Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Глава 6

Мой ступор длился буквально пару секунд. После чего я бегом рванул к машине, на ходу вытаскивая из кармана ключи, а вслед услышал топот шагов по чистому от снега асфальту и полный ярости крик:

— Стой, сука!

Когда я оказался возле «Жигуля», между мной и преследователем было порядка двух десятков метров. Только не промахнуться, думал я, вставляя ключ в личинку замочной скважины задней дверцы. Не промахнулся… Ещё секунду спустя в моей руке была монтировка.

Почему не обрезок шланга? Просто в какой-то момент я решил, что шланг могут всё-таки квалифицировать как холодное оружие, и решил заменить его старой, проверенной монтировкой. А что, в «лихие» 90-е многие таксисты держали монтировку под рукой. Времена были весёлые, беспредельщиков хватало, вот и приспособились отбиваться подручными средствами. Такой железякой засадишь по руке с ножом – и противник уже оказывается недееспособным. И на «холодняк» уж точно не тянет.

Тем временем преследователь с криком: «За дядю!» уже отводил руку для удара снизу в живот. Я не собирался проверять на прочность ткань своей короткой дублёнки, хотя, не исключаю, лезвие кухонного ножа могло бы и завязнуть в толстой выделанной коже. Да и вообще одежонку жалко. Пусть я и богат по советским меркам, но выложить за румынскую дублёнку мне когда-то пришлось круглую сумму.

Удар по запястью пришёлся как раз в тот момент, когда между мной и ножом оставалось каких-то сантиметров двадцать. Себя я не сдерживал, лупил наотмашь, так что хруст лучезапястного сустава для меня неожиданностью не стал.

Нож с глухим стуком рукояткой вниз упал на асфальт. Симонян согнулся пополам, прижимая к животу искалеченную руку и издавая протяжное:

— А-а-а…

Я ногой отбросил нож в сторону, причём он удачно залетел под днище моих «Жигулей», так что Симоняну, если он вдруг решит погеройствовать, придётся изрядно постараться, дабы дотянуться до орудия потенциального убийства. Здоровой, кстати, рукой, хотя не знаю, какой из него левша. Наверное, так себе, как и из меня.

Впрочем, Ашотику было не до этого, его куда больше занимала сломанная рука, которую он, стоя на коленях, продолжал баюкать со стонами и проклятиями на армянском.

Я огляделся по сторонам. М-да, без свидетелей обойтись не получилось. Парень с девушкой на ступенях у входа в институт, и водитель в припаркованной метрах в тридцати от моей «шахи» чёрной «Волге». Все они с интересом глазели в нашу сторону. Ещё несколько человек вдалеке шли по своим делам. А эти трое, надо думать, могли видеть последнюю фазу разборок, когда я лупил монтировкой по руке. Поначалу была мысль замять это дело, отправить неудачливого «кровника» в травмпункт и предложить подумать над своим поведением. Теперь же шила, как говорится, в мешке не утаишь.

Да и, по большому счёту, эту гниль нужно вырубать на корню. Один раз простишь дурака, так он подумает, что ему и дальше всё будет сходить с рук. Оклемается, и через месяц-другой снова с ножом накинется. Оно мне надо?

— Вставай, горе-киллер, — сказал я. — Надо тебя в травматологию везти. Но сначала придётся вызвать милицию, оформить факт нападения с применением холодного оружия.

Я подошёл к «Волге», водитель которой предусмотрительно опустил стекло.

— Товарищ, вы видели, как вон тот молодой человек кидался на меня с ножом?

— Да, видел, — с опаской поглядывая на монтировку в моей руке, ответил тот.

— Значит, сможете дать свидетельские показания.

Водитель растерянно захлопал глазами:

— Так ректор сейчас должен спуститься, мне его надо будет на обед везти…

— Ничего страшного, я думаю, Капитон Михайлович войдёт в ваше положение. И в моё тоже.

Я посмотрел в сторону входа. Надо же, парень с девушкой уже куда-то испарились.

— Ну что, схо́дите на вахту, наберёте «02»? Или приглядите за тем типом, а я сам схожу?

— Нет уж, сами за ним приглядывайте, — засуетился мужик, выбираясь из машины.

Когда приехала патрульная машина, мне всё это стало напоминать предновогоднюю историю. Тоже была сломанная рука, только там Андрей постарался. Как говаривал старина Гегель, история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз - в виде фарса. Но фарс мог снова обернуться трагедией, умудрись Симонян загнать мне нож в брюхо.

Так что на работу я прибыл только к трём часам, после того, как было принято моё заявление в отделение милиции, и водитель ректора дал свидетельские показания.

Гольдштейн, узнав о причине моего опоздания, всплеснул руками.

— Боже мой, что творится! Средь бела дня… И это, вы говорите, племянник Симоняна? Какой кошмар… Может, вам лучше домой пойти? Я представляюсь ваше состояние после такого… такого жуткого инцидента.

— Да всё нормально, Яков Михайлович, — улыбнулся я. — Моя нервная система выдерживала и не такое. Так что доработаю до конца дня.

Что ещё выдерживала моя нервная система, я не стал уточнять. Хотя, когда на тебя нападают с ножом – это действительно потрясение. У тебя хотят отнять жизнь, а это, как ни крути, будет похлеще «Фауста» Гёте, как говаривал один мой коллега по прошлой жизни.

До прихода домой я размышлял, стоит ли ставить в известность Сотникова. Решил, что всё-таки стоит, раз уж я ему сдал Геворга Давидовича. Пусть и племянник идёт прицепом.

— Да вы пользуетесь популярностью у представителей клана Симонянов, — без малейшего намёка на шутливый тон сказал Сотников. — Это дело по линии МВД. В том отделении меня следователей знакомых нет, хотя и мог узнать, кому ваше дело передали. Вернее, дело Симоняна. Но если что – звоните.

Поговорив с Сотниковым, я вспомнил про Шумского. Напомнить, что ли, ему про Афганистан… Хотя что там напоминать, в декабре узнаем, введут ограниченный контингент или нет. Надо ему намекнуть про события будущей России.

Решил всё же сходить на переговорный. В который уже раз я проклял предусмотрительную хозяйку, отключившую межгород. Ну хотя бы идти недалеко.

Владимир Борисович был дома.

— Сказочка очередная родилась, — без экивоков сказал я. — В Москву случайно не планируете?

— В ближайшее время нет. А вы как, в Пензу не собираетесь?

— Да тоже не планировал.

На том конце провода повисла пауза. Очевидно, Шумский раздумывал, как быть в этой ситуации, когда и хочется – и колется.

— А сказка стоит того, чтобы я приехал в Москву? — наконец спросил гэбэшник.

— М-м-м… Думаю, что да, — всё-таки решился я.

Снова пауза. Теперь уже дольше.

— Хорошо, в ближайшие пару недель постараюсь выбраться, либо в эту субботу, либо в следующую. Вы никуда из Москвы не уедете?

— Не планировал, но кто знает... Как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

— Тогда я вам позвоню накануне отъезда в столицу.

— Договорились. И знаете, что, Владимир Борисович…

— Что?

— Давайте я вам возмещу транспортные расходы. Всё-таки вам из-за меня придётся потратиться на проезд. Или перелёт.

Это я сболтнул, вспомнив, как Мясников недавно так же мне компенсировал поездку в Пензу, а я не отказался взять деньги. Однако подполковник оказался принципиальным человеком.

— Я, конечно, понимаю, что на песнях вы неплохо зарабатываете, но и я тоже не бедствую. Так что давайте закроем эту тему.

Марк Абрамович обитал недалеко на улице Машкова, недалеко от Чистых прудов и театра «Современник», в доме с обилием лепнины и прочих архитектурных изысков. Здание было явно довоенной, а может и дореволюционной постройки. Тихое, уютное местечко, которое я оценил по достоинству, прежде чем войти в подъезд. Хотя тут больше подошло бы питерское «парадная».

Дверь 11-й квартиры на третьем этаже мне открыли не сразу. Сначала, как интуитивно понял, на меня посмотрели в глазок, хотя он оставался таким же тёмным, как и прежде. Затем щёлкнул один замок, второй, после этого появился просвет с висевшей поперёк толстой металлической цепочкой, и в этом просвете я увидел немолодое лицо с обвисшими брылями, мясистым, в прожилках, носом и слезящимися глазами под густыми, седыми бровями.

— Добрый вечер! — изобразил я одну из своим самых обаятельных улыбок. — Я Арсений, мы созванивались с вами.

Ничего не говоря, хозяин квартиры воровато оглядел лестничную площадку, после чего скинул цепочку, впуская меня внутрь. Я вошёл, и дверь за моей спиной тут же захлопнулась, а замки с цепочкой встали на место. Прихожая освещалась мягким светом, исходящим от двух настенных бра.

— Разувайтесь, а дублёнку вот сюда вешайте, — кивая на красиво изогнутые крючки, неожиданно густым баритоном сказал Марк Абрамович.

Раздевшись, я был препровождён в просторный зал, пол которого был выстлан дубовым паркетом. Комната напомнила мне небольшой антикварный музей. Даже стоявший телефон был сделан под старину, практически такой же дружок дарил банщику в исполнении Куравлёва из фильма «Ты – мне, я – тебе».

Мне было предложено сесть в глубокое кресло с резными ножками, Марк Абрамович, откинув полы халата, опустился в такое же, стоявшее напротив, и вытянул, скрестив, ноги в восточного вида шлёпанцах без задника с чуть загнутыми носами. Руки он сложил на чуть округлом животе, сцепив в пальцах. Кофе или чая, похоже, мне никто предлагать не будет.

— Могу я поинтересоваться, откуда вы знаете Юрия Константиновича?

— Вполне, я его, можно сказать, лечащий врач.

— Такой молодой? — окинул он меня недоверчивым взглядом.

— Молодость не порок, — раздвинул я губы в улыбке. — Просто я лечу по нетрадиционной методике; иглоукалыванием и с применением энергетических потоков.

— Это что ещё такое – энергетические потоки?

— Долго объяснять. Одним словом, если что-то у вас заболит, или имеется хроническое заболевание – могу с вами поработать.

— Угу, понятно… Итак, молодой человек, вы хотите улучшиться свои жилищные условия, — скорее констатировал, чем спросил маклер.

— Совершенно верно, — степенно кивнул я.

— Какие у вас предпочтения, и в пределы какой суммы хотели бы уложиться?

— Что-нибудь поближе к центру, тихий район, вроде вашего, дом чтобы был не в аварийном состоянии. Второй или третий этаж, двух или трёхкомнатная, раздельный санузел, потолки… Ну где-то метра три. И соседи чтобы были адекватные. Что касается суммы… Я… Вернее, мы с невестой готовы потратиться.

— Хм, — только и нашёлся, что ответить собеседник. — Что ж, кое-какие варианты могу предложить уже сейчас. Например…

Он встал, подошёл к старинному, массивному столу и из выдвижного ящика извлёк пухлую папку. Нацепив на нос очки в роговой оправе, принялся перебирать бумаги. Наконец замер с одним листком в руках.

— Так… Лившиц Аркадий Григорьевич, зубной врач. С семьёй проживает в трёхкомнатной квартире в Печатниковом переулке, дом №11, строение 1, квартира 12. Бывший доходный дом Гессе постройки 1902 года. Здание в хорошем состоянии, я так думаю, без капремонта ещё лет двадцать точно простоит. Там ещё крышу меняли года три назад. Дом расположен рядом с Рождественским бульваром и Трубной площадью, так что место хорошее. Квартира на третьем этаже, метраж 75 м². Аркадий Григорьевич получил разрешение вместе с семьёй – это жена и дочь 23 лет – на выезд из страны, планируют вылетать не позднее середины июля, это крайний срок. Поэтому квартиру срочно продаёт. Просит… хм… 12 тысяч. Вопрос с пропиской я беру на себя. Но это будет стоить тысячу сверху. Зато после ни один комар носа не подточит.

— Звучит оптимистично, — я слегка растянул губы в улыбке. — Уверен, что вы сами там успели побывать и всё осмотреть.

— Обижаете, молодой человек, я никогда не предлагаю варианты, не ознакомившись ними сам лично. Квартира хорошая, к тому же они в прошлом году делали ремонт. Район тихий, много зелени, если где детей выгуливать, да и собачек тоже. Но цена…

— Цена приемлемая, и, надеюсь, квартира того стоит. Ещё у вас есть достойные варианты?

— Из имеющихся – это самый достойный. Есть ещё двухкомнатная в Сивцевом вражке, в этом доме, кстати, жила одно время Марина Цветаева. И стоит 8 тысяч. Но это последний этаж, окна выходят в тёмный двор, а самое главное – жильцы который год борются с плесенью, и никак не могут её победить.

— Ну и давайте тогда остановимся на первом варианте. Но учтите, Марк Абрамович, документы должны быть в полном порядке, чтобы, как говорится, комар носу…

— Молодой человек, — с лёгкой обидой в голосе произнёс Левин. — Я тридцать лет работаю на рынке московской недвижимости, и за все эти годы ко мне не было ни одного – слышите, ни одного нарекания! Я думал, что Юрий Константинович вас проинформировал.

— Простите, — развёл я руками, — но я не мог не задать этот вопрос. Всё-таки деньги на кону стоят немалые… Ладно, давайте к делу. Когда можно будет посмотреть квартиру?

На прощание я подарил маклеру свою визитку. Покинув его квартиру, я мысленно задался вопросом, что же этот Лившиц будет делать с такой кучей советских дензнаков? Не потащит же в Израиль и, даже если у фарцы обменяет на доллары, то кто ему позволит их вывезти… Можно, например, накупить золотого лома и вставить себе и всем близким золотые коронки, а в Израиле их снять и переплавить обратно в лом. Но это уже какой-то еврейский анекдот. Ладно, это не мои проблемы, нечего голову забивать такой ерундой.

К маклеру я добирался своим ходом, так что и обратно пришлось двигаться тем же маршрутом. Всё-таки морозец ещё стоял, и я жалел машину, по возможности передвигался по городу на общественном транспорте. Дошёл до Садового кольца, перешёл на другую сторону и сел в подошедший буквально через несколько минут троллейбус 10 маршрута. Через четверть часа я уже выходил на остановке «Площадь Восстания», откуда до моего дома идти было минут десять. Я неспешно брёл в сторону дома, щурясь от ледяных иголок, которые поднявшаяся метель пригоршнями бросала в лицо. Проходя мимо витрины магазина «Новый стиль», за которой выстроились в ряд три манекен – два женских и один мужской – немного задержался. Все трое демонстрировали тот самый «новый стиль», рассчитанный на людей молодого и среднего возраста. Но слишком уж легко, как мне показалось, они были одеты для этого времени года. А вот в новогодние праздники, когда была температура чуть ли не под минус 40, в такой одежонке можно было добежать разве что до машины, и желательно уже прогретой. Да, красиво, модно, удобно… Но не практично. То ли дело моя дублёнка, меховая шапка и импортная обувь на толстой подошве!

Я не сразу заметил, что рядом со мной кто-то стоит. Это была женщина в короткой, белой шубке и такой же белой меховой шапке, она тоже разглядывала манекены, и лицо её мне показалось отдалённо знакомым. Секунду спустя я чуть не хлопнул себя по лбу.

— Элеонора Валериановна!

Беляева повернулась ко мне, и её лицо озарила улыбка.

— Ох, Арсений… М-м-м…

— Да можно без отчества, — тоже улыбнулся я. — Гуляете?

— От подруги иду, она тут рядом живёт. Вечерняя съёмка с Анной Герман сорвалась, и решила образовавшееся свободное время использовать для встречи с подругой детства. Мы в одном доме жили в Воронеже, потом я в Москву перебралась, а три года спустя и Надя.

— И я рядом живу, получается, мы с вашей Надей соседи… А почему, извиняюсь за нескромный вопрос, не на такси?

— Телефона у подруги нет, поэтому заказать не получилось. Думала, на улице поймаю, да что-то все мимо едут, не останавливаются. Ну ничего страшного, на метро доберусь, тут станция рядом.

— А у меня машина есть. Два квартала до моего дома, во дворе стоит. Бак полный, домчу хоть на другой конец Москвы.

— Ой, что вы, не стоит…

— Идёмте, идёмте… Я не могу вас тут бросить, вдруг вас кто украдёт.

Беляева звонко рассмеялась, и всё-таки пошляк со мной.

Пока она стояла возле моих «Жигулей», я успел сбегать домой за аккумулятором. Так-то он новый практически, но я его всё же старался на морозе лишний раз не держать. Дальше бегом вниз, аккумулятор под капот, накинуть клеммы, переместиться за руль, повернуть ключ зажигания…

Мы посидели минут десять, когда я по звуку двигателя понял, что он вроде бы прогрелся, и тронулись в путь.

— Куда едем, Элеонора Валериановна?

— 2-я Пугачёвская улица. Знаете, где это?

— Если честно, слабо представляю.

— Это не очень далеко от станции метро «Преображенская площадь».

— А, это я знаю где.

— Вот и славно! А дальше я вам уже покажу, где сворачивать.

Минуты через три я поинтересовался:

— Вы говорили, съёмка с Герман сорвалась. А почему, если не секрет?

— У Анны случилось обострение давней травмы позвоночника. Позвонил её администратор и сообщил эту неприятную новость, заодно передав извинения от певицы.

Несчастная Анна Герман… Как в 67-м попала в Италии в страшную автокатастрофу, после которой её собирали буквально по кусочкам, так следующие 15 лет – сплошные боль и страдания, вплоть до самой смерти в 82-м смертью от остеосаркомы[1]. Вот, вот кому нужна моя помощь!

От этой озарившей меня мысли я на мгновение потерял концентрацию, и едва не проскочил перекрёсток на запрещающий сигнал светофора. А там как раз перпендикулярно выехал гружёный снегом самосвал – снег с улицы Москвы вывозили ещё и до Собянина.

— Арсений, аккуратнее, а то так в больницу угодим, — спокойным голосом произнесла Беляева.

Да уж, не хватало повторения судьбы той же Герман. Из-под самосвала вообще можно в морг сразу отправиться, а не то что больницу.

— Простите, задумался… Элеонора Валериановна, вы же помните, что моя основная профессия кардиолог?

— Конечно, вы об этом у меня в студии рассказывали.

— Но помимо этого я ещё занимаюсь иглоукалыванием. Это древняя восточная практика, с помощью которой профессионал может поставить на ноги человека, которому не способна помочь доказательная, то бишь официальная медицина.

Беляева, глядя на меня, несколько раз быстро моргнула, потом её брови поползли вверх:

— Я поняла! Вы хотите применить эту самую практику к Герман. Угадала?

— Совершенно верно, — одарил я попутчицу голливудской улыбкой. — Хуже точно не будет, а лучше… Почему-то я уверен, что мне удастся поправить здоровье всенародно любимой певицы.

— Даже так?

На этот раз её взгляд был оценивающим.

— Даже так, — подтвердил я с самым серьёзным видом.

— И что, иглоукалывание может любые болезни излечить?

— Бывали даже случаи, что и онкологию. Но тут многое зависит не только от мастерства иглорефлексотерапевта, но и от индивидуальных особенностей организма, от того, насколько сам больной верит в то, что может излечиться.

— Да, да, я что-то такое слышала про самовнушение…

— Можно и так сказать, — кивнул я, не сводя глаз с дороги. — Ну что так что, Элеонора Валериановна, уговорим Анну подлечиться?

— Я даже не знаю…

— Хуже не будет, — повторил я медленно и с нажимом.

С минуту она молчала, затем наконец на выдохе произнесла:

— Хорошо, я поговорю с ней. Она в Москве ещё неделю будет, за это время, надеюсь, вы успеете встретиться. Если она, конечно, согласится… Вот здесь направо, Арсений.

Телеведущая жила в обыкновенной хрущёвке. Это меня изрядно удивило, но я не подал вида. Перед тем, как попрощаться, я и Беляевой вручил визитку. Всё-таки удобная вещь… Телеведущая обещала известить меня, как только станет известен результат переговоров с Герман, а ей она собиралась звонить завтра. Вернее, её польскому администратору от артистического агентства «Пагарт» Ежи Шпак, чтобы через него договориться о личной встрече с певицей, как я и посоветовал Элеоноре Валериановне. Этот Шпак может вообще ничего не передать своей подопечной, посчитав наше предложение несерьёзным. А вот если сама Герман откажется… Что ж, её право.

Пока суд да дело, я следующим вечером наведался к Лебедевым, и рассказал о своей затее с приобретением квартиры. Подробно пересказал визит к маклеру, добавив, что я жду от него звонка, чтобы вместе с Ритой отправиться на осмотр квартиры.

— Вот думаю, что без московской прописки – в общежитии я прописан временно – вся эта затея выглядит немного авантюрно. В случае чего могу лишить и квартиры, и заплаченных за неё денег.

— Правильно думаешь, — кивнул Сергей Михайлович. — Это дело такое, можно и под суд загреметь. Пусть даже и не сразу, а когда будешь уверен, что всё утряслось, и ты чист перед законом. А поскольку ты на Маргарите собираешься жениться, то и на нас пятно ляжет. А мне как генералу МВД это будет особенно неприятно, когда на меня начнут косо поглядывать. Да и Андрея тоже затронет как офицера милиции. В общем, это дело нужно как следует обмозговать. Проконсультируюсь со знающими людьми, может, что-нибудь подскажут. У кого-то есть ещё предложения?

Он медленно оглядел всех присутствующих. Мы переглянулись, и стало ясно, что других вариантов нет.

А на следующий день позвонила Беляева:

— Анна Виктория согласна. У неё завтра концерт в театре эстрады, говорит, что хоть и через боль, но должна выступить, а послезавтра может к вам приехать. Вы только скажите, куда и во сколько?

Я вспомнил, как поднял на ноги перед выступлением в Пензенском драмтеатре Ободзинского, и предложил:

— А зачем терпеть лишний день, да ещё и на сцене? Она в какой гостинице остановилась?

— В «Москве».

— Завтра воскресенье, я могу с утречка подъехать в «Москву», и провести все необходимые манипуляции. Уверяю, в любом случае Герман выйдет на сцену, но после сеанса иглоукалывания это можно будет сделать и не отвлекаясь на болевые ощущения.

— Вот как, — задумчиво протянула Элеонора Валериановна. — Ну давайте я сейчас снова попробую дозвониться её администратору, вряд ли он уже спит. Потом снова вам позвоню. Ах, да, чуть не забыла… Ежи ещё спрашивал, сколько это будет стоить?

— Да нисколько! Я принципиально не беру денег за лечение. Так что в этом плане Ежи может не беспокоиться.

Перезвонила она почти через полтора часа, когда я уже подумывал, н пора ли в постельку.

— Насилу дозвонилась, он, оказывается, в ресторане сидел. В общем, завтра в 10 утра вам надлежит быть в фойе главного, 14-этажного корпуса гостиницы, выходящего фасадом на площадь 50-летия Октября[2]. Встреча назначена у стойки с сувенирами. Я вашу внешность описала, думаю, узнает.

— А он сам как выглядит, этот Ежи?

— Ой, я его и не видела, мы же только по телефону общались. Не переживайте, найдётесь, — утешила меня Беляева.

В назначенное время я был в фойе гостиницы «Москва» у стойки с сувенирной продукцией. Самые разные матрёшки, шкатулки с палехской росписью, жостовские подносы, значки… Было что предложить иностранному туристу, хотя лет через десять на том же Арбате ассортимент значительно увеличится. Шапки с кокардами, майки с гербом СССР, павлопосадские платки, самовары, магнитики на холодильник, до которых у отечественных производителей сувенирной продукции руки ещё не дошли… А может и не будет всего этого арбатского, если удастся избежать Афгана, Перестройки и прочих Горбачёвых с Ельцинами.

— Доброе утро!

Я обернулся на голос. Передо мной стоял невысокий, мне до подбородка росточком, мужчина средних лет с щегольской полоской усиков над верхней губой и физиономией закоренелого прохиндея.

— Вы Арсений Коренев?

Говорил он с заметным акцентом, добавляя шипящих звуков, как и подобает носителю польского языка.

— Да, я, здравствуйте! А вы, вероятно, пан Шпак?

— Совершенно верно, — растянул он в улыбке тонкие губы. — Пани Герман ждёт вас в своём номере.

Номер-люкс пани Герман располагался на 13-м этаже с видом на площадь 50-летия Октября и Кремль. И был весьма просторным, включая в себя гостиную, спальню, лоджию с арочным сводом… Санузел, судя по двум дверкам в коридоре, был раздельным. Обстановка тоже была далеко не аскетичной, впрочем, и без лишних изысков. Притягивал взгляд здоровенный цветной телевизор «Горизонт».

Впрочем, это я оценил чуть позже, а сначала не отводил глаз от открывшей нам дверь Анны Герман. Первое, что бросилось в глаза – её рост. Она была даже выше меня, примерно на полголовы, хотя я никогда не относил себя к коротышкам. Да, я подсознательно помнил, что Герман была высокой, вполне себе за 180[3], но только столкнувшись с ней вживую, сумел оценить данный факт.

Белокурые волосы падали на плечи, на лице почти нет косметики, только чуть подкрашены ресницы. Герман не была красавицей в общепринятом смысле этого слова, черты её лица имели некоторую угловатость, но при всём этом от неё исходил какой-то животный магнетизм, заставляющий мою мужскую составляющую трепетать и чувствовать себя кроликом перед удавом.

И она, глядя на меня сверху вниз, улыбалась. Через силу, через боль, но улыбалась.

— Знакомься, Анна, это и есть тот самый чудо-доктор, Арсений Коренев, — представил меня Шпак.

— Очень приятно, — улыбка её стала чуть шире, а я отметил, что говорит она с лёгким акцентом. — Проходите.

Она посторонилась, я же первым делом расшнуровал ботинки, выпростав из них ноги в полосатых, весёленьких оттенков носках… Герман продолжала улыбаться, теперь уже глядя на мои носки. А что, импортные, между прочим, хотя, конечно, на них не написано, что они родом из ГДР.

А вот Шпак так и попёрся в ботинках. Ну да они у него чистые, он же на улицу не выходил. Я же не парился, что пришлось разуться, так как пол в коридоре был застелен ковровой дорожкой, а в гостиной – чем-то вроде паласа.

— Вы голодны? — неожиданно спросила Анна. — Я сама ещё не завтракала, после вечернего приёма болеутоляющих уснула за полночь, а встала минут сорок назад. Только собиралась завтрак в номер заказать, как вы пришли.

— Спасибо, я дома плотно перекусил не так давно. Если только чайку.

— Прекрасно, я тоже выпью чаю. Только я пью с молоком, а вы?

— Просто чёрный чай и сахар. Люблю, знаете ли, сладкое.

Не то что я его так уж сильно люблю, тут же подумал, просто так уж повелось с получением ДАРа, что именно глюкоза хорошо восстанавливает мою «ци». Надеюсь, сахарный диабет II типа я всё же не заработаю.

— Ежи, позвони, пожалуйста, на ресепшн, сделай заказ на две персоны. Чай, сахар, молоко, и какой-нибудь выпечки.

Пока Шпак общался с дежурной, Анна предложила мне сесть в кресло у журнального столика, а сама расположилась напротив.

— Арсений, не могли бы вы немного рассказать о себе? И заодно о вашем методе, который, если верить Элеоноре, общавшейся с Ежи, может облегчить мой состояние.

— С удовольствием! Родом я из славного города Пензы. Наверное, не доводилось там бывать?

— Увы, — смущённо улыбнулась она, немного разведя руки в стороны.

— Ну, какие ваши годы, — с позитивом в голосе заверил я её. — Пенза находится в 600 километрах от Москвы, ночь на поезде – и вы уже бродите по историческому центру города, по его набережной… А можно и в «Тарханы» съездить, у нас многие известные гости посещают музей-усадьбу, где прошло детство великого русского поэта Михаила Юрьевича Лермонтова.

— О, Лермонтова я люблю! У меня в репертуаре есть даже романс на его стихи, я его сегодня вечером буду исполнять, называется «Выхожу один я на дорогу»… Ох, простите, что я вас прервала.

— Ничего страшного, — одарил я собеседницу одной из самых своих ослепительных улыбок. — Будет возможность – приезжайте, полные залы гарантирую, и поездку в «Тарханы» обеспечим.

Дальше я рассказал про отца, как решил пойти по его стопам, но с уклоном в кардиологию. Как закончил Саратовский медицинский, поработал в Сердобской районной больнице с командировкой в Куракино, где когда-то жили великие князья, и уда тоже можно съездить, поглазеть на развалины усадьбы и обалденную природу. Как вернулся в Пензу, как познакомился в Москве с профессором Лариным, обучившим меня иглорефлексотерапии, заодно вкратце пересказав биографию Германа Анатольевича. Мол, не какой-нибудь самоучка, а у целого китайского мастера человек учился, так-то вот. И что теперь, переняв эстафету у профессора, я на практике доказываю эффективность этого метода. Для убедительности привёл несколько примеров, даже врать не пришлось, ну разве только в том, что к иглам я периодически добавлял ещё и мощь ниспосланного небесами браслета.

Пока я рассказывал – принесли завтрак, и мы принялись пить чай. Шпак нас покинул, пообещав появиться чуть попозже.

— Вы думаете, ваш способ поможет снять боль в спине на какое-то время? — спросила Герман, делая небольшой глоток из своей с виду фарфоровой чашечки.

— Ну это минимум, а максимум…

Я сделал многозначительную паузу, и в её серо-зелёных глазах мелькнула осторожная надежда. Надежда – мой компас земной…

Я сделал последний глоток и с довольным видом откинулся на мягкую спинку стула, сцепив пальцы на животе.

— Спасибо, чай был изумительный.

Она поставила на блюдце свою чашку с остатками молочного чая, встала.

— Ну что, я готова к вашим чудесным процедурам. Ежи просил его пригласить, когда всё начнётся.

— Бога ради, — я тоже поднялся. — Только мы с вами уединимся в спальне, а он пускай в гостиной останется, ни к чему ему глазеть на то, чем мы с вами будет заниматься.

В последний момент подумал, что прозвучало как-то двусмысленно. Но Анна не обратила на эту деталь ни малейшего внимания, либо просто интеллигентно сделала вид, что не поняла этой самой двусмысленности. На самом деле в 1979 году человек вполне мог реально не обратить на это внимания, не будучи ещё настолько морально испорченным, как его потомки в 21 веке.

Пришёл Шпак, я повторил просьбу обождать нас в гостиной, и мы наконец уединились с Герман в спальне.

— Пока я буду готовить иглы, снимайте халат и ложитесь на живот. Заранее предупреждаю – бояться не стоит. Никаких болезненных ощущений вы не почувствуете. И вот ещё что… Помимо иглоукалывания я дополнительно использую способ, усиливающий целительный эффект. Вы почувствуете тепло там, где моя ладонь коснётся вашей кожи, может быть, даже будет немного горячо, но не более того.

— Тепло будет как от скипидарной мази?

— М-м-м… Ну примерно.

Я не успел отвернуться, как она без всякого стеснения распустила на талии поясок, который змейкой скользнул на покрытый уже практически настоящим ковром пол, и сняла халат, оставшись передо мной в одних ажурных трусиках явно не отечественного пошива. Я невольно сглотнут слюну, залюбовавшись высокой и стройной фигурой с небольшой, чуть обвисшей грудью.

Анна же, ничуть не смутившись, легла на свою двуспальную кровать. Вернувшись на грешную землю, я смущённо закашлялся, словно за моей спиной не было десятков лет врачебной практики и десятков прошедших перед моим взором этих самых женских грудей самых разных форм и размеров. Причём порой попадались вполне себе крепкие, моложавые.

Если Анна Виктория, как её называла Беляева, избавилась от халата, то я, напротив, в него облачился. В свой, белый, дубликат больничного. Тот висел в моём шкафчике в ординаторской, а этот хранился дома, был приобретён специально для работы, скажем так, на стороне. Как и шапочка с перчатками.

— Приступаю.

Начал осторожно вкручивать тонюсенькие иглы в кожу.

— Не напрягайтесь, — повторил я. — Давайте я вам анекдот расскажу.

— Давайте. Я люблю анекдоты.

— В общем, однажды приехал певец Вилли Токарев на гастроли в СССР. Вышел из аэропорта, поставил сумку на землю, огляделся вокруг: «Не узнаю тебя, Русь!» Посмотрел – украли сумку! «Узнаю тебя, Русь!»

Герман заливисто расхохоталась. Я даже прервал процесс установки игл, так как спина пациентки в этот момент находилась, скажем так, в нестабильном положении. Но всё же следом выдал ещё один анекдот, пришедший на память:

— На радио передача «В рабочий полдень». Радиоведущая объявляет: «Песня «Русское поле». Слова Инны Гофф, музыка Яна Френкеля, исполняет Иосиф Кобзон».

И снова заливистый смех. Подождав, пока певица успокоится, я поставил последние иглы и заявил, что теперь приступаю ко второму этапу исцеления – энергетическому. Прежде чем повернуть браслет против часовой стрелки, интуитивно сунул руку в карман халата, куда зачем-то положил, будто наудачу, маленькую иконку святого Рафаила, купленную в Загорске. Показалось, или от неё и впрямь исходит тепло?

Ладно, будем надеяться, что небеса с нами. Я активировал браслет и положил правую ладонь на спину Герман. Сначала, само собой, диагностика, а Анна пусть думает, что я уже приступил к исцелению. Незачем ей знать этих подробностей.

О, да-а… Я, конечно, подозревал, что тут всё запущено, но не думал, что настолько. Даже печень подсажена, я так думаю, не от спиртного, а от приёма сильных обезболивающих и прочего рода препаратов. И похоже, придётся-таки прибегнуть к радикальному методу исцеления, вернув весь организм в полноценное состояние. Весь, включая поражённые тромбофлебитом ноги.

В транс мне пришлось погрузиться на тридцать шесть минут. Как сквозь туман я слышал, как Герман что-то спрашивает, но не мог понять, что именно и, может быть, не совсем вежливо это казалось со стороны, но просил помолчать, не мешать процессу. Она замолчала, а я словно бы со стороны наблюдал, как радужные «паутинки» пронизали каждый внутренний орган, делая свою вроде бы и незаметную, но важную работу. И буквально чувствовал, как энергия из меня перекачивается в Герман, но при этом было такое чувство, что ёмкость моего внутреннего аккумулятора словно бы увеличилась, и если раньше после такого лечения я был бы выжат полностью, то на этот раз я потратил примерно две трети своих энергетических запасов. Потому и не свалился в обморок, когда всё было закончено. Хотя слегка подташнивало, но на такие мелочи уже можно было не обращать внимания.

— Всё, — констатировал я, убирая ладонь со спины Анны Виктории. — Сеанс окончен. Сейчас только иглы сниму… Как вы себя чувствуете?

— Странные ощущения, — задумчиво сказала Герман. — Будто бы внутри меня разожгли огонь, который только сейчас погас. А вы говорили, что буте тепло только там, где ваша ладонь будет прикасаться к моей коже. Там ожога нет случайно?

— Что вы, какой ожог, — немного через силу рассмеялся я, поскольку усталость всё же давала себя знать. — Небольшое покраснение, которое сойдёт через несколько минут. А то, что внутри был жар… Это как раз то, о чём я вас предупреждал. Свою внутреннюю энергию, которые китайцы называют «ци», я перекачивал в вас, и она обновляла ткани ваших внутренних органов, включая позвоночные хрящи и спинномозговой нерв. Ну-ка, вставайте, пройдитесь по комнате и скажите, как вы себя чувствуете.

Я методично принялся протирать иглы смоченной в спирте ваткой, отчего по комнате поплыл соответствующий запах, а она медленно, словно бы боясь сделать резкое движение, села, потянулась за халатом, накинула его на себя, только после этого встала и затянула поясок.

— Ну же, — подбодрил я её.

И она, плавно ступая, сделал несколько шагов до двери, затем обратно. После этого неожиданно выгнулась вперёд, словно собираясь потянуться, прижала ладони к пояснице.

— Даже ничего не хрустнуло, — с удивлением посмотрела она на меня. — И ничего не болит. Ноги не болят! Как это возможно?!

Я молча развёл руками.

— Вы волшебник!

Она вдруг сделала ко мне широкий шаг, чуть наклонилась и чмокнула в щёку.

— Вы настоящий волшебник! Как жаль, что я не встретила вас раньше… Как вы думаете, эффект долго будет держаться? — спросила она с тревогой в голосе.

— Долго, — улыбнулся я. — До глубокой старости.

— Вы серьёзно?

— Вполне.

Она вдруг села на кровать и спрятала лицо в ладони. А спустя пару секунд я понял, что она плачет. Я растерянно пробормотал:

— Анна, ну что вы…

Она убрала ладони и посмотрела на меня, теперь уже снизу вверх. Её лицо было мокрым от слёз, но при этом она улыбалась.

— Это слёзы счастья. Спасибо Господу, что послал мне вас… Я до сих пор не могут поверить!

— А придётся, — добродушно усмехнулся я.

— Но вы же не можете знать наверняка, нужно пройти обследование…

— Обязательно пройдите, чтобы убедиться, что с вашим организмом всё в порядке. Кстати, — меня осенило. — У вас же совсем недавно был день рождения[4]! Вот вам и подарок от меня. Годится?

— Ещё как годится, — расплылась она в улыбке.

— Между прочим, вы родились в один день с моей потенциальной тёщей, — вспомнило я про так же ещё один недавний день рождения. — Тоже в День святого Валентина.

— Да-да, День всех влюблённых. У нас в Польше это любимый многими праздник. Так, получается, у вас есть невеста? И когда свадьба?

— Пока моя невеста учится, но, думаю, не за горами.

В этот момент в дверь осторожно постучали. Анна тут же собралась, извлекла из кармана халата носовой паток и вытерла всё ещё влажные глаза.

— Входи, Ежи, — разрешила певица.

Шпак почему-то бочком, хотя был вполне худ, протиснулся в комнату, поглядел на улыбающуюся, но всё ещё с красноватыми глазами подопечную, на меня, снова на Герман.

— Как всё прошло? — спросил осторожно.

— Ежи, пан Арсений – настоящий волшебник и маг! Я целую вечность не чувствовала себя так хорошо и легко. Как жаль, что меня не видит сейчас Збигнев, уж он бы порадовался...

— Да и Збигнев-младший тоже, хотя ему всего три года, и он ещё мало что понимает, — добавил Шпак.

— Да, и Збигнев-младший тоже, — повторила Анна с грустью. — Боже, как я по ним скучаю… Быстрее бы вернуться в Варшаву.

Она посмотрела в занавешенное лёгким тюлем окно, словно бы пытаясь сквозь него увидеть столицу Польши.

Я же, закончив собирать свой портфель, деликатно кашлянул:

— Что ж, я, пожалуй, пойду.

— Постойте, — она резко повернулась ко мне. — А вы придёте на концерт?

— Хм… Это в «Театре эстрады»? Пожалуй, мы бы с моей девушкой сходили, но не уверен, что билеты ещё остались в продаже. Впрочем, загляну в кассы, может, повезёт.

— Ежи, сделай, пожалуйста, моему спасителю два пригласительных на хорошие места.

— Хорошо, Анна, — кивнул Шпак. — Арсений, давайте зайдём ко мне в номер, я вам выпишу два пригласительных.

— Жду вас вечером на своём концерте, — улыбнулась мне на прощание Герман.

Мы прошли в номер Ежи Шпака, где он выдал мне пригласительные на концерт в «Театре эстрады» на третий ряд – 15 и 16 места. Я спросил, должен ли что-то за них, на что тот замахал руками:

— Что вы, пан Арсений! Да за то, что вы сегодня сделали, мы с Анной вам должны… Эм-м-м, как это у вас говорят… Да, должны по гроб жизни!

Вот и славно, подумал я, пряча пригласительные в портфель. Дипломат, что ли, купить… Нет, портфель классный, натуральная кожа, но как-то уже не очень актуально. Тем более в дипломате бумажная документация не мнётся. А с цифровым кодом на замке так вообще круто.

Правда, достать дипломат не так-то и просто. Хороший дипломат, а не то пластмассовое убожество, с которым ныне форсят даже некоторые школьники. Но это потом, а сегодня у нас с Ритой наметился незапланированный культпоход на концерт звезды советской и польской эстрады. Надеюсь, у неё на этот вечер нет более важных планов.

Как выяснилось, нет. Рита с радостью приняла моё предложение, не забыв расспросить в подробностях историю моего знакомства с Герман и её исцеления, и за полтора часа до начала концерта я заехал за своей возлюбленной на «Жигулях», благо погода позволяла передвигаться на машине – потеплело до минус 10. На заднем сиденье лежали два здоровенных букета. Один Герман должна вручить Рита где-то в середине выступления, второй – я, уже ближе к финалу. На поклонах, как я предполагал, у сцены соберётся толпа поклонников, причём в основном тоже с цветами, и мы в ней просто затеряемся.

«Театр эстрады» располагался в печально известном доме на набережной (он же Дом правительства) по адресу: Берсеневская набережная, дом 20/2. Припарковаться пришлось поодаль, поскольку лучшие места уже были заняты, люди, похоже, начали приезжать заранее. И точно, ещё и запускать в зал не начали, народ толпами ходил по фойе, и многие, как и мы, с цветами.

На Рите было то самое вечернее платье, в котором она встречала Новый год, плюс она переобулась в гардеробе в туфли на небольшом каблучке. Относительно высокая причёска была сделана, похоже, своими силами, ну или с помощью мамы, держалась не знаю с помощью какого количества лака, и поэтому Рита прибыла без головного убора.

Наконец открыли двери зала, и зрители стали понемногу его заполнять. Мы не спеша прошли на наши места.

— Кажется, сегодня будет аншлаг, — сказал я, глядя, как всё меньше и меньше остаётся свободных мест.

Хотя иного было трудно было ожидать. Я хоть в кассы и не заглядывал – зачем, если есть пригласительные – но догадывался, что билеты закончились не за один день до концерта. Всё-таки Анна Герман – это настоящая звезда эстрады. Ещё и как бы зарубежная, что придавало определённого шарма, пусть это и соседняя Польша. Хотя я-то знал, что она родилась в Узбекистане, в семье немецко-голландских переселенцев, чьи предки перебрались в Россию во времена Екатерины II. И что её отец был расстрелян без суда и следствия в 1937 году. Всё-таки, имея интернет под рукой, можно было парой кликов мышки играючи узнать об известном человеке немало как полезной, так и бесполезной информации.

— Программку не желаете? — обратилась к зрителям нашего ряда из прохода женщина-капельдинер.

— Мы желаем, — откликнулся я. — Сколько стоит?

— 15 копеек.

— Дайте парочку.

Вскоре мы с Ритой на пару просматривали список песен, которые сегодня предстояло исполнять Анне Герман. Вначале какое-то «Intro «Танцующие эвридики», затем «Ave, Maria», «Монолог об Италии», «Марекьяре», «Быть может, «Всё на свете изменяется», «Выхожу один я на дорогу». «Ах, как мне жаль тебя», «Монолог», «Когда цвели сады», «Письмо солдату», «Пани война/война-злодейка», «Эхо любви», «Невеста», «Монолог о застольной песне», «Застольная песня», «А он мне нравится» и на десерт романс «Гори, гори, моя звезда».

Наконец зал был заполнен, я посмотрел на часы – ещё две минуты. Свет начал гаснуть через три. Ну как гаснуть… Просто его слегка приглушили.

На сцене появилась брюнетка в длинном серебристом платье, а следом и сама Герман, которую зал встретил настоящей овацией. Пока Анна Виктория с улыбкой кланялась, к чёрному, блестящему лаком роялю сел худой мужчина во фраке, и заиграл что-то лирическое, буквально на полминуты. Наверное, это и было пресловутое «Intro «Танцующие эвридики». Когда музыка смолкла, начала говорить брюнетка, в которой я определил ведущую вечера. Это была тоже полячка, поскольку в её речи проскальзывал более сильный акцент, нежели у Герман.

— Добрый вечер, паньство[5]! Добрый вечер, дорогие друзья! Я долго думала, как начать эту встречу с вами. И откровенно признаюсь – ничего оригинального не придумала. Но мне кажется, что о скромных и великих артистах надо говорить просто. И потому скажу вам просто… Приехала к вам Анна Герман!

Под аплодисменты снова послышались звуки рояля, в которых я узнал вступление к «Ave, Maria». И тут Герман запела… Ах, до чего же проникновенно она исполняла эту католическую молитву к деве Марии! У меня ком стоял в горле и в носу щипало, покосился на Риту – с ней творилось то же самое. Да и с нашими соседями тоже, насколько я мог судить, осторожно покрутив головой по сторонам. Жаль, что песня оказалась короткой.

— Аня, поговоришь со мной немножко? — предложила ведущая.

— Пожалуйста! — легко согласилась певица.

— Я хотела тебя спросить… Ты получаешь много писем.

— Да, действительно.

— А что ты с ними делаешь?

— Все очень внимательно читаю, — расплылась в улыбке певица. — К сожалению моему огромному, я не могу на все ответить, но все храню. Все абсолютно храню в большом сундуке, внизу, в кладовой они у меня лежат. И читать я их никому не даю, потому что мне кажется, читатели делятся со мной своей жизнью, своими проблемами. Спрашивают про мою жизнь. Только вот недавно первый раз я не удержалась и показала одно письмо мужу. Там было так написано: «Дорогая Аннушка! Я тебя вчера опять видел по телевизору. Ты мне очень нравишься. Если ты замужем – давай дружить всю жизнь. Если не замужем – пришли мне словарь польско-русский и разговорник. Я твой! Федя!»

По залу прокатилась волна смеха. Улыбающаяся ведущая спросила:

— А муж что?

— Муж очень сосредоточенно прочёл и сказал: «Аня, завтра же вышли ему книжки. Людям надо помогать изучать иностранные языки».

— Ха-ха, Аня, твой муж тоже артист.

— Нет, нормальный человек, — игриво улыбнулась Герман

У меня возникло такое чувство, что она сейчас покажет ведущей язык, но обошлось без ребячества.

— Скажи, почему ты сегодняшний концерт начала произведение Гуно «Ave, Maria»?

— Я думаю, что мы все – люди сцены – помним всю жизнь свою первую встречу с публикой. Для нас даже кино, телевидение, пластинка – это всё не так важно, как первая встреча с живой публикой, с залом. Это была песня, с которой я первый раз вышла людям спеть. У нас в Польше такая традиция, что вот на свадьбе надо обязательно спеть или сыграть эту композицию Шаря Гуно или Шуберта «Ave, Maria» на счастье для молодой пары. Это было на свадьбе моей подруги, ещё когда я была студенткой на першем… первом году. Моя Богуся, маленькая подружка, очень поспешила, им по 18 лет было, они поженились, и на их свадьбе я спела первый раз эту песню.

Они ещё немного пообщались, упомянув Италию, где Герман записала пластинку, и по просьбе ведущей, которая после этого ушла за кулисы, певица исполнила песню с этой пластинки – неаполитанскую народную мелодию «Марекьяре».

Как только замолкли звуки музыки, к сцене с цветами подошла поклонница неопределённого возраста, вручила букет хризантем. Рита вышла с цветами после романса на стихи Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Ну а я протиснулся к сцене после того, Герман закончила петь «Эхо любви». Правда, не я один, нас тут было трое – ещё две поклонницы помимо меня. Я дождался, пока они отдадут свои цветы, только после этого протянул букет из двадцати одной алой розы.

Она наклонилась с улыбкой принимая цветы, и неожиданно негромко сказала:

— После концерта жду вас за кулисами.

И следом, выпрямившись, с охапкой цветов в руках, которую прижимала к себе, сделал несколько шагов назад, продолжая кланяться аплодирующей публике. Я же возвращался на место в раздумьях, с какой целью Анна попросила меня заглянуть к ней после концерта. И придётся идти с Ритой, не бросать же её одну. Да и пропустят ли нас за кулисы? Может, там милиционер возле гримуборной дежурит, отсеивает назойливых поклонников.

— После концерта Анна Герман приглашает нас к себе за кулисы, — шепнул я Рите.

— Ничего себе, — её брови поползли вверх. — Да ты уже с ней, я смотрю, на короткой ноге.

На что я только подал плечами, мол, что поделаешь, это не моя прихоть.

Милиционер действительно дежурил, но тут же стоял и Ежи Шпак, который при нашем появлении сделал приглашающий жест рукой:

— Идёмте, Анна ждёт.

Милиционер с сержантскими погонами неодобрительно посмотрел на нас, но всё останавливать не стал.

Герман сидела за столиком с тройным зеркалом, известным в народе как трильяж, и из высокого стеклянного стакана пила минералку. Рядом стояла початая полулитровая бутылка зелёного стекла, известная в народе как «чебурашка», с наклейкой «Боржоми».

При нашем появлении она встала и в один шаг оказалась рядом с нами.

— Это ваша девушка, Арсений? — спросила она, с улыбкой глядя на Риту. — Какая симпатичная пани. Это же вы мне подарили вон тот букет белых роз?

Рита, естественно, запунцовела, только кивнуть и смогла, а Герман как ни в чём ни бывало продолжила:

— Спасибо большое и вам, и вашему молодому человеку за цветы. Он меня сегодня буквально поставил на ноги. Не рассказывал вам?

— Кое-что рассказал, — кивнул я.

— Как вам повезло с вашим женихом, смотрите не упустите своё счастье.

На Риту уже жалко было смотреть – так она засмущалась, что готова была, наверное, провалиться сквозь землю. Вернее, сквозь наливной бетонно-мозаичный пол, с ромбами из медных шин. А если ещё проще, то сквозь пол из так называемой мраморной крошки – практичный и огнеустойчивый.

— Я за весь концерт ни разу не вспомнила о мучивших меня болях, — продолжила Анна. — Вы сотворили настоящее чудо. Я бы за это не только тысячу, а пять тысяч отдала бы.

— О какой тысяче идёт речь? — не понял я.

— Ну как же, Ежи сказал, что вы за свои услуги попросили тысячу рублей. Я сказала ему, чтобы эти деньги он вычел из моего гонорара за несколько уже оплаченных предстоящих концертов и отдал вам. Ежи?

Мы с ней одновременно посмотрели в бегающие глазки Шпака. Тот растерянно улыбнулся, но тут же взял себя в руки:

— Анна, я всё сейчас объясню. Да, я взял деньги, но просто не успел их отдать. Собирался сделать это как раз после концерта. Деньги в номере, в дипломате. Сейчас мы поедем в гостиницу, и я…

— Простите, — перебил я его, — но мы же договаривались, что я за свою работу денег не возьму. Элеонора Валериановна тому свидетель, я через неё передал пану Шпаку эту информацию.

— Вот оно что, — протянула Герман и хищно прищурилась, глядя на своего будто скукожившегося администратора. — Решил поживиться за счёт пана Арсения, а из всех нас сделать дураков. Ежи, по окончании гастролей ты уволен.

— Но…

— У-во-лен! — по слогам повторила Герман. — Уволен по собственному желанию. Рядом с собой я таких мерзавцев не потерплю. Возвращаемся в Варшаву – и пишешь заявление. И скажи спасибо, что я ещё никому не скажу, какая ты сволочь на самом деле. А эту тысячу, — лицо её приняло брезгливое выражение. — Эту тысячу можешь оставить себе. Будет тебе выходное пособие. А теперь покинь меня, и до завтрашнего концерта на глаза мне не попадайся.

Шпак открыл было рот, словно бы собираясь что-то сказать, но тут же его захлопнул и, сутулившись, поплёлся к выходу. Медленно, будто бы надеясь, что подопечная сменит гнев на милость, но та стояла, скрестив руки с длинными, тонкими пальцами на груди, и явно не собиралась проявлять сострадание к своему администратору.

Когда же за ним тихо закрылась дверь, она провернулась ко мне. В глазах её стояли слёзы:

— Простите, Арсений, мне так стыдно…

— Право, Анна, не стоит так расстраиваться из-за какой-то ерунды. Зато теперь вы знаете, что за человек этот Шпак. Мне, честно говоря, он как-то сразу не понравился, слишком уж хитрая физиономия.

— Мне его выделили от артистического агентства «Пагарт», он второй год со мной ездит, не только в вашу страну. И пока повода для подозрений не давал. А тут, видно, представился случай, и не выдержал, поддался соблазну. Иуда… Боже, как жаль разочаровываться в людях!

Она всхлипнула, но всё же справилась с эмоциями. Осторожно, стараясь не размазать тушь, вытерла носовым платком глаза, потом негромко высморкалась в этот же украшенный красной каймой платок.

— Простите.

— На вашем месте для любого это стало бы потрясением, даже для мужчины, — сказал я. — Хотя мужчина мог бы и морду начистить за такое. Настоящий мужчина.

— Уверена, вы бы так и поступили, — выдавила Герман из себя улыбку.

— Да уж, честно говоря, хотелось надавать вашему администратору люлей, но это вызвало бы международный скандал.

— Люлей, — негромко рассмеялась певица. — Какое интересное слово, надо запомнить.

Повисла неловкая пауза, и я уже собрался было откланяться, как вдруг Рита выпалила:

— А Сеня ещё и песни сочиняет, их по радио крутят, и по телевизору его песни исполняют.

— Серьёзно? — тонкие дуги бровей Герман взлетели вверх.

— Серьёзней некуда, — не унималась Рита, заставляя меня краснеть. — Слышали, может быть, «Букет»? Я буду до-о-олго гнать велосипе-е-ед… Или эту… «Единственная моя», её Ободзинский исполняет, Сеня ему эту песню подарил. Ну и ещё у него несколько песен есть, которые даже на пластинках выходили.

— Ого, неужели вы ещё и композитор? Неожиданно.

— А хотите, он и вам что-нибудь сочинит?

Я красноречиво покосился на Риту. Блин, вот же язык без костей! Но она, похоже, моего взгляда даже не заметила.

— Конечно, хочу! — всплеснула руками Герман. — Арсений, вы дял меня что-нибудь сочините?

Я мысленно вздохнул.

— Вы надолго ещё в Москве?

— Ещё четыре дня, не считая этого. Два сольных выступления, потом выходной, и запись в сборном концерте для телевидения.

— Есть у меня кое-какие намётки. Думаю, до вашего отъезда напишу для вас песню.

На этом мы и расстались, а я сразу включил голову на предмет воспоминаний о песенном материале из моего прошлого, которое ещё не наступило, и что из этого могло бы подойти Анне Виктории. Судя по сегодняшнему концерту, Герман довольно разноплановая певица, даже весёленькую «А он мне нравится» исполнила. Однако всё же её конёк – это лирика. И частенько с нотками грусти. Так что будет отталкиваться от этого.

В общем, на следующий день ближе к обеду я уже звонил с работы в гостиничный номер по телефону, который мне на прощание дала Герман. После нашего разговора Анна сказала, что позвонит своей хорошей знакомой – редактору всесоюзной студии грамзаписи «Мелодия» Анне Качалиной, где попробует договориться о встрече в студии вечером в свой единственный выходной. Попросила перезвонить минут через десять-пятнадцать. Я на всякий случай выждал двадцать и снова набрал.

— Договорилась, — радостно выдала в трубку Герман. — В среду к шести часам вечера нас ждут на «Мелодии». Сможете подъехать?

Ещё бы я не смог! Прямо с работы и поехал. В назначенный час я стоял на проходной в ожидании, когда за мной спустится та самая Качалина. Та появилась буквально через три минуты после звонка милиционера с вахты.

— Вы Арсений Коренев? Идёмте за мной.

Ещё пять минут спустя мы входили в студию, где за пультом находился звукорежиссёр, а по другую сторону оргстекла помимо Герман располагался целый ансамбль в составе гитариста, бас-гитариста, клавишника и барабанщика. Со всеми поручкался, каждый представился по имени, соответственно ребят (хотя тут ребятам было в промежутке между 30 и 40) звали Володя, Паша, Эльдар и Паша-второй.

— Как вы себя чувствуете, пани Анна? — спросил я у Герман, добавив в свой вопрос немного юмора.

— Спасибо, пан Арсений, замечательно! До сих пор мне кажется, что вы сказочный волшебник.

Она легко коснулась кончиками пальцев моего предплечья, словно ветерком повеяло. Только от этого «ветерка» у меня моментом горло пересохло, и по телу пробежала лёгкая дрожь.

Сеня, дал я себе команду, держи себя в руках.

— Ну что, с чего начнём? — спросил Володя, щипая кончиками пальцев струны неподключенной гитары – а это был настоящий «Fender Stratocaster».

— Давайте поступим так, — сказал я. — Сейчас я у тебя, Володя, на время позаимствую гитару и сам под свой же аккомпанемент исполню пару песен. Певец из меня тот ещё, но мелодию вы спокойно уловите. А пока вот держите.

Я раздал каждому, включая Герман, партитуру с нотами – зря, что ли, я их разучивал?! Сам же, взяв подключённую гитару, сел на высокий стул с подставкой для ноги, объявил:

— Первая песня – это романс на стихи Ахмадуллиной. Называется «А напоследок я скажу». Слышали это стихотворение?

— Я его знаю, — отозвалась Герман.

— И я слышал, но полностью не помню, — добавил Эльдар.

— Ну вот сейчас я вам его и напомню, уже под аккомпанемент гитары.

Почему я выбрал этот романс из ещё не снятого Рязановым фильма «Жестокий романс»? Во-первых, он у меня сам как-то всплыл в памяти, а во-вторых – я подумал, что для Герман эта вещь будет в самый раз, коль уж она поёт и романсы тоже. А в-третьих – я когда-то эту вещь под гитару разучивал, и не без труда, но подобрал сначала аккорды, а затем и ноты.

Пел и поглядывал на Анну Викторию. Она с задумчивым видом смотрела куда-то сквозь меня, а когда я закончил – её глаза блестели от едва сдерживаемых слёз.

— Боже, — прошептала она. — Боже, как же это проникновенно!

— В вашем исполнении это будет на порядок проникновеннее, — заверил её я. — Давайте сейчас сразу вторую отыграю, а потом уже я предоставлю возможность спеть обе вещи вам, Анна.

Второй песней была «Я не могу иначе». Я помнил, что Пахмутова и Добронравов писали эту песню именно для Герман, но спеть она её не успела, и в итоге композиция оказалась у Валентины Толкуновой. Извиняйте, Александра Николаевна и Николай Николаевич, что заимствую у вас этот не самый большой хит, напишете что-нибудь ещё.

И вторая песня, как я и ожидал, зашла всем присутствующим. Ну а дальше пошёл репетиционный процесс, закончившийся через час с небольшим записью демо-версий обеих песен. Причём романс был записан исключительно под акустическую гитару, которая нашлась в недрах студии грамзаписи. И аккомпанировал не я, а Володя. Будучи профессионалом, он с лёта ухватил мелодию, и я просто стоял по другую сторону стекла, слушая доносящиеся из динамиков звуки музыки и слов. Так же с этой стороны стекла я слушал запись окончательной версии «Я не могу иначе», записанной всего-навсего с третьего дубля. И то первые два раза лажали музыканты, а не Герман.

Звукач сделал две копии плёнки с записями обеих песен – для Анны и для меня. Герман я отдал и партитуру, так что теперь всё зависело от её расторопности. Надеюсь, прежде чем она выступит на ТВ или песню в её исполнении пустят в ротацию на радио, никто с этими композициями не засветится. Собственно, музыканты, которые, оказывается, играли в эстрадном оркестре при Доме культуры ЗИЛ, мне лично пообещали ни с кем информацией раньше времени не делиться. А когда я заикнулся насчёт оплаты их услуг, покосившись на Герман, заявили, что она уже им заплатила.

— Анна, не стоило, — пожурил я её. — Я бы сам заплатил.

— Вот ещё глупости! — всплеснула она руками. — Если бы вы повели меня в ресторан, я бы вам, как мужчине, позволила ещё, быть может, заплатить. А это уже совсем другое дело.

— Да? Хм…

Я посмотрел на часы. Было начало девятого, время ещё детское. После этого перевёл взгляд на Анну.

— Тогда я вас приглашаю вас в ресторан.

[1] Остеогенная саркома — саркома, злокачественные клетки которой происходят из костной ткани и продуцируют эту ткань.

[2] В 1990-м году площади вернули название Манежная.

[3] Рост Анны Герман составлял 184 см.

[4] Анна Герман родилась 14 февраля 1936 года.

[5] Паньство – обращение на польском к незнакомым людям в официальной обстановке. Так Анна Герман обычно начинала свои концерты.