Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Глава 7

Уже сидя в машине, мы стали прикидывать, в какое заведение столичного общепита лучше ехать. Я предложил «Арагви», где мы уже бывали с Ритой, и меню которого вкупе с хорошим качеством обслуживания мне было знакомо, и Анна была не против. Имелся, конечно некоторый риск пересечься с Джапаридзе, но не каждый же вечер он там сидит… Да ср… плевать на него. Мы с ним свои дела порешали и разошлись, как в море корабли.

Вскоре я парковался на площадке перед рестораном, где, к слову, стоял даже целый «Mercedes-Benz 350 SE».

В голове мелькнула какая-то смутная догадка, но меня отвлёк голос Герман:

— Арсений, вон люди стоят у входа. Мне кажется, в ресторане нет мест.

— Не волнуйтесь, Анна, свободные места всегда есть. Просто они не для всех.

Пришлось опять проворачивать фокус с «пятёркой», благо что швейцар был тот же и, кажется, даже узнал меня, а Герман смерил оценивающим взглядом. Ну да, женщина видная, высокая, и одета прилично, хоть и не броско. Как я понял, Герман не была особой модницей, предпочитая длинные юбки и платья. И длинную дублёнку, такого же цвета, как и моя.

Когда мы оказались внутри, эстафету принял опять же знакомый мне администратор. Ему пришлось сунуть ещё одну «синенькую». Коррупция в сети ресторанов цвела махровым цветом, все об этом знали и ничего не предпринимали. Сотрудники ОБХСС сами любили посиживать в ресторанах, причём за счёт принимающей стороны. Понятно, и среди них находились честные и порядочные, но таких, как я догадываюсь, опять же, опираясь на вычитанные в сети материалы, было не так уж и много. Он меня узнал, поскольку ещё когда-то провожал к столу Джапаридзе, а затем и нас с Ритой к свободному, несмотря на табличку «забронировано»», столику, находившему в небольшом зале. Именно здесь мы когда-то с Джапаридзе и встречались. На этот раз, к счастью, физиономии то ли бандита, то ли цеховика, то ли того и другого в одном флаконе не наблюдалось.

Зато я увидел другое… Вернее, других. И понял, кому принадлежал давешний «Мерседес», чуть ли не единственный на всю Москву[1]. Буквально за соседним столиком сидели не кто иные, как Высоцкий и Марина Влади. В первый миг у меня даже захолонуло всё внутри. В той жизни так и не довелось побывать на концерте Высоцкого, а в этой жизни посчастливилось увидеть его живьём, да ещё и в неформальной обстановке. Причём из сидевших в этом уютном зальчике на Высоцкого с супругой никто особо и не пялился, во всяком случае, внаглую, хотя исподтишка поглядывали, при этом что-то (или кого-то) негромко обсуждая.

Застолье у звёздных соседей было в самом разгаре, правда, без спиртного. Понятно, Высоцкий за рулём, опасается, хоть я читал где-то, что все гаишники при появлении «Мерседеса» певца вытягивались по стойке «смирно». Вероятно, заехали просто перекусить, может быть, после спектакля… Хотя справедливости ради стоит заметить, что обычно так рано спектакли не заканчиваются.

При этом Высоцкий курил одну за другой, если судить кучке окурков в пепельнице. И курил не какую-нибудь «Яву», что по 30 копеек за пачку, а «Winston», который разве что у фарцы можно было приобрести или самому привезти из-за границы. Собственно, пачка лежала на столе, рядом с бутылкой минеральной воды «Боржоми».

Владимир Семёнович покосился в нашу сторону, и я понял, что он узнал Герман. А та узнала его, поздоровалась и одарила лёгкой улыбкой. Высоцкий брякнул: «Здравствуйте!», и кивнул, с какой-то даже снисходительностью, а Влади расщедрилась на улыбку. При этом её оценивающий взгляд на пару секунд задержался на мне. Я тоже кивнул и улыбнулся, не забывая отодвинуть стул, чтобы Герман могла на него сесть.

Из большого зала доносилась живая музыка, ансамбль с приданной ему духовой секцией играл что-то джазовое. Здесь музыка слышалась чуть приглушённой, поэтому не нужно было повышать голос, чтобы услышать собеседника.

Официант с папочкой-меню не заставил себя ждать.

— Анна, выбирайте, — предложил я.

— Я много не ем, особенно вечером — сразу предупредила она.

— А я чертовски проголодался, — широко улыбнулся я своей спутнице. — В общем, будете вы есть или нет, а я всё равно закажу на двоих самое вкусное. Знаете русскую поговорку, что аппетит приходит во время еды?

— Так я тоже голодна, просто у меня привычка на ночь не наедаться… Ой, ладно, — махнула она рукой, — заказывайте, а там посмотрим.

Я заказал всё то же самое, что и во время визита сюда в компании Риты. В качестве аперитива выбрали «Киндзмараули». Красное-полусладкое лично у меня хорошо поднимает аппетит, а этот сорт я вообще считал одним из лучших, хотя в своей прошлой жизни много чего пробовал. Главное – не напороться на подделку. Но в качестве подаваемого здесь вина я был уверен, поскольку заведение дорожило своей репутацией.

Ждать заказанного пришлось недолго. Официант сам разлил вино по бокалам, после чего гордо удалился, а я, взявшись кончиками пальцев за тонкую ножку, не без торжественности в голосе произнёс:

— Предлагаю тост за знакомство и за наше сотрудничество. Кто знает, возможно, эти две песни – далеко не последние, которые я вам дарю.

— Очень хороший тост, — согласилась Герман.

Бокалы звонко соприкоснулись краями, а их содержимое было немедленно распробовано. Приятный нежно-бархатистый, слегка терпкий вкус обволакивал язык, рождая фантазии о залитых солнцем виноградниках Алазанской долины. Хорошо мы сидели, болтая о всяком-разном. Теперь уже Анна больше рассказывала о себе, хотя тему детства, пропавшего без вести в 37-м отца и аварию в Италии постаралась обойти. Зато с удовольствием поведала о поездках на европейские конкурсы и фестивали, о гастролях по Советскому Союзу, когда судьба порой заносила в такие дебри, что и на карте найти трудно. И с благодарностью в глоссе о редакторе всесоюзной студии грамзаписи «Мелодия» Анне Качалиной, у которой в её небольшой квартирке несколько лет останавливалась во время приездов в Москву. Трудно представить, но у Герман попросту не было денег на гостиницу, а организаторы почему-то такой услуги не предоставляли.

— Да не обращай ты на такие мелочи внимания! — отвлёкся я на ставший чуть более сильным голос Влади. — Ну пропесочил тебя Любимов, так уже сколько раз такое было. Ты же сам говорил, что у него… как это… а, семь пятниц на неделе. Сегодня поругает – завтра похвалит. Тем более ты на самом деле виноват, опоздал на репетицию.

— Так если бы пропесочил, — тоже чуть слегка прибавил голоса Высоцкий. — Он же, сволочь, на гастроли меня теперь не берёт.

— Володя, ну это же ГДР. Было бы из-за чего расстраиваться.

— Да я не из-за того, что это ГДР, — махнул рукой Высоцкий. — Пусть даже в Америку не полетел бы… Но он меня как бы всему коллективу противопоставляет, мол, смотрите, звезда нашлась, позволяет себе на репетиции опаздывать. Я ж ему объясняю, что мы доснимали сцены с Говорухиным, не уложились маленько по времени, в театр мчался так, что чуть в аварию не попал. Опоздал всего на двадцать минут, так он меня показательно выгнал с репетиции. При всех! И отчитал, как мальчишку.

Надо же, на моих глазах хоть и краем, но была затронута тема съёмок знаменитого фильма «Место встречи изменить нельзя». Ну а каких ещё съёмках с Говорухиным могла идти речь? Как раз в прошлом году должны были вроде бы начать снимать, а в этом закончить. Наверное, как раз снимают эпизоды с Шараповым на воровской «малине» и захватом банды в подвале магазина. Как раз в фильме, который я видел, дело зимой происходило.

Анна тоже невольно прислушивалась к разговору за соседним столиком. Пусть и не смотрела в их сторону. Ей для этого пришлось бы крутить головой, а вот мне было довольно комфортно разглядывать звёздную пару, чем я нагло и пользовался. Но тут они стали говорить чуть тише, и мы с Герман возобновили наш диалог. Впрочем, успевая отдавать должное блюдам кавказской кухни. Моя спутница вспоминала, как в 1964 году с группой польских артистов впервые побывала в СССР, и они тогда выступали в Махачкале, Владикавказе и других крупных городах Северного Кавказа.

Наш ужин уже подходил к концу, как вдруг я услышал показавшийся мне знакомым голос. Обернулся… Твою ж мать! Это был не кто иной, как Георгий Большой. Он же Георгий Зурабович Джапаридзе. И, как водится, со своим бодигардом, которому что-то громко говорил на грузинском, а тот молча кивал. Они уверенно двигались к столику, тому самому, за которым я сиживал во время своих встреч с Джапаридзе.

Мне как-то резко захотелось отсюда свалить. Видимо, Анна уловила что-то в моём лице, спросила:

— Что-то случилось?

— Да нет, — я пожал плечами. — А почему вы спросили?

— Так… Показалось, — извиняюще улыбнулась она. — Нальёте мне ещё вина?

Тут-то Георгий Большой меня и увидел. Вернее, сначала я прочувствовал на себе тяжёлый взгляд, и невольно посмотрел в ответ. Нашим взгляды встретились, и толстые губы грузина, похожие на две насосавшиеся крови пиявки, искривились в подобии радостной ухмылки.

Я в ответ чуть кивнул и криво ухмыльнулся. Герман, проследив за моим взглядом, тут же поинтересовалась:

— Вы знакомы с этим человеком?

— Да, пришлось разочек оказать ему медицинскую помощь.

Тем временем за столиком у Георгия Большого случилось прибавление; к нему присоединился тип с неприметной внешностью. Бодигард типа отправился за другой, тоже для кого-то зарезервированный столик, видно, чтобы не мешать разговору босса с гостем, и стал медленно цедить принесённый официантом кофе. А Георгий Зурабович и его знакомый выпили (причём это был коньяк), закусили, после чего стали что-то живо обсуждать. При этом Джапаридзе пару раз покосился в мою сторону, отчего мне тут же приходилось делать вид, что я в его сторону даже и не пытался глядеть.

В какой-то момент Георгий Большой подозвал официанта, показал жирным пальцем в мою сторону и что сказал. Официант кивнул и исчез. А буквально через минуту нарисовался уже возле нашего столика. На подносе в его руке стояли бутылка коньяка «ARARAT DVIN» и коробка конфет «Ассорти». Я подумал, что не хватает вазы с фруктами, потом вспомнил, что фрукты на нашем столе уже присутствуют.

— Для вас и вашей дамы от того столика.

Официант чуть повернулся, намекая, кто автор посылки. Я через силу улыбнулся весело скалящемуся Джапаридзе, приложив ладонь к груди. Тот моей реакцией, судя по всему, остался доволен, и уже больше не обращал на нас никакого внимания.

А вот Высоцкий обратил. Он с интересом, которого раньше не проявлял, принялся разглядывать нашу пару. Причём больше меня, чем Герман, так как нетрудно было догадаться, что жирный грузин меня точно знает, раз мы с ним обмениваемся улыбками и жестами.

Мне было немного неловко, что знаменитый бард и актёр хоть и не в наглую, но то и дело поглядывает в мою сторону, а даже не в сторону Герман. Наверняка задался вопросом, чем какой-то молодой, с виду ничем не примечательный молодой человек привлёк внимание звезды эстрады. Да ещё и водит дружбу с явно не бедным кавказцем, раз тот посылает коньяк с конфетами к его столу. Кто он такой?

— С удовольствием бы распробовал на пару с вами этот замечательный напиток, — сказал я. — Но если уж взялись пить сегодня красное, то не стоит переходить на более крепкие напитки. Поэтому забирайте коньяк с собой, и конфеты тоже.

— Что вы, это, наверное, очень дорого…

— Анна, не вредничайте. Где вы у себя в Польше достанете такой коньяк? Между прочим, любимый коньяк Уинстона Черчилля. А я здесь, в Москве, достану, причём не особо напрягаясь.

Уговорил. Между тем Высоцкий со своей французской женой собрались уходить. Мне даже стало немного грустно. Уже? Почему так рано? Я ещё толком и не насмотрелся на него… Ну и на Марину Влади – тоже знаменитость, и не только благодаря своему мужу. В 60-е женщины носили романтическую прическу «колдунья», как у главной героини одноимённого фильма, сыгранной Влади: длинные, закрывающие лопатки светлые волосы, челка выше бровей и удлиненные, обрамляющие лицо пряди по бокам. На колдунью не хотели быть похожими только те девушки и женщины, которые подражали Бабетте, героине Брижит Бардо из фильма «Бабетта идет на войну». Они укладывали волосы валиком на затылке. В СССР оба эти фильма прошли с оглушительным успехом, и немудрено, что многие советские женщины хотели походить на полюбившихся героинь.

У меня даже мелькнула гадкая мыслишки, что вот сейчас либо Высоцкому, либо Марине станет плохо, а я тут как тут… Но ничего такого не произошло, и я только с лёгкой тоской посмотрел им вслед.

— Красивая пара, — прокомментировала Герман, когда актерская чета покинула зал, оставив на столе «красненькую».

— И несчастная, — добавил я.

— Почему? — искренне удивилась Анна.

— Ну вы же наверняка слышали о пагубных привычках Владимира Семёновича. Ладно бы только спиртным увлекался… Ну да ладно, не люблю людей за глаза обсуждать.

— Согласна… А сколько сейчас времени?

Я бросил взгляд на часы:

— Половина десятого.

— Может, мы тоже пойдём? — предложила Герман. — Мне ведь ещё надо перед завтрашним выступлением как следует выспаться. Я всегда стараюсь высыпаться, от этого голос становится сочнее.

— Поддерживаю, у меня у самого с утра работа и занятия со студентами. Официант!

Мы съели и выпили на 8 рублей с копейками. Я сунул официанту червонец, заслужив в ответ благодарную улыбку. Покосился на Джапаридзе, тот, словно почувствовав мой взгляд, повернул голову и его пиявочные губы снова расползлись в подобии улыбки. Я кривовато улыбнулся в ответ, в этот момент обернулся и собеседник Георгия Большого. Наши взгляды встретились, и мне стало слегка не по себе. Такое чувство, будто на тебя поглядела сама бездна, а может, и сама смерть, поманившая костлявым пальцем.

Я с трудом отвёл взгляд, который незнакомец притягивал, словно магнитом,

и мы двинулись на выход.

Вот недаром булгаковский Воланд заметил: «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться». Помечтал, чтобы у Высоцкого проблемы со здоровьем неожиданно появились – и вот на тебе… Не успели мы покинуть ресторан, как наши взгляды обратились в сторону всё ещё припаркованного на прежнем месте «Мерседеса». Рядом с ним стоял Высоцкий и, чертыхаясь, тряс кистью левой руки. Влади кружилась вокруг него, как наседка вокруг цыплёнка.

— Володя, ну как же ты так? Сильно болит? Дай посмотрю.

— Да чего там смотреть! — с досадой огрызнулся актёрствующий бард. — Вон, ноготь уже чернеть начал, теперь точно слезет. И боль жуткая, будто под него иглу вгоняют.

— Что там у них происходит? — встревоженно спросила Герман.

— Судя по всему, Высоцкий палец прищемил. Может, подлечить его…

— А вы сможете?

Мне почему-то казалось противоестественным, что мы с Анной всё ещё на «вы», но лезть с предложением переходить в режим панибрата я не собирался. В конце концов, она звезда, да и старше меня, если уж захочет общаться по-простому – я буду только рад. А пока придётся выкать. Да и кто знает, может быть, мы больше с ней и не пересечёмся, разве что я предложу ей очередной хит.

Ничего своей спутнице не ответив, я двинулся к пострадавшему.

— Владимир Семёнович, я врач, практикую, скажем так, не совсем традиционные методы лечения. Я так понял, вы палец прищемили?

— Ну да, — всё ещё морщась от боли, подтвердил Высоцкий. — Вон, дверкой с её стороны, когда помогал ей садиться.

Он кивнул на Марину.

— Давайте попробую его подлечить прямо сейчас. Буквально пара-тройка минут.

Он переглянулся с Влади, та, как и Высоцкий, выглядела слегка растерянной.

— Он может, уж поверьте мне, — подтвердила незаметно подошедшая Герман.

— Ну, если если уж вы за него ручаетесь… Ладно, парень, попробуй.

Владимир Семёнович протянул мне руку тыльной стороной ладони, чтобы я мог разглядеть в свете уличного фонаря уже наливавшийся тёмным ноготь среднего пальца. Он ещё и треснул, похоже. А уж какой бывает боль от защемленного пальца – я знал не понаслышке. Первый раз прищемил в детстве, ещё в детском садике. Вернее, это товарищ по группе решил почему-то захлопнуть дверцу моего шкафчика, когда я вытаскивал из него руку с зажатой в ней пальтишком. И тогда у меня тоже ноготь почернел и слез. А ревел я тогда от боли как… То есть я сам-то не помню, воспитательница маме рассказала., когда та пришла меня вечером забирать.

Я к этому моменту уже успел активировать браслет, и незамедлительно приступил к лечению. Уложился примерно в полторы минуты, хотя очень хотелось провести полную диагностику организма певца, поэта и актёра в одном лице. К счастью, фаланга оказалась целой, и первым делом я блокировал нервные рецепторы пальца, снимая болевой синдром, после чего приступил к «починке» ногтя.

Когда я закончил, и ногтевая пластина приняла девственный вид, а нервным окончаниям вернулась чувствительность, Высоцкий выглядел слегка потрясённым. Впрочем, и у Влади выражение лица было соответствующим.

— Обалдеть, — выдохнул Владимир Семёнович, — ноготь как новый. Я уж думал, что с неделю, а то и больше гитару в руки не возьму. Это что ж за такая нетрадиционная медицина?!

— Да-а, — махнул я рукой, — восток. Повезло с учителем, которому самому ещё в начале века посчастливилось учиться у настоящего мастера в Китае.

— Я глазам своим не верю, — прошептала Влади.

— Всего лишь скрытые резервы нашего организма… Вы, Владимир Семёнович, можете даже какую-нибудь шуточную песню написать на эту тему. Уверен, у вас получится. Получилось же про Канатчикову дачу написать.

— Да уж, — пробормотал актёр и автор-исполнитель в одном лице. — Видно, придётся написать, в качестве, так сказать, благодарности. Или, может, я заплачу́?

— Не говорите глупостей. Владимир Семёнович, ещё я с вас деньги за такую ерунду не брал. Я, кстати, и за более сложные случаи денег не беру, это моя принципиальная позиция. Иначе, — я посмотрел в небо, затянутое отражающей свет городских огней туманной дымкой, — иначе небесная канцелярия осерчает.

— Тебя хоть как звать?

— Арсением.

— Редкое имя… Послушай, Арсений, а вообще как-то с тобой можно связаться? Ну, мало ли что…

— Понимаю, — улыбнулся я. — Вот моя визитная карточка, если будут какие-то проблемы со здоровьем у вас или ваших близких – звоните, не стесняйтесь. А мы вынуждены откланяться.

Порог своей съёмной квартиры я переступил без четверти одиннадцать. Как-то меня измотал этот вечер. И дело не только в применении ДАРа, там делов-то было – я даже ничего и не почувствовал. Скорее морально вымотался. Всё-таки такой круговорот знаменитостей… Да ещё этот тип, что с Джапаридзе сидел. До сих пор не мог забыть взгляд серых, водянистых глаз, от которого веяло могильным холодом.

На следующий день отпросился с работы на пару часов, заехал в ВААП, зарегистрировал обе песни. Им однозначно предстоит долгая и счастливая жизнь. Даже не окажись, грубо говоря, под рукой Анны Герман – я бы нашёл для этих песен исполнителей. Уж для «Я не могу иначе точно». Той же Толкуновой отдал бы. Она сейчас пусть и не на первых позициях, но крепкий середнячок.

А вечером 23 февраля я заскочил к Лебедевым. Естественно, после предварительной договорённости с Ритой, а то ведь незваный гость, как известно, хуже представителей одной национальности. Ольга Леонидовна и Рита поздравили меня с Днем Советской армии и Военно-морского флота, вручив мне флакон французской туалетной воды «Bogart». Бескомпромиссно мужской аромат, с нотками ветивера, хвои, кожи, мускатного ореха и… дегтярно-бензиновыми оттенками. Мне казалось, что «Bogart» начали выпускать уже в 80-е, в прошлой жизни такого парфюма у меня и не было. Видел только у товарища, ну и запах с него снял своим обонянием, причём мне понравилось. Оказывается, уже производят ушлые французы этот ставший легендарным аромат[2].

Послушать демозаписи было на чём, и слушали впятером – Андрей тоже в этот вечер торчал дома. Обе песни прослушали, а потом ещё раз и ещё.

— Как же я люблю Герман, — вздохнул Сергей Михайлович и тут же покосился на приподнявшую брови супругу. — Как певицу, само собой.

— А песни какие клёвые!

Рита с восхищением посмотрела на меня, и мне стало малость так неудобно. Ладно бы я эти вещи и вправду сочинил, так ведь… Ну да ладно, сколько можно посыпать голову пеплом.

— Доча, ну что за лексикон?! — не удержалась от комментария Ольга Леонидовна.

— А чего? — пожала та плечами. — Нормальное слово – клёво. В ваше время тоже наверняка были в ходу разные словечки.

— Не без этого, — хмыкнул Сергей Михайлович, поймав на себе укоризненный взгляд супруги.

25 февраля в моём списке мероприятий было посещение того самого дома в Печатниковом переулке. Накануне позвонил Марк Абрамович, и сказал, что Лившицы готовы нас принять в воскресенье в первой половине дня. На адрес, как я и предупреждал маклера, мы отправились вместе с Ритой.

Её отец, к слову, после того нашего разговора, где решался вопрос с покупкой квартиры, предпринял кое-какие шаги. Так, на всякий случай. Прежде всего оперативно пробил личность Левина, в итоге оказавшегося чистым перед законом, но пообещал в случае чего натравить на подпольного бизнесмена своих знакомых из ОБХСС. А заодно и Лившица проверили. Тот действительно оказался стоматологом, причём надомником, обслуживая исключительно состоятельных клиентов. И на самом деле получил разрешение на выезд в Израиль.

— И зачем ему этот Израиль? — недоумевал Лебедев. — Он же зарабатывает чуть ли не по тысяче в месяц, не считая налогов и прочих профсоюзных взносов. Нет, может, он и там устроится по профессии, но в Израиле и без него стоматологов хватает, кто позволит оттяпать у себя кусок, то бишь клиентов? Опять же, оборудование придётся закупать, с собой же он его не повезёт. Даже если тут продаст, то там даже бывшее в употреблении стоит на порядок больше.

Марк Абрамович ждал нас в своей белоснежной «Волге», припаркованной у небольшого, уже начавшего подтаивать сугроба рядом с домом. Я остановил свой «Жигуль» в паре метров рядом. Мы поздоровались, а Левин не преминул мазнуть по Рите взглядом.

— Я так понимаю, это и есть ваша невеста?

— Да это она, Маргарита. Рита, знакомься, это Марк Абрамович, который сегодня выступает у нас в качестве гида.

— Очень приятно, — чуть склонил голову маклер.

Я внимательно осмотрел фасад дома, прилегающую территорию… Да-а, квартиры в таких домах через пару-тройку десятилетий, если брать мою историю, будут стоить как самолёт. С другой стороны, если представить какие здесь будут пробки, проблемы с парковкой, отсутствие магазинов в шаговой доступности, зелени... Ну да ладно, всё же лучше, чем квартира в новостройке за пределами Садового кольца.

— Как тебе район? — спросил я Риту.

— На первый взгляд довольно мило, — кивнула та.

— Район замечательный, — встрял Левин. — До метро «Тургеневская» - десять минут пешком. Рядом Центральный рынок, «Цирк на Цветном бульваре», будете детишек своих водить. До улицы Горького пешком минут двадцать. ЦУМ и ГУМ тоже практически в шаговой доступности.

— А ещё Сретенка рядом, — добавил я, — на ней несколько неплохих букинистических магазинов. И магазин медицинской одежды ближе к метро «Колхозная», и там рядом отличная чебуречная. Чебуреки там – пальчики оближешь!

— И минут пятнадцать идти до ресторана «Узбекистан» на Неглинной, — добавил маклер. — Ну что, идём?

Втроём потопали на третий этаж. Подъезд мне, кстати, понравился, здесь было чисто, стены до уровня побелки покрашены лазоревой краской, а на подоконниках на лестничных площадках стояли цветы в горшках. И видно было, что за ними ухаживают.

Поднявшись на третий этаж, мы остановились перед дверью с номером 12. Хорошо, что простая дюжина, а не чёртова. Не то что я верю в приметы, но иногда, когда перед тобой, к примеру, пробегает чёрная кошка, хочется сделать вид, что у тебя развязался шнурок, и подождать, пока эту невидимую черту не перешагнёт кто-то другой.

Дверь хорошая, надёжная. Снаружи отделана тёмным деревом, но, когда нам её открыли, оказалось, что она металлическая.

Открыл сам Лившиц. Это был высокий и сутулый мужчина лет пятидесяти с грустным выражением лица. Даже его улыбка при нашем появлении получилась какой-то грустной.

— Вот, Аркадий Григорьевич, привёл покупателей. Знакомьтесь, это Арсений. А это – его невеста Маргарита.

— Очень приятно, молодые люди. Предлагаю снять верхнюю одежду, а на ноги надеть вот эти тапочки. Тут на всех хватит.

Тапочки были все одного фасона, без задников, только разных размеров. Специально, что ли, для нас покупал? Я сунул ноги в самые большие – оказались впору. Марк Абрамович – в тапки размером чуть поменьше. А Рита – в самые маленькие. И тоже вроде сели неплохо.

— Жена ушла к подруге в гости на второй этаж, чтобы нам не мешать, — продолжил Лившиц.

Мы прошли в зал. Потолки высокие, как и хотел. Подоконники широкие, хоть спи на них. Впрочем, и в подъезде такие же. Обстановка неплохая, причём, если квартира Левина была обставлена в ретро-стиле, то здесь, напротив, царил модернизм. Цветной телевизор «Philips» и кассетная магнитола «Sharp» органично вписывались в интерьер. Равно как и блестящее лаком пианино.

— Здесь мы с супругой обитаем, — сказал Лившиц. — Давайте покажу вам комнату дочери. Она у нас умница, закончила «Гнесинку», работает концертмейстером в филармонии.

М-да, даже у дочери в комнате стоял импортный телевизор, правда, небольшой. Хорошо живут советские стоматологи, работающие на себя.

В рабочем кабинете в самой его середине возвышалась бормашина. И, судя по тексту на английском, выполненным мелкими буковками в сочетании с циферками на маленькой прямоугольной металлической табличке на стойке аппарата, она была явно импортного производства. Кресло, судя по виду, тоже привезли откуда-то из-за бугра.

— Здесь я принимаю пациентов, — заявил Аркадий Григорьевич. — Пять дней в неделю, с понедельника по пятницу.

А в субботу шабат, подумал я.

Осмотрели туалет и ванную комнату. Сантехника со слов хозяина была практически новая. Её он обещал оставить. Электрическая проводка, с его слов, менялась несколько лет назад, состояние отличное.

— Правда, коммуникации в доме давно не менялись, — признался Лившиц, — но в домоуправлении обещали в конце этого или уже в следующем году этот вопрос решить.

— Что будете делать с мебелью? — спросил я.

— Мебель мы планируем распродавать, как и бытовую технику. Покупатели уже есть, и мы не можем нарушить наш устный договор – это мои хорошие знакомые.

Почти час мы бродили по квартире, заглядывая в самые потаённые её уголки. Кстати, во всех помещениях было чисто, наверное, специально к нашему прихожу отдраили квартиру. А может, у них принято поддерживать постоянную чистоту.

— Подвала нет?

— Нет, — развёл руками Лившиц.

— Ну как вам в целом? — поинтересовался маклер. — Понравилось?

— Неплохо, — уклончиво ответил я. — А ты что скажешь, дорогая?

— Соглашусь с тобой, милый, — нейтрально кивнула Рита.

Я едва не прыснул после такого мини-спектакля, но сдержался, сохраняя на лице серьёзное выражение.

— Двенадцать тысяч? — уточнил я.

— Увы, уступить не могу. Если бы не срочность, мы бы меньше чем за пятнадцать квартиру не продали.

— Да, да, я понимаю, — с задумчивым видом пробормотал я.

— Арсений Ильич, так каков будет ваш ответ? — поторопил меня Левин.

— Мой? Покупателем является Маргарита Сергеевна. Я в данном случае всего лишь её сопровождаю.

— Ах да, — кисло улыбнулся маклер. — Маргарита Сергеевна, а вы что скажете?

Рита прикусила губу, стрельнув взглядом в мою сторону.

— А вам ответ нужен немедленный? Или можно взять недельку на принятие окончательного решения?

Вот, мысленно похвалил я её, сказала так, как мы с ней и обговаривали.

— Почему бы и нет, — согласился Левин — Аркадий Григорьевич, а вы потерпите неделю?

Тот готов был потерпеть. Напоследок поинтересовался?

— Можно нескромный вопрос? А где вы работаете, если не секрет?

— Я преподаю в ММСИ, а Маргарита – моя студентка.

— О, так мы коллеги?!

— Вряд ли, — улыбнулся я, — мы оба с лечебного факультета.

— А я уж подумал, что встретил коллег, которые могли бы и бормашину купить заодно… Никак не найду на неё покупателя. Аппарат импортный. Я его приобретал за три тысячи, а отдал бы вот даже вполцены. Но пока среди знакомых коллег никто не готов так потратиться.

На этом мы, собственно, и расстались, оставив Лившица горевать по поводу зубосверлильного агрегата.

— Нужно брать, — сказал я Рите, когда мы сели в машину.

— Да, мне тоже понравилась квартира. И район хороший, со стороны двора летом наверняка всё будет утопать в зелени.

— Ладно, поехали к тебе, поделимся с твоими родителями впечатлениями.

Через полчаса мы сидели у Лебедевых за столом в зале, пили чай и обсуждали осмотр квартиры.

— Если понравилась, то покупай, Арсений, — констатировал Сергей Михайлович. — Район и правда хороший, тихий, я его знаю. А я как раз вчера со знакомым юристом общался по этому поводу. Так вот, Рита прописывается к бабушке. Потом подаёте заявление в ЗАГС. И подавать желательно в Грибоедовский, это, наверное, лучший ЗАГС в Москве. И внутри всё красиво, стены отделаны натуральным деревом с резьбой… В общем, дальше свадьба. Свадьба играется в конце июня… Да-да, дорогие мои молодожёны, в конце июня, как раз Рита сдаст сессию. После этого бабушка, как ответственный квартиросъёмщик, прописывает к себе ещё и Арсения, поскольку он уже является её каким-никаким, а родственником. С ней я этот вопрос по телефону сегодня утром обговорил. Затем она подаёт документы на улучшение жилплощади. Дальше уже моя работа с председателями обоих райисполкомов, я её проведу заранее. Тут не должно быть никаких проблем, я с ними обоими хорошо знаком. В итоге Лившиц выписывается из своей квартиры по причине отъезда на ПМЖ в Израиль. Квартира в исполкоме бронируется за Ритой, и она там прописывается по ордеру Свердловского райисполкома.

— А как это – бронируется? — спросил я.

— В том смысле, что квартира находится как бы в распоряжении председателя исполкома и не попадает в общий список свободного жилья. Как раз вот для такого рода схем и случаев.

— А-а-а, — протянули мы все хором.

— Соглашусь, немного хлопотно, — продолжил генерал, — зато практически без нарушений действующего законодательства. Правда, в кои-то веки придётся воспользоваться служебным положением для ускорения выписки и прописки, а также контроля товарищей из исполкомов, но это уже детали. В покупку квартиры мы тоже можем вложиться, всё-таки собирали дочери на приданое, есть у нас три тысячи…

— Что вы, Сергей Михайлович, все расходы я беру на себя, — прервал его я. — А три тысячи вам ещё самим могут пригодиться. Ну или, если уж хочется, можете дочери на свадьбу сделать подарок. Хоть деньгами, хоть шубами с гэдээровскими сервизами.

Последняя фраза заставила всех улыбнуться. Всё-таки сервиз «Мадонна» и впрямь считался признаком своего рода достатка.

— Вообще-то мебель придётся покупать, — напомнила Рита. — Лившицы собираются всё продать. И кстати, свадьба у нас, получается, уже через три месяца.

Процесс покупки решили не форсировать. Как договаривались, о своём решении сообщим маклеру через неделю, после Международного женского дня. За это время я должен снять со сберкнижки 13 тысяч, чтобы было с запасом. Сберкнижек у меня было три, Ольга Леонидовна посоветовал с двух снять по пять тысяч, а с третьей – три. И желательно не за один раз. А Лебедев предложил свою помощь в качестве охраны. Мои возражения, что и сам могу за себя постоять, были решительно отметены.

— Тем более что деньги лучше пусть хранятся здесь, так будет надёжнее, — тоном, не терпящим пререканий, заявил Сергей Михайлович.

— А где будем свадьбу играть? — поинтересовалась Рита.

— Ну, это мы ещё обговорим, — буркнул генерал. — В каком-нибудь приличном заведении. Хотя тоже затягивать не стоит, хотя бы за месяц надо забронировать ресторан или кафе, смотря где гулять будем.

— А может, на теплоходе?

Все посмотрели на меня.

— Ну а что, — пожал я плечами, — в ресторанах и кафе все играют, разве что у кого со средствами туго – собираются дома, или вообще во дворе, если двор в старых домах и погода позволяет. А вот на теплоходах разве что при царе играли. Я не в том смысле, что…

— Да понял я, понял, — махнул рукой Лебедев. — Знаю один хороший рейс: «Москва-Углич-Москва». В пятницу вечером отплытие с Речного вокзала, в воскресенье вечером – прибытие обратно.

— Ой, класс, я хочу на теплоходе! — сложила руки в молитвенном жесте Рита.

— Хотя пятница – день рабочий, — с сомнением продолжил генерал. — Не все приглашённые смогут успеть к вечернему рейсу. Лучше тогда отплывать в субботу. То есть в субботу утром расписаться, возложить цветы куда обычно возлагают, а потом уже на Речной вокзал… Ну и до Углича уже вряд ли выйдет. Есть, в принципе, рейсы и поближе, например до Хвойного Бора или Клязьминского водохранилища. Не знаю, правда, что за теплоходы туда катают пассажиров. Если у нас гостей наберётся под сотню, то тут вообще чуть ли не трёхпалубный теплоход понадобится. Влетит, конечно, в копеечку…

— Не вопрос, — заявил я.

— И всё равно хорошо бы сэкономить, если есть возможность. Ну да ладно, у меня есть знакомый полковник в линейном отделе на водном транспорте, попробую насчёт скидки договориться.

— И нужно заранее список гостей составить, — вставила Ольга Леонидовна.

— Не без этого… Думаю, Щёлокова надо будет пригласить, а то, чего доброго, обидится.

— А я из Пензы маму с её мужем приглашу, их усыновлённого из детдома мальчишку и одноклассника. Разошлю приглашения и товарищам по институту, может, у кого-то из них получится выбраться. Больше с моей стороны, собственно, и приглашать некого.

— А с моей половину курса можно, — радостно заявила Рита.

— Это ладно, — сказал Лебедев. — Насчёт хорошего ведущего тоже надо подумать. Чтобы с тостами не частил, а то к вечеру уже все вповалку будем. У меня знакомый как-то этим маршрутом плавал, говорил, его ещё «пьяным рейсом» называют.

— Хорошо бы известного конферансье заполучить, — мечтательно произнёс я. — Гаркави или Брунова.

— Хо, губа не дура, — хохотнул генерал. — Но по мне, так лучше просто нормальный тамада. Ну да ладно, там определимся. Тут главное с квартирой вопрос провернуть, а свадьба – постольку-поскольку...

И тут же был атакован женой и дочерью. Мол, что значит постольку-поскольку?! Для девушки, горячилась Ольга Леонидовна, свадьба – главное событие в жизни. Ну разве что рождение ребёнка стоит особняком. Рита матери поддакивала. Я на всё это смотрел с едва скрываемой улыбкой. В итоге генерал со страдальческим выражением поднял руки:

— Сдаюсь! Уболтали, девки. Будет вам качественная свадьба.

Когда я уже собирался уходить, Ольга Леонидовна снова завела разговор о том, что они были у её матери в Бескудниково после Нового года, и пора бы снова старушку навестить.

— А то ты с ней по телефону поговорил, и на этом всё, — пожурила мужа женщина.

— Оль, ну правда, дел по горло, работаю без выходных и проходных, — взмолился Сергей Михайлович. — Вон пусть дети съездят завтра. Слышь, Андрюх, смотались бы с Риткой. Бабушка всё-таки.

— Да мы с Натальей провести время собирались, у неё же завтра день рождения…

— Никуда твоя Наталья от тебя не денется. А бабушка уже старенькая, того и гляди…

Хм, в общем, не перечь родителям. Навестите бабулю – и дуй к своей Наталье.

— Ольга Леонидовна, — предложил я, — а давайте мы завтра втроём на моей машине к бабушке сгоняем. Так выйдет быстрее, чем на перекладных.

Она переглянулась с мужем, тот пожал плечами, но выражение его лица говорило, что он не против. Рита и Андрей тоже были не против, но Лебедев-младший заявил, что едем с утра, так как в 15.00 он должен стоять возле подъезда невесты с цветами. А потом они идут в модное кафе «Лира» на Пушкинской.

Лично я был не уверен, что им удастся попасть внутрь без очереди. Читал в интернете, насколько трудно было человеку с улицы оказаться внутри этого пользовавшегося огромной популярностью заведения, да ещё и в выходной день. Хотя вроде бы внутри ничего особенного, ни в интерьере, ни в меню. Но может, у Андрея там швейцар прикормленный? Если он там вообще есть, этот самый швейцар. Или корочки милицейские помогают?

Я уточнил, во сколько обычно просыпается бабушка, и как её вообще звать? Оказалось, что просыпается рано, сон у неё не очень, а звать Евдокией Гавриловной. Я тут же вспомнил свою деревенскую любовь. Вот ведь, благодаря мне жизнь у человека устроилась, муж и ребёнок появились. Разве я не молодец?! Да и вообще-то время, что я жил с ней бок о бок, вспоминал не без удовольствия. Эх, сочная женщина она была, эта Евдокия… Хотя почему была, и сейчас есть, только сочностью её пользуется уже другой счастливчик.

Воскресным утром без пяти восемь мои «Жигули» стояли возле знакомого дома на «Мосфильмовской». Ровно в восемь в салон машины сели Рита и Андрей. Причём Рита села рядом со мной. От девушки пахло сдобой и ещё почему-то мятой. Хотя почему – понятно, сам же вчера у них пил чай с сушёными листиками мяты.

— Показывай дорогу, штурман, — подмигнул я ей.

— Есть, капитан!

Утро было солнечным и слегка морозным, пришлось опустить защитный козырёк и нацепить загодя прихваченные из дома солнцезащитные очки.

— Бабушка ждёт? — спросил я.

— Ага, позвонили, предупредили, — кивнула Рита.

Ехать пришлось долго, почти час. Заправляться по пути не стали, я это сделал ещё накануне вечером, так что ехали без остановки, в тёплом, с работающей печкой салоне, а из приёмника голосом Пугачёвой неслось задорное:

Хороший ты парень,

Наташка, Наташка.

Зачем ты, Наташка,

Девчонкой на свет родилась?Евдокия Гавриловна обитала в 5-этажной «хрущёвке» на Бескудниковском бульваре. Квартира была двухкомнатная, когда-то тут и Ольга Леонидовна жила. А детство моей возможной тёщи прошло, как она рассказывала, в каком-то деревянном бараке. Квартиру эту они получили, когда Ольга Леонидовна уже училась в институте. Тогда же и отец её ушёл из жизни. Несчастный случай на стройке, где он работал прорабом.

Старушка открыла дверь почти сразу. Со слухом у неё точно проблем не имелось.

— Ой, Ритуля, Андрюшенька! Дайте-ка я вас обниму-расцелую. А я как раз пирог пеку. Скоро готов будет… А это, видать, тот самый Риткин жених, который Арсений?

Она с прищуром оглядела меня с головы до ног.

— А ничего так, статный… Врачом, говоришь, работаешь?

Я ничего ещё не говорил, но вынужден был подтвердить озвученную информацию.

— Ох, чего ж я вас в колидоре держу, проходите в комнату, сейчас чай пить будем.

Она так и сказала – в колидоре, вызвав у меня невольную улыбку. Этакие старорежимные словечки, при том, что Евдокия Гавриловна и не думала картавить, и зубы у неё все были на месте, хоть и понятно, что челюсть вставная.

— Нет, — мотнул головой Андрей, — ты, бабуль, давай нам список всего, что нужно в магазине купить. Вот когда вернёмся с покупками – тогда и чаёвничать будем. И с уборкой поможем.

Евдокия Гавриловна оглянулась и артистично всплеснула руками.

— Дык я вчерась-то с утра убиралась. Неужто опять пыль везде да грязь?

— Бабуль, балкон разберём, — заявил Андрей. — Там рухляди – мама не горюй, почти всё на помойку просится. Мы же с батей ещё это в прошлый раз обсуждали.

— Ага, что-нибудь нужное выкинете – а где я это возьму?

— Так ты прямо сейчас отбери, что тебе нужно, а что не нужно – мы с Арсением выбросим. Вот прямо сейчас и приступай… Нет, сначала список составь, что нужно в магазине купить.

— Составлю, составлю, — закивала она. — И денежку дам. Чай пенсию получаю, спасибо товарищу Брежневу.

— Не надо, — отмахнулся внук. — Деньги у нас есть.

— Да откуда? Ритка учится, ты тоже вроде как студент…

— Бабуль, неважно, откуда деньги, родители тоже дали. Давай список.

В магазин Андрей с Ритой отправились вдвоём, а мы с Евдокией Гавриловной остались разбирать балкон. Тут и правда была куча всякого ненужного барахла, которая просилась на помойку. Но сначала бабуля решила захотела оставить что-то ей нужное. Нагнулась – а разогнуться уже не смогла. Радикулит!

Когда Лебедевы вернулись, я продолжал бабулю уговаривать согласиться на оперативное лечение при помощи восточной нетрадиционной медицины. Она уверяла, что у неё есть специальная мазь, которую ей зятёк где-то достаёт, правда, в последнее время та не слишком помогает.

— Бабуль, Арсений очень хороший врач, он творит настоящие чудеса, — включилась в процесс уговоров Рита. — Просто доверься ему.

— Ох, что-то не слишком я доверяю вашей традиционной медицине, — кряхтела бабка, всё ещё стоящая в позе «зю». — Как бы хуже не стало.

— Хуже точно не будет, — заверил я. — Нет, если вам так хочется до конца своих дней страдать от радикулита – дело ваше. Я просто хотел, как лучше.

— Бабуль, — включился Андрей, — Арсений дело говорит. Он в нашей семье практически всех полечить успел, одна ты осталась. Не упускай свой шанс.

Только после этих слов старушка пошла на попятную. Сдалась, в общем. В течение следующих чуть более тридцати минут, за которые Андрей успел вынести весь мусор на помойку, я её не только от радикулита избавил, но и в целом провёл небольшое омоложение организма. Внешне ничего не изменилось, но Евдокия Гавриловна сразу отметила улучшение самочувствия, о чём не преминула все доложить. Я после сеанса исцеления чувствовал себя не совсем хорошо, но старался не подавать и виду. А вот от предложенного обеда не отказался. Бабуля из доставленных продуктов менее чем за час сварганила кастрюлю куриного супа с клёцками и пожарила большую сковороду картошки на сале, полив всё сверху яйцами.

А потом мы все вчетвером пили чай и ели недавно испечённый пирог с капустой и яйцом, как оказалось, так любимый внуками. Мне он тоже понравился, о чём я тут же сказал бабуле. А та всё это время пыталась выведать у меня секрет моего способа лечения.

— Так ты что ж, внучок, любую болячку можешь вылечить? — спрашивала она, подкладывая мне кусок пирога.

И хитро так на меня поглядывала.

— Ну-у, — неопределённо тянул я, — не то чтобы любую… Тут много зависит от запаса этой самой внутренней энергии. Возьмёшься вот, к примеру, диабет лечить, а энергии-то и не хватает. Приходится на полпути бросать, ждать до следующего раза, когда твой организм ею заполнится, как аккумулятор электричеством.

Андрей с Ритой тоже с интересом слушали мои объяснения, хотя до этого я им что-то подобное уже говорил и вместе, и по отдельности. То есть сначала по отдельности. А потом уже на квартире у Лебедевых, когда маму их лечил, всем всё объяснил ещё раз.

— Ох ты, Сенечка, а вот у меня подруга закадычная, Марья Фёдоровна, в соседнем подъезде живёт. Так у неё как раз диабет.

— Намёк понял, — улыбнулся я, опережая брата с сестрой, готовых воззвать к совести бабули. — Но не сегодня, всё-таки эта методика требует некоторого приложения внутренней энергии. Да и Андрея обещал ближе к центру подбросить, у него важная встреча. Могу, скажем, заехать после работы в среду. Ваша соседка дома будет?

— А куда ж она денется, чай пенсионерка, как и я. Куда ей шастать-то…

— Ну и отлично. Вы только её предупредите, а то мало ли…

В среду я снова навестил Евдокию Гавриловну, и вместе с ней мы направились к её подруге. И да, диабет имел место быть, и восстановление функций поджелудочной железы – не такая уж и простая вещь. Поэтому я только этим и ограничился, хотя у Тамары Андреевны – как звали подругу – был ещё небольшой букет заболеваний, в том числе хронических, но я решил лишний раз не напрягаться, пожалеть себя. Надеюсь, небесная канцелярия не погрозит мне пальчиком, что я не выложился до остатка. Тем более я излечил самый серьёзный недуг, а вообще, не исключено, как-нибудь ещё к этой бабуле загляну, если с Ритой поедем навещать Евдокию Гавриловну.

В почтовом ящике обнаружил письмо от мамы. Помимо прочего она писала, что Маратка привыкает к новой для него жизни, к новым родителям, и всё ещё иногда спрашивает, насовсем его забрали из детского дома или вернут обратно. А то вдруг он новым маме с папой не понравится.

«Сына, я в такие моменты с трудом слёзы сдерживаю, — писала мама. — Обнимаю его, прижимаю к себе, глажу по вихрастой голове и шепчу, что мы никому его не отдадим, и уж тем более в этот ужасный детский дом. Может быть, я и наговариваю, никакой он не ужасный, но мне почему-то кажется, что ужасный».

Написал ответное, обрисовал свои дела с квартирой, что свадьба намечается на конец июня, и что мы хотели бы её отметить на теплоходе. Добавил, что на свадьбу жду всех троих, и отказ не принимается. Пусть как хотят отпрашиваются на работе, но чтобы были в Москве в то время, которое я укажу позднее в следующем письме, когда уже станет ясна дата, или телефонным звонком.

На следующее утро встречал на вокзале Шумского. Подъехал на своих «Жигулях», и повёз его к себе домой. Надеюсь, у всевидящей Евгении Петровны солидный на вид мужчина подозрений не вызовет. В случае чего скажу, что приезжал коллега по работе, проверить, как идут мои дела с диссертацией.

Первым делом проинформировал его о грядущей свадьбе и планируемой покупке квартиры.

— Что ж, дело нужное, молодым необходимо своё жильё, — согласился чекист. — А в каком районе квартира? Печатников переулок? И дорого? 12 тысяч? Хм… Сумма серьёзная. А вдруг…

— Будущий тесть проверил и маклера, и продавца, там всё чисто.

— Ну тогда мои поздравления! А теперь рассказывайте, что вам снова привиделось?

Вопрос был задан в лоб, едва только мы расположились за кухонным столом. Я сразу и стал выкладывать заранее припасённую версию.

— А привиделось мне, Владимир Борисович, следующее… Москва, здание Верховного совета, на мосту напротив него стоят танки. Приземистые такие, явно более современные, чем те, которые я на параде Победы видел. А на броне одного из них стоят мужчины в костюмах, за их спинами трёхцветный флаг из белого, синего и красного цветов, а вокруг танка толпа людей, у некоторых тоже трёхцветные флаги, и ни одного советского. Зато молодой человек возле танка держит американский флаг. Многие гражданские с «калашниковыми» в руках. Толпа скандирует: «Ельцин! Ельцин!». И вот самый пожилой из этих, кто на танке, толкает речь, держа в руках лист бумаги. Было сказано, что в стране происходит правый антиконституционный переворот, поскольку отстранен от власти законно избранный президент. Этот мужик, у которого не хватало большого и указательного пальцев на левой руке, заверил, что руководство России поддерживает подписание Союзного договора, и что эта поддержка основана на стремлении к единству Советского Союза. Все решения ГКЧП он объявил незаконными и потребовал возвращения Горбачева и возможности для него выступить перед народом; созыва Чрезвычайного Съезда народных депутатов; призвал трудящихся к всеобщей бессрочной забастовке, а военных – к неучастию в антиконституционном перевороте.

И следующее видение. Площадь Дзержинского, толпа в нескоро тысяч человек, слышны призывы взять здание КГБ штурмом. Потом внимание собравшихся переключается на памятник Дзержинскому. На постаменте краской пишут «Палач» и прочие нехорошие, скажем так, слова. Кто-то взбирается наверх и обвязывает памятник тросом, другой конец которого цепляют к «ПАЗику». Но тут появляется подтянутый, моложавый мужчина в костюме, который при помощи мегафона просит таким образом не сносить памятник, иначе кто-то может угодить под падающего Дзержинского и получить тяжёлые травмы. Вскоре памятник всё же демонтируют при помощи подъёмных кранов и увозят в неизвестном направлении.

— И из здания на Лубянке никто не вышел? — сереет лицом Шумский. — Никто не потребовал убраться с площади, не угрожал оружием?

— В моём видении – никто, — развожу я руками. — Ну это же видение, не всему, наверное, можно верить. Но очень уж реалистичными они оба были. И на этом всё. Вот здесь оба видения изложены в письменном виде.

Я сунул ему отпечатанный на пишущей машинке лист бумаги. Машинку я нашёл в нашем больничном профкоме, и за время обеденного перерыва успел настучать нужный текст. Шумский посмотрел на бумагу с таким видом, будто я подсунул ему ядовитую змею, поднял взгляд на меня.

— Нехорошие у вас видения, Арсений Ильич, — буркнул он. — Антисоветские какие-то. Но я принял это к сведению. Спасибо вам!

Он наконец взял лист и, согнув его пополам, сунул в свой «дипломат». А я, будто бы в раздумьях, сказал:

— Честно говоря, было ещё одно видение, уже вчера. Но там вообще какая-то череда картинок.

— Так, — напрягся Владимир Борисович. — Ну-ка, выкладывайте.

Ну а что, про эту катастрофу тогда даже в наших газетах писали, да и потом где-то в сети она мне попадалась. Так что эта информация должна будет добавить доверия моим «видениям».

— В общем, перед моими глазами промелькнул отрывной календарь, и на нём была дата – 3 июня 1979 года. Потом я вижу Землю будто из космоса, и подо мной мигает красным точка в районе Мексиканского залива. Следующий кадр – горит нефтяная платформа, потом резко другая картинка – огромное пятно, думаю, что это разлившаяся по поверхности моря Мексиканского залива нефть.

— 3 июня, Мексиканский залив, — задумчиво пробормотал Шумский. — Ладно, запомню.

— Да лучше запишите на обороте листка, что я вам дал. Сейчас ручку принесу.

Задерживаться он не стал, оказалось, у него ещё были какие-то свои дела, кого-то нужно было навестить.

Тем временем я начал проводить на кафедре с ребятами из СНО[3] занятия по своей методике иглоукалывания. Эта инициатива исходила от декана и завкафедрой, и я с удовольствием согласился, пусть даже за это и не платили. Тем более это входило в мои обязанности как преподавателя.

Студентам нравилось, во всяком случае все проявляли заинтересованность. В том числе и в теории, когда я рассказывал про зоны Захарьина-Геда. Они должны были помнить про них ещё с 3-го курса, но я решил освежить им память.

— Зоны Захарьина-Геда – это точки на коже, в которых при заболеваниях внутренних органов или при нарушении их функционирования локализуются болевые ощущения, — говорил я менторским тоном. — Абсолютно каждый орган имеет на коже свою «проекционную зону», которая отражает боли, вызываемые происходящей патологией в данном органе или системе. Проецирование зоны зависит от симпатической и парасимпатической иннервации этого органа. Поскольку кожа является важной частью внутренней и внешней секреции, она тесно связана со всеми органами. На 1 квадратном сантиметре нашей кожи находится в среднем 2 тепловых, 12 холодовых, 25 осязательных и 150 болевых точек. Ещё в Древнем Востоке лекари говорили, что болезни как попадают в организм через кожу, так через неё и выводятся и, используя эту теорию, успешно лечили болезни внутренних органов через кожу. В XIX веке сначала Захарьин, а после него и Гед открыли, что при наличии патологии или болезни какого-либо органа, определённые участки кожи становятся более чувствительными или болезненными. То есть они «отражают» боль каких-либо внутренних органов при заболеваниях. Эти участки позднее были названы зонами Зарахарьина-Геда. Их очень скоро признали в официальном медицинском мире и запечатлели в виде фигур во всех руководствах по нервным болезням. Так вот, точки постоянно пытались задействовать в диагностике и лечении различных заболеваний, но попытки в большинстве своём пресекались, поскольку разные авторы по-разному трактовали границы одних и тех же точек: у кого-то их было около 30, а у кого-то могло быть в 4 раза больше! Но позже всё-таки было установлено, что размер зон может изменяться и зависит от состояния человека.

При сильной усталости, а также во время сна точки локализуются на площади менее 1 мм. При пробуждении человека, диаметр точек постепенно увеличивается до сантиметра. Во время заболеваний или повышенной эмоциональности некоторые точки увеличиваются так, что их площадь может перекрывать друг друга, что образует участок с повышенной проводимостью. На сегодняшний день разработана определённая схема расположения зон Захарьина-Геда на нашем теле – туловище, конечностях, голове и шеи. И для выявления индивидуальных особенностей расположения этих зон существуют различные методы: покалывания булавкой зоны кожной проекции поражённого внутреннего органа, лёгкие пощипывания участков кожи, прогревание определённых зон с помощью полынных сигар, пробирок с тёплой водой и т.д. Запомните, что знание зон Захарьина-Геда часто помогают при оздоровлении в висцеральной и рефлекторной терапии. Применяется точечный массаж, иглоукалывания, прижигания полынными сигарами и т. д. Заострить внимание стоит на таких зонах, как лёгкие и бронхи, сердце, кишечник, мочевой пузырь, мочеточники, почки, печень, желудок и поджелудочная железа, мочеполовая система. Применяя на них различные методы воздействия, можно добиться колоссальных результатов.

А с Ритой я и вовсе начал проводить отдельные занятия. Очень уж ей интересно было понять механизм действия иглорефлексотерапии. Эти занятия проходили у меня дома, на съёмной квартире, к началу марта прошло два таких мастер-класса. В качестве подопытного кролика я предложил себя, а то как-то неправильно выходило, что других лечу, а на себе эту методику не испытывал. Работа проходила при помощи зеркал – трюмо и небольшого настольного, оставшегося от хозяйки. Я в отражении видел свою спину и руководил действиями подопечной. Не с первого раза, но ей удалось поставить иглы, причём на должную глубину – эти параметры тоже играют важную роль. На втором занятии она уже действовала увереннее, но, естественно, снова под моим неусыпным контролем. И я оба раза чувствовал небольшое, но улучшение своего самочувствия, так как иглы ставились на общее здоровье.

Оба раза мастер-класс заканчивался объятиями, поцелуями и… В общем, мы некоторое время наслаждались друг другом, после чего я отвозил Риту домой. Где снова целовались опухшими губами в её подъезде.

Деньги со сберкнижки мы начали снимать в первых числах марта, три дня подряд. Вся сумма, как и решили, перекочевала в квартиру Лебедевых, я верил, что у них и правда они будут в большей сохранности. А то в мою-то вдруг хозяйка без звонка завалится, и начнёт шарить по ящикам. Увидит такие деньжищи… Мало ли, вдруг у неё перемкнёт и всю наличность она покидает себе в сумку. А потом будет доказывать, что ничего не брала. Нет уж, и правда, пусть лучше деньги хранятся у генерала.

Как нельзя кстати в один из вечеров между снятиями наличности позвонил Лесневский и попросил его посмотреть на предмет небольшого недомогания.

— Покалывает что-то в правом боку, — пояснил он.

— К врачам-то не ходили, Михаил Борисович? — задал я резонный вопрос.

— Знаю я этих врачей… Найдут то, чего нет, а что есть – не увидят.

— Вот мне, как врачу, прямо обидно такое слышать, — поддел его я.

— Ох, извините, это я не про вас, а так…

— Ладно, приходите завтра ко мне домой, здесь нам никто не помешает.

Он пришёл, и я первым делом провёл диагностику, уже имея в уме предположения относительно возможного диагноза. Однако он не подтвердился – печень у директора ГКЦЗ «Россия» была в порядке, а причиной болезненных ощущений стал маленький камешек в правом мочеиспускательном канале. Я предложил, не откладывая дело в долгий ящик, размолотить энергетическим посылом камешек в песок, и естественно, что Михаил Борисович сразу же согласился.

Мне хватило чуть менее десяти минут, в течение которых Лесневский чувствовал только, как нагревается его кожа в том месте, куда я прикладывал ладонь. А потом по традиции, начатой мною с Соколовым, мы сели пить чай. В целом мужиком Михаил Борисович был неплохим, практически полностью реабилитировавшись за своё поведение при нашем знакомстве. Тут-то и зашёл разговор про предстоящий праздник.

— Уже придумали, чем будете радовать своих женщин? — спросил меня Лесневский, с шуршанием разворачивая очередную шоколадную конфету «Мишка на севере».

— Да вот думаю… Даже французские духи – и то, мне кажется, банальный подарок.

— Слушайте, а сводите вы их на праздничный концерт в Колонном зале Дома Союзов. Думаю, я смогу достать пару пригласительных. Правда, бесплатно не получится, вот если бы концерт в моём зале проходил…

— Деньги не проблема, — сразу же сделал я стойку. — А что за концерт, кто там выступает?

— Вроде бы Зыкина, Кобзон, Магомаев, Белов, Воронец… В общем, в зале будут члены ЦК КПСС и Политбюро, так что состав выступающих обещает быть солидным.

— А четыре билета сможете достать?

— Четыре? — задумался Лесневский. — Надо будет узнать у Петровны, что у неё там с пригласительными. Там же не по билетам, исключительно по пригласительным…

— А кто такая Петровна?

— Да директор Дома Союзов. Морозова Ольга Петровна. Ещё она депутат Моссовета, может, слышали? Ну не суть… В общем, мы с ней выручаем иногда друг друга в такого рода ситуациях. Я ей и на «Boney M» сразу десять билетов подогнал, правда, на разные концерты.

По итогу четыре пригласительных на балкон второго яруса сбоку от сцены, практически напротив правительственной ложи, обошлись мне в двадцать целковых. То есть по пятёрке за штуку. И это учитывая, что вообще-то пригласительные раздавались бесплатно, преимущественно героям Соцтруда и прочим выдающимся дояркам и ткачихам. Это мне так Лесневский объяснил, когда я заехал к нему, чтобы забрать пригласительные.

Только получив на руки пригласительные, я поймал в институте Риту и рассказал, что 7 марта мы, включая её маму и папу, идём на концерт. Уж Андрей-то, думаю, будет не в обиде, потому как на него его невеста обиделась бы пойди он с нами, а её бросив в одиночестве. А просить шесть пригласительных я посчитал моветоном. Хотя, конечно, мог бы купить и сотню, а то и весь зал почти на полторы тысячи мест – авторские на книжку капали исправно.

Я не стал ждать, пока Лебедевы спустятся вниз. Припарковавшись, сам поднялся к ним, чтобы вручить Ольге Леонидовне блендер, а Рите – рассчитанный на стандартную кассету японский аудиоплеер с наушниками. Всё это я приобрёл во всё той же «комиссионке», естественно, предварительно проверив на работоспособность. Насадки блендера исправно крутились, в наушниках плеера не менее исправно звучала музыка. Да и вообще было бы странно, окажись приборы в нерабочем состоянии, поскольку и блендер, и плеер были «нулёвыми». Выложиться, конечно, пришлось, но ради того, чтобы сделать близким людям приятное – а я считал Лебедевых чуть ли не родственниками – и более крупной суммы не жалко.

Понятно, что с подарками я угодил, Рита вообще с визгом повисла у меня на шее на глазах смущённо улыбавшихся родителей. А потом мы отправились на концерт. Рита рядом со мной на переднем пассажирском, а родители сзади. От Ольги Леонидовны по салону тянулся сочный шлейф «Magie Noire».

— Эх, Арсений, вот вроде такой ещё молодой, а столько всего успеваешь, — не преминул заметить по пути Сергей Михайлович. — И лечишь, как бог, и песни сочиняешь отличные, ещё и достать можешь практически всё, что угодно. Даже мне вряд ли удалось бы обзавестись пригласительными.

— Так ведь опять же, через лечение, — ответил я, глядя на дорогу. — Подлечил какого-нибудь начальника – а он в качестве благодарности тебе сделает то, что в его силах.

— А в этот раз кого подлечил?

— Директора ГКЦЗ «Россия». Помните, он мне презентовал билеты на «Boney M»? А директор Дома Союзов – его знакомая. Вот по этой цепочке и сработало.

— М-да связи – важная штука, — глубокомысленно заметил Лебедев. — Кстати, Чурбанова ты должен помнить, ручкался с ним в кулуарах осенью. Тот что-то в последнее время совсем расклеился. Что-то там с надпочечниками. С больничных не вылезает, сейчас вроде в Минводах лечится. По слухам, Щёлоков ему замену подыскивает. А то мог бы его посмотреть. Нет желания?

— Хм… Ну, не знаю… Разве что посмотреть, когда время будет.

Ага, щас! Для того я, что ли, гробил Чурбанова, чтобы потом его лечить?! Тем более я ему надпочечники влёгкую подпортил, не помрёт. Придумаю какую-нибудь отмазку. В крайнем случае, если отмазаться не удастся, ненамного облегчу его самочувствие. Временно. А вам вообще, Сергей Михайлович, подумал я, грех за него просить, он же сколько уже вашей кровушки попил!

Перед началом концерта погуляли по фойе. Однажды Сергей Михайлович и его супруга с кем-то поздоровались – представительный мужчина тоже был с дамой. Обе услышали поздравления в свой адрес в связи с наступающим женским праздником. В итоге Лебедев и нас с Ритой представил своим знакомым.

— Вот, Владлен Павлович, моя дочь, Маргарита. Учится на 5-м курсе мединститута. А это… Это её жених, Арсений, работает кардиологом.

— Ого, оба врачи, — вскинул кустистые брови Владлен Павлович. — А я всегда говорил, что в семье должен быть врач. Случись что, как говорится – и «скорая» на дому.

— Тьфу-тьфу, — Лебедев покрутил головой в надежде отыскать дерево, но поблизости ничего деревянного не нашлось. — Но в целом вы правы, врач в семье лишним не будет. Особенно кардиолог. Сердечно-сосудистые заболевания – бич современного общества.

Ага, запомнил, когда я в последний свой визит к ним за столом рассказывал о росте во всём мире ССБ.

Вскоре мы пошли занимать свои места. У входа на балкон наши пригласительные проверила пожилая капельдинер в строгом костюме с юбкой ниже колен.

— Программки не желаете?

— Желаем, — сказал я, доставая кошелёк.

Купил четыре, чтобы не заглядывать друг другу через плечо. Капельдинер отсчитала сдачу с рубля, показала нам наши места и занялась следующими зрителями. Я, заняв своё место, тут же уткнулся в программку. Точно, все вышеперечисленные Лесневским, и помимо Зыкиной, Кобзона, Магомаева, Белова и Воронец в концерте были заявлены ВИА «Самоцветы», «Песняры» и «Весёлые ребята», Лев Лещенко, София Ротару, Геннадий Хазанов, Алла Пугачёва…

— Сеня, смотри, Анна Герман сегодня тоже выступает, — чуть пихнула меня локотком Рита.

И точно, вот она в списке, в самом конце. Хотя кто знает, вдруг очередность с потолка взята, и она выйдет первой.

— Как думаешь, она будет твои песни петь?

— Навряд ли, —мотнул я головой. — Скорее всего исполнит свои известные песни типа «Надежда» и «Когда цвели сады». А может, дуэтом с Лещенко споют «Эхо любви».

Тем временем зал заполнился полностью, до начала концерта оставалось буквально несколько минут. Невольно пригляделся к обитателям правительственной ложи. Нет, Брежнева не видно. Но вроде бы узнал Суслова. Вот уж не думал, что этот идеологический затворник появится на концерте. А вон и Андропов. И такое ощущение, что сквозь линзы очков смотрит прямо мне в глаза. Я невольно поёжился.

И представил, что я сделал бы, появись у меня возможность пожать ему руку. По большому счёту Андропову оставалось жить пять лет. Почки его доконают. К концу жизни только одна и будет функционировать. Ну и сахарный диабет сыграет свою роль. Но именно Андропов, а до кучи и примкнувший к нему Устинов, на совещании 8 декабря уговорят Брежнева дать команду на ввод советских войск в Афганистан. Мол, в противном случае американцы окажутся в подбрюшье СССР, понастроят у наших южных границ своих военных баз, начнут устраивать руками местных различного рода провокации. Не послушали маршала Огаркова, предлагавшего отказаться от ввода войск, и вот чем всё закончилось… Вернее, закончится.

Я бы, пожалуй, ускорил процесс разрушения почек, чтобы, если паче чаяния Юрий Владимировича дотянет до декабря этого года, ему уже в любом случае было бы не до совещаний у Брежнева относительно ввода наших войск в Афганистан. И на небесах, уверен, меня бы поняли и не стали наказывать. Например, отобрав ДАР. Надеюсь, что поняли бы.

Но как к нему подобраться? А никак! Если только меня на каком-нибудь приёме не подведут к нему поручкаться. Только вот пока никаких приёмов не ожидается, так что остаётся сидеть и пялиться на всемогущего руководителя организации, названием которой за горницей пугают детей. Эх, если бы не тактильный контакт, если бы я мог проводить манипуляции на расстоянии. Вот было бы здорово!

Поддавшись этой мысли, я не утерпел, крутанул браслет на запястье и положил правую руку на ограждение, при этом выпрямив ладонь в сторону правительственной ложи. Я даже не стал закрывать глаз, и всё равно будто бы неким периферийным зрением видел, как радужные «паутинки», повинуясь моей силе воли, медленно потянулись вперёд, над головами сидящих в партере.

Внутри меня всё замерло, я не верил своим глазам. Неужели получилось?! Два, три метра… Наверное, мои верные помощницы преодолели метра четыре, прежде чем всё же их кончики начали гаснуть. А потом они и вовсе втянулись обратно в мои пальцы, не найдя цели, которую нужно было вылечить. Или, наоборот, ухудшить самочувствие пациента.

Я достал платок и вытер выступившую на лбу испарину. Энергии-то практически не затратил, просто, как какой-нибудь Человек-паук, отправил в пространство «паутинки», так что это, скорее всего, просто результат нервного напряжения.

— С тобой всё хорошо? — вполголоса поинтересовалась Рита.

— Да, нормально, только жарковато тут, не замечаешь?

Она пожала плечами:

— Вроде нет, мне в самый раз.

Концерт длился почти два часа. Герман выступала последней. Перед её выступлением, как обычно, вышла ведущая, роль которой исполняла сегодня Светлана Моргунова, и объявила:

— Песня на стихи и музыку Арсения Коренева. «Я не могу иначе». Исполняет Анна Герман.

— Это же твоя песня, — восторженно шептала мне на ухо моя возлюбленная, пока Герман допевала первый куплет. — Вот это да!

Сергей Михайлович и Ольга Леонидовна, сидевшие поодаль, одновременно посмотрели на меня. Мама девушки округлила глаза, а Лебедев ещё и оттопыренный большой палец показал. Мол, красавчег, Сеня!

Анна была сегодня в традиционном для неё длинном платье в пол с длинными рукавами. И как только вышла, сразу же посмотрела в мою сторону. Или показалось?

Спела здорово, неудивительно, что, едва затих последний аккорд, как зрители принялись бешено аплодировать, раздались крики из зала: «Бис! Бис!». А я думал, что всё-таки Пахмутова – гениальный композитор. Да и Добронравов как поэт-песенник – высший пилотаж. Вот у кого заимствовать вещи не стыдно… То есть стыдно, конечно, за сам факт присвоения чужого труда, пусть даже ещё не сделанного, зато практически на каждой песне можно ставить знак качества.

— Хочу выразить благодарность автору песни Арсению Кореневу. Эти аплодисменты должны быть адресованы ему. Браво, Арсений Ильич!

Она повернулась в мою сторону и поклонилась в пояс. Ах ты ж, неожиданно… Пришлось вставать и, приложив руки к груди, сделать ответный поклон под овацию публики. А лицо залила краска стыда. Вот же ведь подстава от Анны Виктории...

А Герман всё же спела на бис. И показалось, даже ещё более прочувственно, чем в первый раз. А может, и правда показалось.

[1] В Москве было два «Мерседеса». Второй принадлежал генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу.

[2] Основатель дома «Jacques Bogart» Жан Конкье вместе с супругой Региной зарегистрировали парфюмерный бренд в 1975 году.

[3] СНО – студенческое научное общество.