Рыжий: спасти СССР

Глава 11

— Привет! — нежно, с очаровательной искренней улыбкой поздоровалась Таня.

— Здравствуй, моя красавица! — сказал я, подхватывая Таню на руки и увлекая в комнату.

— Да подожди ты, нетерпеливый!

Но я ждать больше не хотел…

Кровать купить нужно. Скрипит, неудобно. Но это осознается только после того, как чуть спадает напор страстей.

— Ну вот… здрасте не успел сказать, а уже накинулся, — сказала Таня, когда уже стала собирать одежду, разбросанную по комнате. — А мне внизу устроили, между прочим, сущий допрос. Там сидят не женщины, а чекистки!

Таня села на табуретку — и хоть с нее картину пиши. Русалка, расчесывающая свои длинные светлые волосы. Девушка была обнаженной, что предавало рисунку необыкновенную красоту и соблазнительность. И я действительно сидел на кровати и любовался.

— Не смотри на меня так, я смущаюсь, — Таня опустила глазки, но сложно было не заметить, как ей нравится моё внимание. — Так тебе из-за меня не прилетит? Меня, говорю, прямо допрашивали на вашей вахте.

— А то как же! У Никитичны — это та, что покрупнее — дочка есть. Так она хотела мне сосватать, — улыбаясь, сказал я.

— А теперь к тебе будут хуже относиться, потому что я есть? — наивно спрашивала девушка.

— Они добрые женщины, мстить не будут, — сказал я и нехотя первёл взгляд на часы. — Давай быстренько одевайся. К нам гости через полтора часа придут, а у нас ещё ничего не готово!

— К нам? — полным надеждой голосом переспросила Таня.

— К нам, — не стал я отказываться от своих слов.

А ведь оговорочка-то была, и не подготовленная. Я начинаю привыкать и ощущать Татьяну своей женщиной. Ну, да нам двоим хорошо, так чего теперь кручиниться и зазря тратить свои мыслительные ресурсы. Всё же хорошо, легко и без взаимных обид, ссор!

— Давай готовить — не хочу, чтобы сказали, что я у тебя неумеха какая. Ой, — воскликнула Таня. — Так того, что я принесла, мало будет на четверых.

— Вот. А еще умаслить вахту нужно. Тут так принято, если у семейных праздник, то выносят что-то вкусное вахтерам, чтобы те забыли зайти и потребовать тишины, — со смешком сказал я.

— Я в магазин! — тут же сказала Таня.

Но я остановил её жестом.

— Нет. Всё есть, а чего нет, я найду кого попросить сходить в гастроном, — умилялся я рвению Тани и ее беспокойству, чтобы не уронить лицо, как хозяйке.

В Советском Союзе многие хозяйки были такими кулинарными искусницами, что на загнивающем западе и вообразить себе не могли бы. Вот как француженка смогла бы приготовить мясо по-французски, если в магазине куплено не столько мясо, сколько кости под видом мяса? А, слабачки! Всё можно! Главное иметь остро заточенный нож, чтобы отделить от кости немного того мяса, которое случайным образом к ней прилипло при разделке. Как некоторые говорили… из некоей субстанции сделать конфетку.

Вот чем-то похожим занимался теперь и я. Уже была почищена картошка, любезно подаренная мне девчонками-соседками. Кровяная домашняя колбаса ждала своего часа, как и изрядный кусок копчёного сала с мясной прослойкой. Это всё мне тоже хотели вручить за красивые глаза, но, уходя, я оставил четыре рубля в коридоре. Думаю, что такой обмен для деревенских девчонок более чем выгоден.

Нарезав картошку тонкими кругляшами и обмазав небольшим слоем майонеза, сверху я выложил лучок кольцами, посолил, поперчил. Ну, а потом мелкими ломтиками на противень легло и мясо, с таким тщанием отделенное мной от костей. Всё же я утрирую, и мяса в мясе было чуть больше, чем костей. Потом ещё немного майонеза из круглобокой стеклянной банки, чтобы сухим блюдо не было, а сверху я всё засыпал сыром, который только что меленько покромсал ножом. Просто тёрки ни у кого не нашлось.

И оливье. Этот салат в планы не входил, но когда Таня показала, что она принесла с собой, я решил, что оливье нам не избежать — значит, будем наслаждаться. Пользуясь возможностью, я отправил одного из парней с этажа повыше, раз уж забрёл на этаж с девчонками, в магазин. Надежды на то, что он сможет купить в салат хороший горошек, к примеру, венгерский, не было. Но какой-нибудь горошек купить же он должен? Такова стояла задача у парня — оплачиваемая, между прочим. Пятьдесят копеек «за ноги» — не так уж и мало.

— Прям семья! — улыбнулся я, наблюдая, как споро работает ножом, нарезая овощи, Танюша.

— Медработник за операционном столом, — пошутила Таня.

Она была в белом халате и с упоением маньяка крошила овощи, прямо жутко стало. Страшная женщина! Вдохновляет!

Таня пришла ко мне в роскошном вельветовом платье, этаком сарафане коричневого цвета. Готовить в таком наряде было, конечно же, не с руки — у блузочки рукава длинные, со шнурком. Но в общежитии всегда найдётся какой-нибудь халат. Кастелянша должна по правилам работать только в халате, вот один из ее халатов кумушки Тане и дали. Так что Таня стояла теперь в белом халате и представлялась то маньяком (особенно после того, как на неё брызнул тепличный помидор), то хирургом то становилась какой-то домашней, уютной. Неужели девчонка добилась того, что я стал её воспринимать не как нечто мимолётное, временное и в обязательном порядке преходящее, а как свою? А может быть, и да!

Об этом я ещё обязательно поразмыслю, и обстоятельно.

Пока думать поулчалось только о том, что девушка она привлекательная. Один минус — блондинка, блонд я никогда не любил. Ну так и сам же рыжий. Ненавижу рыжих! А хозяйственная! И папа её — человек далеко не последний в Ленинграде. Я узнавал, Четвёртая станция технического обслуживания автомобилей, открывшаяся в Ленинграде всего лишь полгода назад, считается наиболее оснащённой, там самый качественный ремонт легковых автомобилей. Стоит ли объяснять, что такое в Советском Союзе быть начальником станции ТО? В Ленинграде уже сейчас автомобилей более ста тысяч, а станций — всего четыре! Так что начальник станции — везде желанный гость, тем более, пока с коррупцией ещё не научились бороться.

Стёпа с Настей пришли вдвоём, будто выжидали минута в минуту, стоя за дверью. И комсомолка, и бывший десантник смущались, как дети малые, даже случайных взглядов в сторону друг друга. Ну ладно, Настя — ей ещё только двадцать три года стукнуло. Степану же тридцать три, а ведёт себя сегодня как мальчишка.

— Садитесь, гости дорогие, чем богаты, тем и рады! — я, на правах хозяина, брал инициативу в свои руки.

Стол пришлось взять в соседнем блоке, ещё два стула там же попросить. Только так и уместились. Интересно, а была ли у того Чубайсова, тело которого я занял, в жизни хоть раз такая ситуация, когда гостей некуда посадить, вернее, не на что? Чтоб этому паразиту пусто было в его Израилях и Ниццах!.. В Ротердам ему, через Попенгаген!

— Вот это пир! — первым на заставленный яствами стол отреагировал Степан.

Он принес с собой банку икры, а также взял вина — хорошего, грузинского, киндзмараули. Не для себя, Степа теперь не пил. Но нам как раз зашло. Пить крепкие напитки и я не хотел, хотя бутылку молдавского «Белого Аиста» и прихватил на всякий случай. Но вот из вина мне удалось достать только две бутылки «Букета Молдавии». Такое ощущение, что в магазин недавно был завоз из Молдавской ССР.

Настя… Она была очень интересной. Одета в приталенное платье, которое, скорее, было модным в прошлом десятилетии, но сидело на девушке так, будто Настя в нём родилась и с ним же взрослела. Красивая девка, и ножки такие… Нужно будет прямо сказать Степе, чтобы меньше робел, а бойчее действовал.

— Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую… — пел я песню, не сводя взгляд с Тани, у которой увлажнились глаза.

Слушали все, причем я отчетливо слышал, что и за дверью толпятся верные слушательницы. Так что даже спел следующую строчку чуть громче, чем нужно. А вот на проигрыше, специально сделанным мной, сказал:

— Степа, ну я не могу танцевать, гитарой занят, так ты пригласи Настю!

Чуть захмелевшая всего от бокала вина Настя сама схватила кавалера за руку и увлекла в край комнаты. Не особо стушевался и десантник, беря ситуацию в свои руки. Вот и хорошо…

— Откуда песни? — чуть ли не хором спросили все мои гости.

— Где-то слышал, — сказал я и поспешил сменить тему: — Ну как, в бутылочку играем?

— Я тебе поиграю! — сказала Таня и шутливо ударила меня в плечо. — Целовать только меня можешь!

— Ну да ладно, я пошутил, — сказал я, понимая, что цели отвлечь от вопроса об авторстве песен достиг.

Я не собирался приписывать себе авторство. Просто не нужно. Достаточно было того, что я их песен пою. Кроме того, что это просто неправильно, тут ведь как знать — вполне возможно, что песни уже написаны, но лежат в столе и пять, и десять лет, чтобы когда-нибудь выстрелить. И тут я такой… «Надо подкачаться, надо, надо». Хотя такое «произведение» вряд ли когда-нибудь могло быть написано в Советском Союзе.

Мы много говорили. Настя, оказывается, занималась танцами, причем даже собиралась становиться танцовщицей, если бы не родители. Так что она даже станцевала для нас, и мы с удовольствием похлопали. Я наблюдал за её бодрыми па и думал: может, ей кружок танцевальный организовать? Девчонки точно пойдут.

Гости засобирались по домам только в одиннадцать часов, и Степан не слушал возражений, предлагая проводить Настю. Отличные люди. Я даже вижу их своими соратниками. Осталось только убедить, что мое видение будущего СССР — правильное.

А потом… Ну, мы уже почти семья… Таня осталась у меня на ночь, ну а кумушкам на вахту я передал икры и еще немало чего, чтобы сделали вид, что ничего тут не происходит. Смогут ли сдержаться?

— Ты что-то сказала своим родителям? — спросил я, когда проснулся по будильнику, чем разбудил и Таню, для удобства спавшую на второй кровати. — Опять прикрылась Катей?

— Чего в такую рань поднялся? — сонно прищурилась она.

— Зарядка, режим. Ты поспи еще. Так как оно, как там говорится… шнурки в стакане? Родители, в общем, волноваться не будут? — сказал я, завязывая самые настоящие шнурки на кедах.

— Отец в командировке в Москве, мама поехала к бабушке в Петрозаводск. Так что можем несколько дней пожить у меня, — сказала Таня, потягиваясь.

— Нет, в примаки не пойду. Я мужчина, я решаю, не могу иначе! Да и чем тебе здесь плохо? Ванна, туалет, в целом, достаточно просторно. Половина ленинградцев живёт намного хуже — сказал я, надевая тренировочные трусы и майку.

— И после такой ночи ты ещё пойдёшь на турник? — с лукавством в глазах, но искренне удивилась Таня.

— Пойду. И даже не один, — сказал я, целуя девушку.

И действительно, толпа ребят уже ожидала меня на выходе из общежития. Я выходил по времени, а вот ребята, да и девчата, собрались, видимо, загодя.

— Предупреждаю всех, что мы вышли не на прогулку, а на усиленную зарядку! — строго сообщил я собравшимся.

Но всё-таки сегодняшним ранним утром строги быть не выходило.

Что-то мне подсказывало, что серьёзной тренировки лично у меня сегодня не выйдет. Нужно будет разработать программу, чтобы на всех времени хватало, возможно, придётся даже устраивать две зарядки, для разных групп. А тут ещё столько девчонок, и каждая вторая была уже с накрашенными ресницами, с помадой. На тренировку, если так прикинуть, вышли две трети женского контингента общежития. Не хотелось мне быть тем объектом, в который девчонки будут влюбляться. Очень это… хлопотно.

— Светлана, — обратился я к одной девчонке, имя которой уже знал. — На тебе после тренировки — составить списки тех, кто будет и дальше заниматься. Обращаюсь ко всем, после тренировки, когда вы примете душ, а о том, чтобы дали горячую воду, я договорился, жду всех в актовом зале. А теперь все за мной! Бегом марш!

Я бежал на стадион и чувствовал себя гусем-вожаком. Бегу такой весь из себя важный, а следом гусиный выводок семенит. Так-то можно было бы, конечно, и другое сравнение придумать, что сзади меня бегут курочки и цыплята. Но тогда кто я, получается? Не-е-ет, второе сравнение мне нравится меньше.

— Три круга вокруг стадиона! — прокричал я и своим примером показал направление дальнейшего забега.

Стадион тут был небольшим, наверное, вдвое меньше, чем стандартное футбольное поле. И оказалось, что для более полусотни ребят на круге пространства будет маловато. А в общежитии проживает всего двести двадцать три учащихся. Чуть ли не пять раз по пятьдесят. Что если большинство из них решит заниматься по утрам? Тут подумать надо, вопрос же только в правильной организации.

А в целом это было бы просто отлично! Со временем назначил бы ответственных, разбил бы на группы. И пока одни будут бегать вокруг стадиона, другие могут заниматься на турниках, третьи на брусьях, четвёртые — делать групповые упражнения. Так что всё решаемо. И уже то, что в выходной день на зарядку вышло больше пятидесяти человек — это мой успех.

Что же, идти на радио или в газету, предлагать сюжет? Почему бы и нет! Как только зарядки станут системными, можно пробовать начинать пиарить свое имя. Буду мелькать иам да сям правильными делами и нужными словами, заметят.

— Я в душ! — сообщил я Тане, когда вернулся с зарядки.

— Я видела вашу зарядку в окно. А что это у тебя там так много девчонок было? Мне уже ревновать? — вроде бы и в шуточной форме, но с очень серьёзным взглядом спрашивала Таня.

— Пошли со мной в душ, там и расскажу! — отшутился я, но имел серьезные намерения.

Кое-что в душе рассказать, кое-что в душе совершить.

Таня стала себя вести уже более свободно, не так зажималась, а тоже брала на себя инициативу в этом прекрасном деле. Инициатива… Вспомнился мне некстати первый секретарь райкома комсомола. Интересно, насколько он поощряет такую инициативу, когда комсомолка, принимая душ с комсомольцем, берёт инициативу, и не только её, в свои руки? Думаю, что товарищ Трушкин подобные инициативные действия одобряет! По крайней мере, об этом красноречиво говорит присутствие рядом с ним эффектной дамы на должности второго секретаря райкома комсомола.

— А я сегодня так счастлива, Толь! — сказала Таня, когда мы уже собирались на выход.

— И я! — сказал я.

Прислушался к себе и понял, что абсолютно не слукавил.

— А как думаешь, есть шанс, что Настя и Стёпа будут вместе? Они вчера как уходить собрались, даже держались за руки! — спросила Таня, закрывая все свои прелести комбинацией.

— А тебя их разница в возрасте не пугает? — спросил я.

— А чего это должно меня пугать? Сами пусть решают. Да и как говорится: любви все возрасты покорны, — сказала Таня, подумала и решила добавить: — Я, конечно, с таким взрослым не стала бы. Разница в возрасте в десять лет — это, наверное, много.

— Ты сама себе противоречишь, Танюш.

Я мысленно усмехнулся. Знала бы девочка, что сейчас в рыжей голове находится разум далеко не мальчика, но мужа! Но нужно ли ей это знать? Нет, о том, кто я есть на самом деле, знать не должен абсолютно никто.

Ещё в первую неделю после своего пробуждения в новом теле я много думал о том, что, может, всё-таки стоило бы прийти в контору, каким-то образом набиться на встречу с самим Андроповым и выложить ему всю подноготную, все свои знания, что япринес из будущего. Я понимал, что при этом стану подопытным зверьком, что мозг мой будут обследовать, а меня не выпустят за пределы больничной комнаты в какой-нибудь загородной психиатрической больнице. Я задавался вопросом: пошёл бы я на такое самопожертвование ради большой великой цели? Признаться, до конца я так себе и не ответил. Наверное, если бы знал точно, на все сто процентов, что моя жертва не будет напрасной, то всё-таки пошел бы. Но никто не даст сто процентов, тем более, что мне ли не знать, что в деле реформ и судьбе Чубайсова очень видную роль сыграло КГБ. Так что же? Открываться тем, кто все это устроил?

Я выбрал другой путь — длиннее, но вернее.

— Куда пойдём? — спросила Таня, заканчивая наводить красоту. — Тьфу!

Девушка смачно плюнула в маленькую плоскую коробочку с тушью и начала интенсивно размазывать щеточкой получающуюся чёрную жижу. Тушь под стать городу. То есть, лучшая, как и сам Ленинград.

Тоже упущение Советского Союза. Чтобы все жили в мире и созидании, прежде всего, нужно умаслить женщин. Будут довольны женщины — и удовольствие от жизни, да и от милых дам, получат мужчины. А советская косметическая промышленность в этом сильно уступала загнивающему западу.

Но Тане выглядеть прекрасно это никак не мешало.

— Давай пройдемся вдоль Фонтанки, оттуда на Английскую набережную — и потом по Невскому, — предложил я маршрут.

Был, конечно, сразу же раскритикован коренной жительницей Ленинграда, но поход по Невскому проспекту в экскурсионной программе мы оставили. Будучи коренным москвичом в прошлой жизни, я всячески восхвалял в Москву и считал именно этот город самым красивым в России. А теперь у меня смешанные чувства. Есть и в Ленинграде душа, шарм и красота, история. Как бы не больше, чем в Первопрестольной.

Мы ходили по улицам Ленинграда, просто наслаждались отличным днём, поедали уже по третьей порции мороженого. Можно многое критиковать в Советском Союзе, но есть то, что в СССР было лучшим в мире — космос, балет и мороженое.

— Будет дождь, — посмотрев на небо, уверенно сказала Таня.

— Эка невидаль, в Ленинграде — и дожди! — отшутился я.

Казалось, что если где-то дождь должен пройти, то это будет обязательно Ленинград. Ко всему привыкаешь, вот и я привык к моросящему дождю. По крайней мере, пытаюсь себя убедить, что привык.

— Да нет! Сильно ливанёт! — пугала меня Таня. — Может, в чебуречную, на Маяковского? Или уже не успеем? Эх…

Я мысленно подбил свои барыши. На кармане оставалось семнадцать рублей с копейками, и если бы не подъёмные как молодому специалисту, которые я всё ещё никак не получу, то я бы и не знал, как прожить.

Наверное, именно это и имел в виду мой отец, когда, прогоняя из дому, ухмыльнулся и сказал — мол, через пару недель я сам вернусь домой с поклоном и с извинениями. Надо будет более серьёзно отнестись к своим тратам и стараться жить по средствам. Пока мне и на работе платят лишь среднюю зарплату от ставки. А это в месяц сто двадцать рублей, до которых ещё чуть меньше месяца. Продать, что ли, какие-нибудь свои джинсы? Шмотки-то барские.

Как заработать деньги, я примерно знал. Но многое сводилось к тому, что мне тогда нужно было включаться в противозаконную деятельность, чего я всемерно хотел избежать. Вот экспроприировать у какого преступника — это я не считал зазорным, но наживаться на простых советских гражданах не был готов.

Или, например, производить и продавать — пока это нелегально, но мне не кажется преступлением, не вступает в конфликт с совестью человека двадцать первого века. Реализация ряда задумок займёт немало времени. Так что пока всё равно нужно жить по средствам.

— Это про ту чебуречную, в которую только вход — три рубля? — спросил я у Тани.

Конечно, она меня поняла — мы же вчера стол сооружали, а это тоже траты.

— Меня там знают, мы с папой часто ходим туда обедать, — весело сообщила мне девушка.

Чебуречная на Маяковского только называется чебуречной. На самом же деле это заведение общественного питания Ленинграда было одним из престижных. Там собиралась богема, артисты, отпрыски статусных родителей. Фарцовщики также облюбовали это местечко. И, кроме того, что здесь можно было поесть действительно очень вкусных, славящихся на весь Ленинград чебуреков, всяких котлет, выпить, как говорили, настоящего кофе с «наполеоном».

— Вот же ведьма! — с доброй интонацией, усмехаясь, сказал я.

Дождь начинался. Причём, это и вправду не был какой-то моросящий нудный дождик — нас ожидал настоящий ливень.

— Бежим! — сказал я, когда вода обрушилась на нас, словно из ведра.

Мы забежали в телефонную будку, ещё пока никем не занятую. Но подобное укрытие долго пустовать не могло. Мы с Танюшей были не единственной парой, которая прогуливалась по Невскому проспекту. А спрятаться в телефонную будку — это ещё и романтично. Места мало, можно прижаться друг к другу. Мы, конечно, уже наприжимались, но молодым ведь всегда мало. Мы закрыли за собой дверь, и обнял Таню, согревая.

— Я понимаю, что мы обо всём договорились. Что я у тебя временная… — прозрачным голосом начала говорить Таня.

— Не надо, — сказал я, уже предполагая, что дальше может последовать.

— Надо! — жёстко сказала Таня и добавила уже дрожащими губами. — Ну, пожалуйста!

Что тут скажешь? Пусть произнесет то, что считает важным.

— Я люблю тебя… — сказала Таня, будто в омут с головой окунувшись.

— Вот видишь. Неловко. Ведь я не могу сказать того же. Мне с тобой хорошо, даже очень. А как в дальнейшем жить-то, мне непонятно, — сказал я почти ей на ухо.

В будке было тесно.

— А я большего от тебя и не жду, — грустным голосом сказала Таня.

— Эй, прекращай грустить. Давай лучше целоваться! — сказал я и прильнул к устам моей Тани.

Дождь как резко начался, так и в одно мгновение закончился. На дорогах образовались глубокие лужи, ходить по ним в кедах было не очень удобно, а Тане — хоть снимай босоножки да иди босиком. И так, и так ноги намокнут.

Чебуречная на Маяковского была просто-таки забита. Наверняка, это прошедший дождь и новая туча, несущая очередной ливень, заставили людей прятаться здесь.

— Мест нет! — сообщил швейцар.

Да, здесь был даже швейцар. Я достал из кармана приготовленную трёшку, чтобы дать её грозного вида старичку, но мне было сказано:

— Всё равно мест нет!

Пусть в этот раз швейцар и сказал это с какой-то грустью, всё же не хочется терять трёшку, но отказ прозвучал твёрдо. Неловкая ситуация, когда ты с девушкой, но не можешь оказаться суперменом, который войдёт в любую дверь, проломится в любой ресторан. Я подумал уже показать швейцару пятирублёвую купюру, как последний аргумент, но в дело вступилась Таня.

— Передайте Артуру Вадимовичу, что пришла дочь Калужного, — сказала девушка.

— Мне не нравится идти под твоим именем, — жёстко сказал я.

— Ну это же просто зайти в заведение, — сказала Таня, пожимая всё ещё мокрыми плечами.

— Я не стану закрываться именем твоего отца, — выделяя каждое слово, сказал я.

— Как скажешь, я не хотела тебя обидеть, — сказала Таня,.

— Тольчик, Таньчик! — услышал я знакомый голос.

— Лида… — полным грусти голосом сказала Таня, посмотрев на меня. — Сказка закончилась? Она искала тебя, спрашивала. Хочешь? Иди к ней, я не пойду.

— Глупышка. Нужно же держать фасон. Пошли подойдем, обнимемся, покажем, что мы вместе — и в пышечную сбежим, — сказал я, беря Таню за руку и направляясь к Лиде и той компании, что ее окружала.

Навстречу вышел незнакомый мне парень, весь в джинсе, с модными шузами.

— Тольчик, старичок, ну куда же ты подевался? Сам же приглашал на собрание «Экономического кружка», да не сказал когда. Я подогнал парней, будут, наши с тобой единомышленники, — говорил смутно знакомый мне парень.

И смотрел как-то странно, будто с намёком.