Спартачок. Двадцать дней войны

Глава 16

День восемнадцатый

В углу подвала у тактического экрана тихо бормотал оператор. Майор прошелся вдоль топчанов, с удовольствием сделал несколько гимнастических упражнений и этим удовлетворился — хорошего помаленьку, особенно когда это хорошее дается тяжело.

— Поллитра, наводи марафет! — весело посоветовал он замполиту. — «Птичку» садят на профилактику, эвакуаторы на паузе. Значит, скоро к нам на обогрев заглянет медсестричка Тамара! И-эх! Мы с Тамарой ходим парой, санитары мы с Тамарой…

Замполит зыркнул угрюмо и промолчал. После того, как ему отказали в отпуске, он ушел в себя и практически ни с кем не разговаривал, попытки майора растормошить его пока что результата не давали, но майор смотрел в будущее с оптимизмом. Как говорится, жизнь лечит все душевные раны, а смерть еще лучше!

— А хороший подвал забацали бабаи! — сказал неугомонный майор. — Железобетонный! Только рыбой почему-то воняет! Должно вонять прелыми носками, а воняет рыбой! Коммуняка, как думаешь, почему?

— Рыбный холодильник был, — отозвался Грошев из дальнего угла.

— Рыбный? С карагача рухнул? Какая рыба в степи⁈

— Привозная, вот какая.

— Тоже верно! — легко согласился майор. — Каспий еще не пересох, ну и наши вкругаля приторговывают! Кому война, а кому… О, Тамарочка! Заходи, пожалуйста, оставайся, Тома, с нами оставайся, ай Тамара-джан!

Два бойца поставили сложенные носилки к стене, с них тут же закапало красное.

— Болтун! — устало буркнула женщина средних лет в камуфляже и тяжело присела на лавку.

— Зато обаятельный! — не смутился майор.

Молча пришел Грошев, аккуратно передал медсестре в руки горячую кружку с кофе, потом притащил по кружке носильщикам. Его даже не поблагодарили, настолько устали.

— Сестра, ты помнишь, как из боя меня ты вынесла в санбат? — неожиданно чистым баритоном вдруг пропел майор. — Остались живы мы с тобой в тот раз, товарищ мой и брат…

— Ты, оказывается, умеешь петь, — вдруг недовольно буркнул замполит. — А чего придуривался?

— Не придуривался, а стимула не было! — наставительно сказал майор. — А сейчас у меня вон какой стимул! Я ей спою, а она меня вынесет из боя… у-у, какая выгода!

— Такого жирдяя только мне и выносить, — вздохнула женщина. — Как попадется на эвакуацию вот такой, да еще с броником — хоть плачь…

— А как раньше, в нашу священную войну? — коварно поинтересовался майор. — Как-то же выносили? Я точно знаю, в детстве книгу читал! «Четвертая высота» называется! Там санинструктор — бывшая актриска, не колхозанка! — кучу народу на плечах вытащила! Через осеннюю реку! Героиней стала! Как-то же она могла? Как ее там…

— Гуля Королева, — внезапно сказал Грошев. — На самом деле — Мариэтта. Девочка-мажор, дочь очень обеспеченных родителей, киевлянка. Через семейные связи сыграла в паре фанерных фильмов с колхозами и вредителями, за что была обласкана партией и правительством. Училась в элитной школе, среди детей начальников, вместе с сыном Пятакова. Спортсменка-пловчиха, плюс отличное питание и комфортная столичная жизнь — в результате на полголовы выше большинства недокормленных мужчин того времени и вдвое их шире. После школы, естественно, институт, какая-то мутная история с отцом ребенка — то ли его не было, то ли было двое — но ребенка она в итоге бросила и ушла на фронт. Где стала санинструктором и, естественно, походной женой командира батальона. Вот она да, и вытаскивала раненых на себе, и через реку вплавь. Но там такая баба была — на общей фотографии выше мужиков, с мужицким телосложением, с цигаркой во рту… не Гуля вовсе, а Гулища. Героически погибла в атаке, повела солдат за собой. Они там все погибли — и ее подруга-санинструктор, и все командиры, которые до нее в атаку поднимали, и сожитель-комбат. Видите ли, высоту требовалось захватить, а это ж только в лоб, чтоб тысячу положить, не менее, а лучше, если больше. Мы ж не можем отсечь от снабжения, окружить, а потом перепахать артиллерией, мы ж только так… вон как сейчас многоэтажки за каналом берем, тоже в лоб. Их там посмертно всех наградили. Но наградили всех, а знатные писатели в родне были только у Королевой. Так что эти знатные писатели быстренько нашли способную писательницу, и она увековечила подвиг Гули в очень хорошей книге. И на обложку поместила фотографию пятнадцатилетней девочки — вроде как именно вот эта нежная и трепетная с детским именем Гуля раненых вытаскивала и в атаку поднимала. Очень романтично получилось, хороший маркетинговый ход. Изданный многотысячными тиражами. Благодаря этой книге ее родители до конца жизни кормились с квартиры-музея Гули Королевой. Ну а ее однополчане остались на той высоте безымянными — и герои, и трусы, и хрупкие девушки… все. На них именитой писательской родни не хватило. Вот это то, что касается «Четвертой высоты».

— Умеешь ты в душу плюнуть! — сказал майор в тишине. — Но согласись, что она была героиней!

— Очень здоровой, — поправил Грошев хмуро. — И не героиней, орден «Боевого Красного знамени» у нее, про героинь мы не знаем, если у них знаменитых писателей в родне не нашлось. Но да — девочка-мажор, однако воевала. Не отсиживалась в Ташкенте, как большинство.

— И еще раз в душу плюнул! — с удовольствием констатировал майор. — Замполлитра, возьми его на карандаш! Порочит наше священное прошлое!.. Кстати, именитая родня героини — это кто? Ну, чтоб знать, на кого ты лапку задираешь!

— У нас — Михалков, — равнодушно отозвался Грошев. — У вас вроде как Маршак.

— Это как это? — изумился майор. — Так кому она родня⁈

— Да все они там меж собой родня, если покопаться.

Грошев вдруг развернулся ко входу. Прислушался. Буркнул что-то вроде «некстати» и ушел в свой угол. А в подземный бункер шумно спустился командир бригады. Бойцы-носильщики подскочили, не зная, куда девать кружки с кофе.

— Попрятались? — с презрением сказал офицер. — Бегом на маршрут! Сволочи…

Потом он уставился на майора, отдельно на вскочившего с лежака замполита. Смерил взглядом, и расхристанно-мирный вид офицеров командиру бригады явно не понравился.

— На расслабоне? В штурма загоню!

— А мы и есть штурмовики, — хладнокровно сказал майор. — Всё, что осталось от отдельной штурмовой роты. На отдыхе и ждем пополнения.

— Считай, что отдохнули! Чтоб через час на точку!

— БЗ? — безмятежно поинтересовался майор. — Пополнение боекомплекта? Приданные огневые средства? Сопровождение «птички»? И, кстати, носильщики на эвакуации — мои бойцы. Кто заменит? Одна медсестра раненых на себе не вытащит.

Командир бригады сжал кулак, коротко шагнул вперед… и замер, словно на стенку наткнулся — потому что в тишине бункера звучно и решительно лязгнул затвор автомата.

— Будет тебе БЗ! — пообещал после молчания офицер. — Всем вам будет! Туда, откуда не возвращаются! Понял?

И стремительно ушел.

— Ф-фух… — выдохнул майор. — Ну ты, коммуняка, даешь, чуть командира бригады не пристрелил… Ничего, переживем, всех переживем… Томочка, ты уж не обижайся на ущербного! Всего лишь полковник, что с него взять? Зато я — ого-го! Он позорит морскую пехоту, я прославляю — в целом получается позитивный образ!

— Полковник не самый плохой командир, — вздохнула медсестра. — Он хотя бы по подразделениям ходит, смотрит, все ли в порядке. А что жестокий, так война, здесь по-другому нельзя… Ладно, нам на маршрут, пойдем без «птички». Спасибо за кофе.

Майор тут же потянулся поцеловать на прощание, получил несильно по шее и разулыбался.

— Некстати этот полковник приперся, — пробормотал Грошев. — Шкапыч, как бы с выходом потянуть? Мне эта ночь край как нужна.

— Зачем? — мгновенно рассердился майор. — Куда тебя опять черти тащат⁈ Куда ты каждую ночь пропадаешь — по бабам, да? И без меня⁈

— В частном секторе гражданские сидят по подвалам, — спокойно сказал Грошев. — Уже полгода. Половина — дети. Они уже умирать начали. Не выведу — им конец.

Майор крякнул. Прошелся по бункеру.

— Поправь, если ошибаюсь, — язвительно сказал в итоге он. — Значит, по подвалам сидят туранские семьи. Которые нас ненавидят, и за дело. Ты их нашел по слуху, да? И теперь хочешь их вывести. Надо полагать, не к нам в тыл, а к туранцам. Я правильно понял?

— С туранцами я договорился. Не с офицерами, с солдатами. Обещали пропустить.

Майор от души выматерился.

— Коммуняка! А ты понимаешь, что нас за это сразу в ноль⁈ Туранцы на подходе в ноль, и потом свалят гибель гражданских на зверства русских! А свои на возвращении в ноль — за контакты с противником!

— Там два десятка детей, — хмуро сказал Грошев. — Полгода в подвалах. Без еды, без лекарств, без чистой воды. И без света. Это, по-твоему, не зверство? Ты только выход на задание оттяни до завтра, я их сам выведу.

— Да⁈ — взъярился майор. — А как⁈ Полгода без движения — они ходить разучились! А там бежать надо, чтоб артой не накрыли! А через наши порядки — как? Толпа гражданских, да ночью — как дадут из пулеметов!

— Не дадут. Есть еще нормальные мужики на свете.

— Значит, и с нашими договорился… шустрый ты, как понос… Ну даже если чудом выведем — а дальше как? Добровольно под расстрел? Или с особым отделом тоже договорился?

— А дальше — никак, — спокойно сказал Грошев. — Я же говорил — коммунары в мире типа вашего долго не живут. Не выведу детей — не прощу себя. Так что у меня выбора нет, мне все предельно ясно. А вы… просто дайте мне время. И отвернитесь.

— Дебил! — с ненавистью прошипел майор. — Какой же ты дебил! И я вместе с тобой… Витя, топай в штаб, получай БЗ! И сиди там до утра, понял? Под любым предлогом! Боекомплект получай, «Горынычей» требуй! У тебя дети, тебе под расстрел подставляться не очень правильно…

— Я с вами, — еле слышно сказал замполит. — Мне… надо.

— И ты дебил! — зло заключил майор. — Эй, как тебя… Ланцет! Ты ничего не видел и не слышал, понял?

— Прекрасно я все слышал, — вежливо сказал боец у тактического экрана. — Согласуем частоты, я вас сверху «птичкой» провожу.

Майор только сплюнул обреченно.

Гулко бухали по замерзшей земле берцы, шаркали женские сапоги, унты и валенки. Длинная вереница темных фигур невыносимо медленно перемещалась в серой мгле. Майор злобно тащил носилки с детьми и обливался потом от страха и напряжения.

— Алга! — звучал впереди негромкий голос Грошева. — Йыгереп!

— Чего он там говорит? — пропыхтел сзади замполит.

— Да как обычно! — выдохнул майор. — Быстрее, бегом, тихо… А ты бы давно туранский выучил, есть же возможность!

— Тезирек! — тут же хлестнула команда.

— Да куда быстрее? — злобно огрызнулся майор. — Тетки и так падают!

Снизился и с легким гулом пролетел вдоль растянувшейся колонны дрон.

— Нижнее небо чистое, — сообщил в наушниках далекий оператор.

Майор представил, что за это чистое небо ожидает утром взвод БПЛА, и ему стало нехорошо. За каких-то чурок пострадают отличные ребята! И ведь эти тетки даже «рахмет» не скажут, будут ненавидеть до конца жизни, и детей в ненависти вырастят, и пойдут они потом резать головы русским! Чертов коммуняка!

Медленно надвинулось проклятое болото, где осталась навсегда большая часть роты. Майор невольно убыстрил шаг, но тут же чуть не споткнулся — под ноги упала маленькая фигура.

— На носилки! — прохрипел майор. — Ходу! Ходу, мать вашу! Тезирек!

— Алла… — донеслось жалобное в ответ.

— Бог не поможет! Только ногами!

Носилки резко потяжелели — положили кого-то из старших детей, потерявшего сознание. Майор засипел и засеменил дальше. Где-то в колонне еще три пары бойцов тоже сгибались под тяжестью. Четверо носилок на два десятка изможденных детей — мало! Чертовы чурки, расплодились!

— Вперед, йигитлэр! — упрямо просипел майор бегущим впереди мальчишкам. — Алга, узкоглазые!

Прогрохотал под многочисленными ногами разбитый понтон, майор с матами потянул тяжеленные носилки вверх по бетонному склону.

— Тыныш! — тут же прилетела неласковая команда.

— Сам «тихо»! — выплюнул майор непримиримо, но материться перестал.

Туранские женщины оказались на удивление упорными, терпеливыми и выносливыми, по-другому не объяснить то чудо, что они все же добрались сами и как-то дотащили детей. За спиной остались две линии многоэтажек с российскими бойцами, перед глазами — очередная черная линия изуродованных зданий. Третья, туранская.

Впереди тихо и быстро заговорили по-турански. Осторожно брякнули кирпичи. Женщины по одной стали забираться в разбитое здание, начали передавать по цепочке детей. Все это — в страшном, упорном молчании. Из темноты выбежали бойцы, перехватили носилки. Майор с наслаждением расслабил руки и только потом сообразил, что бойцы — туранские. Передвинул на всякий случай автомат под руку и бессильно осел на ледяную землю. А мимо все шли и шли безмолвные женские фигуры. Одна из них с двумя детьми вдруг остановилась, строго прошептала на чистом русском:

— Что надо сказать дяде⁈

— Рахмат… — тихо прозвучали детские голоса.

— Бакыт сизге, — машинально отозвался майор. И добавил по-русски:

— Не надейтесь на помощь своих, на войне не до вас. Уходите в тыл сами. Как можно дальше.

— Родня поможет, — прошептала женщина, подхватила детей и ушла.

— Активность в небе! — заговорил в наушниках оператор дрона. — Ожидаются сбросы! Переждите в укрытии!

Майор нервно дернулся и выругался. В каком укрытии⁈ К туранцам на огневую точку бежать, что ли⁈

Негромко щелкнули три выстрела. Потом из темноты вынырнул Грошев, коротко бросил:

— Уходим.

Майор пристроился рядом с ним, хрипло поинтересовался:

— А стрелял кто?

— Сам как думаешь? — буркнул Грошев. — Туранцы планировали нас на отходе положить, типа в благодарность за гражданских. А у меня же слух. Пришлось нейтрализовать.

Сверкнуло и грохнуло на болоте, затем намного ближе, дважды громко рвануло на этажах. Грошев на ходу выпустил пару коротких очередей в темноту, свернул к зданию.

— Пересидим! И «трехсотых» прихватим на эвакуацию!

Майор с ходу нырнул в подвал, стукнулся обо что-то в темноте.

— Влево и к стене! — недовольно сказал из темноты Грошев. — Чего вы все на завал лезете?

Майор чертыхнулся, коротко подсветил себе фонариком, добрался до стены и с наслаждением присел. Рядом с тяжелым дыханием устроились остальные бойцы.

— Такую дичь творим! — с удовольствием подвел итог майор. — А ощущение странное… как будто не зря жизнь прожили. Теперь — не зря! Коммуняка, это ты заразу к нам притащил?

— Нет, это вы сами.

Даже в темноте чувствовалось, что Грошев улыбается.

— Чего⁈

— Того. Называется — имперское сознание. Вы — имперцы. И сколько бы ни материли тупых чурок, все равно распространяете на них свои нормы. Потому что империя — это один закон для всех. И туранские дети для вас просто дети.

— Да ну? А чего я раньше таких позывов не ощущал? — не поверил майор.

— А это потому что военный. Военному надо пинка, чтоб шевелился.

По подвалу залетали легкие смешки.

— Ну вы даете, особая штурмовая! — раздался в темноте восхищенный голос.

Какой-то боец пробрался к стене, осторожно подсвечивая себе крохотным фонариком, присел на бетонный обломок.

— Лейтенант Козырь, — представился он и повторил с удовольствием:

— Ну вы даете! По минным полям — как у себя в огороде! Диверсов сопровождали, да? Всё, молчу-молчу, понимаю деликатность момента! Вас сколько прибыло на ротацию?

— Нисколько — неприязненно сказал майор. — Можем забрать твоих «трехсотых», не более четырех тел.

— Не, ребята, так не пойдет! Мои «трехсотые» еще днем убыли, наш командир бригады эвакуационную службу дрючит! А заполнить позиции некем! Некем, понимаете? В наступ пойдут — тупо проспим, потому что неделю на урывках!

— У тебя некем, а у нас БЗ, — буркнул майор. — Сам понимать должен.

— Серега, — негромко сказал замполит. — Мы же могли заблудиться. За ошибки бьют, но не убивают.

— Так-так-так… — пробормотал озадаченно майор. — Типа выдвинулись по приказу, но не туда? Ты считаешь, в штабе совсем дураки и у себя под носом колонну в три десятка тушек не заметили?

— Я считаю, на ЛБС бардак, — зло сказал замполит.

— Это точно! — вздохнул лейтенант. — Третью неделю сидим без ротации! Сухпай на части делим, вместо воды снег жрем.

— Это ты хорошо расписываешь тяготы и лишения службы, это ты молодец! — одобрил майор. — Продолжай в том же духе, сбежим впереди собственного визга… Ладно, показывай свое хозяйство. Чур, я у «Грома»! Третьим номером!

— Так у крупняка два номера, — не понял лейтенант.

— Вот именно! А третий спит!

Бойцы после короткого совещания ушли к бункеру за боекомплектом и сухпаем, а майор благоразумно решил, что в эту ночь набегался достаточно, и удобно устроился на позиции возле «Грома». Кто-то заботливый натаскал картона, выложил меж завалов лежку и даже драным ковром сверху прикрыл — рай, а не война!

— Вот так бы лежать и лежать! — мечтательно сказал майор и поправил под головой кирпич. — И не верится, что завтра нас расстреляют… Но пока что мы живы. И что-то я не пойму: коммуняка, а как вы без денег обходитесь? Я, конечно, дурак и все такое, но читать умею — и как-то вычитал, что без денег у человека нет стимула работать. Типа, это и есть главная проблема построения коммунизма: чтоб работать без денег, нужно вывести новую породу людей, а ее не выведешь, пока не наступит коммунизм, а он без новой породы никогда не наступит… ну и дальше по кругу. Вот как у вас с этим?

— Серега, ну что у тебя за шило в заднице? — неодобрительно сказал замполит от пулемета. — С тебя наверняка все учителя вешались!

— И топились! — хладнокровно согласился майор. — Особенно физрук. Так как вы без денег, коммуняка?

Грошев, который свою полную выкладку без проблем протащил всю ночь на спине, отстегнул спальник, достал из бокового кармашка рюкзака три энергетических батончика, один передал замполиту, другой майору, экономно отпил из фляги, устроился на наблюдательной точке и лишь после этого спокойно отозвался:

— Да так же, как и вы. Все это враки пособников олигархата. И без денег можно работать, и деньги в коммунизме есть.

— Чего? — с удовольствием прикинулся дурачком майор.

— Того, — с таким же удовольствием хмыкнул Грошев. — Шкапыч, ты же военный. Ну какие у тебя деньги? Зато бесплатное питание, форма, проживание — вон, целую лежку в пользование выделили — и бесплатный проезд в любую точку страны на войну. И ничего, работаешь, честно работаешь.

— Ну, допустим, зарплата у меня тоже есть…

— Смех на палочке у вас, а не зарплаты. В мирное время контрактники за сколько пашут? За тридцатку в месяц? Два раза компанией сходить в ресторан. И таких примеров я тебе накидаю полный рюкзак.

— Сам накидаю, не дурак, — проворчал майор. — Но все равно без денег как-то не то! А с деньгами уже то! Не переубедил!

— Да есть у нас деньги, — усмехнулся Грошев. — Самых разных форм.

— О, вот с этого места подробно и по порядку! — оживился майор. — Про денежки я люблю! Вдруг доживу до коммунизма? Все дураки дураками, а я там уже все буду знать!

— Если по порядку… ну, первые деньги у меня появились в детстве, — задумчиво сказал Грошев. — В виде вступления в отряд юных коммунаров. У нас вообще-то далеко не каждый из детей — юный коммунар.

— Ага, и у вас расслоение!

— Да нет же! — с досадой сказал Грошев. — Юные коммунары чисто военная организация, в этом дело. Она же далеко не всякому подходит. Кто-то по складу характера предпочитает покой и размеренность, у кого-то просто времени нет на походы, тренировки и стрельбы… Понимаете? Но зато те, кто в отряде, приобретают прилично виртуальных денег. На которые можно получить оружие, походное снаряжение, гражданские экзоскелеты, доступ к личному транспорту и много чего еще. Чем не деньги?

— Не, все равно не то! — решительно отмел майор. — Вступил, получил — и все на этом, стимулы кончились! А вот зарплата, особенно большая — она каждый месяц заставляет рвать жилы! Скажешь нет?

— Враки пособников олигархата. Даже у вас метеорологи на полярных станциях живых денег не видят годами, и вполне добросовестно работают. И много где еще. И…

Грошев замолчал и потянулся к наблюдательной трубе.

— И… что-то туранцы зашевелились. И у нас, коли уж все равно завтра расстреляют, есть неплохой вариант устроить напоследок большой переполох. Вы как, в деле?

— Чего? — тупо спросил майор.

— Если прямо сейчас выдвинуться в серую зону, — улыбнулся Грошев, — а потом откатиться вместе с туранцами на их позиции… получится быстрый и красивый плацдарм на третьей линии. Или нас грохнут. Что тоже неплохо, умрем героями.

— В серую зону? — мрачно уточнил майор. — И во время наката по нам будут лупить свои? Из всех стволов и видов оружия, да?

— Ага! Зато не расстреляют, как собак, погибнем героями.

Майор тяжело и грязно выругался.