Глава 5

Назад ехали уже после обеда, ближе к вечеру, когда все накупались и наигрались вдоволь, вернее — почти все. Страдающий Лермонтович вместе со своим приятелем Тепляковым был подвергнут санкциям, для начала вещи «залетчиков» обыскали, найдя там еще два УСМ и десяток учебных запалов, три самодельных дымовых шашки, одну сигнальную ракету и россыпь патронов для мелкашки, целых три (!) рогатки, а еще целую россыпь круглых девятимиллиметровых пуль, стреляных из пистолета Макарова и подобранных школьниками на стрельбище с тем, чтобы из этих самых рогаток стрелять. Все это вместе дало возможность Маргарите Артуровне прочитать новую лекцию на тему «сегодня носит Адидас, а завтра родину продаст», то бишь «а потом вы танк угоните и лишите Красную Армию боевого потенциала» и вообще «однажды унесете снаряд, а он у вас дома взорвется и всю вашу семью убьет». В качестве непосредственно санкций Володю и Никиту заставили сидеть в библиотеке летнего оздоровительного лагеря «Орленок» и читать Достоевского как рекомендованную литературу. Маргарита Артуровна грозилась что потом все проверит.

В свою очередь Виктор конфисковал все оружие и «предметы, конструктивно похожие на оружие», включая два перочинных ножика, один с несколькими лезвиями, отвёрткой и штопором, а второй с черной рукояткой в виде белки, ворча себе под нос, что это похоже на разоружение Германии после Первой Мировой и запрет иметь армию больше, чем предусмотрено Версальским договором. Про себя решил, что уж ножики он парням вернет в городе, как-никак важная вещь для каждого пацана в их возрасте — перочинный ножик, да и денег стоит немалых. Если родители тебе такое не купили (а обычно не покупали), то приобретать такой вот ножичек приходилось самостоятельно, а это либо на завтраках экономить и карманные откладывать — порой по нескольку месяцев! Либо бутылки собирать — есть такой заработок, сходить в парк и бутылки пособирать… но тут мальчишки неизменно сталкивались с конкуренцией в виде городских деклассированных элементов, которых в этом времени было на удивление мало. Никто не сидел и не просил милостыню возле магазинов или на рынке, никто не выставлял напоказ свои беды и проблемы, написанные на картонке, прислоненной рядом, ведь советская милиция боролась с такими проявлениями попрошайничества и тунеядства.

Так что, сидя на комфортабельном сиденье заводского «Икаруса» Виктор разглядывал арсенал школьных хулиганов и террористов, качая головой и поражаясь гибкости и изобретательности детского ума. Чего стоит только «говнограната», которая в теории должна была состоять из целлофанового пакета, достаточного количества… субстанции, в которую и вставляется УСМ с учебным запалом. Слава всем святым, что вместо собственно отходов человеческой жизнедеятельности эти двое использовали клубничный джем, да и растяжку на шкафчик со своими вещами поставили неправильно, так что он без труда обезвредил устройство, но все же! По факту установки растяжки-ловушки на свой шкафчик вынес Лермонтовичу и Теплякову устное замечание — кто же так растяжки ставит? Это же шкафчик, тут достаточно чеку дверцей прижать… зачем нужно леску тянуть? Излишние сложности приводят к тому, что устройство потом не сработает, чем сложнее механизм, тем больше вероятности что обязательно какая-то часть сломается или поведет себя не так как запланировано… что же до малинового джема…

Виктор осмотрел учебный запал, измазанный красной субстанцией, растер ее между пальцев и не удержался — попробовал на вкус. Сладкий. Вкусный джем, тут обычно варенье готовят, а не джем, а вот бабушка у Лермотовича сподобилась и джем сделала, а не варенье.

Оглянувшись назад, он посмотрел в проход между креслами. Когда они ехали сюда, в автобусе царила веселая сумятица, пели песни хором, разговаривали, выглядывали в окна чтобы помахать руками встречным машинам. А вот обратно едут почти в полной тишине, только мотор урчит. Утомившиеся и переполненные впечатлениями школьники спали в сиденьях повышенной комфортабельности, спала Маргарита Артуровна, к вечеру воскресенья заряд социальной батарейки у которой наконец-таки сел и она вырубилась на плече у Альбины Николаевны, которая в свою очередь даже дремала с холодным и строгим выражением лица. На задних сиденьях дружно дрыхла сборная команда за исключением Синицыной, Бергштейн и Волокитиной, которые уехали на Юлиной «шестерке», чтобы в городе пораньше быть. Сразу четыре задних сиденья занимала растянувшаяся Валя Федосеева, она положила голову на колени Алене Масловой, которая спала, прижавшись к стеклу головой, периодически стукаясь об него лбом и просыпаясь. Чуть ближе спали две «Казашки», Салчакова и Чамдар, как их звали «Казашка Большая и Казашка Маленькая». На самом деле обе девушки были из Узбекистана, но это видимо никого не волновало. Да и не так уж сильно они отличались, чтобы одна была Большой, а другая Маленькой, просто Чамдар была чуть ниже Салчаковой. В быту все называли ее Аня, потому что ее имя по паспорту — Ай Кыс — было слишком смущающим, как будто кошку зовут. Кыс-кыс. Так что — Маленькая Аня.

Изьюрева Саша, или «Папенькина Дочка», тоже спала, положив голову на плечо соседки, Наташи Марковой, которая пусть и не была включена в основной состав на площадке и большую часть времени проводила на скамейке запасных, все же играла важную роль в социальной жизни команды, будучи девушкой чрезвычайно активной. Про таких обычно говорят «во всех бочках затычка». Нет таких дел, куда бы она свой нос не сунула и всем потом не рассказала бы.

Виктор поворачивается назад, пересаживается ближе к окну и смотрит на бегущий навстречу пейзаж с зелеными, заливными лугами, покрытыми белыми ромашками, на которых задумчиво паслись коровы, на колхозные поля с золотистой пшеницей, на стальные фермы высоковольтных линий, на мелькающие дорожные знаки. Автобус начинает снижать ход, а мимо окна проплывает знак «Железнодорожный переезд». Скрипнув тормозами автобус останавливается. Из окна виден красно-белый, полосатый шлагбаум и железнодорожный путь, паутина проводов над ним.

Виктор думает о том, что он все сделал правильно и вместо того, чтобы провести выходные в городе, загоняясь на тему предстоящего товарищеского матча с «Крыльями Советов» девчонки переключились и отдохнули, в то же время и тренировки провели, но в игровой форме, никто и не думал, что они — тренируются. Они — играли. Он и сам был изрядно удивлен когда наконец смог отодрать себя от койки и пришел на пляж, то увидел как «Дворянское Гнездо» Нарышкиной вместе с Зиной Ростовцевой — противостоит паре Волокитина-Бергштейн, правда Лиля прыгала на одной ноге, а у Маши были завязаны глаза. Он сразу же оценил потенциал этой игры и тут же предложил ставки повысить и сыграть в такую, волейбольную рулетку по правилам пляжного волейбола. В предоставленную Юлей Синицыной соломенную шляпу с широкими полями были положены клочки бумаги с отрицательными бонусами и перемешаны. Каждая команда случайным образом выбирала себе такой бонус — для каждого человека отдельно, но можно было поменяться. Играть с привязанной правой рукой или на одной ноге, или с завязаным одним глазом, со связанными вместе ногами и так далее. Участие команды Нарышкиной Виктор одобрил, предварительно объяснив девочкам, что если они проиграют — расстраиваться не стоит, в конце концов против них профессиональные атлеты. Ну и Лизе с девочками можно было играть без отрицательных бонусов и впятером против двух. Помимо купона «Загадай Желание» призом в открытом турнире стала бутылка коллекционного коньяка и коробка шоколадных конфет, любезно предоставленные заведующим лагерем, Анатолием Сергеевичем, который тоже выбрался посмотреть. Лиля там тоже какие-то свои купоны разыгрывала, перешептываясь с девчонками из команды и бросая на него многозначительные взгляды, которые он предпочитал игнорировать. И так после вчерашнего ему сперва пришлось в медпункт зайти и выслушать от краснеющей и хихикающей медсестры диагноз «разрыв уздечки», получить тюбик с обезболивающей мазью и совет приложить ледяной компресс и «три дня покоя». Так что лишний раз обращать внимание, о чем там Лиля с девчатами шепчется — он не стал. От греха подальше. В его положении лучше на дно залечь и не отсвечивать. Слишком много счастья — тоже вредно, все хорошо в меру, а именно этого слова Лиля Бергштейн не знала, все у нее было за край, всегда она педаль газа в пол вдавливала… был и у нее предел, конечно, но лично ему этот предел был неизвестен. Этой Бергштейн взвод солдат нужен для удовлетворения в личной жизни, а он, Виктор, пусть и физкультурник, но все же один. Про себя он твердо решил, что предпримет все усилия, чтобы Лиля Волокитину соблазнила, и свой гештальт закрыла наконец. Глядишь и ему легче будет. И вообще, самое главное преимущество групповой оргии заключалось в том, что в отличие от обычного, когда вас только двое, во время оргии ты всегда можешь завалиться куда-то в уголок и тихонечко подремать, а потом всем рассказывать, какой ты половой гигант и как все только благодаря тебе и состоялось.

— Виктор Борисович? — рядом с ним садится Яна Баринова, и он отрывается от созерцания железнодорожного шлагбаума и рельсов со шпалами на высокой насыпи, поросшей бурьяном.

— Яна? — он поворачивается к ней. Удивительно, но она успела загореть за эти два неполных дня на пляже, лицо у девочки потемнело, но не потеряло своей привлекательности, скорее наоборот, теперь она казалась взрослее, старше своих лет. Футболка не по размеру спадала с одного плеча на котором явно виднелся след от купальника, полоска незагоревшей, белой кожи.

— Виктор Борисович, а я спросить хотела. — говорит Яна и поправляет выбившийся из прически локон: — а… как так можно вообще? Мария Владимировна играла с завязанными глазами… это же невозможно. Потом все один глаз завязывали и то трудно было… даже если только один завязать.

— А. Ты об этом… — Виктор трет подбородок пальцами: — тут ничего невозможного нет. Сложно — да. Со стороны невероятным выглядит — тоже да. Человек оценивает расстояние до объекта благодаря стереоскопическому зрению, с одним глазом это сложней сделать. Вот потому девушки которые завязывали себе один глаз могли неверно оценивать расстояние до мяча. Что же до Маши Волокитиной, то тут фокус не в ней.

— Не в ней? Как это не в ней? Она же с завязанными глазами в волейбол играла! Вообще мяча не видя!

— Фокус довольно прост. Дело не в ней, а в Лиле. Именно Лиля умеет взять любой мяч и подвесить его в нужном месте в нужное время. Заметила, как они играли? Все довольно просто — Лиля берет мяч и подвешивает его перед Машей, вовремя окликая ее по имени. Маша же, услышав свое имя — действует, как и всегда, подпрыгивает и вбивает мяч сверху вниз. Она не видит мяча, не видит игры, но ей и не нужно. Она твердо знает, что Лиля подаст ей мяч туда, куда нужно.

— Ого. — впечатляется Яна: — это ж какой опыт нужно иметь… они как сверхчеловеки какие-то.

— Не боги горшки обжигают, Яна. — отвечает Виктор: — они такие же как вы, как ты, как Лиза и Зина. Между прочим, вы держались очень хорошо, я вами горжусь. Почти выиграли два раза.

— Ну да. — говорит Яна и в ее голосе сквозит сарказм: — даже если нас пятеро а их двое и у них руки за спиной связаны или глаза завязаны.

— Тут как в Олимпиаде — главное не победа а участие. Вы показали себя достойно. Кроме того, в следующую пятницу у девчонок ответственный матч, на котором они будут выступать против команды из высшей лиги. Наверное, тоже будут себя чувствовать так же, как ты сейчас. Но никто из них не упал духом. В субботу они выйдут на площадку и сделают все, что в их силах чтобы выиграть. А если проиграют… то проиграют. Но будут знать что они — сделали все правильно, выложились до конца, а значит и сожалеть не о чем. Вот ты — выложилась на площадке до самого конца?

— Я потом еле ноги волочила. — признается Яна: — чуть не померла там.

— Значит и жалеть не о чем. — кивает Виктор, глядя в окно на проносящийся товарный состав. После всего случившегося в лагере он немного по-другому стал смотреть на Яну и на свою роль в ее жизни. Она — не та девушка, в которую он когда-то был влюблен. Ей еще предстоит такой стать и не факт, что она станет именно такой. И он, он тоже не тот молодой парень, старше ее всего на два года. Полный идеализма и радиальных воззрений, готовый на крайности всегда и во всем, нет, сейчас он совсем другой. В свое время та Яна встретила совсем другого человека, того, каким он был тогда. Если по внутренним, субъективным часа и календарям, то того, каким он был сорок лет назад. За это время он стал совсем другим. Как там…


— В кипении младых страстей

Я был поэтом-гражданином

И темы не было важней,

Чем счет предъявленным обидам.

Коря Фемиду за незрячесть

Я справедливости искал

И перед сильными от мира

Я головы не преклонял

Увы, прошли весны потуги

И нигилизма пыл угас

И вечерами у подруги

Частенько встретите вы нас.

Уж не волнуют катаклизмы

И пыл борьбы оставил нас

Теперь с здоровым эгоизмом

Смотрю на пиво, щуря глаз.


— декламирует Виктор и качает головой, улыбаясь. Теперь он совсем другой. Он другой, она другая. Он не тот, и она не та. Так что это новая жизнь, где она всего лишь одна из старшеклассниц восьмого «А» класса, а он — физрук и помощник тренера. Лето восемьдесят пятого, скоро страну потрясут перемены, но пока — за окном проплывает лето, у него молодое тело, вся жизнь впереди и Лиля, которая пообещала, что его «в покое не оставит». Жизнь прекрасна и удивительна… а с раком он обязательно что-нибудь придумает. Обычное обследование пока ничего не выявило, но ничего, как начнется учебный год он поговорит с руководством Комбината, инициирует обследование всех школьников — для профилактики. Чем раньше начать, тем лучше. Ну и конечно — помочь девочке справиться со стрессом подросткового периода… например сделать так, чтобы того самого шрама на бедре не появилось. Как бы так отбить у нее охоту на мотоциклах кататься?

— Какие интересные стихи. — говорит Яна: — а кто это? Я много читаю, но не знаю… я вот могу про любовь прочесть… — она откашливается и закрывает глаза, слова срываются с ее губ…


— На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

И все терялось в снежной мгле

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.


— даже закончив декламировать стихи — она некоторое время остается с закрытыми глазами. Уже потом, словно стряхнув с себя магию слов — она открывает глаза.

— Какие хорошие стихи. — говорит Виктор: — что-то знакомое…

— Это Пастернак. — Яна прижимает руки к груди: — Виктор Борисович, я спросить хотела. Вот почему взрослые врут? Так красиво написано, что дух захватывает, а выглядит все так страшно! Все же совсем не так! Все… как-то отвратительно. Как-то… слишком телесно, что ли…

— Мда. — вздыхает Виктор: — все-таки нанесли мы тебе моральную травму Яна. Ну… с одной стороны может и хорошо. Меньше по парням бегать будешь. Но справедливости ради я скажу, что поэт и простую прогулку утречком по росе может описать так, что ахнешь. Вон, например говорят, что Лаура у Петрарки на самом деле страшненькая была, но все свои сонеты он посвятил именно ей. Красота в глазах смотрящего, а подсматривать нехорошо, Баринова.

— Да я и не хотела! — оправдывается Яна: — но потом девчонки сказали и…

— Ладно. Ладно. Чего было, того не вернешь. Так о чем я? Ах, да, Петрарка и Лаура. Средь тысяч женщин лишь одна была, мне сердце поразившая незримо. Лишь с обликом благого серафима она сравниться красотой могла — какие строки? А на самом деле была ничем не примечательная девица как говорят современники. Или вон Лиля Брик у Маяковского, ее фотографии сохранились, там вовсе ничего особенного. Айседора Дункан у Есенина. В общем так, Яна, любое событие и любой человек выглядят так, как ты их воспринимаешь. Считаешь отвратительным — значит так оно и есть для тебя.

— А… какая она на самом деле? — осторожно спрашивает Яна.

— Ну ты и задала вопрос. Она — это что? Любовь?

— Нет. Ваша… ну ваша девушка. Ирия Гай. Лиля.

— Лиля?

— Мне кажется, что она особенная. У вас все серьезно, Виктор Борисович? Вы же ее обижать не будете? — говорит Яна: — она такая крутая. И красивая. Мне… я бы с ней хотела познакомиться.

— Она с тобой тоже. Но я постараюсь сделать так, чтобы этого не случилось.

— Что?

— Что?

Загрузка...