Тренировочный День 5

Глава 11

Яна сидела за столом в своей комнате, склоняясь над книгой и пытаясь сосредоточиться на ее содержании. Приключения Дон Кихота и его верного оруженосца казались ей чем-то очень далеким и не имеющим никакого отношения к реальности. Неинтересным. Вздохнув, она отодвинула от себя книжку и открыла журнал, который ей дала почитать Лиза Нарышкина. Журнал был тяжелым, на глянцевой обложке было написано «Burda moden fashion magazine», под названием — фотография улыбающейся женщины в ярком, сиреневом платье с белыми и оранжевыми линиями, как на картинах абстракционистов. Через плечо женщина в сиреневом платье перекинула ветку пальмы, на конце которой были широкие и зеленые листья, на голове у нее была соломенная шляпа с такими широкими полями, что под ними могли укрыться от солнца сразу несколько человек.

— Romantic whites… — читает Яна обложку: — романтический белый — номер один in summer. То есть романтический белый цвет номер один для лета? А почему на обложке девушка в сиреневом? Так нелогично. Ре… рефрешенли брайт, каррибеан принтс… а это я вообще не понимаю. Ну, брайт — значит яркий, а все остальное… ага, вот! Ваканшэн, или вакейшн вардроб. Ну это ясно, гардероб для каникул… или в отпуск. Мне бы…

В этот момент она слышит, как проворачивается ключ в замке входной двери. Вскакивает с места и спешит в прихожую, успевает включить свет до того, как дверь откроется.

— Мама! — говорит она, подхватывая тяжелую сумку у самого пола: — а я ужин приготовила! Пюре с котлетой!

— Какая ты у меня умница, Яся. — выдыхает мама и улыбается, привалившись к дверному косяку: — молодец. Дай-ка я обувь скину и сразу же тебя обниму!

— Мама! Ну я уже не маленькая! — протестует Яна, но дает маме обнять ее поцеловать в лоб: — мама, сумка тяжелая. Давай я ее на кухню унесу…

— Погоди-ка. — мама останавливает ее и достает из сумки какой-то сверток коричневой бумаги, перетянутый бечевкой: — вот, это я тебе по распределению достала, кофточка симпатичная. Правда я не знаю, не будет ли она слишком мала для твоей грудки…

— Померю сейчас! — кивает Яна: — только вот сумку на кухню у несу. А ты руки мой пока и кушать садись.

— Как быстро время бежит, — качает головой мама и улыбается: — вот уже ты мне говоришь «мой руки и садись кушать», а ведь когда-то была воот такой! Помнишь ты говорила «кухать» вместо кушать? Воот такая малюсенькая была.

— Не помню я такого. Не помню — значит не было. — Яна утаскивает сумку на кухню. Ставит тяжелые стеклянные бутылки с молоком в холодильник, прячет пакеты с рисом и гречкой в шкаф. Разматывает полотенце, которым накрыла кастрюлю чтобы та не сильно остыла и накладывает в белую фарфоровую тарелку картофельное пюре. Сверху кладет две котлеты. Про себя сокрушается что так и не научилась делать хороший подлив, все таки суховато получается…

— Выглядит вкусно. И пахнет тоже вкусно. Божественный аромат еды приготовленной собственной дочерью. — говорит мама, появляясь в дверях кухни: — вот зачем я тебя рожала и воспитывала, чтобы ты мне ужин готовила. Вот буду старой — перееду к тебе с твоим мужем, будешь мне готовить. А я буду за внуками присматривать.

— Ну мама! Какие еще внуки! — возмущается Яна, подняв крышку чайника и убедившись, что в нем есть вода: — не будет никаких внуков. Я сперва карьеру сделаю. Вон Лиза хочет дипломатом стать, а Инна — в космос полететь. Ксюша хочет на медика отучиться. — она включает чайник в розетку и открывает хлебницу, достает оттуда буханку белого хлеба и кладет его на деревянную доску. Нарезает его тонкими ломтями.

— После того, как все вы станете врачами, космонавтами и дипломатами — все равно я буду ждать внуков. — твердо говорит мама и садится за стол: — никуда от этого не деться. Я вот тоже технологом по обработке стали хотела стать, а стала твоей мамой. Ну и технологом тоже, разумеется. Неужели тебе в школе никто из мальчиков не нравится?

— Мама! — вспыхивает Яна, прекращая нарезать хлеб.

— Я уже тридцать пять лет как мама. Масло из холодильника достань.

— Неправда! Мне только четырнадцать, так что ты мама четырнадцать лет! — находится Яна: — это если бы я сказала что ты Светлана Николаевна, тогда да, тридцать пять. А вот мама ты только четырнадцать лет, вот. И вообще, мне все это неинтересно. Мальчишки в школе такие дураки все. Лермонтович постоянно с Борисенко дерутся, а еще Лермонтович ту гранату в лагерь притащил, идиота кусок.

— Ну не знаю… в твоем возрасте нормально уже интересоваться парнями, вот твои подруги уже интересуются же…

— Мама! Да не интересуются они. Просто Инна… она вроде как на Артура Борисенко немного запала, но ничего серьезного.

— А Лиза? Которая отличница и всегда такая из себя модница? Она то уж точно с кем-то крутит, а? — прищуривается мама, пододвигая к себе тарелку с пюре и котлетками. Она наклоняется и втягивает воздух полной грудью: — ах, какой запах. Отдам я тебя на кулинарные курсы, будешь поваром. У тебя талант!

— Тоже мне талант, котлеты из холодильника разогреть. — ворчит Яна: — это же ты котлеты делала, я только картофельное пюре сообразила.

— И пюре тоже замечательное. Что наверняка тебе поможет в деле заведения моих внуков, ведь путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

— Неправда. Ксюша говорит, что кратчайший путь к сердцу мужчины — через грудную клетку. Через ребра и кости грудины, вот. — Яна выключает засвистевший чайник и наливает в чашку заварку, добавляет кипятка, кладет дольку лимона и две чайные ложки сероватого сахара. Перемешивает все, стараясь прижимать лимонную дольку ложечкой, чтобы выдавить сок. Ставит чашку на стол перед мамой.

— Какая ты умная. — качает головой мама: — все-то ты знаешь. Мне уже нечему тебя учить. Скоро больше меня станешь.

— Неправда. — бурчит Яна: — тебе всегда будет чему меня научить, ты же старше. И всегда будешь старше.

— Как это нехорошо с твоей стороны, Яся, напоминать своей маме о возрасте. Между прочим в прошлый раз на пляже нас приняли за двух сестер. Помнишь? — мама дует на чашку с горячим чаем.

— Просто ты очень молодо выглядишь. — говорит Яна, наливая чаю себе и присаживаясь напротив: — конечно кто же поверит, что ты моя мама. Еще немного и тебя уже за младшую сестру принимать будут.

— Ой лиса… — качает головой мама: — знаешь как меня умаслить, хитрюга. Вот поужинаем сейчас и пойдем кофточку мерить. Должна быть как раз… правда на тебя трудно найти по фигуре… и в кого ты такая удалась, уже больше чем у меня…

— Мама!

— Это же хорошо, доча. Мальчики такое любят. Сможешь выбрать кого захочешь. Только сперва маме покажи кого выбрала, мама тебе все расскажет.

— Не собираюсь я никого показывать. И вообще, мои подруги все тоже больше о карьере думают.

— Даже Лизочка? — мама поворачивает вилку ребром и разламывает котлету на две части, поддевает одну и отправляет в рот. Жует, подняв глаза к потолку и кивает сама себе.

— В следующий раз в фарш побольше хлеба нужно положить. — говорит она: — будет воздушнее… так о чем это я? Ах, да, Лизочка же по вашему Поповичу сохнет, разве нет?

— Это не считается. Это у нее иллюзии и заблуждения. Если вон Ксюше Гойко Митич нравится и Ирия Гай это же ни о чем не говорит? Это… ну воспаленное сознание у Лизки, вот и все.

— А я когда в школе училась у нас тоже была одна девочка, которая по физруку сохла. Да честно говоря, все по нему сохли, ну девочки. Он высокий был и статный, правда без левой руки, с протезом, но зато с орденом после войны. Седой такой и мужественный… и без жены. И я тоже немного на него заглядывалась. Девочки обычно не на сверстников обращают внимание а на тех, кто постарше.

— То есть у Лизки все нормально? Между ней и Поповичем разница в возрасте почт десять лет, а она говорит что у Гёте любовница шестнадцатилетняя была, а ему тогда уже девяносто стукнуло! А я ей говорю что это все равно ненормально и встречаться нужно с ровесниками! А она мне Пушкина цитирует, представляешь? Любви, говорит, все возрасты покорны и все тут.

— … но юным, девственным сердцам ее порывы благотворны, как бури вешние полям. — декламирует мама: — твоя подруга права, нет в мире такого закона чтобы вот прям год к году встречались. Просто вы еще дети и…

— Мы не дети! Я уже взрослая! Я уже знаю все! Мне все уже рассказали! — протестует Яна: — и вообще, Джульетте тринадцать лет было! Меньше чем мне!

— И ничем хорошим это все не закончилось! — парирует мама: — всему свое время. Дружить с мальчиками это одно, а все остальное — когда вырастешь.

— Ты мама, сама себе противоречишь. То тебе внуков подавай, то ничего нельзя. — ворчит Яна: — как я тебе внуков сделаю, если ничего нельзя?

— Охо-хо-хо… — вздыхает мама: — ладно насчет внуков я пошутила. Не надо торопиться, Яся. Дети — это серьезно. Вот будет у тебя семеро по лавкам, ты и работать толком не сможешь и учиться. И вообще, замуж выходи только когда на ноги твердо встанешь, знаешь как я с тобой намучалась? Первые три года мы с тобой из больниц вовсе не вылезали, только выпишут, как ты снова заболеешь. Думала с ума сойду. Но ничего, ты вон какая выросла… умница и красавица. И подружки у тебя хорошие все, и Лиза и Инна с Ксюшей. Я рада что ты так быстро себе друзей в новой школе нашла. Скучаешь по старой?

— Да не очень. Тут лучше. — отвечает Яна, чувствуя себя немного неловко. Каждый раз когда мама так ее хвалила она чувствовала себя неловко, как будто не была достойна такой похвалы. Так что она поспешила перевести тему разговора.

— Мам, так значит все нормально, — спрашивает она: — ну с Лизой и Поповичем? Десять лет разницы…

— Ну если они подождут лет пять, то да. Все нормально. Чем старше становишься, тем меньше внимания разнице в возрасте придаешь. — говорит мама, продолжая терзать несчастную котлету: — но обычно школьная любовь остается в школе. Хотя физрук у вас молодец конечно. Я его видела в тот раз, молодой и симпатичный… хм. Может мне самой к нему подкатить? Хотела бы называть его папой?

— Мама! Фу! Как ты можешь вообще⁈

— Да пошутила я. — отмахивается мама.

— Не шути так! Кроме того у него уже есть девушка. Волейболистка какая-то, Ксюша говорит, что очень хорошая спортсменка, она к нам на второй этаж через окно залезла, представляешь⁈ Так что теперь у нее подпольная кличка Ирия Гай, суперженщина. Она клевая и красивая, а еще двигается так, как будто пантера, мягко но быстро. И… все мальчишки в классе на нее тут же запали, а она в лагере в таком купальнике ходила, что все видно! Вот прямо ничего не скрывает! Ууу… — Яна грозится кулаком: — бедная Лизка аж с лица спала, ходила вся бледная и в красных пятнах. Такой стресс для нее был. Вот как с такой конкурировать? Я бы не смогла, эта Бергштейн лучше меня или Лизки раз в десять наверное…

— Не стоит себя недооценивать. — замечает мама, поднимая вилку вверх, словно учитель — указку: — и ты и Лизочка очень привлекательные девушки, а любовь это вообще не про красоту.

— Да я знаю что про секс все!

— И кто тебя такому учит, а?

— Все я знаю! Мне Инна рассказала. Она уже занималась этим… в летнем лагере.

— И как тебя после такого в летний лагерь отпускать?

— Да я не сильно-то и хотела… в городе останусь. Тут тоже речка есть, мы с Лизой договорились на велосипедах до нее кататься. — складывает руки на груди Яна: — чего я в летнем лагере не видела…

— С учетом того, что я отпустила тебя всего на два дня, а ты приехала уже с перегаром изо рта…

— Мама! Ну я же сказала что больше не буду! И мне не понравилось вовсе! И на вкус противно и голова потом кружиться. И тошнит.

— Вот. Именно поэтому я и не хочу чтобы ты с отношениями торопилась. — говорит мама, опуская вилку и строго глядя на нее: — не потому что мне жалко. А потому что если слишком рано это все попробовать, то потом послевкусие может остаться… мерзкое. На всю жизнь.

— Хотя в тот момент было очень весело… — задумчиво говорит Яна, вспоминая лагерь и то, как они давясь смехом — отбирали друг у друга термос с выпивкой, а потом — крались вдоль забора к корпусу где проживал Виктор Борисович…

— Ты испортила мне весь педагогический момент. — вздыхает мама: — вот что ты за ребенок.

— И я, наверное, никогда сексом заниматься не буду. — говорит она твердо: — на вид это очень больно… кроме того у меня тело так изгибаться не может… у Ирии Гай может, а у меня точно что-нибудь сломается. И она так стонала, как будто ее режут, ну конечно если такой здоровяк как Попович сверху навалится и…

— Что? — мама начинает часто-часто моргать, а из ее ослабевших пальцев вниз падает вилка: — ты… что⁈

— … да в лагере мы подкрались и подсмотрели. — признается Яна: — за Поповичем и Ирией Гай, а они как раз этим самым занимались.

— Яна!

— Прости-прости! — Яна сжимается и зажмуривается: — было очень любопытно!

— ….

— И почти ничего не видно было! Только луна из окна светила и ночник! Да я и не видела ничего такого!

— Яна… — вздыхает мама и качает головой: — ну ты даешь. И почему тебя Лиза не остановила? Она же у вас председатель пионерской ячейки, отличница, активистка и староста класса.

— Лизка? Да она самая первая и предложила! — Яна сдает подругу с потрохами. Она знает что мама на самом деле не сердится и на самом деле у нее — мировая мама. Вон девчонки со своими родителями даже поговорить откровенно не могут, а она от своей мамы ничего не скрывает. Потому что мама все понимает… может и наругать, но легче уж от нее нагоняй получить чем что-то от нее скрывать. В прошлой школе у Яны вовсе не было друзей и только разговоры с мамой помогали ей чувствовать себя немного легче, так что она привыкла делиться всеми своими секретами именно с мамой. Мировая у нее все же мама.

— Лизочка? Поверить не могу. В тихом омуте черти водятся… — качает головой мама: — кто бы мог подумать.

— И самая первая в окно полезла. И дырку в стене расковыряла тоже она. — Яна продолжает топить Нарышкину: — хотя второй была Ксюша. Она от Ирии Гай тащится как удав по стекловате, вот и любопытно было посмотреть.

— Нельзя за чужими людьми в такие моменты подглядывать. — строго говорит мама: — неужели непонятно?

— Виктор Борисович наш учитель! Никакой он нам не чужой. А для Лизки так и вовсе ее несчастная любовь. Она вообще предлагала ему «подарок» сделать и…

— Даже слушать дальше не буду, а то у меня сердце остановится… какой «подарок» еще?

— Как Доброму Вожатому сделали! Но я сразу сказала, что не буду участвовать, и Инна тоже сказала что не будет, но посмотрит, а Ксюша сказала — «а давайте подсмотрим», и тут мы…

— Точно Ксюша сказала? — прищуривается мама, глядя на Яну.

— Эээ… точно-точно. Вот прямо преточно. Мам, ты что, думаешь я такую инициативу могла высказать? Чтобы за собственным учителем подглядывать в такие интимные моменты? У меня есть воспитание, и я знаю где границы проходят и…

— Значит ты это предложила, да?

— Ээээ… почти. Вырвалось у меня! Я же не думала что они вот прямо послушаются! На все Лизкины предложения они такие «нет, не пойдет», а тут «Яна, ты гений!». Я не виновата, что родилась с таким даром убеждения!

— Оратор. — кивает мама: — у меня дочь — Цицерон и Аристотель. Правда ни тот ни другой за своими учителями не подглядывали. Яся, нельзя за людьми подглядывать и подслушивать. Это еще хорошо что ваш учитель вас не поймал…

— О, он был очень занят. Очень-очень занят. Делал больно бедной Лиле. Она так плакала…

— Думаю все же что он не делал ей больно. Даже совсем наоборот… — осторожно говорит мама: — и… как долго он делал все это?

— Да часа два подряд точно! Я думала с ума сойду!

— Хм… вот как. Надо будет поговорить с вашим учителем…

— Мама! Не надо! Не говори что мы подглядывали!

— Конечно. Не беспокойся, доча, я тебя не выдам.

— А… о чем ты тогда хочешь с ним поговорить?

— … вырастешь — поймешь.

— Ну мама!