Шарлатан

Глава 22

Михаил Иванович в советской государственной иерархии формально был высшим должностным лицом. Но по факту он занимал должность, сравнимую с должностью конферансье в оперном театре: прав — никаких, влияния на решение любых вопросов нет, но раз в штатном расписании театра должность значится, то пусть будет. Например, на случай гастролей в деревне Гадюкино он пригодится важным голосом объявлять крестьянам, кто перед ними выступать будет. Или, если в театр высокие гости приедут, вместо швейцара в своем фраке будет их у дверей встречать: фрак-то у него есть…

Однако формально он все же был в стране «главным», и приезд в деревню такого важного гостя народ запомнил надолго. А еще запомнил, почему этот гость вообще тут появился — а появился он для того, чтобы раздать правительственные награды. Одну (медаль «За трудовую доблесть») выдали Маринке, другую такую же — Надюхе. Еще одну «доблесть» вручили дяде Алексею, а отца и маму он наградил медалями «За трудовое отличие». Ну а в завершении концерта он наградил меня орденом Трудового Красного Знамени.

Ну что же, стать самым молодым (пока) обладателем высокой правительственной награды — это, конечно, лестно, но меня (и родителей) больше порадовала награда иного рода: товарищ Калинин после завершения «официальной части» вручил мне еще и конверт с личным поздравлением от товарища Сталина. Коротким и простым таким поздравлением: на простом листе бумаги было написано «товарищ Шарлатан, страна гордится тобой. Так держать! С уважением, Сталин Иосиф Виссарионович», а чуть ниже стояла дата и подпись.

Понятно, что уже на следующий день это поздравление в рамке за стеклом (причем стекло, очень хорошее, чуть ли не зеркальное, отцу для этого на заводе выдали) висело рядом с другими «важными письмами» в красном углу нашей комнаты. То есть родительской комнаты, так как я окончательно в подвал уже переселился, но мне баба Настя к себе тот подарок забрать не разрешила:

— Вовка, пусть в деревне все знают, кого твои мать с отцом вырастили! А в твой подвал-то кто на стены смотреть пойдет? Да ты и не пустишь туда никого…

Ну, насчет «не пустишь» она все же преувеличивала, ко мне довольно много народу в гости приходило. Я уже не говорю о Вовке, Маринке и Надюхе — эти вообще шастали у меня по подвалу когда хотели, но и прочий народ нередко в гости заходил. Дед Митяй с дедом Иваном (а в последнее время и дед Михей с ними зайти любил): с ними мы чай примерно раз в неделю там пили. Настоящий чай, которого практически нигде уже не было. Но меня чаем Вовка снабжал, а ему привозили летчики-перегонщики, по какой-то нужде часто бывавшие в Китае, так что с чаем у меня было лучше, чем в обкоме (это мне Маринка так говорила). И не только с чаем, дед Иван приносил к чаю «колобки»: печеные яблоки в тесте, а в яблоки после вырезания сердцевины он доливал полложки «березового сиропа» и получалось очень вкусно. У него, единственного в деревне, росла яблоня вроде «белого налива», ранняя, только яблоки у него вырастали гораздо больше, чем этот сорт запомнился мне из моего «прошлого детства». А дед Митяй приносил «медовики»: лепешки из ржаной или овсяной муки, в тесто для которых он добавлял очень много меду. Всем они очень нравились (кроме меня, но дед не обижался, он уже давно привык к тому, что мед я не люблю), а баба Настя часто пекла пироги с зеленым луком и яйцами. В прошлые годы я не понимал, с чего бы такая ее «пироговая активность», но теперь до меня дошло: на то, чтобы обычный хлеб испечь, муки просто не хватало…

Но в целом жизнь в деревне была довольно сытой, и тем более сытой, что в Кишкино уже и коров развелось больше двух десятков. Еще в сорок первом всех телят в деревне оставили себе, и теперь молодые коровки начали нас молочком баловать. Весь приплод снова в деревне оставили (просто десяток телят школе передали), и потихоньку начала проявляться проблема с кормами на зиму, но по прикидкам тетки Натальи все же сена в предстоящую зиму должно коровкам хватить. Если народ лениться не будет на сенокосах — но народ и не ленился, даже детишки из третьего-четвертого класса на покосах трудились. И вообще вся детвора вкалывала на своих червяковых фермах: прошлогодний урожай картошки на нашем огороде очень красноречиво подчеркивал важность этого занятия. Ну и за грибами все, естественно, ходили по несколько раз в день, так что я вообще не понимал, как люди умудряются впихнуть столько дел в очень короткий день.

Потому что кроме сельского хозяйства и «сельская промышленность» у людей много времени отнимала. Правда, теперь для нашей домны руду в основном привозили (через Павлово) откуда-то из-под Мурома, так как все местные «месторождения» еще в прошлом году выгребли под ноль. И в Ворсму тоже руду привозили, но ходили упорные слухи, что к зиме все эти печи остановят: все же пока по реке можно руду возить, это было еще терпимо, а вот когда река встанет, то слишком уж дорогой металл получится. А возле Мурома новые печи уже строились, и в деревне наметился «зимний дефицит электричества»: в районе руководство решило, что можно будет у нас «придоменную» электростанцию забрать…

Возможной потерей «доменной генерации» были и в Ворсме все сильно недовольны: город довольно быстро рос, а лимиты на электричество от «государственной подстанции» в очередной раз сократили. Это-то понятно было: промышленности (и Горьковской, и Павловской) электричества требовалось все больше — но и Ворсменская промышленность тоже стране очень многое давала. А людям в темноте вообще живется плохо — так что я подумал, и снова пошел в гости к руководству завода, на этот раз турбинного.

Вообще-то и раньше меня начальники ворсменских заводов выслушивали весьма доброжелательно, и всегда, если была такая возможность, мне в моих затеях помогали. Но раньше-то возможность появлялась очень даже не всегда — а когда к директору завода приходит вообще орденоносец, которому товарищ Сталин собственной рукой благодарственное письмо написал, с возможностями стало как-то полегче. Сильно полегче, настолько полегче, что мне даже не пришлось самому рыться в отраслевых журналах в поисках нужной информации. Правда, главный инженер турбинного (он как раз из Харькова приехал, раньше со мной не сталкивался) все же решил уточнить кое-что, но я уже отмазки кузявые наловчился сочинять: Любовь Геннадиевна-то в своей прежней школе химию преподавала, так что побеседовать с ней на нужную мне тему труда не составило. А вот что она мне во время этой беседы рассказа, уверен, она и сама не помнила, так что смело харьковчанину ответил:

— Наша училка химии говорила, что при повышении температуры на десять градусов скорость химической реакции увеличивается вдвое. А здесь температура поднимется уже градусов на пятьдесят…

Тот недоверчиво хмыкнул, но все же турбинщики решили «снова оказать непосильую помощь». А подстрекаемые Надюхой школьники (в основном, конечно, пионеры — совсем мелких оставили все же «на червяках») отправились запасать уже болотную руду. Ее-то в прошлом году вообще не собирали, выкопанной вполне хватало, да и производительность при «копании» руды была заметно выше, чем при «собирании», но когда комсомол просит пионеров «помочь Родине», пионерия способна на чудеса.

Чудес, конечно, не случилось, однако кучи болотной руды возле нашей деревенской домны стали довольно быстро расти: Надюха-то не одних кишкинских детишек на подвиг вдохновила, весь район, как один человек, бросился… Ну не весь район, конечно, однако народу по болотцам и речным берегам много разбрелось. А результаты их труда, при наличии узкоколейки, к нам переправить было и не очень-то и трудно. Но это все же делались «запасы на зиму», а лето свои законы диктовало. И диктовало их очень жестко.

Вероятно по этой причине мои «газовые эксперименты» на местный народ впечатления не произвели. В обозримых окрестностях никто (не считая руководства котлозавода) на газ не клюнул, разве что Надюха решила школу тоже попробовать газом отапливать. Однако решить она могла что угодно — но вот самостоятельно даже ямы вырыть под «биореакторы» у нее возможности не было, так что мы с ней вопрос так и эдак обсудили, и решили, что на газ школа будет в следующем году переходить. Причем исключительно, если не провалится моя попытка спасти наш «металлургический комбинат» от закрытия. Потому что нужны были малоржавеющие трубы, а их в Павлово делали только из поставляемого с нашего «индустриального гиганта» железа…

Иосиф Виссарионович любил разбираться в технических деталях разных машин, так как понимание их работы помогало принимать верные решения при постановке их на производство (или не постановке), но у него было и без того слишком уж много дел, так что технические вопросы чаще отдавались на рассмотрение специалистам. Но иногда получалось в некоторых вещах разобраться «попутно» — и в конце июля, после совещания по вопросам авиационной техники, он в перерыве работы поинтересовался и товарища Яковлева:

— Александр Сергеевич, вы мне можете в двух словах прояснить один вопрос? Почему эти самые бумажные самолетики с довольно слабыми моторами так быстро летают, а наши большие, у которых тяговооруженность заметно выше, летают не настолько же быстрее?

— Если просто, Иосиф Виссарионович, тот, кто эти самолетики придумывал, дал приоритет скорости, пожертвовав маневренностью. У бумажных самолетиков всего два органа управления: правый и левый элерон, на них даже руля направления нет.

— Но как тогда они поворачивают?

— Именно что никак, они не поворачивают, а лишь немного отклоняются от изначального курса. Если один элерон поднять вверх, а другой вниз…

— Самолетик просто переворачивается, я верно понимаю?

— Е ли одинаково отклонить, то да. А если отклонить по-разному, то самолетик при этом и немного доворачивается, уходя в плавную спираль. И если отклонить элероны в разные стороны, то спираль будет нисходящей, а если в одну, но на разный угол, то в принципе уже восходящей — но у этих самолетиков заранее углы подобраны так что он при этом и не поднимается, и не падает. Но поворачивает он довольно медленно, то есть маневренности у него никакой — зато практически нет выступающих частей и у него аэродинамика не хуже, чем у планера какого-нибудь рекордного.

— А как этот самолетик тогда управляется? Как я понял из рассказа его конструктора, там же управление простое: этот элерон просто отклоняется или вверх, или вниз. Оператор что, должен следить, насколько каждый элерон отклонился?

— Мы у себя уже этот вопрос изучали, там все сделано просто, но на боевые, да и на транспортные машины такие механизмы ставить нельзя. На пульте управления кнопки расставлены по кругу, и четыре кнопки из восьми подают сразу два сигнала. Один — какой элерон куда повернуть, а второй — к какой линии подключить исполнительный мотор. А на тросах управления элеронами поставлены узелки-размыкатели контактов, и если элерон наполовину нужно повернуть, то моторчик просто крутится, а нужный узелок выбранную линию питания его просто на полпути отключает. Схема действительно простейшая, но здесь подучаются лишь фиксированные радиусы поворота. Для одноразовой модельки, которая все равно взорваться должна, она, наверное, и неплоха, а вот на самолете с людьми на борту ее использовать нельзя: слишком рискованно…

Лаврентий Павлович тоже любил узнавать что-то новое и интересное, но и у него срочной работы было выше крыши, так что своего специалиста он смог выслушать тоже уже лишь в конце июля. А сидящая напротив него в кабинете молодая женщина рассказывала вещи интересные, но совсем не срочные, так что слушал ее Лаврентий Павлович расслабившись: при такой нагрузке иногда нужно и отдохнуть, стряхнув с себя постоянное напряжение:

— Прежде всего хочу заметить, что товарищ Чугунов прекрасно понимает, что такое государственная тайна: Марина Чугунова лишь в самых общих чертах представляет, какое отношение объект «Шарлатан» имеет к управляемым снарядам. В самых общих, она искренне убеждена, что малыш просто придумал из бумаги прочные трубочки клеить. Несколько удивительно то, что и сам Вовка-шарлатан… то есть сам товарищ Кириллов это понимает, вероятно, ему Чугунов правильно все объяснить смог. Но я все же склонна думать, что он и сам додумался: судя по тому, что он навыдумывать успел, причем не только навыдумывать, но и внедрить, голова у него точно варит как у взрослого. Оказывается, все, что было написано во всех почти номерах «Юного шарлатана», этот мальчик и придумал.

— В пять лет придумал?

— Даже раньше, хотя я не совсем верную формулировку применила. Он, собственно, ничего сам не придумывал, а весьма своеобразно применял то, что он где-то прочитал. А читать он — я это достоверно выяснила — умел уже в три года, и читает он очень много. К сожалению, мы не смогли найти все источники его вдохновения, он большую часть прочитанной периодической литературы сразу же пускает в макулатуру на выделку коробок для яиц… кстати, коробки эти, мне кажется, он уже самостоятельно придумал. Но большую часть того, что в этом журнале товарищ Чугунова печатает, он откуда-то вычитывает и в очень интересной манере излагает. По его собственным словам, он просто берет какие-то знания, широко известные в очень узких кругах, и превращает их в общественное достояние. Правда, придумывая для этих знаний очень простые и эффективные применения. Причем, если возможно, он свои придумки сам сначала и проверяет.

— А вы уверены, что вам ваши собеседники все верно рассказали?

— Уверена. Я выступала в качестве сотрудника «Комсомольской правды», сказала, что мне поручено изучить вопрос печати их журнала в Москве. И что мне нужно для этого понимать все насчет периодичности издания — ведь их журнал то три раза в месяц выходит, то вообще раз в пару месяцев. Так что мне сначала товарищ Марина Чугунова рассказала всё о трудностях планирования издания, так как мальчик сам заранее сказать не может, когда у него что-то новое и полезное придумается, а потом я и с ним очень подробно все вопросы обсудила. Рассуждает он интересно, как ребенок, конечно, но как очень много всего знающий ребенок. И который все же старается всякую чушь не нести. Он мне, например, рассказал, как он до газовых реакторов своих додумался: прочитал где-то по Кожуховскую станцию аэрации, подумал, почему там газ образуется и почему его образуется меньше, чем у тех же коров. Провел эксперимент: где-то шарик воздушный достал, в банку навоза напихал — газ получился, но медленно. Он решил, что нужно микробам создать обстановку, как у коров в пузе: чтобы и тепло было, и еды достаточно, то есть банку подогрел, соломы добавил. А потом, когда увидел положительный результат, начал строить уже большой реактор, чтобы на отопление теплицы ему газа хватило. И только когда у него все заработало, он об этом решил людям рассказать — но ведь заранее определить, как быстро все проверки пройти получится, невозможно…

— То есть он и печь чугунную таким же образом «изобрел»?

— И печь, и с кабачками, и с курами — у него все, что стало широко применяться, он сначала проверял. То есть печь-то он сам проверить не мог, но смог других детей сагитировать ему в проверке помочь.

— Да, забавный у нас мальчуган в этой деревне вырос.

— Забавный. Но очень полезный: в области благодаря его затеям втрое уже выросло производство куриных яиц, поголовье кур вообще вчетверо увеличилось, там теперь куриные тушки в горьковских магазинах почти всегда в продаже имеются. То есть в коммерческой торговле, а по карточкам обеспечение мясом полностью покрывается полученной таким образом курятиной. Да ми на фронт теперь мясных консервов отправляется в разы больше.

— Да уж… А по самолетикам вы что-то выяснили?

— С газетчиком на эту тему никто, конечно, вообще говорить не захотел, все делали вид, что не понимают, о чем я говорю.

— И это правильно.

— Но я практически убеждена, что как раз самолетики — это целиком его придумка. Напрямую-то мне никто ничего не говорил, но по косвенным…

— Понятно. Спасибо, вы свободны, рапорт я еще раз внимательно перечитаю… чуть позже. И за хорошо выполненную работу вам предоставляется неделя отпуска, только постарайтесь оставаться в доступе: если нам будет нужно что-то непонятное уточнить…

— Слушаюсь. Разрешите идти?

Не знаю, как уж в других местах, а в Кишкино (да и, похоже, по всей области) лето было очень «нестандартным». То есть с середины мая погода была теплой и сухой, и посевы на «зимних запасах» воды взошли очень дружно и довольно быстро поднялись. Причем когда зимние запасы вода подошли к концу и народ начал опасаться засухи, сначала в середине июня прошла парочка «подкрепляющих» дождиков, а в двадцатых числах прошел ливень, нехватку воды полностью покрывший. А когда пришла пора колоситься, дожди полились как из ведра, но не вбивающие все в землю тяжелые ливни, а обычные летние теплые дожди — просто лили они по несколько дней без перерывов. Так что на полях урожай рос просто на глазах — а когда наступило время сбора этого радующего глаза урожая, снова наступила сухая и теплая погода. Так что все зерно с полей убрали довольно легко (то есть ни техника в грязи не вязла, ни зерно не намокало), и весь урожай быстро переместился в амбары. В сентябре все же именно засуха и случилась, то есть за первые три недели всего три-четыре раза легкие дождики прошли, достаточные разве что для того, чтобы земля в камень не превратилась — но картошка на огородах обильно поливалась и весь август, и в начале сентября, так что и здесь с урожаем все получилось прекрасно. А еще — что бывает все же достаточно редко (а на моей памяти так вообще впервые за «две жизни») — яблони второй год подряд плодами народ очень даже порадовали. И баба Настя за это получила от обкома медаль «За трудовое отличие».

Не за то, что она силою мысли или волшебными заклинаниями заставила яблони два года подряд плодоносить, а за то, что она — как и в прошлом году — в горьковские госпитали отвезла почти два центнера пастилы для раненых. На самом деле она сдала в госпиталь этой пастилы наверное уже тонн пять, все же ее в деревне не делал только ленивый, а ленивых у нас в Кишкино отродясь не водилось, но так уж вышло, что в город эту пастилу только баба Настя и возила. Просто в Грудцинской заготконторе какой-то ее дальний родственник работал, и он ее в город на заготконторском грузовике отвозил с мешками этой пастилы. Еще такую же медаль получил и дед Митяй: он почти весь мед с пасеки тоже в госпитали отвозил, и тоже в качестве подарка раненым. Все же по собственному опыту (еще времен первой Мировой) знал, что раненым радость доставляет…

Вообще на деревню этим летом и в начале очень просто какой-то дождь наград пролился. А Маринка сказала, что пролился он вообще по всей области, но только по Горьковской. А вот в соседних областях крестьянам наград досталось куда как меньше — но оно и понятно, у нас-то и урожаи умудрились собрать гораздо более высокие, и яйца с курицами не только область насытили. То есть не насытили все же, но прибавку к рационам дали очень даже заметную.

А еще с фронта стало довольно много народу возвращаться, причем большей частью, к глубочайшему сожалению, «возвращались» не прежние мужики, чаще приезжали, выписавшись из госпиталей, те, чьи дома еще под немцами оставались. Я сильно подозреваю, что в область их направляли в основном потому, что у нас они все же подкормиться могли. Но все равно население в области заметно — по сравнению с довоенным временем — сократилось. Та же Маринка сказала, что на конец сентября народу в области стало почти на сотню тысяч человек меньше довоенного числа, а взрослых мужчин — уже почти на двести тысяч меньше…

Я уже сам подсчитал: из призванных из Грудцина мужиков пока еще в живых осталось около половины, а сколько еще после победы домой не вернется… Да и возвращались пока в основном люди изрядно покалеченные, но бабы и тому радовались: все же живые — но уже в полусотне домов радоваться поводов не оставалось. Это, похоже, только в Кишкино людям так повезло: все же деревня была именно «рабочей», и от нас в армию народ вообще не брали. Когда пришла похоронка на дядю Николая, дядя Алексей несколько раз пытался добровольцем записаться — так в последний раз (по непроверенным слухам) ему военком в Павлово просто рожу набил за настырность, сказал, что он просто пытается «дезертировать с трудового фронта». Насчет роди у меня уверенности не было, об этом только среди мальчишек слух распространялся — но о том, что весной вышел приказ ГКО рабочих вообще в армию не брать, все точно знали.

Знали — и потихоньку начали меня доставать. Ведь у очень многих кто-то из близких родственников на войне погиб, и многие хотели «лично фашисту отомстить», а если в военкомат идти бесполезно, то ведь можно товарища Сталина попросить «сделать исключение». Но напрямую к товарищу Сталину обратиться не очень-то просто, однако малыш, которого товарищ Сталин хорошо знает и лично уважает, может составить протекцию?

Честно говоря, очень трудно отказывать взрослым и очень серьезным дядям, да и молодым парням тоже отказывать непросто. Я уже начал потихоньку думать, что скоро вообще перейду на мат в общении с незнакомыми людьми — но не пришлось. Из-за Надюхи и Маринки не пришлось, точнее, Надюха просто с Маринкой согласилась. Согласилась с тем, что программу четвертого класса я и «потом наверстать успею» и как-то уговорила моих родителей меня на пару месяцев из дому отпустить. Отпустить для «проведения патриотической работы среди молодежи области», и начиная с октября я, переехав на время в Маринкину квартиру в Нижнем, каждый день мотался (с разными сопровождающими из числа школьных пионервожатых) по разным городским школам и личным примером этот самый патриотизм и поднимал. Лично я вообще не верил, что этот патриотизм еще сильнее поднимать нужно, но, скорее всего, взрослые знали больше меня. А постепенно и до меня дошло, что они действительно знали куда как больше.

А когда и я побольше узнал, то предложил Маринке меня не только по школам таскать. Потому что все, что я знал о нынешней жизни, я узнал в небольшой и не самой типичной деревне, ну и в крошечном рабочем городке. В местности, где все друг друга знали буквально с детства, где сформировался довольно специфический менталитет. Где люди друг друга оценивали исключительно по тому, что каждый может сделать (и делает) для окружающих. А вот в большом городе все оказалось не так. То есть не совсем так, а в чем-то даже совсем не так — и до меня дошло, что мне представилась редкая возможность очень многим людям помочь все делать «так». А уж как я с этим справлюсь — «практика покажет». Но для этого именно практика и требовалась, я с благословления Маринки (и обкома комсомола в ее лице) отправился «с гастролями» по горьковским заводам…