Шарлатан

Глава 23

В свое время меня очень заинтересовал феномен «зеленого движения», не вообще, а страшные сказки про «пукающих коров». Не сам факт того, что коровы пукают, а то, что очень много народа поверили в эту очевидную чушь. Начнем с того, что коровы метан выделяют, но не из задницы в основном, а отрыгивая газ — однако это лишь мелкая деталь, хотя и очень наглядно показывающая, что «зеленые» людям откровенно врут. Но в основном они врут в другом. Ведь те же «зеленые» буквально на дерьмо исходят, рассказывая всем, что от мифического «глобального потепления» растает вечная мерзлота и вся замерзшая в ней органика начнет что? Начнет выделять «парниковые газы». Но не «страшный» углекислый газ, и куда как более страшный метан!

Вообще-то в этом они не наврали, просто слегка так сместили акцента, ведь при перегнивании органика, благодаря микробам, именно метан и выделяет. А коровки, переваривая съеденную траву, этот процесс заметно ускоряют — вот только тонна съеденной коровками травы метана в их желудке выделит меньше, чем та же трава, медленно и печально гниющая в полях — просто потому, что заметная часть углеводов, а траве содержащаяся, переходит в коровье мясо и молоко. То есть коровки выделяют метан более концентрированно, но даже в меньших объемах, чем это происходило бы без их участия. Но самое главное — весь этот метан, попавший в воздух, за несколько месяцев все равно превращается в углекислый газ и воду, которые затем поглощаются растениями (в том числе и той же травой), замыкая описываемый еще детям в младших классах школы круговорот веществ в природе.

А чем больше будет в воздухе углекислого газа, там больше питательных веществ для травы и прочих растений, тем быстрее они растут, тем больше корма появляется для коровок — и вроде бы все счастливы — или нет? Ведь таким образом людям достается больше мяса и молока, да и прочего всего вкусного растительного и животного. Поэтому, кстати, в современных теплицах (то есть в теплицах из моего еще не наступившего будущего) часто отопление обеспечивается тем, что внутри теплиц тупо сжигают метан, повышая тем самым содержание углекислого газа в воздухе…

Но ведь этот метан можно сжигать и в отопительных котлах, и на электростанциях, ускоряя тем самым ранее отмеченный круговорот и увеличивая укосы и удои. Но для этого нужны еще более концентрированные, чем коровки, биопреобразователи всего гниющего в столь нужный всем газ. Конечно, на всех такого газа не хватит, его все равно придется откуда-то добавлять в топки, однако все же пренебрегать им, по моему твердому убеждению, не стоит. И вот дома я уже не пренебрег, а вот насколько быстро не пренебрегут остальные советские люди — это уже от меня не зависит. Хотя…

Замечательная отмазка: «это от меня не зависит, ну что я могу сделать-то?» Если ничего не делать, то безусловно ничего сделать и нельзя, а если все же что-то делать, причем упорно и постоянно, то оказывается, что любая мелочь может повлиять на происходящее довольно сильно. Вот, например, придумал я бумажный самолетик — и в начале ноября сорок третьего года советские войска вышли в паре мест на государственную границу СССР. «Придумал» я вермикультуру — и в области производство яиц выросло вчетверо, а насколько больше стало производиться куриного мяса и даже примерно себе представить не мог, а ведь из яиц-то вылупляется кур и петушков одинаковое количество, и почти всех петушком именно на мясо и отправляли…

Так что я решил и про метан вместе с круговоротом нарожу рассказать немного поподробнее. Но не как в школьном учебнике, а все же некоторые акценты слегка сместив. Потому что за месяц в Горьком я понял одно: Горький — это пока еще не город, а вот Кишкино, хотя и было деревней, в настоящему русскому городу было куда как ближе. Вот забавкно, в «прежней жизни» я в этой деревне побывать как-то не удосужился, а вот в Нижнем Новгороде бывал неоднократно — и уже тогда у меня складывалось похожее отношение к этому городу-миллионнику: ну не город он еще, не дорос. Я в очень многих гор… населенных пунктах нашей страны побывать успел, и «тогла еще» пришел к странному выводу: городов в полном понимании этого слова в России не особо и много. Кроме «бешеной» Москвы еще к «настоящим городам» отнес Калугу, Тулу и, пожалуй, Тверь. Сам не был, но по рассказам людей его посещавших к «настоящим городом» безусловно относился Томск и, с некоторой натяжкой, Иркутск. Ну а все прочие — они для меня оставались «большими деревнями», причем именно деревнями, даже не селами. Но «в прошлой жизни» я не понимал, откуда у меня возникало такое впечатление, а теперь я в этом, похоже, все же разобрался. А опыт жизни уже в Кишкино помог мне придумать, как такое положение дел все же поменять. То есть я вроде придумал, как его модно попытаться поменять, а вот что у меня получится, было непонятно, однако, раз мне внезапно изо всех сил бросилась помогать «партийная машина», глупо было бы возможностью не воспользоваться. А вот глупым я себя точно не считал!

Проблемой всех больших советских городов этого времени (и Москва, я думаю, тут исключением тоже не была) заключалась в том, что подавляющее количество населения там были крестьянами, причем выходцами из беднейших слоев. Они в города приехали со своим деревенским менталитетом (и у горьковчан, например, он был не особо и плох), в котором доминирующим признаком была уверенность в том, что «барин обо всем позаботится». Да, неграмотных мужиков советская власть обучила, как на станках работать, и они работали в целом довольно хорошо уже — но вот в быту они так «деревенской беднотой» и остались. Поэтому — и я даже на их детях отпечаток «родительского воспитания» не смог не заметить — подавляющее большинство тех же рабочих в городах были абсолютно безинициативными. Сказало начальство «нужно работать по двенадцать часов» — они и работали, причем усердно работали, однако после работы…

Для меня так и осталось загадкой, почему все эти люди (ну, почти все) для себя не желали буквально пальцем о палец ударить. В Ворсме руководство выделило для рабочих небольшие земельные участки «под картошку», причем на заброшенных еще с дореволюционных времен и поросших густым чернолесьем полях — и уже через месяц там все деревья были убраны, участки вскопаны и засажены. А здесь руководство двадцать первого завода точно так же выделило довольно неплохую землю своим рабочим возле заводского аэродрома — и за два года почти никто там ничего не посадил. При том, что и зарослей ольшаника там не было, и заводское руководство там не просто участки нарезало, а даже какие-то дороги расчистило — но вот так. И подобным образом все в городе происходило: есть на зиму дрова — хорошо, нет дров — значит будем зимой просто мерзнуть…

Зато спрос на водку в городе был явно повышенный — а с таким отношением даже думать о том, что народ захочет себе хотя бы газификацию в быту наладить, было бы очень наивно. Да, верно кто-то когда-то говорил: горожанином становится тот, у кого дед был горожанином. Конечно, советская власть через школы, через пионерию и комсомол молодежь старалась все же перевоспитать, и это им даже в некоторой степени удавалось — но ведь недостаточно этого было! И я считал, что главным упущением, что ли, городского руководства стало то, что они не «рекламировали» собственный пример. Сам-то впахивали — куда там пчелкам, но об этом почти никто из жителей города и не знал.

Ну да, тут еще и война со всей ее секретностью, однако раз уж руководству подвернулся весь из себя такой я, то себя-то мне никто отрекламировать не запретит. И даже помогут, ведь именно для этого меня в город и притащили. А рекламировать нужно не свою морду лица (хотя мама и говорила, что я довольно симпатичный получился), а собственные достижения. И, так сказать, достижение через эти достижения собственного благополучия. И рекламу я начал через городскую прессу, благо, Маринке примерно это и поручили. Сначала в «Горьковской правде» появилась небольшая заметка «про нашего мальчика», затем уже в «Горьковской коммуне» и в «Металлисте» были напечатаны заметки побольше и с фотографиями — а после этого уже и мои «гастроли» начались. Не сказать, что они пользовались огромным успехом, но народ все же в заводские клубы на встречи со мной приходил. Сначала народ приходил вроде как посмотреть на «неведому зверюшку», и основным контингентом были женщины среднего возраста, часто с детьми — и им я рассказывал, как я сделал жизнь именно детей куда как более сытной и счастливой. Не заостряя на червяках тех же или кабачках, а просто рассказывал, как пятилетний мальчишка обеспечил на двух квадратных метрах огорода дополнительный прокорм большой семьи, просто внимательно прочитав пару заметок в газетах и журналах. И упирал на то, что в прессе много чего интересного пишут, но далеко не все конкретному человеку пользу принести может — но никто, кроме самого этого конкретного человека, не разберется, что ему на пользу пойти может. Но ведь многое из такого полезного один человек просто сделать не в состоянии, а вот коллектив единомышленников — даже небольшой — может сделать уже очень много. Например, десяток школьников могут выстроить «настоящий металлургический завод», а если вместо десятка мальчишек этим делом займутся уже взрослые, то вон в Ворсме две небольших доменных печи выстроили женщины-домохозяйки, и теперь в района и гвозди уже в достатке, и топливо по рельсам в самую глухую деревушку возят.

А еще я свои слушателям рассказывал, что в горкоме комсомола таких «небольших проектов», рассчитанных на работу нескольких десятков человек, очень много — но у комсомола нет ни денег на зарплаты, ни фондов, так что за работу комсомол платить точно не сможет. Зато — после того, как очередной «проект» заработает — все участвующие в его реализации получат изрядные плюшки. Да, потом получат — но получат совершенно точно. Потому что польза от таких проектов будет всему городу — а уж город, сам пока средств на их реализацию не имеющий, сумеет вознаградить тех, кто ему помог. Например, всем участникам строительства «биореакторов», которые городу сэкономят очень много дефицитного топлива, сэкономленных дров отсыпят столько, что на пару лет комнаты свои топить с утра до вечера хватит…

Когда (в мое будущее время) говорили, что народ поголовно встал к станкам и работал нам буквально ночуя возле этих станков, это было правдой. Но правдой далеко не полной, иначе говоря, все равно враньем. Много, очень много народу ни к каким станкам не встали и не вкалывали на заводах по шестнадцать часов в сутки. Не потому что не хотели: они просто не умели работать. То есть умели, но не умели работать на станках и вообще на заводах, хотя все же могли (и часто даже хотели) другую работу выполнять. В том числе и потому, что за работу все же рабочие карточки давали, хотя бы по низшей категории — но те же дворники, допустим, в день работали часов по шесть максимум. Дворничихи в основном, но их было в Горьком все же немало. Однако дров было еще меньше — и мой призыв люди услышали. Особенно услышали люди из Автозаводского и Московского районов, причем не только дворничихи, но и начальство с некоторых заводов — и сразу после праздника на горьковском масложирокомбинате началась стройка? Там было решено выстроить сразу четырехкамерный «биореактор» (прижилось как-то быстро введенное мною название). Причем строить его стали «по науке»: тот давешний дядька, микробиолог из университета, все же с указанными мною заводами связался, они совместно все, что могли, обсудили и составили очень интересный проект установки как раз на четыре камеры, каждая по три тысячи кубов размером. А масложирокомбинат в качестве места для пилотной установки подходил лучше всего: этот дядька (которого звали Василий Смирнов) провел несколько экспериментов и выяснил, что жирные отходы комбината больше всего в качестве корма для микробов подходят и именно там они больше всего газа и произведут. А комбинат пока работал на генераторном газе (то есть не только на генераторном, он и просто угля и даже дров потреблял как не в себя), так что ему такой «бесплатный» газ был очень даже не лишним. Но средств (и сил) на строительство у комбината не было, а товарищ Киреев, когда Василий Смирнов к нему с готовым проектом пришел, ответил просто:

— Максимум, чем я вам помочь смогу, так это цемент на стройку выделить. Может еще с кирпичом немного помогу, с лесом — а вот ни людей, ни денег в городе просто нет. Найдете — приходите, а так я бы и рад, но родить-то я вам строителей не могу!

Однако рожать их и не пришлось. Да, ноябрь — не лучшее время для большой стройки, но до двадцатых чисел температура все еще держалась выше нуля, так что «процесс пошел». Причем не только силами дворничих: оказалось, что довольно немало женщин и кирпичи класть умели. Уметь-то они умели, просто раньше дома сидели с детьми малыми, а Маринка протолкнула через обком мысль о том, что «поддержать домовые детсады очень полезно для города» — и у этих женщин (да и не только у этих) время для работы появилось.

Честно говоря, я вообще не представляю, как Маринка со всем ворохом навалившихся на нее дел справлялась, знаю только, что в ее отделе в горкоме уже человек двадцать работало. В основном конечно девчонки молодые, но уже появилась и парочка парней-комсомольцев, с фронта вернувшихся — и вот они вообще в режиме электровеника крутились с рассвета и до заката (а потом с заката до рассвета тоже вертелись как ужи на сковородках). С теми же «домовыми детсадами» Маринка придумала (по примеру детсада в Кишкино): одну-две мамочки назначали «воспитательницами» и все остальные из ближайших домов туда своих детей на день и отводили. Самостоятельно о прокорме детей заботились, у государства ничего не требуя. Вот только без поддержки со стороны этого государства такая идея скорее всего не взлетела бы, а когда за дело оказания таким детсадам взялся комсомол — дело пошло.

Комсомол обеспечивал таким детсадам небольшую (но все же заметную) подкормку детям, следя за тем, чтобы малыши там не голодали даже если у родителей самих жрать дома нечего. Сначала — за деньги этих родителей (хотя деньги за продукты не по «коммерческим» ценам брали, так что семейные бюджеты это напрягало очень мало), а затем, после получения хоть и незначительной, но все же финансовой поддержки начинания со стороны областного руководства (и гораздо более крупной со стороны руководства нескольких заводов) вообще «бесплатно». Особенно деньгами помог автозавод: в них рабочих рук не хватало просто катастрофически, а только в Автозаводском районе, по самым скромным прикидкам, свыше пяти тысяч относительно умелых мамочек по домам сидели…

И в результате к началу декабря первые две камеры биореакторов были готовы к работе. Меня на запуск агрегатов отдельно пригласили: как же, лично сам «изобретатель» их пускать будет! Ну да, изобретатель, хотя из «моего» там был только отопительный котел. Очень «относительно»: с предложил вместо простого котла-водонагревателя поставить ворсменскую электростанцию на сто двадцать киловатт, которая заодно и все моторы установки электричеством снабжать будет, а «топить» камеры уже «выхлопом» станет. Это, конечно, уменьшало немного «полезный выхлоп» установки, но очень незначительно, так что мое предложение прошло — и теперь я в очень торжественной обстановке открыл (нажав нужную кнопку) загрузочный люк, в который посыпались заводские отходы. А затем ответил на вопрос главного инженера комбината, после которого у меня окрепла уверенность в том, что Горький еще не превратился из большой деревни в город:

— А когда оттуда газ-то пойдет? А то у нас с торфом для газогенератора уже совсем плохо…

— Дяденька, я точно не знаю, а в описании установки ведь вроде русскими буквами написано: на режим камера выходит через две недели после загрузки. По опыту того реактора, что я у себя в огороде поставил, первый газ, которого хотя бы для отопления самого реактора хватит, пойдет уже дня через четыре…

— Черт! А я уже объявление дал, что участникам строительства торфяные брикеты мы с понедельника выдавать будем…

— Ну так и выдавайте, раз объявили.

— Ага, а чем мы свой газогенератор топить будем?

— Дяденька, тех, кто бесплатно на стройке работал, обманывать никак нельзя. Так что раз сказали, то обещание выполнять нужно обязательно. А так как у вас с топливом, как я понял, полная задница, то договаривайтесь с дровяной биржей, они помогут.

— Вот все бросят и помогать станут!

— Насколько я знаю, Сергей Яковлевич поможет им вам помочь.

— Да он меня же и под суд отдаст!

— И вы сами уже поняли, что есть за что. Но он не отдаст, жиры ваши стране нужны очень сильно, и краска — если он вас в тюрьму посалит, то чем танки и автомобили красить будут? Поэтому он разве что морду вам набьет, а я отдельно попрошу, чтобы бил он вас не очень сильно, все же вы не со зла, а просто ошиблись — а не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Так что вы в ошибке покаетесь, наказание соразмерное по морде получите — и на этом все закончится. Зато и вы свои обещания перед людьми выполните, и комбинат скоро сможет от завода угля и брикетов совсем отказаться. А так как у вас тут вообще пилотную установку выстроили, то благодаря легкому мордобитию вы поможете в следующем году уже на многих заводах такие же запустить: люди поверят, что так помогать предприятиям выгодно, и лишний раз убедятся, что партия о народе заботится.

— Вова, а ты где таких слов-то нахватался? Слова, конечно, в целом верные, но… тебе же сколько, семь лет всего?

— Мне уже семь лет, и я заканчиваю четвертый класс в школе.

— До конца учебного года вроде еще далеко…

— Да, но в конце учебного года мне будет нужно пятый класс закончить, мы с нашей директриссой в школе уже об этом договорились.

— Что-то не уверен я…

— И я не уверен, но нужно стараться. Раз товарищ Сталин лично мною гордится, то не могу же я его ожидания не оправдать?

— А он точно тобой гордится?

— Точно-точно! А чтобы вы не сомневались… Я Маринку попрошу, чтобы в следующем номере «Юного шарлатана» она напечатала фотографию письма, которое мне товарищ Сталин написал, поздравляя с присуждением ордена.

— И она напечатает, думаешь?

— Да, неправильно сказал: я распоряжусь, чтобы она напечатала. Я же все еще главный редактор «Шарлатана»…

После «пуска» биореактора я сразу отправился домой, в родное Кишкино. Хотел сам домой ехать, но Маринка меня тоже одного не отпустила и отправила со мной «сопровождающей» какую-то девчонку из своего отдела. И получилось неудобно: назад-то девчонка эта в тот же день точно уехать не успевала, ч ее к себя ночевать оставил, а утром, когда она только собиралась в дорогу, ко не прибежал главный инженер с турбинного и обложил меня (при посторонних!) чуть ли не матом. То есть не матом, и обложил с весельем в голосе, но девчонка веселья не уловила и бросилась меня защищать. Ну да ничего, спустя несколько минут все прояснилось — но эти минуты я себя очень неудобно чувствовал. А ругань было, в общем-то, по делу. То есть не совсем «по делу», однако я просто кое-что забыл в свое время посчитать, и мне стало очень стыдно.

На турбинном сделали то, что я просил, и даже запрошенное присоединили к домне «деревенского металлургического гиганта». Присоединили кислородную установку, которую аккуратно пересчитали (взяв за образец изобретение товарища Капицы, в деталях описанное в профильном журнале) под эту самую домну. Я же честно сказал, что в воздух нужно добавлять сорок процентов кислорода по объему, и установка именно столько кислорода и давала. И предсказания мои оправдались почти полностью: домна теперь в сутки выдавала уже по семь почти тонн чугуна. И конвертеры с этим объемом прекрасно справлялись — однако я просто забыл сказать, что «ничто ниоткуда не берется». Да, потребление брикетов сократилось почти вдвое — это на тонну металла сократилось, но по факту в печь этих брикетов приходилось сыпать почти вдвое больше. И почти в четверо больше руды — а я об этом просто не подумал. Совсем не подумал — и теперь руда у нас почти что полностью закончилась.

Правда, из-за такого пустяка печку никто выключать не собирался, напротив, ее собирались вообще внепрерывную гонять минимум до конца мая, а руду для нее подвозить из других мест. Вот только чтобы перевезти от остановки «Кишкино» узкоколейки двенадцать тонн руды в стуки (а перед этим ее перегрузить с нормальных вагонов на узкоколейные) нужно было много народу грузчиками назначить и «транспортные средства» откуда-то выделить. То есть пока что обычные сани, ну и лошадей к этим саням спереди приделать. В условиях, когда ни саней, ни лошадей вообще, можно сказать, и нет!

Ну, допустим, с санями все же разобрались, как раз на турбинном их и сделали. Не традиционные деревенские розвальни, а металлические, под ящики, в которых руда возилась, приспособленные. А со скотной было хуже, так что вместо скотины пришлось пока баб использовать. Вообще-то под горку стая баб сани с тонной груза вполне дотянуть за километр способна, да и «власти обещали» в ближайшее (необозримое, к сожалению) время и лошадок подкинуть, откуда-то аж из Тувы, но теперь заводу поставили задачу таким же образом доработать и две печи в самой Ворсме — а на три домны баб уже просто не хватит.

Правда, «сопровождающая» девчонка сказала, что «комсомол попробует с тяглом срочную помощь оказать», но откуда комсомол возьмет в том же Горьком десяток лошадок, я себе представлял очень слабо. И уж совсем не представлял, чем мы будем этих скотин кормить. Впрочем, меня этот вопрос волновал уже почти никак: есть вполне взрослые самостоятельные люди, они как-то разберутся. Ведь раньше-то они как-то свои проблемы решали — а я не господь бог, чтобы за всех думать. Мне, вон, нужно экзамены за четвертый класс сдать, причем обязательно на «отлично».

В школе меня приняли как родного: оказывается, вся школа следила за газетами и очень мною гордилась. И не только школа, дома тоже, а особенно гордилась Маруся. Потому что другие гордящиеся за меня односельчане постоянно ей чего-то вкусненького приносили, и она для меня сделала немаленький такой запасец карамелек, который — гордясь уже собой — мне и преподнесла.

А в школе не только гордость за меня испытывали: Надюха выбила еще три ставки преподавателей и даже «заполнила вакансии», так что у нас с учителями совсем хорошо стало. Правда новенькие ко мне относились несколько настороженно, но экзамены я сдал прекрасно и «официально» перешел в пятый класс. А с тамошними ребятами я давно уже неплохо знаком был: половина класса (половина «мужской половины») со мной когда-то «металлургический комбинат» строили и «стеклозавод». Так что с этой стороны я ни малейших проблем не ожидал, а вот с «пропущенной» программой нужно было что-то делать. Во-первых, я давно и прочно забыл, чему меня в пятом классе учили, а во-вторых, пока еще программы довольно сильно отличались от того, чему в мое время школьников обучали. А я, конечно, могу выпендриваться и «лишними знаниями» блистать, но знания нелишние я просто обязан демонстрировать, иначе ко мне всерьез скоро относиться очень многие перестанут. Не в деревне, и даже не в Ворсме — но у меня уже сформировались новые планы «по завоеванию мирового господства». Которые простирались далеко и за пределы Грудцинского сельсовета, и Павловского района, и даже за пределы Горьковской области. А там, за этими пределами, для реализации моих планов было необходимо, чтобы ко мне всерьез относились даже очень серьезные дяди и тети. Так что учиться, учиться и еще раз учится!

Но оказалось, что я просто не догадывался, что нужное мне отношение со стороны «посторонних взрослых» я уже почти заработал. То есть вообще заработал, просто пока еще не у всех — но ведь, как оказалось, распространение такого отношения зависело уже не от меня…