном бандитском сообществе и заработал авторитет.

— Зови меня Баклером.

Он замолчал, видимо, рассчитывая, что его имя произведёт на меня то же впечатление, что и моё на него, ну или хотя бы нечто половинчатое. Но увы, мне оно ни о чём не говорило. Таких Баклеров я встречал столько, что уже со счёта сбился.

— Баклер, понятно. Кто сейчас вместо Коклюша?

— Пока я, а дальше как Поль скажет.

Мы выпили ещё по стакану. Вино, на мой вкус, дрянь, правда, до сегодняшнего дня я и не знал, что разбираюсь в винах. То, что подавала Перрин, было вполне приемлемым, и я как-то не задумывался, хорошее оно или плохое, но то, что принесла эта девица — обычная кислятина.

— Значит, на том и разойдёмся, — я поставил стакан. — Дай знать, когда Поль ответит.

Я встал, Баклер поднялся тоже.

— Провожу тебя.

На улице он спросил:

— Ты к нам через какие ворота добирался?

— Флешембо.

— Правильно. У Вельских ворот топтуны Жировика в карауле стоят, тебя увидят, сразу смекнут, что к чему. А Флешембо и все земли за городом — лен доминиканцев. Они собирают пошлину со всех ввозимых в город товаров, много серебра гребут. Жировик хотел, чтоб те делиться начали, но когда монахи чем-то делились? Они же нищие, хех. Наняли ветеранов и рутьеров, и Жировик туда больше не суётся. Так что если хочешь выбраться за город без проблем, всегда ходи через Флешембо.