Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Глава 3

Утром заехал, как и обещал, Матецкий. Мне хватило десяти минут и не такое уж большое количество энергии, чтобы превратить камень в песок. Сказал будущему знаменитому композитору, что песок будет выходить с мочой, и возможно жжение в мочеиспускательном канале, а возможна даже и кровь в моче, но это ничего страшного, через пару-тройку мочеиспусканий пройдёт. Матецкий поверил мне на слово, а я на всякий случай дал ему номер своего телефона, чтобы позвонил, если вдруг что-то пойдёт не так. Ну или наоборот всё пошло по плану. И подумал, что не мешало бы озаботиться визитками. Наверняка ещё придётся знакомиться с кучей людей.

В тот же день из больницы позвонил Сотникову на рабочий, отчитался о встрече и походе на студию, опустив, естественно, «задушевный» разговор с Лебедевым. А вечером после посещения ВААП, где работа отделов заканчивалась в 7 вечера, пришлось мотануться на переговорный пункт на Калининском проспекте. Разменял рублёвую купюру на 15-копеечные монеты и первым делом позвонил маме на квартиру, где она сейчас проживала с Юрием Васильевичем. Мама и взяла трубку. Поболтали о всяком-разном, после чего я позвонил Шумскому. Трубку сначала подняла его жена, потом по моей просьбе пригласила к телефону супруга.

— Владимир Борисович, сказка тут у меня свежая сочинилась. И мне хотелось бы с вами ею поделиться. Только, наверное, не по телефону.

— Конечно, не по телефону. Я собираюсь в столицу на следующей неделе, адрес ваш и номер телефона есть, коллега передал. Как приеду – созвонимся.

В следующий вторник Шумский прибыл в Москву. Позвонил сразу с вокзала, я ещё не успел уехать в больницу. Договорились встретиться вечером на том же Казанском вокзале перед его отъездом обратно в Пензу.

Встретились, как и договаривались, возле касс. До отправления поезда оставалось сорок минут, так что на общение времени должно было хватить с лихвой.

— В общем, прелюдия такова, — начал я. — В группе, которую я веду, есть одна студентка. Пару недель назад мы ездили всем потоком на уборку моркови в Подмосковье, там случилось так, что ей по ноге проехал трактор. Да, такая вот неприятность… Конечно, я не мог остаться в стороне, повезли её в больницу, я в качестве сопровождающего, а по пути восстановил все сломанные кости ступни.

— Эту историю я уже слышал от Сотникова, — прервал меня Шумский. — Вы же ему отчитались.

— Ладно, тогда дальше… Папа у неё генерал, начальник Академии МВД Лебедев Сергей Михайлович. Вот у меня и было видение, что он пускает себе пулю в висок. И почему-то в этот момент ещё лицо какого-то милицейского генерала за его спиной. Точнее – генерал-лейтенанта. Кто такой – шут его знает. Но только ухмылялся он очень уж мерзко. У меня создалось ощущение, что он имеет непосредственное отношение к самоубийству Лебедева. Если оно, конечно, и впрямь случится.

— Это всё? — уточнил комитетчик после некоторой паузы.

— Всё.

— В целом-то генералов, тем более генерал-лейтенантов в министерстве внутренних дел не так много, — задумчиво пробормотал себе под нос Шумский. — Опять же, он, судя по вашему рассказу, знаком с Лебедевым. То есть, скорее всего, проживает в Москве. На фото сможете его узнать?

— Думаю, что да.

— Хорошо. Самым логичным было бы попросить Сотникова устроить вам «очную ставку» с фотографиями генералов, у них тут обширная картотека. Но, поскольку мы договорились, что о видениях он знать не должен, то придётся всё делать самому. Не знаю, когда в следующий раз появлюсь в столице, может быть, приеду неофициально, частным порядком. Вот тогда покажу фото тех генерал-лейтенантов, которые, как вы предположили, могут быть причастны к потенциальной смерти Лебедева.

Меня так и подмывало назвать фамилию Чурбанова, но я благоразумно воздержался от этого неосторожного шага. Вот фото покажут – тогда и ткну пальцем.

Что касается Риты, то в больнице она вместе со своей группой появлялась ещё четыре раза, прежде чем наступил октябрь, и их сменила 22-я группа. В присутствии товарищей девушка ничем не выказывала тот факт, что мы с ней знакомы чуть ближе, нежели полагается быть знакомыми просто преподавателю и студенту. Это была как бы наша общая тайна. Но без лишних глаз я сумел передать ей бутылку «Золотого петушка» для отца и ещё раз передать ему благодарность за содействие.

Маратку всё никак не получалось привезти. Дел было невпроворот. Не только работа в больнице, а ещё и на кафедре. Тут и диссертация, и с больными надо работать, плюс я аспирант, и на мне, как на самом молодом, обязанностей по мелочи набирается – мама не горюй.

Нет, после зимней сессии надо будет парня хоть на пару дней привезти, показать Москву. Пока же в середине октября с переговорного позвонил матери.

— Мам, привет! Помнишь, я тебе про Марата рассказывал? Ну который из детдома… Пока не получается его в Москву взять, если только после Нового года. Ты могла бы его на выходной, скажем, куда-нибудь сводить?

— Да я его на каждые выходные буду брать! — заверила мама.

— Спасибо, ма! Я тогда позвоню директрисе детского дома, договорюсь насчёт тебя.

Прямо тут же и позвонил. Директриса в позу вставать не стала, дала добро, и у меня прямо-таки камень с души свалился.

Выйдя из переговорного, взглядом мазнул по стоявшему поодаль киоску с надписью поверху «Театральная касса». Ну да, они же, как грибы, по всей Москве разбросаны. Рядом с киоском топтались два молодых человека, примерно мои ровесники. Тоже, наверное, театралы.

Подошёл… На боковых стенках киоска с двух сторон за стеклом висели репертуары всех московских театров по датам на месяц. Моё внимание привлекла афиша Театра сатиры. Среди прочих был и спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро» с Мироновым в главной роли, который шёл 21 и 22 октября. То есть уже на этой неделе. Не сказать, что я большой поклонник творчества Андрея Миронова, он мне нравился в ранних кинофильмах, а начиная с захаровских «12 стульев» как-то для меня ушёл в тень со своими песенками и ужимками. Но сейчас всё равно сто процентов на спектакли с его участием билетов не достать. Не знаю, как Рита относится к Миронову, однако можно было бы пригласить её на спектакль. Тем более 21 и 22 октября соответственно суббота и воскресенье. Только как-то ненавязчиво это сделать, как бы между прочим, а то подумает ещё…

— Нет билетов, — «обрадовала» меня худая, как сушёная вобла, кассирша в окошке.

— Может, в других кассах…

— И в других нет, в «Театр сатиры» их раскупают за месяц.

М-да, облом…

— Слышь, земляк!

Ко мне обратился один из парней, что стояли возле киоска.

— Я слышал, тебе билет нужен на Миронова?

Ха, кажется, я начинал догадываться, что это за типы, то и дело воровато оглядывающиеся по сторонам.

— Ну да, «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Только не билет, а билеты, две штуки.

— Так они парами и продаются. Не знал, что ли? Не местный?

— Не знал, — признался я, чем вызвал у парня снисходительную ухмылку.

— Короче, на воскресенье остались ещё. Правда, последние ряды партера или бельэтаж. Будешь брать?

— Конечно, — обрадовался я. — Давай в партер. Почём?

Он ещё раз воровато оглядели и, понизив голос, сказал:

— Двадцать?

Да уж, по червонцу за штуку нехило получается. Но деваться некуда, иначе в театр не попасть.

Я не стал торговаться, купил, хоть на билетах и стояла цена в разы меньше.

Тем же вечером набрал квартиру Лебедевых, поздоровался с взявшим трубку братом девушки Андреем, представился, и попросил пригласить к телефону Риту, если она, конечно, дома. Увы, девушка задержалась в институте, они там допоздна готовятся к концерту в честь 61-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, который состоится 6 ноября. Меня, кстати, тоже приглашал завкафедрой, просто ту же из головы вылетело. А ещё на демонстрацию идти… М-да.

— А что ей передать? — поинтересовался Андрей, как мне показалось, без особого энтузиазма в голосе.

— Да это по личному вопросу. Во сколько перезвонить?

— Думаю, не раньше девяти.

Она сама позвонила без пяти девять.

— Арсений Ильич, здравствуйте! Брат сказал, вы звонили…

— Да, Рита, звонил. Есть два билета на спектакль в «Театре сатиры» на 22 октября. Спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро», там ещё Миронов играет этого Фигаро. Составите компанию?

Надо ли говорить, что предложение было принято с восторгом. Мы договорились, что встретимся у входа в театр за полчаса до начала спектакля.

А в пятницу, 20-го, приехал Шумский. Успел вызвонить меня с вокзала, договорились встретиться в пельменной возле Курского за час до отправления поезда, благо у меня дежурство предвиделось только через два дня, и после работы я был свободен.

Когда мы расположились за дальним столиком, то сначала всё же отведали пельменей за ничего не значащими разговорами. Только после этого Владимир Борисович достал из «дипломата» папку, бросил быстрые взгляды по сторонам и открыл её.

— Узнаёте кого-нибудь?

Я сразу же увидел фото Чурбанова, однако всё же выдержал небольшую, прежде чем ткнуть пальцем:

— Вот этот.

— Точно? — покосился на меня Шумский.

— Точно, он. Только без злорадной ухмылки.

Комитетчик выдержал ещё небольшую паузу, после чего захлопнул дипломат и произнёс:

— Это заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов, по совместительству зять Брежнева. По моим сведениям, он и был самой подходящей кандидатурой, учитывая его отношения с Лебедевым. Так что вы, думаю, не ошиблись.

Снова поболтали о всякой ерунде, и Шумский попрощался. А я задержался ещё минут на пять, взяв два стакана чая с кексом, и не спеша с ними расправляясь.

Утром воскресенья проснулся с больной головой, словно бы раскалённая игла впивалась в мозг. С чего бы это? Вроде накануне не пил, разве что чай, и даже не чифирь, а с обычного чая голова точно болеть не может. Или уже старею, ощущаю на себе всякие магнитные бури?

Но это не дело. Мне через несколько часов в театр девушкой вести, не время для головной боли. А ну-ка, попробую я всё-таки, вдруг в инструкции была ошибка или она просто устарела… Я активировал браслет и приложил правую ладонь к месту, где боль ощущалась больше всего. Ну же… Увы, ничего я не увидел своим внутренним взором, никаких паутинок, ничего, просто тьму под закрытыми веками. С сожалением был вынужден констатировать, что нет никакой ошибки в инструкции, и не устарела она.

Ну да ладно, будем лечиться традиционными методами, благо я привёз из Пензы свою домашнюю аптечку, выпил сразу две таблетки анальгина, и минут через сорок вроде как полегчало. Да и вообще отпустило в том плане, что поход в театр теперь уже не должен был сорваться. Посмотрим через пару часов, когда действие таблеток закончится.

К счастью, ни через два, ни через четыре часа боль не вернулась. Не иначе во сне голова была неудачно повёрнута, что-то там пережало, как у меня бывало в той жизни на старости лет, и со временем отпустило. А анальгин помог купировать боль на ранней стадии.

Надеюсь, больше ничто не помешает нам с Ритой приятно провести время. А то, как в той рекламе: «Если диарея застала врасплох…». Тьфу-тьфу!

Опасался я напрасно, поход в театр прошёл без сучка и задоринки. И игра Миронова мне понравилась, как, впрочем, всех, кто был в этой постановке задействован: Ширвиндт, Вера Васильева, Пельтцер, Менглет… Может быть, актёры сегодня были в ударе, а скорее всего, это их постоянный уровень. К сожалению, именно этот спектакль станет для Миронова последним, когда прямо на сцене Рижской оперы августовским днём 1987 года она упадёт без чувств, а два дня спустя скончается в больнице. А ведь относительно молодой ещё был… то есть будет, всего-то 46 лет. Разве это возраст?!

Может быть, ещё выпадет случай его подлечить, там дело в аневризме, причём, как я читал в интернете, была она на момент смерти аж больше 2,5 см в диаметре. Не заметили вовремя…

После спектакля подвёз Риту на Мосфильмовскую.

— Спасибо вам большое, Арсений Ильич, за этот вечер! — сказала девушка, прежде чем покинуть салон машины.

— Вам спасибо, Рита, что составили компанию, — парировал я с лёгкой улыбкой. — А в этом платье вы были просто обворожительны. И, когда мы наедине и тем более не на кафедре, давайте без отчества. Я старше вас всего на несколько лет.

— Согласна… Арсений, — ответила она чуть с запинкой, тоже улыбаясь.

6 ноября посетил праздничный концерт в актовом зале института. Рита в компании трёх сокурсниц под «минус» исполнили песню «Любовь, комсомол и весна». Задорно получилось.

А на следующее утро пришлось шествовать на праздничной демонстрации в рядах ММСИ. Но прежде, зная, что профессор встаёт рано, позвонил Ларину, с которым по телефону регулярно общался, поздравил – какой-никакой, а праздник. Поговорили о моей аспирантуре, о том, как готовится диссертация.

— Каждую свободную минуту ей посвящаю, — поплакался я профессору. — Иногда кажется, что ещё немного – и мне прямая дорога в психушку.

— А вы как думали, — усмехнулся в трубку Герман Анатольевич. — Диссертация – даже кандидатская – это вам не яичницу пожарить. Хотя даже в приготовлении яичницы, признаюсь, тоже есть свои секреты.

На прощание Ларин снова поделился полезными советами, на которые никогда не скупился. И я в очередной раз про себя поблагодарил судьбу, которая подарила мне встречу с этим замечательным человеком.

Колонна ММСИ собралась на Делегатской, откуда пешим ходом мы двинулись на Красную площадь. Студенты покрепче держали над собой портреты Ленина и Брежнева, Дорогой Леонид Ильич с трибуны Мавзолея махал нам рукой, а мы махали ему. Первый раз вживую наблюдал генсека. М-да, старый уже дядечка, а его, бедолагу, на пенсию не хотят отпускать. Изверги!

После демонстрации с Ритой завалились в кафешку и с целый час пили кофе и болтали о разном. Рядом с этой девушкой я чувствовал себя так, словно мы знакомы тысячу лет. И мне кажется, она испытывала похожие чувства.

Три дня спустя моим спутником был уже отец Риты. Мы с Сергеем Михайловичем стали гостями праздничного мероприятия, приуроченного к Дню советской милиции. Принимал его по традиции Колонный зал Дома Союзов. Тот самый, в котором 54 года назад прощались с Лениным.

Сергей Михайлович, который сегодня был в парадной форме, при орденах и медалях, постарался, чтобы я оказался в числе зрителей. Причём сидел вместе с ним слева от прохода в 4-м ряду. Супругу с дочерью у Лебедева провести не получилось, да он и не дёргался – практически каждое место было заранее забронировано. Но ради меня генерал расстарался, как-никак две песни сегодня прозвучат за моим авторством.

Щёлоков, его заместители Чурбанов, Папутин (что это за генерал – мне объяснил Сергей Михайлович) и прочая камарилья министра разместились в седьмом ряду. Я удивился, почему не на первом, но Сергей Михайлович сказал, что Николай Анисимович уже не первый год выбирает именно этот ряд,

Хотя на первом ряду сидеть было бы удобнее, поскольку Щёлокову, как объяснил мне Лебедев, предстояло выступить с трибуны с обстоятельным докладом о проделанной работе, будущих перспективах, после начнется праздничный концерт с участием деятелей искусства, эстрады и кино. Причём мероприятие вот уже пятый год будет идти в прямом эфире Центрального телевидения.

Пока концерт не начался, мы успели пообщаться на разные темы. В том числе и насчёт Риты.

— Дочь была в восторге от посещения театра. Со мной-то она не очень откровенничает, а вот матери прямо-таки всё в деталях расписала. Ольга уж, понятно, мне потом пересказала.

Он с хитрецой посмотрел на меня, я изобразил на лице полнейшую невинность:

— И я был очень рад, что ваша дочь согласилась составить мне компанию. Я с ней рядом чувствовал себя так, будто мы знакомы всю жизнь.

И тут я если и приукрасил, то немного. Мы и перед спектаклем, и в антракте, и после спектакля болтали о самом разном, в том числе приоткрыли некоторые страницы каждый своей биографии. Моя-то поинтереснее была, хотя, конечно, рассказать я мог далеко не о всём. Но и того, что рассказал, с лихвой хватило, чтобы Рита слушала меня чуть ли не с открытым ртом.

— Сергей Михайлович, а вас здоровье часом не беспокоит? — сменил я тему. — А то заглянули бы ко мне в кабинет иглоукалывания.

— В моём возрасте да не беспокоит? — грустно хмыкнул генерал и отмахнулся. — Но это так, по мелочи.

— А всё равно зашли бы на профилактику и диагностику. Дело-то от силы получасовое, зато можно вовремя какую-нибудь неприятную хворь обнаружить.

— Ну если так… В какой день вам удобнее?

Определились на ближайшую среду. Потом Лебедев вспомнил, как с месяц назад организовал в Академии выступление Высоцкого, и каким скромным Владимир Семёнович оказался в обычной жизни. Ни капли звёздности.

Наконец заиграла музыка, и на сцену вышли ведущие мероприятия Анна Шатилова и Игорь Кириллов. Дальше, как и обещал Лебедев, пошло по привычной схеме: доклад Щёлокова и собственно концерт. Борис Штоколов, Святослав Рихтер, Клавдия Шульженко, Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Иосиф Кобзон, Николай Сличенко, Владимир Трошин, Алла Пугачева, София Ротару… В общем, звёзды первой величины. С другой стороны, попробуй откажи выступить для милиции. Затаит тот же Щёлоков обиду – и в случае чего сразу припомнит.

Ну и, конечно же, приятно было слышать выступление хора Академического ансамбля песни и пляски внутренних войск МВД СССР, исполнившего в первой части концерта «Боевым награждается орденом», а после антракта – «Прорвёмся». Реакция зала оказалась неожиданно восторженной. После того, как хор во главе с немолодым солистом закончил петь «Боевым награждается орденом», публика просто встала и с минуту аплодировала исполнителям. «Прорвёмся» пел уже дуэт солистов, как и весь хор, в милицейской форме. Тут, как мне показалось, больше аплодировала галёрка, где рассредоточились сотрудники органов не в самых высоких чинах.

— А, каково?! — с улыбкой пихал меня в бок локтем Лебедев. — Я ведь сразу понял, что эти вещи будут иметь успех.

Когда же всё закончилось, и мы с Сергеем Михайловичем направились к выходу, в фойе нас перехватил военный в звании подполковника.

— Товарищ генерал-лейтенант! Вас вместе с товарищем Кореневым приглашают в Малый зал.

— Николай Анисимович?

— Да, он.

— Мне тогда нужно водителя предупредить, что я ненадолго задержусь…

— Его предупредят, не беспокойтесь.

Пока шли за подполковником, Лебедев успел мне шепнуть:

— Похоже, на фуршет позвали. Не иначе Щёлокову песни ваши понравились. Сейчас поручкаемся с Николаем Анисимовичем. Держите себя скромно, но и не бойтесь, все министры – такие же люди.

Да я, собственно говоря, и не боялся. Когда-то в 90-е на какой-то конференции медиков в Москве жал руку самому министру здравоохранения России. Министром больше – министром меньше…

Наше короткое путешествие закончилось в небольшом, уютном зале с паркетным полом, сияющими люстрами и с расставленными в строгом порядке столиками, на которых стояли и бутылки, и закуска.

Наш провожатый тут же кинулся к Щёлокову, который стоял в окружении генералов с фужером шампанского в руке и что-то говорил всем сразу, поворачиваясь то к одному, то к другому, при этом активно жестикулируя.

После того, как подполковник доложил о нашем прибытии, Щёлоков тут же двинулся в нашу сторону, а за ним, как на буксире, поплелись и остальные генералы. Он, как и предупреждал Лебедев, начал с рукопожатий.

— Как дела в Академии? — первым делом поинтересовался министр.

— Да вроде всё нормально, процесс идёт.

— Славно… А это, выходит, и есть тот самый Коренев?

— Он самый, — подтвердил Лебедев.

Министр и со мной обменялся рукопожатием.

— Хорошие песни сочиняете, и слова, и музыка за душу берут. Вот, товарищи, какие у нас молодые и талантливые авторы песен, — обернулся он к генералам. — Растёт смена маститым композиторам и поэтам.

Не успел Щёлоков отойти, как мне руку протянул и улыбающийся Чурбанов. Решение созрело в мгновение ока. Не знаю, что там предпримут ШумскийCo, но у меня сейчас есть реальный шанс спасти жизнь Лебедеву. Несколько секунд, в течение которых я должен задержать руку Чурбанова в своей.

— Очень приятно познакомиться, Юрий Михайлович, — я быстрым движением пальцами левой активировал браслет на запястье правой руки, надеясь, что эта манипуляция не привлечёт лишнего внимания.

— Мне тоже очень приятно, — сказал Чурбанов, пока всё ещё не пытаясь вырвать свою ладонь из моей.

Насколько же это было сложно – моментальный выброс огромного количества собственной энергии, да ещё и с открытыми глазами, не имея возможности наблюдать за действием радужных «паутинок». За сколько я управился? Пять, десять секунд? Только когда понял, что дело сделано, позволил уже переставшему улыбаться, и даже скривившемуся замминистра освободить руку.

Понятно, что мне поплохело, ощутимо качнуло, но я не дал себе такого счастья – свалиться на пол, выстланный натёртыми мастикой (или чем обслуга тут их натирает) паркетными дощечками.

Да-а, выброс был знатный. С такими экспериментами можно и отъехать в страну вечной охоты. Ну или как минимум в чистилище в виде офиса с рогатой секретаршей и архангелами.

Я нашёл взглядом Чурбанова. Тот уже отвернулся, что-то говорил негромко Щёлокову. Пока протеже Брежнева ничего не почувствует. Я же не инфаркт ему устроил, а всего лишь подсадил надпочечники. Это может быть следствием чего угодно, тем более он алкоголик. Не исключено, что со временем у Чурбанова разовьётся остеопороз ввиду недостаточно выработки надпочечниками глюкокортикоидов.

Пользуясь тем, что высокое начальство на нас уже не обращало никакого внимания, я тут же принялся закидывать в себя разложенные по столам деликатесы. Но от спиртного отказался, только шампанского пригубил, когда Щёлоков произносил тост. А потом под шумок сделал ноги, естественно, успев попрощаться с Лебедевым.

В почтовом ящике обнаружил письмо от мамы. Надо же, решила по старинке почтой воспользоваться. А может, из экономии не звонит по межгороду. Писала, что на эти выходные забирали Маратку к себе, ходили в на аттракционы парк и в кино на «Неуловимых мстителей», закормили мальчишку мороженым. Юрий Васильевич говорит, что спустя столько лет снова почувствовал себя отцом. А самое главное, Марату понравилось, и он не против регулярно бывать в нашей семье. Ну то есть в семье мамы и дяди Юры, как он его называет. Приятно, чёрт возьми, думал я, сворачивая письмо и засовывая его обратно в конверт, что у парня хоть такая семья есть. А ведь многие детдомовцы и этого лишены.

Сергей Михайлович ко мне пришёл на диагностику в среду, как и договаривались. Лебедев признался, что регулярно проверяется в ведомственной поликлинике, и там говорят, что не всякий сорокалетний обладает таким здоровьем, как он. Единственное, в чём он признался смущённо, в последнее время его тревожат слишком частые мочеиспускания.

А вот это уже симптомчик… Я не стал рассказывать пациенту о своих предположениях, надо всё-таки лично удостовериться. Провёл диагностику, и обнаружил у генерала аденому предстательной железы. О чём я и сообщил пациенту.

— Это серьёзно? — с тревогой в голосе спросил Лебедев.

— В запущенном состоянии – весьма, может привести к трагическому исходу. Однако у вас, к счастью, начальная стадия, так что попробуем иголочками вкупе с методом, которым я вылечил ногу Риты. Согласны?

— Давайте, — махнул рукой генерал.

Начал работу... Тут же почувствовал позыв сбегать по-маленькому туалет. Э-э, нет, дорогая ты моя аденома, нас на мякине не проведёшь. Это меня только разозлило, и «паутинки» с удвоенной энергией принялись обрабатывать очаг болезни. Двадцать минут – и от аденомы не осталось и следа.

— И что, теперь эта гадость меня совсем не будет беспокоить? — с надеждой в голосе спросил Сергей Михайлович.

— Ну в ближайшие несколько лет точно, — заверил я его, вытирая носовым платком вспотевший лоб. — А если снова проблемы начнутся – так сразу обращайтесь ко мне.

Надо ли говорить, с какой благодарностью в глазах прощался со мной Лебедев, обещая любое содействие в моих начинаниях, ежели это будет в его компетенции.

Я тем временем озаботился визитными карточками. Оказалось, что при московских типографиях имелись конторы, которые выполняли такие частные заказы. Покумекав, я решил, что слишком уж вычурной визитка быть не должна, хватит моих данных чёрным по белому или лучше даже бежевому, и сбоку слева, например, изображения сосуда Гигеи – она же «Гиппократова чаша».

Буквально через два дня я стал обладателем трёх перетянутых банковскими резинками пачек. В каждой – по пятьдесят визиток, выполненных, как я и хотел на плотной, матовой бумаге. Всего мне эта «авантюра» обошлась в семьдесят рублей. Я посчитал эту сумму, озвученную ещё на стадии оформления заказа, вполне приемлемой.

А на следующий день наша медсестра Маша Никанорова во всеуслышание заявила, что в начале декабря в Москву точно приедет группа «Boney M.». Слухи об этом ходили ещё с месяц назад, но не более чем слухи. Хотя я-то помнил, что да, должны приехать, да ещё на Красной площади фотосессию устроить.

А Маше муж сказал – тот работал водителем у начальника строительного треста. Им на профсоюзную организацию выделили 10 билетов на второй концерт «Boney M.», который состоится в ГКЦЗ «Россия» 9 декабря. Первый же пройдёт днём ранее. А всего у «Ансамбля с островов Карибского моря» запланировано 7 концертов в концертном зале «Россия» и один в концертной студии «Останкино».

Причём по Москве я не видел (пока, во всяком случае) ни одной афиши, ни одной растяжки с анонсом концертом знаменитой западногерманской группы. А зачем, если почти все билеты распространялись по министерствам, профсоюзным и комсомольским организациям?! В свободную продажу поступит с гулькин нос, да и те выкупят спекулянты.

А ещё в 79-м, если память не изменяет, у столичных фарцовщиков мне удалось разжиться пластинкой «Boney M.». Официально диск стоил 2 рубля 15 копеек, я же заплатил за него двадцатку. Так мне в Пензе уже тридцать рублей за него предлагали, но я не повёлся. Жаль, что в 90-е раритетный диск куда-то испарился.

В общем, я поставил перед собой задачу во что бы то ни стало добыть билеты на шоу выходцев с Ямайки, ставших под руководством Фрэнка Фарриана звёздами эстрады. Именно билеты, а не билет, поскольку собирался пригласить и Риту. Думаю, что её отец при его связях мог бы достать билеты, но обращаться к нему я считал ниже своего достоинства. Да и он сам что обо мне подумает…

Понятно, что нужно было что-то предпринимать заранее, и я отправился на встречу с директором концертного зала «Россия» Михаилом Борисовичем Лесневским, На самом деле, наверное, Михаэль Барухович. Да и фамилия у его предков, думаю, звучала по-другому. Ну не суть.

Оказалось, что добиться аудиенции у Лесневского не так-то просто. Секретарша директора заявила, что приём по личным вопросам у Михаила Борисовича по средам и пятницам с 14 до 15 часов. А сегодня четверг. Причём на ближайшие две недели запись уже не проводится – слишком много желающих пообщаться с Лесневским.

Я от расстройства даже закусил губу, не зная, что предпринять. В этот момент дверь директорского кабинета распахнулась, и на пороге показался пузатый коротыш явно семитской наружности.

— Леночка, я обедать, вернусь минут через сорок, максимум час. Если будет звонить Лавров, пусть перезвонит… Часа через полтора.

— Хорошо, Михаил Борисович.

По мне он только мазнул безразличным взглядом. А я, немного помешкав, пошёл следом. И всё думал, как лучше подступиться. Но так и не придумал, пока мы по широкому коридору не дошли до ресторана, в котором, не исключено, Данелия заставил отплясывать киношных Мимино и Рубика Хачикяна. Лесневский только кивнул габаритному и немолодому швейцару, который услужливо открыл перед ним дверь, а когда я попытался пройти следом, услышал властное:

— Только для постояльцев и сотрудников гостиницы.

Впрочем, после того, как 5-рублёвая купюра исчезла в кармане швейцара, я получил право беспрепятственного прохода. Тут же отыскал взглядом Лесневского, который в ожидании официанта в одиночестве примостился за дальним столиком и, не раздумывая, направился в его сторону.

— Вы не против?

Михаил Борисович смерил меня недовольным взглядом, демонстративно глянул по сторонам, намекая, что в зале помимо этого столика есть ещё свободные места. Однако, видя, что я никуда уходить не собираюсь и одариваю его обаятельной улыбкой, с неохотой проскрипел:

— Садитесь.

Я сел напротив него, тут и официант подоспел. Я заказал ровно то же, что и мой сосед по столику, а именно салат «Оливье», суп-харчо, филе говядины жареное с картофелем по-деревенски, бутылочка «Боржоми», кофе и булочка с маком и изюмом. Глядя, как я повторяю его заказ, Лесневский даже скривился, но промолчал.

Наконец подали обед, и мы не спеша принялись за еду. Михаил Борисович вроде бы ел не спеша, но уже после супа-харчо начал дышать с одышкой. Я принялся внимательно рассматривать его красное лицо, увенчанное мясистым носом с фиолетовыми прожилками. Он явно почувствовал мой взгляд, поднял на меня глаза, моргнул пару раз веками с короткими, белесыми ресницами.

— Вы что-то хотели сказать, молодой человек?

Я отложил вилку с нанизанным на него кусочком варёного картофеля, к которому прилипла веточка укропа, склонив голову набок, продолжил смотреть на Лесневского. Тот начал заметно нервничать.

— Что вы на меня так смотрите? Со мной что-то не так?

— Не так, — согласился я и отправил картофелину в рот. Проглотив, продолжил. — Давно у вас хроническая сердечная недостаточность?

Бедняга аж закашлялся, я учтиво налил ему в фужер минералки из своей бутылки.

— Спасибо, — поблагодарил он, осушив фужер. — Откуда вы знаете?

— У вас всё написано на лице, плюс одышка. Наверняка у вас отекают ноги, во время приступов скачет давление, учащается пульс, повышается потоотделение… А я как врач-кардиолог с такими симптомами сталкиваюсь регулярно. Поэтому могу констатировать, что у вас хроническая сердечная недостаточность.

— Ну, предположим, — слегка успокоился Лесневский. — Предположим, вы угадали… Ладно, ладно, — скривился он, заметив мою реакцию, — не угадали, а верно поставили диагноз. Но что это даст? Я и без того постоянно наблюдаюсь у профессора Люсова, если, конечно, вам это имя что-то говорит.

— Конечно, говорит, — снисходительно улыбнулся я. — Доктор медицинских наук, профессор Виктор Алексеевич Люсов, сейчас, если не ошибаюсь, заведует кафедрой госпитальной терапии лечебного факультета Московского государственного медицинского университета имени Пирогова.

— Ну вот, светило! Он меня и консультирует. «Верапамил» прописал и нитроглицерин всегда держать под рукой на случай приступов.

Я решил ходить с козырей.

— А хотите навсегда избавиться от этой болячки?

Лесневский посмотрел на меня с недоверием, даже отложил вилку в сторону и вытер салфеткой жирные от мяса губы.

— Это как? — с каким-то присвистом в голосе спросил он.

Я для начал представился, затем рассказал про свой кабинет, где провожу сеансы иглорефлексотерапии, объяснил, какой эффект даёт лечение и, что если мой собеседник заглянет в наше отделение при 32-й больнице, то я проведу для него бесплатный сеанс.

— Хуже уж точно не будет, а лучше – наверняка, — заверил его я.

Лесневский задумался. Налил уже из своей бутылки в стакан минеральной воды, выпил, снова вытер губы салфеткой.

— А с чего вдруг вы решили за меня взяться? И мне кажется, я видел вас у себя в приёмной. Ведь так?

— Так, — не стал отнекиваться я. — Потому не буду ходить вокруг да около. Мне нужны два билета на один из концертов группы «Boney M.», которые пройдут в концертном зале, директором которого вы являетесь. Уверен, вам это по силам, наверняка к вам станут обращаться или уже обращаются разного рода знакомые, занимающие хорошие должности, которым вы не сможете отказать. Представьте, Михаил Борисович, что я один из них.

Лесневский мотнул головой, его мясистые губы искривились.

— Одна-а-а-ко, — протянул он. — Вы, я смотрю, тот ещё ловкач.

— Почему же ловкач? Я же не бесплатно у вас билеты прошу, заплачу, сколько скажете, естественно, в разумных пределах. И исцелю ваше сердечко совершенно безвозмездно. Согласитесь, довольно неплохая сделка.

— Неплохая, — губы собеседника ещё больше искривились. — Только вот не на того напали. Знаю я ваши методы… Подловить меня хотели с увольнением, и даже, не исключено, уголовное дело заведёте, а на моё место Штепа сядет? О-о-о, он давно уже метит в моё кресло, да только вот ему – шиш с маслом!

И мне был показан тот самый кукиш, только без масла. Я, честно говоря, немного офигел от такой реакции на своё предложение. И тут же во мне взыграла гордость.

— Ну, Михаил Борисович, не ожидал… Надеялся, что у нас с вами честный обмен состоится, а вы меня непонятно в чём подозреваете. Тогда и живите со своей сердечной недостаточностью. Только не знаю, сколько вы ещё с ней протянете. А это вот, вдруг поймёте, в какой ерунде меня подозревали.

Я положил на стол визитку, а следом пятирублёвую купюру, встал и направился к выходу. Всё-таки до последнего ждал, что Лесневский меня окликнет. Нет, не случилось.

Итак, каким макаром раздобыть билеты? Караулить, когда откроются кассы и начнётся их продажа? Знать бы ещё, когда… Не торчать же тут каждый день с утра до вечера. А может, с билетёршей познакомиться, договориться, что она мне позвонит, как узнает о начале продаж?

И с какого перепуга она мне позвонит? Денег ей дать? Будет выглядеть как взятка и провокация со стороны правоохранительных органов. Только что мне на это открытым текстом заявил сам Лесневский. Да уж, нормальный, среднестатический человек на такое не поведётся. Обидно, когда ещё «Boney M.» в СССР приедет… Самому охота на них молодых посмотреть. Ну так что ж, буду наудачу каждый день заглядывать сюда. Ну, скажем, начиная с последних числе ноября.

Прошла неделя с хвостиком, и вечером субботы в моей съёмной квартире раздался телефонный звонок.

— Арсений Ильич, это Лесневский беспокоит…

У меня от неожиданности едва трубка едва не выпала из пальцев. Но я справился с волнением, и даже вполне обычным голосом сказал:

— Добрый вечер, Михаил Борисович! Я вас слушаю.

Тот покряхтел на том конце провода, но всё же выдавил из себя:

— Я хотел извиниться за своё поведение при нашей последней… да и, собственно, единственной встрече.

И тут же торопливо добавил:

— Но вы должны войти в моё положение. Вы бы на моём месте поступили точно так же, если бы незнакомый человек начал предлагать… Ну, вы меня понимаете.

Он сделал паузу, видимо, ожидая какой-то реакции с моей стороны, но я тоже молчал. Тогда он продолжил:

— Хорошо, что вы оставили мне свою визитную карточку. Я через своих знакомых и их знакомых, и через совсем незнакомых людей собрал о вас информацию, включая ваше пензенское прошлое, и понял, что вы действительно успели заслужить себе имя в медицинских кругах, несмотря на молодость. Вы не представляете, сколько усилий мне стоило и лично встретиться, и по телефону пообщаться с теми, кого вы поставили на ноги в, казалось бы, безнадёжной ситуации, и все говорят, что вы творите настоящее волшебство. Скажите, ваше предложение всё ещё в силе?

В этот момент во мне боролись два желания. Одно предлагало послать наглого директоришку куда подальше, а второе – согласиться и обеспечить нас с Ритой билетами на концерт знаменитой диско-группы. Решающим оказался довод, что я, в конце концов, врач, приносивший клятву бескорыстно помогать людям в меру своих сил.

— Завтра утром часам к 10 можете подъехать ко мне домой?

Я назвал адрес, и Лесневский заверил, что будет как штык. Ещё бы он не приехал! Бросил все дела, каковые у этого проныры наверняка имелись даже в воскресенье, и примчался как миленький.

Почему не в больнице? А как я объясню там его появление? Это же не пациент из моего отделения, а вообще человек с улицы. Если сразу и получится его провести внутрь, то задним числом кто-нибудь может меня заложить. Я на кафедре работаю всего ничего, а уже таким самоуправством занимаюсь. Нет уж, дома спокойное будет.

Надел для солидности белый халат, уложил гостя на диван, заставив предварительно раздеться до пояса, и приступил к работе. Я как бы проводил сеанс иглоукалывания, на самом же деле это всё было ширмой, потому как пришлось применять ДАР. Двадцать шесть минут прошло с того момента, как я засёк время, прежде чем смог сам себе сказать, что дело сделано. И сделано на совесть. Но и расплата, как обычно в таких случаях, была соответствующей. Сначала-то у самого в районе груди словно бы та самая жаба поселилась[1], а потом начался отток энергии, и понеслось… Я всё же выждал ещё четыре минуты до окончания якобы получасового сеанса иглорефлексотерапии, прежде чем начал извлекать из кожи пациента иглы, протирать их пропитанной спиртом ваткой и укладывать в контейнер, который мне достался от Ларина вместе с иглами. Едва ворочая языком, поинтересовался у Лесневского его самочувствием.

— Это невероятно! — заявил он, сидя на диване всё ещё раздетым по пояс. — В груди совершенно ничего не давит, я последний раз так прекрасно себя чувствовал лет пятнадцать назад.

Я со слабой улыбкой на губах кивал, думая, что нужно будет хорошенько отоспаться. Ну и сладенького закинуть в себя – в холодильнике ожидал своего часа купленный вчера в хлебном магазине торт «Сказка».

— Арсений Ильич, вы как себя чувствуете? — с тревогой в голосе спросил Лесневский.

— Терпимо… Всё-таки эта процедура у врача отнимает немало сил, необходимо попасть в нужную точку с точностью практически до миллиметра. Я ещё и энергетически воздействовал на ваш организм, наверняка чувствовали исходящее от моей ладони тепло. Так что всё куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

— Да-а, — протянул Михаил Борисович, — тут нужно быть настоящим профессионалом. И вы в ваши годы… Ну да ладно. Я же билеты принёс, один момент.

Так и не надев рубашку, он кинулся к своему дипломату, откуда извлёк два прямоугольных листочка бумаги с простенькой надписью на каждом: «Ансамбль островов Карибского моря». Ишь ты, как шифруются, усмехнулся я про себя. Билеты были на первый концерт «Boney M.» 8 декабря, 15-й ряд партера, 17 и 18 места.

— Это практически центр партера, — подсказал Лесневский.

— Ну спасибо… Сколько я вам должен?

— Какие деньги, Арсений Ильич?! Вы мне жизнь спасли! Даже не предлагайте, иначе обижусь. Вообще я вам должен ещё доплатить.

— Э, нет, Михаил Борисович, денег я принципиально за своё лечение не беру. Можете считать это блажью, но своей позиции я не меняю.

Он помотал головой и со вздохом развёл руки в стороны, мол, святой вы человек, товарища Коренев.

В тот же вечер я набрал Лебедевых и сообщил Рите, что приглашаю её 8-го декабря на концерт «Boney M.». Наверное, не нужно говорить, что она согласилась, не раздумывая. Если бы я находился в этот момент рядом с ней, не исключено, что она меня бы расцеловала. И не факт, что только в щёчку.

К мероприятию я готовился тщательно. Хотелось одеться попроще, в джинсы, батничек на кнопках модный… Так ведь не принято так нынче на концерты ходить, пусть даже это диско. Надел костюм, но без галстука. На ноги – купленные недавно в ГУМе немецкие «Salamander», как раз зимний вариант, из натуральной кожи с натуральным мехом. 70 рублей стоили, больше половины месячной зарплаты инженера, потому, наверное, народу за ними почти не стояло. Надевал пока только один раз, очень удобные и тёплые, можно в обычных носках ходить.

На шею тонкой выделки кашне из шерсти и шёлка с бахромой – Италия. Причём новое, в упаковке, купил пару недель назад в комиссионном. Опять же, двадцать пять рублей выложь да положь. Короткая и удобная дублёнка дополняла мой гардероб. Шапку решил надеть, всё-таки на улице минус 30. Тут ещё аккумулятор тащить пришлось из дома, ставить, клеммы накидывать… Я вообще при такой погоде предпочитаю больше общественный транспорт. Масло, опять же, становится вязким, это вам не импортный «Sintec». Но сегодня случай особый, на своей тачке покрасоваться круче, чем такси вылавливать. Те тоже в такие аномальные морозы особо не колесят по столице.

За час до начала концерта я был на Мосфильмовской. Едва остановился возле подъезда, как на улицу выскочила улыбающаяся Рита. Караулила меня, наверное, в окно поглядывала. Вот она-то была и в дублёнке ниже колен, и в шапке, не знаю уж из какого зверя, но что-то светлое и пушистое.

Я выхожу из машины, говорю: «Привет!», в ответ слышу то же самое, галантно распахиваю перед девушкой дверцу.

— К сессии готовишься? — спросил я, трогаясь с места.

— Готовлюсь, — вздохнула девушка. — Каждую свободную минуту конспекты зубрю. Какая уже по счёту сессия за пять лет, а всё равно каждый раз переживаю, словно она у меня первая.

— И я переживаю, она у меня в этом институте на самом деле первая. Только я буду находиться по другую сторону баррикад, если так можно выразиться. А вообще я заметил, как серьёзно ты относишься к учёбе, думаю, не стоит так уж волноваться, всё будет нормально… Кстати, вот, передай отцу, а то я ему телефон ан каком-то клочке бумаги записал того, может уже и потерял.

С этими словами я протянул Рите визитную карточку.

— Красивая, — оценила та, рассматривая прямоугольничек бумаги. — Ой, я ведь совсем забыла! Родители же просили передать, что приглашают тебя встретить Новый год у нас.

Ни фига себе! Встретить Новый год в компании не только красивой девушки, но и начальника милицейской Академии… Да кто ж откажется?!

— Конечно, буду! — вполне искренне воскликнул я. — Встретить Новый год рядом с тобой – что может быть чудеснее?!

Она потянулась ко мне, насколько хватило длины ремня, и чмокнула в щёку.

— Уточни только у родителей, во сколько лучше подъехать вечером 31 декабря, — сказал я, довольный, как бурый медведь, нашедший полную мёда борть.

Так за болтовнёй провели остаток пути. У ГЦКЗ «Россия» обнаружилась огромная толпа, я кое-как нашёл место, чтобы припарковаться за милицейским оцеплением. Отовсюду слышалось: «Нет лишнего билетика?» «Продайте билетик!» Какой-то грузин держал в руках джинсы и кричал: «Две пары джинсов за билет!»[2] Кто-то кричал: «Триста рублей!», и некоторые замедляли шаг, словно раздумывая, не поддаться ли соблазну.

В фойе концертного зала висело объявление, в точности повторяющее то, что было пропечатано на билетах: «Выступает ансамбль островов Карибского моря». Когда сдали верхнюю одежу в гардероб и вернулись в фойе, я неожиданно услышал:

— Арсений! И вы здесь?

Обернулся на голос и увидел нашего заведующего отделением Гольдштейна, державшего под ручку полноватую и низенькую даму.

— Здравствуйте, Яков Михайлович! Вот уж не чаял вас здесь встретить.

— Это всё супруга моя, Наталья Львовна, очень уж захотела выйти в свет, устав от сидения в четырёх стенах.

Хм, интересно, а чего это она сидит в этих четырёх стенах? На инвалида вроде не похожа… Ну да ладно, это не моё дело. А как, любопытно, Гольдштейну удалось достать билеты? По своим еврейским каналам или по профсоюзной линии? Опять же, не моё дело, достал и достал. Я вон тоже изловчился, пусть и не с первого раза, но удалось разжиться билетами.

Кстати, судя по хитроватому взгляду Гольдштейна, Риту он узнал, однако предпочёл никак это не комментировать.

— Вы где сидите? — спросил он. — В партере? 15-й ряд? Ого, повезло вам. А мы на балконе, но по центру… Что ж, желаю вам приятного времяпрепровождения! Увидимся в понедельник в отделении.

Мы заняли свои места, с нетерпением ожидая начала концерта, одновременно я разглядывал тех, кто сидел перед нами, даже можно было рассмотреть некоторые лица в первых рядах, когда они поворачивались в профиль.

— Смотри, Смоктуновский, — тронула меня за руку Рита.

— Где?

— Да вон, в седьмом ряду. А с ним рядом какая-то молодая женщина знакомая… Ой, это ж Роднина! Узнал?

— Да-да, олимпийская чемпионка по фигурному катанию, — подтвердил я.

И вот началось… Погас свет, и в то же время сцена осветилась множеством разноцветных огней,

Да, это был тот самый «золотой» состав с Лиз Митчелл, Мэйзи Уильямс, Марсией Баррет и Бобби Фарреллом. Не считая музыкантов и подтанцовки. Впрочем, кто бы сомневался, эта информация засела в моей голове ещё с прошлой жизни. Но всё равно капелька опасения присутствовала. Учитывая «эффект бабочки» от моего появления в этой реальности, можно было ожидать чего угодно. Например, что во время съёмок на Красной площади кто-то из солистов простудится и не сможет появиться на сцене.

Да-а, звёзды западных дискотек, похоже, не привыкли к такой аморфности своих слушателей. Пытаясь расшевелить партер, Лиз Митчелл в итоге спустилась в проход, продолжая петь, то и дело выдавая: «Stand up!» и предлагала хлопать в такт. Увы, расшевелить первые ряды оказалась задачей невыполнимой. А вот на галерке и в бельэтаже люди пытались выходить в проходы и танцевать, но эти попытки немедленно пресекались силами милиционеров. Причём одетых в шинели и с зимними форменными шапками на головах. Однако простые зрители упорно не хотели возвращаться на свои места. А примерно на середине концерта девушка из третьего ряда вдруг вскочила и стала приплясывать, и милиция сюда уже не сунулась. А следом за ней ещё несколько девушек и даже одна женщина лет сорока тоже принялись вытанцовывать, причём эта женщина даже выскочила в проход.

Мы же с Ритой хлопали в такт каждой песне, испытывая самый настоящий кайф. И так больше двух часов, что длилось шоу. Одним словом, концерт превзошёл мои самые смелые ожидания. Настроения даже не испортил тот факт, что не прозвучала «Rasputin», а песни исполнялись под фонограмму – это я в том своём будущем где-то вычитал. Единственная, кто пела вживую – Лиз Митчелл, всё остальное – запись с магнитофонной плёнки. А звук какой, а свет… В СССР такого ещё точно никогда не было.

Честно говоря, опасался, что с машиной могло что-нибудь случиться за время нашего отсутствия. Но нет, дверцу не вскрыли, так что приёмник находился там, где ему было положено находиться. А дворники, когда припарковался, я на автомате практически снял, бросил на заднее сиденье, сейчас прицепил их снова.

Пока мы ехали на Мосфильмовскую, моя спутница то и дело делилась впечатлениями от прошедшего концерта. А у подъезда, до двери которого я её проводил, привстала на цыпочки и чмокнула меня в губы. Пока я пытался сообразить, что происходит, она со смехом нырнула в сумрак подъезда. А меня словно волной жара обдало. Эх, окажись мы сейчас наедине в моей квартире…

Сев в машину, начал непроизвольно напевать:

«Привет! С тобой не виделись, наверно, сто лет…»

Надо будет с этим Валерой, кстати, пообщаться насчёт записи песни, может, тех же ребят подтянет, я уж, если что, заплачу.

Не стал откладывать дело в долгий ящик. В понедельник после работы позвонил Лебедеву, спросил номер рабочего телефона Валеры, объяснив, зачем он мне нужен. Тут же следом позвонил в студию, Валера оказался на месте и, выслушав меня, он сказал:

— Не вопрос. В обычные дни я занят обычно до вечера. Давай в субботу или воскресенье.

Договорились на субботу, ближе к обеду – музыканты рано не встают, особенно работая в ресторанах. Но на этот раз, заметил Валера, бесплатно уже не получится. Тогда я приезжал с генералом, которому Валеры был кое-чем обязан, теперь же я сам по себе.

— Да не вопрос, — скопировал я собеседника. — Сколько?

— Не по телефону, просто захвати с собой наличность. И на парней тоже, хотя я не думаю, что они много попросят.

Я появился в студии раньше ребят из «Удачного приобретения», мы с Валерой тут же решили вопрос оплаты. 50 рублей его вполне устроили. А музыканты от денег решительно отказались. Я настаивать не стал, зато разрешил исполнять песню в ресторане, естественно, указывая в рапортичке автора, заранее извинившись, что это не любимый Беловым блюз, на что тот с улыбкой махнул рукой. А заодно предложил всем, что, если возникнут какие-либо проблемы со здоровьем у них или их близких – пусть обращаются без стеснения. Матецкий тут же во всеуслышание напомнил, как я избавил его от камня в почке, что придало вес моим словам.

Дальше пошла работа. С меня требовалась только партитура, ну и до кучи я разочек сыграл песню на позаимствованной у Белова гитаре, чтобы парни получили наглядное представление. Три с половиной часа ушло на сборку окончательного варианта с аранжировкой. За это время за разговорим музыканты выяснили у меня, что я ещё не обзавёлся даже акустической гитарой, что создаёт некоторые неудобства при сочинении песен.

— Вот уж подумываю заехать в какой-нибудь музыкальный магазин, может даже в «Лейпциг», — сказал я. — Говорят, немецкие гитары славятся своим качеством.

— Они и стоят, — вздохнул Матецкий.

— На Неглинке дешевле, но и выбор попроще, — добавил Белов.

— Слушай, я ведь всё равно твой должник. У меня дома неплохая чешская гитара есть, я ею практически не пользуюсь. Примешь в подарок?

— Ну если не пользуешься… Почему бы и нет.

— Давай после записи и махнём ко мне, ты же на колёсах?

— Так вроде я собирался сидеть тут до победного, пока Валера всё не сведёт и на плёнку не запишет.

— А зачем над душой человека сидеть? — хмыкнул Володя. — Съездим ко мне – это совсем недалеко – и после вернёшься сюда и заберёшь плёнку. Ну или посидишь с Валерой, если он ещё не успеет к тому времени.

Так мы и сделали. В итоге я стал обладателем не только находившейся в весьма достойном состоянии гитары «Cremona», но и чехла к ней, который, по словам Матецкого, с инструментом же и приобретался. После чего вернулся на студию, причём гитару взял с собой, хоть и не собирался играть, дабы не мешать Валере сводить и «замагничивать». Он сделал мне три копии, как и договаривались, и я отправился домой «издеваться» над гитарой.

[1] Старое название стенокардии

[2] Реальная история из воспоминаний А. Макаревича.