Рыжий: спасти СССР

Глава 16

Утром, проснувшись по будильнику, когда в коридоре уже слышался девичий смех, а особо отважные девочки, обитательницы этого этажа, призывали меня, такого лентяя, выходить на зарядку, я вновь не удержался и посмотрел в тетрадь своего предшественника.

Так и есть. Это был не сон, я действительно оказался на шаг — или даже на десять шагов — ближе к разгадке того, как общались между собой предатели советской родины, могильщики Советского Союза, как они организовывались для будущих своих преступных действий. Ещё не была создана структура ВНИИСИ, Всесоюзный НИИ системного анализа. Но люди, которые будут в рамках этого учреждения решать, как развалить Советский Союз, уже имели контакты. И мой предшественник, Чубайсов, там подвязки уже имел.

«Пухлым» Рыжий называл Гайдара, «Коротышкой» — Березовского. Присутствовали и другие эпитеты, например, Березовского в дневнике мой реципиент называл ещё и «фарцовщиком-автомобилистом». Наверное, Борис Березовский уже сейчас имеет особый интерес к АвтоВАЗУ, который грабил в прошлой реальности.

Всё сводилось к тому, что московские и ленинградские кружки активно формировались, и центром этого формирования была всё-таки Москва. Именно там сидел, на что намекал в своих записях Чубайсов, координатор и мозг всего движения — Джермен Гвишиани. Хотя и были в записях лишь фамилии или одно-два слова, но кое до чего я додумался.

А ведь многое было не понять, пока я не расшифровал имена зачинщиков развала. А раньше-то, читая дневник, я думал, что Пухлый — это какой-то из друзей Чубайсова. По крайней мере, порой можно было даже встретить оскорбительные эпитеты и в адрес и Гайдара, и других, без называния имен.

Лишь только фамилия Гвишиани, зятя председателя правительства Косыгина, упоминалась без шуточек и подковырок. У меня складывалось впечатление, что Чубайсов и сам недопонимал, что происходит. Для него это игра, словно как для подростка — войнушки в индейцев и мушкетеров. Скорее, даже в Штирлица. Его тёмная душонка требовала возмущения, протеста.

Возможно, не нравилось Анатолию, что он, занимаясь фарцой, вынужден скрываться и вести свои дела под страхом быть арестованным. Не вижу я пока системного анализа и аргументированной критики ни советской экономики, ни советского строя. Сплошное бунтарство и кидание какашками. Мелочно как-то. Но из малого часто вырастает нечто большое.

Не хотелось бы применять в данном контексте слова Владимира Ильича Ленина, что из искры разгорится пламя. Но похоже, что искра уже брошена, остаётся либо ждать, пока пожар разгорится, либо мне брать огнетушитель и не только заливать пеной разгорающиеся угли, но и дать этим огнетушителем кому-нибудь по горбу. Фамилии, кто достоин подобной награды, у меня уже есть.

Что интересно, собственной персоной на политическую сцену Джермен Гвишиани, несмотря на то, что ему под полтинник уже сейчас, взобрался года через три-четыре. Тогда же, в начале восьмидесятых, появляются в публичном пространстве и имена других разрушителей великой державы. Значит, они все скрытно действовали уже сейчас, подготавливали почву для того, чтобы в будущем встать намного больше, чем только кружком вольнодумцев.

И нет, я не считаю, что если просто взять и убить всех, имена кого я смог прочитать в дневнике — то это спасет Советский Союз. К сожалению, если убить одних сволочей, то на их место придут другие. Не было бы Гитлера, был бы Геринг, или Гиммлер. Нет, зачистка не поможет. Нужны реформы. Другие, жесткие, без всяких кооперативов, гласности или ублюдочных сухих законов. Нужно закрыть потребности народа, навести порядок в сельском хозяйстве. Но нужно и разрабатывать могильщиков Союза. Сложно… Но сегодня будут сделаны небольшие, но важные шаги.

В дверь уже дважды постучали, видимо, призывая меня выйти на зарядку. Дурной пример подаю: уже семь часов, а я не вышел. Порядок вокруг начинается с личного порядка и самоорганизации!

Перед расставанием с Александром Травкиным мы все-таки договорились, что сегодня рано утром он не будет приезжать ко мне в общежитие, а посетит наши физкультурные мероприятия завтра. Всё-таки молодой журналист под завершение пикника на даче слегка набрался. Сегодня ему будет тяжко. Хоть бы добрался к полудню на педсовет в училище.

— Ну что, девчонки, ломитесь в дверь? Может мне еще нужно выпить чашечку ко-о-офа, — с улыбкой спрашивал я, когда вышел из своего блока.

— И какао с чаем. Так на зарядку же, Анатолий Аркадьевич! Нам всем ещё сегодня на зачёты по производственному обучению идти, — за всех сказала Света, самая бойкая активистка из всех девчонок в общежитии.

Мы вышли на крыльцо, там уже была толпа человек из восьмидесяти. Я тяжело вздохнул, понимая, что из этой толпы мне нужно сделать организованные группы. Но раз взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Прежде чем мы разобьёмся на группы, и я дам каждой группе своё задание и маршрут следования к стадиону, есть одно сообщение, — провозгласил я, едва вышел на крыльцо.

Ребята стояли все снизу, а я над ними возвышался, будто на Мавзолее. А может… с чем провидение не шутит, и когда-нибудь мне придётся и на трибуне над Мавзолеем постоять? Стоять и с приветливой улыбкой приветствовать советских граждан, проходящий на Первомай с плакатами и шариками.

— Завтра приедет журналист и будет честно и непредвзято изучать нашу — прежде всего, вашу — жизнь в общежитии. Поэтому завтра на зарядку встаём все дружно. Вася — ты за это ответственный, — я посмотрел на Васю Шрама. — Должны на зарядку выйти все, кто может по физическим показателям.

— Я? Ответственный? — искренне удивился парень, тоже вышедший на зарядку. — Ну, хорошо. Будет сделано, Аркадьевич. Все слышали? Я за базар свой отвечаю!

Последние слова звучали столь угрожающе, что даже тот, кто и не хотел услышать, обязательно прочистит уши и переспросит у своих товарищей.

— Светлана, ты будешь ответственная за чистоту и порядок в комнатах. Всё должно быть идеально, кровати заправлены, ни пылинки, вещи сложены, картошка спрятана — и никаких электроприборов! — продолжал я импровизированную летучку. — И узнаю, что кто-то покурил на коридоре… По-человечески прошу, чтобы залетов не было.

Нужно, конечно, поговорить сегодня с заведующим общежитием, вроде бы, он должен прийти под вечер. Некрасиво получается, что я как будто бы прыгаю через его голову. Пусть он ещё и на больничном, но из того, что о нём рассказывали на вахте, я понял, что заведующий общежитием будет только рад, если за него кто-то наведёт порядок на вверенном ему объекте. А что там с воспитателями? Вот их работы я и вовсе не вижу. Ну не считать же работой стенгазету, если элементарной дисциплины внедрено не было?

Если всё получится так, как я это предполагаю, то Александру Травкину не придётся даже лукавить, приписывая всё хорошее и забывая обо всём том плохом, что он мог бы увидеть у нас в общежитии. Мне не хотелось заставлять Травкина врать. Пусть он не будет входить в конфликт со своей совестью — на моей стороне. Надеюсь, что не ошибся, и журналист — неплохой парень, пока еще ничем дурным не испорченный.

Пусть у меня телевизора нет, и вообще в общежитии только два телевизора, в ленинских комнатах на четвёртом и на восьмом, но и мне удалось немного посмотреть, по крайней мере, программу «Время». А уж газеты — это обязательно. Так что за прессой я слежу.

И вижу приметы того, что работа, направленная на популяризацию профессионально-технического образования, только набирает обороты. В преддверии приёмной компании чаще звучат именно ПТУ Ленинграда, а не техникумы или высшие учебные заведения. При этом информацию, за её неимением, высасывают из пальца. Показывают кулинарный техникум, где учащиеся призывают поступать в другие учебные заведения.

Никто не хочет позориться с порога. И вот на этой пустынной, так сказать, площадке мы и будем этот самый контент из ПТУ создавать.

Так что статья Трушкину, возможно, даже более выгодна, чем мне. Где он еще найдет сюжет, да еще и свежий, молодежный, о том, как в ПТУ начинает активничать комсомол? Ведь на слуху еще и смена всесоюзного комсомольского руководства. Все звезды сошлись, чтобы моё имя в первый раз зазвучало.

Но это днем, после полудня. А пока работаем не на показ, а на совесть. Выводим общежитие на зарядку.

— Василий, берёшь половину, оббегаете училище и прямиком на стадион. Вторая половина — со мной на стадион прямо сейчас, — сказал я, ребята быстро разделились на две группы, и мы с Васей почти синхронно скомандовали: — Бегом марш!

Вряд ли Василий так уж перековался от моей с ним работы. Наверняка, наступит тот момент, когда парень вновь взбрыкнёт. Но он уже знает, что я за ним слежу — но и обратиться ко мне можно. Знает, что он востребован обществом даже на командирских должностях. Может быть, мне ещё будет жаль расставаться с этим парнем, который сейчас помогает организовать молодёжь, но живет в общежитии уже не совсем законно.

— Привет, физкультурники! А «Динамо» бежит? — увидев нас, кричал Степан Сергеевич.

Он уже был на стадионе и занимался растяжкой. Удивил. Степа живет не так, чтобы близко, но вот собрался и приехал рано, чтобы поучаствовать в нашей зарядке.

— И «Динамо» бежит. Все бегут! — отвечал я ему, завершая цитату из знаменитого фильма «Джентльмены удачи». — Рад, что ты к нам присоединился.

Направив учащихся бегать по кругу стадиона, я остановился и пожал руку Стёпе.

— Хорошее дело ты делаешь. Уже то, что ты в них людей видишь, они оценят. Ну и то, что можешь в морду дать, если понадобится, тоже, — сказал Стёпа, усмехнулся. — Что мы стоим? Бегом марш!

— Тут, Степан Сергеевич, я командир, — улыбнулся я. — Но ты прав. Бегом марш!

У меня складывается впечатление, что скоро стадиона будет столь мало для нашей зарядки, и нужно продумывать маршрут бега по близлежащим жилым дворам.

— Таким образом, товарищи, мы будем точно знать, какие учащиеся к нам приходят, какие неприятности они могут с собой принести. Если семьи поступивших к нам детей по нашему запросу будут под контролем местных органов власти, то мы значительно снизим уровень правонарушений, которые совершают наши учащиеся… — вещал я с трибуны во время педагогического совета.

Мой вопрос был поставлен в очереди пятым, назывался скромно: «Разное». Учитывая то, что предыдущие докладчики тратили на свои речи по полчаса каждый, народ сильно устал слушать и переставал что-то понимать, лишь машинально поднимая руку при голосовании.

Это было и хорошо, и плохо. Плохо, то что меня сейчас могут и вовсе не воспринимать, не понимать, чего это я требую от работников училища. Когда новая методика работы в приемной комиссии и среди мастеров производственного обучения будет принята, придется еще проводить семинары, чтобы объяснить, за что все они так активно голосовали, стараясь быстрее все закончить и разойтись по домам.

А хорошо потому, что у людей уже не остаётся сил для протеста и возмущений. Да никто и не возмущается. Ещё до начала педсовета я ошарашил директора новостью, что к нам прибыл журналист. И что он будет писать о нас статью в газете.

Причём новость достигла ушей Семёна Михайловича Ткача, лишь когда директор уже собирался начать педсовет и все сотрудники собрались в актовом зале. Так что переполоха не получилось, но теперь волновался я — как бы Ткач не схлопотал инфаркт от таких переживаний. Сидит вон, бледнеет, руки потрясываются, слова подбирает, чтобы и приличными были, и идеологически выверенными. Наверное, Семён Михайлович меньше волновался, когда пёр продукты в столовой.

Молодость Александра Травкина, журналиста ленинградской молодёжной газеты «Смена», никого не смутила. Да и сам Сашко был сегодня донельзя серьёзным, в строгом костюме, являя собой пример дисциплинированного современного, идеологически устойчивого комсомольца-журналиста. Он общался со всеми таким канцелярским языком, что казался старше, чем есть, и весомее — будто и не какой-нибудь студент-стажёр.

Как же старались и директор, и завуч Марьям Ашотовна! Говорили, делая паузы, пробегая в спешке глазами по своим же докладам, чтобы только не сказать о недоработках.

Докладывала на педсовете и Настя, Анастасия Андреевна Смолян. Причём её доклад был мной несколько видоизменён, дополнен. С самого утра, как только я отправился на работу, я пришёл к главной комсомолке училища и предложил ей сделать опредлённые правки. Важно было показать, какая качественная и успешная работа проводится в физкультурном направлении в общежитии. Приплести сюда обязательно и то, что через три года Советскому Союзу принимать Олимпиаду, что еще больше налагает на нас ответственность по агитации за спорт.

— Коммунистическая партия Советского Союза пристально следит за тем, как выполняется её поручение по улучшению условий обучения в профтехобразовании. Мы, товарищи, как ярые последователи ленинского учения и преданные партии, должны… Нет, мы просто обязаны с вами проявлять инициативу. И комсомол нас в этом поддерживает. Уверен, что поддержит нас и Коммунистическая партия Советского Союза, — говорил теперь я.

Сам себе удивлялся. Моя речь была пламенной, я искренне верил во всё то, что сам говорю. А почему бы мне и не верить? Мои истинные цели никоим образом не противоречат тому, что я сейчас делаю. Напротив, все новшества, которые я уже привожу в жизнь ПТУ — это еще десяток шагов по достижению главной цели. Пусть я нахожусь на большом расстоянии от своей цели, километрах в десяти, если не больше. Но каждый день, позволяет приблизиться на шаг к цели. И есть вероятность, что я успею, и спасу Советский Союз, если еще немного ускорюсь.

— Товарищи, желает ли кто-то выступить, дополнить инициативу товарища Чубайсова? — спрашивал директор таким тоном и с таким видом, будто умолял: мол, сидите и молчите, а то сейчас договоритесь, что в газете напишут.

Но в каждом коллективе есть тот, у кого шило в одном месте, кто не промолчит, даже под угрозами и после просьб.

— Вы, уважаемый, может, и правильно говорите. Но, как человек новый, да ещё… молодой может предлагать такие изменения? Это надо же… Посещение городских учащихся на дому! У меня что, работы другой нет? — под обеспокоенный взгляд и директора, и завуча, высказался один из мастеров производственного обучения.

По крайней мере, он и теперь был в рабочей одежде и даже не постеснялся прийти в грязной, в масле и пыли робе.

— Порой нужно взглянуть на проблему взглядом со стороны, так сказать незамасленным, — сказал я, ставя логическое ударение на слове «замасленное».

Люди этот каламбур поняли и оценили, стали улыбаться, а кто-то даже похлопал по плечу особо возмущённого работника.

Но отвечать пришлось, причем в этот раз я не столько манипулировал лозунгами и общими фразами, сколько объяснял понятным, простым языком. Кто поспорит, если я скажу, что ребятам хулиганить меньше надо? Вот только никто не может предложить что-то, что могло бы уменьшить эти явления в училище.

Никто, кроме меня.

Так что, несмотря на внезапную оппозицию, приняли мои предложения.

— Почему бы о такой инициативе не написать? Почему об общежитии только? — недоумевал Травкин, когда я уже провожал его в сторону станции метро.

— А ты и напиши,! Только тогда двумя статьями, не объединяя их.

— А-а! Хочешь, чтобы твое имя дважды прозвучало? А хочешь, я поговорю с главредом, чтобы выпустить газету, где будет напечатано только твое имя и больше ничего? — шутил Сашко.

— Пока достаточно и того, о чем я говорю, — улыбнулся я.

Но ключевое слово тут — «пока». Нужно подумать, как выйти на кого-нибудь на телевидении.

— А у тебя есть кто знакомый на Ленфильме или на телевидении? Твоих одногруппников, может, и туда распределяли? — не откладывая, спросил я у Трошкина.