Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Глава 4

«Электрон-52Д». Так назывался диктофон – а на самом деле маленький магнитофон со встроенным микрофоном, который мне приглянулся в комиссионном на Арбате, где работал мой старый знакомый Николай. Тот самый, который вывел меня на хитрозадого Джапаридзе, причём наверняка зная, что тот собирался меня кинуть. Ну да ладно, кто старое помянет… Тем более я лихо выкрутился из этой непростой ситуации. Во всяком случае, я сам так считал, что лихо.

Сюда по старой привычке я зашёл в надежде что-нибудь раздобыть в качестве новогодних подарков. Правда, Рите я уже успел купить подарок – альбом 1978 года «Nightflight to Venus» от нашей любимой группы «Boney M.». В самом магазине «Мелодия», куда я заглянул, ничего нормального не нашёл, зато у толкавшихся рядом с магазином спекулянтов и урвал эту отпечатанную в Германии пластинку аж за 70 целковых. В СССР её вроде бы должны выпустить в 80-м году. И у них же за 50 рублей для Ольги Леонидовны приобрёл перекидной японский календарь на 1979-й год. были на выбор с девушками в купальниках и с природой, я, естественно, выбрал второй вариант.

А ещё в Доме книги наткнулся на альбом с репродукциями Дюрера большого формата. Это вещь! Стоил альбом 15 рублей с копейками, купил тоже в подарок Ольге Леонидовне.

В мыслях о подарке Марату забрёл в «Детский мир». Долго ходил, выбирал, в итоге купил детский радиоконструктор. Пусть пробует собрать, может, у него склонность к технике.

А потом отправился в комиссионный, где купил маме легендарные «Chanel №5», а Юрию Васильевичу, Андрею и Сергею Михайловичу – по флакону туалетной воды «Aramis», тоже родом из Франции.

В Пензе не знаю, когда появлюсь с этой диссертацией, да ещё и сессией, по телефону поздравлю, а подарки уж задним числом отдам. Марату в том числе. Надеюсь, не сильно обидится, что с запозданием подарок получит.

И вот, когда я уже собирался уходить, моё внимание привлёк этот самый диктофон модели «Электрон-52Д».

— Именно он фигурировал в фильме «Семнадцать мгновений весны», — тоном знатока заявил Коля, заметив мой интерес к изделию. — Правда, в кино на нём стояла эмблема немецкого производителя «Siemens», что и понятно – не на советском же диктофоне, да ещё выпущенном в будущем, гестаповцы будут записывать разговоры. Можно прямо сейчас проверить качество записи, к нему ещё идут три мини-бобины.

На дне аппарата стояли год выпуска 75-й и цена 81 рубль. Продавался же он за полторы сотни. Правда, с виду выглядел почти как новый, да и, по словам Николая, прежний обладатель уверял, что почти им не пользовался. Есть и шнур, и разъёмы под батарейки. Мне бы он пригодился, можно наговаривать текст диссертации, если мысли приходят, а потом перепечатывать.

Проверили… Качество записи было вполне сносным, человека без особых претензий, коим я себя считал, вполне могло удовлетворить. Не музыку же мне на нём слушать.

Что любопытно, в инструкции по эксплуатации диктофон был обозначен как «Память делового человека». Что ж, в принципе верно, не для развлечений сей аппарат. Заодно пальчиковых батареек накупил. Импортных не было, пришлось брать наши «Элемент-316».

Кто бы мог подумать, что этот диктофон сослужит мне службу буквально неделю спустя… В этот вечер я допоздна засиделся в клинике, готовился к предстоящему кафедральному совещанию, на котором будет разбираться успеваемость студентов. Странное, конечно, положение. Почему-то считается, что, если студент не разбирается в предмете, то это недоработка преподавателя. Не смог вложить в голову будущего доктора знания по предмету. Как по мне, так вопрос достаточно спорный.

Вот, например, у меня зависло трое студентов. С первыми двумя вроде всё было относительно просто. Маша Лисовская проболела половину цикла, соответственно, не смогла вовремя сдать все контрольные и написать историю болезни. Но девчонка способная. Уверен, что всё сдаст на отработках, и ещё посоветую ей реферат написать по учебнику Орлова.

Со вторым с одной стороны всё вроде просто, а с другой... Юра Константинов, мастер спорта по боксу. Выступает уже за сборную РСФСР и вроде как в союзную сборную его пророчат. На фига он пошел в медицинский – для меня загадка. Вот он просто тупо не успевал по предметам. То сборы, то соревнования… Какая тут учёба, тем более на клинических предметах. Но за него горой стоит кафедра физкультуры и вообще весь институт. Как же! В наших стенах, можно сказать, воспитали чемпиона. А вдруг он московскую Олимпиаду отберётся? Ладно. Характеристику напишу, а там на усмотрение заведующего кафедрой.

А вот и третий. Уникум, я бы сказал. Ашот Арамович Симонян. Занятия не пропускал, лекции тоже. Но у меня сложилось стойкое мнение, что он просто не всасывает в свой мозг те знания, которые мы пытаемся в него вложить. Не дурак, просто не хочет учиться. Элементарные, казалось бы, вещи, которые по идее проходятся и повторяются с третьего курса, не может или не хочет применить к больному. И какое-то ощущение, что этому студенту все по фигу. Ну не разбирается в ЭКГ, в симптомах и синдромах - а и хрен с ним. Вот что с таким делать? Дошел же как-то до пятого курса. Не знаю... Надо со старшими товарищами советоваться, как у них тут принято с такими студентами поступать.

Тут внезапно раздался стук в дверь. Интересно, кого там принесло... Сотрудники кафедры уже свалили, дежурным врачам я вроде бы не нужен.

Открылась дверь и в кабинет вошёл мужчина в строгом и явно дорогом костюме с дипломатом в руке.

— Арсений Ильич? — поинтересовался он.

— Он самый. А с кем имею честь?

— Геворг Давидович Симонян, доцент кафедры марксистко-ленинской философии. Добрый вечер!

— Добрый, Геворг Давидович. Какими к нам судьбами? Здоровье подкачало, сердечко? Присаживайтесь, — я указал на стул возле моего рабочего стола.

— Спасибо, Арсений Ильич, со здоровьем вроде пока все в порядке. Я, скажем так, по личному вопросу.

Вот как… Словно повинуясь какому-то шестому чувству, я чуть выдвинул ящик стола, делая вид, что что-то там ищу, и незаметно включил диктофон, после чего оставил ящик немного выдвинутым, я сам поднял взгляд на собеседника:

— Так-так, слушаю вас внимательно.

— Тут вот какая проблема… У вас учится мой племянник Ашот. Брат мой в Армении не последний человек, заведует облздравом в крупном областном центре. Ну и Ашота решили тоже врачом сделать, чтобы он своему отцу помогал. Учился вроде не плохо, а тут вот на вашей кафедре никак у него не получается. Говорит, что зачёт тяжело будет получить. Как можно этот вопрос решить, Арсений Ильич? Мы будем очень благодарны!

— Хм... Ну что сказать про вашего племянника... Занятия и лекции посещает, пропусков нет. Но вот в теории и тем более практике, извините, полный ноль.

— Так уж совсем ноль? — нахмурился Симонян.

— В противном случае ваш племянник весьма искусно скрывает свои знания. Представьте себе, не может расшифровать элементарные кардиограммы, которые даже третьекурсник-троечник поймёт через минуту. А это как-никак основы диагностики в терапии. И как, позвольте, мне ставить ему положительные оценки?

— Ну как-то можно ведь?

— Геворг Давидович! — вздохнул я. — Вы доцент серьёзной кафедры. К вам приходит студент, вы его спрашиваете о работе Ленина «Три источника и три составные части марксизма». Он глазами хлопает, а фамилии Гегель и Фейербах, такое впечатление, впервые слышит. Ваша реакция на такого студента?

— Какая реакция? Скажу, чтобы показал конспекты лекций, и реферат написал по этой работе.

— Конспекты перепишет, как и реферат у своих однокурсников, и ничего не поменяется.

— Арсений Ильич! — Симонян, кажется, начинал терять терпение. — Парню осталось ещё только год в этих стенах находиться. Потом на родину уедет к отцу, будет в облздраве помогать. Он больных-то не будет видеть. Бумажная работа. Вы понимаете?

— Я-то понимаю. Но диплом-то у него будет о высшем медицинском образовании! Врачом он будет для всех. Значок выдадут соответствующий. А жизнь ведь такая штука, всякое случается. Что я вам объясняю?! Вы взрослый человек, всё понимаете. А если помощь кому надо будет оказать? Правильно и вовремя диагноз поставить, от которого жизнь человеческая будет зависеть? Как вам такое?

Теперь уже настала его очередь вздыхать:

— Я так понимаю, что мы не договоримся. Жаль… Наша семья могла бы вам предложить хорошие деньги. Как вам, к примеру, сумма, равная вашему пятилетнему окладу?

— Круто берёте, — усмехнулся я. — Вернее, даёте. Однако спасибо, в деньгах не нуждаюсь. Совсем.

— Странно… Хорошо. А как вам помощь в продвижении в карьере по комсомольской и партийной линии. Это будет легко устроить.

— Геворг Давидович! Извините, но вы в своём уме?! Вы хотите сказать, что наша коммунистическая партия поощряет такие вот способы карьерного роста? И я такое слышу от коммуниста и доцента кафедры ленинской философии?!!

— Но люди должны помогать друг другу! — не сдавался Симонян. — Вы нам поможете, мы вам. Что здесь плохого?

— Тут все плохое, уважаемый товарищ доцент.

Геворг Давидович откинулся на спинку стула, задумчиво и с каким-то естествоиспытательским интересом оглядел меня, барабаня пальцами по крышке дипломата. И вдруг резко выпрямился. Глаза его сузились, а ноздри раздулись.

— Знаете, что я вам скажу, уважаемый аспирант… Вы ещё молоды. А жизнь – штука порой очень жёсткая. Всякое может случиться. И с вами, и с вашими родственниками...

— Так, стоп! — я хлопнул ладонью по столу. — Вы ещё мне тут угрожать будете?! Разговор окончен. Дверь за вашей спиной…

— Что?!

— Что слышали! До свидания!

Я выдержал взгляд его налитых кровью глаз. Впрочем, довольно быстро Симонян вернул себе самообладание, поднялся и молча направился к выходу.

— И знаете что, — сказал я ему в спину. — Есть очень хорошая китайская пословица: «Не надо дергать спящего тигра за усы». Запомните её.

Он ушёл, а я выключил диктофон и проверил качество записи. Что ж, очень даже недурно, голос Симоняна вполне узнаваем.

На следующий день созвонился с Сотниковым и при личной встрече, передав плёнку, вкратце рассказал, что случилось. Тот обещал разобраться и держать меня в курсе дела. Я же решил выяснить чуть побольше про этого самого племянника. Интересно было, как этот Ашот Арамович Симонян оказался на лечфаке, на который принимались только студенты с московской или подмосковной пропиской, так как после получения диплома распределение шло в Москву и Подмосковье. А тут армянин. Исподволь удалось выяснить, что Ашота прописали у себя не кто иной, как Геворг Давидович. А закончив институт, Ашот получит свободный диплом, то есть сам себе место будет искать место работы. А может, уже и нашёл, судя по тому, что я услышал от его дяди.

Минуло два дня, когда, припарковавшись вечером во дворе и двигаясь к подъезду, я услышал:

— Арсений, постой!

Обернувшись на голос, увидел приближавшегося ко мне высокого, крепкого парня в тёмно-сером пальто. Что-то знакомое было в его лице, вот только где я его видел… Точно, на фото в квартире Лебедевых! Это же их сын, Андрей, только в гражданском. Интересно, что это он здесь забыл? Сейчас, наверное, и выяснится.

— Андрей? Привет!

Я протянул ему руку, чуть помедлив, он обменялся со мной рукопожатием, предварительно сняв перчатку – на европейскую часть России надвигались морозы, и это уже ощущалось. Мои же перчатки покоились в кармане дублёнки.

— Откуда ты меня знаешь?

— Фото твоё видел в квартире у Риты. А вот ты как меня узнал? Мы же вроде нигде не пересекались и своих фотографий я в вашей квартире не оставлял.

— Ну, для того, кто несёт службу в правоохранительных органах – это не такая уж и большая проблема, — хмыкнул он. — И адрес вызнал у сестры как бы между прочим. А вообще-то видел я тебя из окна, когда ты Ритку до подъезда провожал, как вы с ней миловались… Я, собственно, по этому поводу и пришёл.

Он постарался придать своему лицу строгое выражение. Я молча ждал продолжения.

— Короче, не нужно вам встречаться. И на Новый год лучше не приходи. У Ритки уже есть парень.

— Вот как? Но она сама почему-то об этом ни разу не обмолвилась. Как, впрочем, и ваши родители.

— Это неважно, — дёрнул уголком рта Андрей. — И это не просьба.

Я уже было собирался ответить что-нибудь резкое, но в этот момент рядом с нами тормознула белая «копейка», из которой не спеша выбрались четверо, включая водителя, и все явно кавказской наружности. Причём в голове почему-то мелькнуло, что это не «чехи» или «даги», а либо грузины, либо армяне. Уж не знаю, чем они отличаются от жителей Северного Кавказа, но вот именно такое стойкое убеждение я в этот момент испытывал.

Первым впереди своей небольшой группы в нашу сторону двигался мужик и постарше, и посолиднее габаритами. При этом угрожающе шевеля чёрными усами и не менее угрожающе хмуря такие же чёрные брови. Он остановился шагах в трёх напротив нас, и его палец в кожаной перчатке уставился на меня.

— Ты Коренев? — спросил он с лёгким акцентом, выпустив изо рта облачко пара.

— Предположим, — ответил я. — Вы по какому вопросу?

— К тебе подходил один уважаемый человек, за племянника просил.

— А-а-а, так вы от Симоняна, его армянские друзья, — криво ухмыльнулся я.

Страха почему-то не испытывал, разве что на задворках сознания замигал предупреждающий огонёк.

— Не хочешь изменить своё решение? Учти, второй раз предлагать не буду.

— А я своё решение менять не собираюсь.

— Так, да? Типа мужик? Ну смотри, сейчас будешь плакать, как девочка.

Я покосился на шагнувшего вперёд Андрея.

— Вы кто такие? Что здесь вообще происходит?

— Слушай, ты тут не при делах, давай уходи, э!

— А если не уйду?

— Тогда огребёшь вместе с ним.

Андрей сунул руку за пазуху и не спеша извлёк оттуда красную книжечку, лицевой стороной продемонстрировал здоровяку.

— Капитан милиции Лебедев Андрей Сергеевич. Ещё вопросы есть? А теперь, если не хотите проблем, садитесь в машину и уезжайте.

Дети гор слегка приуныли, решимости в их глазах поубавилось. Но здоровяк оказался настроен решительно.

— Да хоть генерал! Ты в наши дела не влезай, понял?

И он, шагнув вперёд, сделал попытку отодвинуть Андрея в сторону. Однако попытка оказалась неудачной, Лебедев стоял как скала, хотя соперник был шире в плечах, пусть и ростом чуть пониже. Явно борец, я видел его поломанные уши, благо тот был без шапки.

Здоровяк сделал попытку толкнуть Андрея, а в следующее мгновение с заломленной за спину рукой стоял на коленях.

— Ай-яй, больно! Отпусти, сука!

И ещё что-то на своём родном.

— Оскорбление сотрудника милиции, пусть даже и не при исполнении – свидетель вон у меня есть, — спокойно сказал Андрей, второй, свободной рукой пряча удостоверение обратно во внутренний карман то ли пальто, то ли пиджака.

После чего просто взял и крутанул запястье задержанного. Раздался хруст, и бычара так завопил, что его наверняка услышали мои соседи по дому, возможно, кто-то даже и через закрытые окна.

Так, один минус, остались трое. Они, конечно, могли сбежать, бросив своего товарища, но, к их чести, решили идти до конца. Пока я стоял в нерешительности, Андрей под вопли боли здоровяка, всё ещё сидящего на снегу и баюкавшего сломанное запястье, медленно отступал к сугробу, готовый в любой момент врезать тому, кто первым на него дёрнется.

Брат Риты оказался в незавидном положении, и я понял, что пора бы и мне проявить какую-то активность. В конце концов, они по мою душу пришли, а Андрюха вместо того, чтобы тихо уйти, впрягся за меня по полной.

Я одним прыжком преодолел расстояние до окружившей его троицы, и сильным толчком в спину буквально снёс в сугроб одного из противников. Повернулся ко второму – и в этот момент что-то долбануло меня в бедро. Да так сильно, что нога в этом месте онемела.

Я повернулся… Ничего себе, мужик со сломанным запястьем, оказывается, снова в деле! То-то его крики как-то резко затихли. Подкрался, гад, и врезал ногой по моему бедру. Хорошо, что берцовую кость не сломал.

Глаза красные от налившейся крови, ноздри раздуваются, здоровую левую руку отвёл для удара, готовится снова засандалить мне, теперь уже, похоже, в морду.

Поскольку мы находились в разных весовых категориях, даже невзирая на однорукость соперника, я посчитал себя вправе применить какой-нибудь запрещённый в честных единоборствах приём. Ну, например, удар носком ботинка под колено. Ты мне в ногу – и я тебе. Оформившуюся в долю секунды идею я воплотил моментально, пока кулак оппонента ещё только начинал движение в сторону моей головы. Хрясь! И тигры у ног моих сели… Вернее, сын гор сел, снова издавая рычащий вопль и держась левой рукой за правое колено, куда и пришёлся удар.

Вот теперь этот бык точно вне игры… Теперь можно и Андрею помочь, которого снова атаковали трое; тот, которого я отправил в сугроб, опять был в деле. Пользуясь тем, что нападавшие на меня не обращали ровным счётом никакого внимания, полностью сосредоточившись на неуступчивой жертве, которая нашла в себе силы начать отмахиваться, мне удалось ударом сцеплёнными в замок руками приголубить по затылку одного из кавказцев, благо что кепка с него уже давно слетела, и смягчить удар было нечему. В бессознанку не отправил, я всё-таки не какой-нибудь Голиаф, чтобы так вот людям черепа проламывать, но секунд на десять, думаю, потрясённый ударом чернявый вышел из игры.

Тут моё присутствие заметили наконец двое, которые ещё оставались в деле. Один из них что-то крикнул на своём языке товарищу, и тот переключился на меня. Тут уже начался конкретный бокс, мы вытанцовывали напротив друг друга, изредка обмениваясь выпадами с дальней дистанции, пока не входя в клинч. Краем глаза я заметил, что потрёпанный, но полный боевого задора Андрей обхватил своего соперника, и они принялись кататься по снегу, периодически обмениваясь короткими тычками.

При этом во дворе ни души, даже с самодельной горки малышня, которую обычно сопровождают бабушки или дедушки, не катается, хотя время ещё относительно детское. Эдак нас могут и отметелить (хе, удачное выражение в зиму), закопав в снег, который дворничиха ещё утром после ночного снегопада заботливо сгребла в палисад под окна дома.

Но в следующий миг я услышал звук приближающейся сирены, а ещё несколько секунд спустя во двор на полном ходу влетел милицейский «УАЗ» жовто-блакитной, как сказал бы незалежный украинец, расцветки.

Драка, как по мановению волшебной палочки, тут же прекратилась. Из «уазика» выскочили старший лейтенант, а следом с «Макаровым» в руке сержант-водитель.

— А ну стоять! — заорал старлей, хотя все и так застыли. — Никому ни с места! Всем лечь на землю!

Кавказцы даже не сделали попытки убежать. Наверное, ствол и на них произвел впечатление. Да и «Жигули» по-любому жалко было бросать в надежде, что всё ещё обойдётся по минималке. Опять же, их главный так и сидел на снегу, держась то за кисть, то за колено и, судя по интонации, ругался на своём языке.

— Гражданин начальник, — заголосил один из кавказцев, показывая на травмированного амбалу. — Смотрите, что они сделали! Мы подошли, спросили закурить, а этот…

Теперь он уже указывал на Андрея.

— А этот Вартану руку сломал. Чисто зверь!

— Врёт он, — встрял Андрей, осторожно трогая разбитую бровь. — Они первыми на нас напали. А я капитан милиции, и показывал им своё удостоверение, а им оказалось плевать. Вот, смотрите.

Он снова извлёк из-за пазухи удостоверение, протянул старлею. Тот раскрыл красную книжицу, сверил фото с оригиналом, вернул обратно.

— Хм… Надо разобраться… Товарищ капитан, я бы всё же попросил вас проехать в отделение для дачи показаний.

— Не вопрос, — кивнул Андрей.

Старлей включил рацию, передал информацию на пульт дежурному с просьбой отправить на место происшествия более вместительный транспорт, и буквально минут семь спустя (я уже начал, правда, подмерзать, хотя было не так уж и холодно) рядом с «бобиком» притормозил «РАФ» такой же жёлто-синей расцветки. Из него выбрались усатый капитан и старшина, а водитель-сержант остался за рулём.

— Что тут у вас? — поинтересовался капитан у старлея.

Тот вкратце объяснил ситуацию, после чего обладатель четырёх звёздочек на погонах попросил Андрея предъявить ему удостоверение, убедился, что тот тоже четырёхзвёздочный, вернул с кивком, и дальше последовала команда:

— Так, этого везите в травмпункт, потом в отделение, никаких госпитализаций. А вас, граждане задержанные, прошу проследовать в задний отсек машины. Ну а вы, товарищ капитан, садитесь в салон.

— И он тоже, — Андрей показал на меня. — Это мой знакомый, он лицо пострадавшее, и не с руки ему ехать в клетке с бандитами.

Капитан покряхтел, но всё же вынужден был согласиться с доводами коллеги. Минут двадцать спустя мы были в отделении. Тут уже я узнал, что по «02» позвонила не кто иная, как всевидящая Евгения Петровна из 19-й квартиры. В тот момент, когда старушка чаёвничала на кухне у выходящего во двор окна, и началась драка, и бабуля оперативно набрала всем знакомый номер. На наше счастье наш район патрулировал тот самый «бобик», с летёхой и сержантом. Задержись они ещё на пару минут – и дело могло бы закончиться печально. В первую очередь для нас с Андрюхой.

Из отделения мы с ним вышли через полтора часа. К тому времени кровь из рассечённой брови уже не шла благодаря найденной в отделении перекиси, но без наложения швов было не обойтись, иначе останется шрам.

Мы стояли на крыльце отделения, потрёпанные, но свободные. А тем гаврикам светило судебное разбирательство, и им ещё повезёт, если отделаются 15 сутками.

Андрей, оттопырив отворот пальто, с грустью глядел туда, где раньше была пришита верхняя пуговица. Теперь же её на месте драки в снегу и не найдёшь, похожую придётся искать в галантерейных магазинах. Моя одежда вроде бы не пострадала, в отличие от физиономии, по которой пару раз прилетело во время «боксёрского» поединка. Сопернику, правда, тоже досталось.

— Слушай, так чего им было от тебя нужно? — спросил Андрей, доставая из кармана пачку сигарет.

В отделении во время допроса ни я, ни армяне (а это оказались именно они) о настоящей причине потасовки не сказали ни слова. Дети гор по-прежнему придерживались своей версии, мол, они просто остановились, чтобы спросить закурить, а в ответ услышали матерную брань и рукоприкладство. По нашей версии, правдивой, четверо выскочили из машины и полезли в драку. Причём Андрей ничего не стал говорить о том, что им был нужен именно я, за что я был ему благодарен.

Главное, что правильную версию озвучила и Евгения Петровна, у которой побывал старлей. Правда, до этого он выполнил приказ капитана, свозил обладателя сломанной кисти в травматологию, затем доставил в отделение, и только после этого поехал снимать показания со старушки. Спасибо ей, а то не знаю, чем бы вообще всё закончилось. А то так и пришлось бы звонить Сотникову.

Андрей-то сказал, что незнакомцы потребовали от него свалить, типа у них ко мне разговор, но он не бросил знакомого в беде. Проводивший допрос капитан всё домогался, знаю ли я этих драчунов, я честно заявил, что впервые в жизни их увидел.

И вот сейчас мне предстояло ответить на вопрос брата Риты. Ну что ж, поделюсь догадкой. И я рассказал о неожиданном визите Симоняна, и как он предлагал мне деньги, только чтобы его непутёвый родственник сдал у меня сессию. А потом уже грозил мне и моим родным.

— Ты смотри, какая сволочь! — ударил кулаком в раскрытую ладонь Андрей. — Эх, жаль, не докажешь. Даже если его на допрос вызовут – скажет, что ничего такого не было.

— Ну почему же не докажешь? — ухмыльнулся я. — У меня осталась диктофонная запись нашего разговора, и голос Симоняна вполне узнаваем.

— Слушай, так это совсем другое дело! — оживился Андрей. — Я сегодня же подключу отца… А как тебе это удалось?

— Диктофон недавно прикупил в комиссионке, он лежал у меня в ящике стола. И когда Симонян начал разговор, я незаметно нажал на запись. Только не надо никого подключать, я уже подключил.

— Серьёзно? И кого, если не секрет?

— Одного, скажем так, знакомого из комитета госбезопасности. Я недавно ему одну неприятную болячку помог вылечить, — чуть приврал я, — вот он и предложил обращаться к нему в любое время дня и ночи. Так что дело у него на контроле. Я и про сегодняшнюю драку ему расскажу.

— Ну если контора этим занимается, тогда и правда нам лучше не лезть, — развёл руки в стороны Андрей. — Так, ладно, я домой… Хорошо, что на метро ещё успеваю.

— Да и мне с той же станции ехать, — сказал я. — Но по идее тебе надо бы сначала к травматологу, зашить бровь.

— Ах да, — он досадливо поморщился. — Надо швы наложить, а то шрам на всю жизнь останется.

— Погоди… Давай-ка я сам попробую.

В общем, минуты за три я управился. Естественно, от Андрея последовали вопросы, я не стал пускаться в долгие объяснения, сказал, что применил ту же технику, что и с ногой его сестры. Рассказывал я ему про восточную методику по пути на станцию метро, откуда мы уже разъехались каждый в свою сторону. На прощание Андрей извинился за свой наезд.

— Сам пойми, мой товарищ и однокурсник давно на Ритку заглядывается, хотя она, правда, на него ноль внимания. А я с его двоюродной сестрой встречаюсь. Думали, через сестёр и породнимся. А тут ты появляешься, и Ритка в тебя по уши влюбляется…

— Так уж и по уши? — хмыкнул я.

— Ну, мы уж всей семьёй это видим, как бы она ни скрывала. А ты ещё и ногу ей собрал, а то бы, не исключено, хромоножкой на всю жизнь осталась. Так что придётся мне с Юркой поговорить, чтобы другой объект для обожания себе поискал. Но учти! — он сдвинул брови, на одной из которых и следа не осталось от недавней раны. — Если обидишь Ритку…

— Вот за это можешь не переживать, — улыбнулся я во всю ширь своей физиономии.

Перед Сотниковым я, как и говорил Андрею, отчитался. Тот снова пообещал взять дело на контроль.

Домой добираться пришлось своим ходом. У станции метро набрёл на всё ещё работавший ёлочный базар. За продавца тут был коренастый мужик в кроличьей шапке, валенках, стёганом полушубке и таких же стёганых штанах. Ну да, уже изрядно похолодало. Я прекрасно помнил, как на этот Новый год в Пензе трещали сорокаградусные морозы. В Москве, помнится, писали, стояли такие же холода.

С помощью мужика выбрал себе небольшую лесную красавицу, заодно купил деревянную крестовину. Дома был небольшой топорик, и я подогнал всё, как должно быть. А на следующий день в ГУМе накупил ёлочных игрушек, гирлянд и прочей мишуры. Нарядил ёлку, полюбовался… Ну вот, теперь и настроение уже почти новогоднее.

Правда, слегка его подпортила своим звонком Елена Владимировна.

— Арсений, мне Евгения Петровна звонила, рассказывала, что у вас тут драка вчера произошла. Это правда?

— Было дело, — не стал отказываться я. — Стоял у подъезда с товарищем, тут какие-то армяне стали до нас докапываться, мы их вежливо попросили уйти, а они в драку… Да Евгения Петровна всё ведь видела, это она милицию и вызвала.

— Да, она мне рассказывала, — вынуждена была согласиться хозяйка квартиры. — Вы в субботу будете дома?

— Да вроде бы никуда не собирался, если только в магазин…

— Я приеду ближе к обеду, посмотрю, в каком состоянии квартира.

28 декабря меня вызвал к себе Лакин, у которого в кабинете сидел ещё и парторг института.

— Арсений Ильич. Ну что же вы нашего коллегу сразу органам сдали, — не стал ходить вокруг да около ректор. — Доложили бы нам, мы бы уж сами как-нибудь разобрались. А так пятно, чего доброго, на весь институт ляжет.

— Да я так и хотел сделать, просто не успел, — развёл я руками. — На меня напали люди Симоняна, все оказались в милиции, и тут уже поневоле всплыл факт шантажа.

— Да? — почесал переносицу Капитан Михайлович. — Тогда ладно. Но ан будущее…

— Понял, чуть что – сразу вам докладываю или в партком.

29 декабря на кафедре после итогового совещания собрался междусобойчик, что-то вроде новогоднего корпоратива. Каждый скинулся на трёшке, в итоге организовали стол, за который и сесть было не стыдно. Разве что икры с ананасами не было, а так всё выглядело вполне достойно.

Посидели, среди мужчин, что помоложе, не нашлись любители что-нибудь спеть под гитару. В итоге женская часть кафедры заставила меня исполнить уже звучавшие по радио и с магнитофонов песни моего авторства, да ещё и хором подпевали.

И вот наступил последний день 1978 года. Градусника за окном в этой квартире не было, да и я всё купить не догадался, но вряд ли что-то сильно изменилось по сравнению со вчерашним вечером, когда в конце программы «Время» под музыку Андре Поппа, сопровождающую прогноз погоды, сегодня в Москве обещали - 32. Во всяком случае, окна по-прежнему были раскрашены морозными узорами.

Делать совершенно ничего не хотелось, но превозмог себя, проделал обычный комплекс физических упражнений. О пробежке в такую погоду речи просто не шло – застудить лёгкие на бегу было делом элементарным, а заодно отморозить нос. А затем поехал поздравлять Ларина с наступающим Новым годом. Не на машине, та теперь будет стоять ан приколе, пока не потеплеет, а на метро.

Вручил бутылку хорошего коньяка, а затем обсудили ситуацию с доцентом, которого Герман Анатольевич знал, пусть и лично с ним общаться не доводилось. Рассказал, что отдал плёнку чекисту, на что профессор заявил, что я сделал всё правильно.

— А вообще я не удивлён, — поморщился он. — Институт, как сейчас говорят, блатной, и учатся в нём дети не совсем простых родителей. Не все, конечно, но таковых хватает.

По пути домой вышел из метрополитена чуть раньше, заскочил на переговорный, чтобы по телефону поздравить маму и Юрия Васильевича с наступающим. Заодно пообещал до начала сессии, которая у нас стартовала 3 января, приехать и вручить подарки, в том числе Марату.

Ближе к вечеру принял душ, тщательно побрился, выгладил костюм, а без пяти минут девять входил в подъезд дома на Мосфильмовской. Снова добирался на метро, которое способно выручить временно безлошадного в любой ситуации.

— Ну здравствуй, Арсений!

Отец Риты ко мне уже обращался на «ты», сама девушка вне больничных или институтских стен тоже не стеснялась общаться в том же стиле, а вот мама по-прежнему интеллигентно выкала. Андрея не было, он встречал Новый год со своей девушкой в компании сокурсников, обещался подойти утром.

— С наступающим! — приветствовал я Лебедевых, высыпавших встречать меня в просторную прихожую. — А вас, Сергей Михайлович, ещё и с днём рождения!

Ну да, 31 декабря – день рождения генерала Лебедева. Об этом мне Рита обмолвилась. Везёт же кому-то родиться в этот день. Или, наоборот, не везёт. Тут смотря с какой стороны поглядеть. Во всяком случае, именинник выглядел довольным и торжественным.

Как я понял, все присутствующие надели свои лучшие наряды. Ну, Сергей Михайлович был в том же костюме, что и на концерте к Дню советской милиции, а Ольга Леонидовна и Рита блистали прямо-таки в настоящих вечерних платьях. Но если маме такой наряд был к лицу, то Риту, как мне показалось, такое платье немного старило. Ей бы больше подошло что-то молодёжное, типа джинсового костюма. Однако своё мнение я оставил при себе, вслух же не преминув заметить, что дамы сегодня просто очаровательны. Комплимент попал в точку, хотя, думаю, именно этого от меня и ждали.

Ёлка, кстати, у них была не в пример выше моей, и украшена на порядок солиднее. В данным момент на ней всеми цветами радуги переливалась гирлянда.

Мы сели за стол, принялись под разговоры понемногу уничтожать салаты и холодные закуски. Горячее было обещано попозже, примерно в половине двенадцатого. По телевизору показывали вторую серию нового музыкального фильма «31 июня» – 1-ю серию показали перед программой «Время». «На арене цирка» и документальный телефильм «Страна моя» шли с приглушённым звуком, так как меня уговорили спеть под гитару, а в итоге получился целый импровизированный концерт.

И вот наконец на экране появляется Леонид Ильич. Да, в этот раз он лично поздравляет советских граждан с Новым годом. Причём в прямом эфире. Не очень членораздельно, но поздравил. Под бой курантов все выпили шампанского и загадали про себя желания. А затем началась раздача подарков.

Я первым приступил к раздаче и, кажется, всем угодил. Имениннику вручил перьевую ручку с золотым пером, купленную в антикварном магазине на Калининском проспекте. Лебедев расплылся в довольной улыбке:

— Вот спасибо, будет теперь чем важные документы подписывать.

Отсутствующему Андрею попросил передать бензиновую зажигалку «Ронсон». За песенку «А снег идёт» Рита подарила мне кожаную визитницу западногерманской фирмы «Mozart» с изображением сидящего за клавесином композитора, якобы отравленного Сальери. Очень полезная штука, между прочим, да и круто, знаете ли, извлекать визитную карточку из специального, да ещё и красивого кейса.

Потом они дарили подарки друг другу: жена и дочь получили по флакону духов, а Сергей Михайлович – запонки. Причём всё сопровождалось чтением стишков, даже Лебедеву-старшему пришлось читать, и он выбрал стихотворение Саши Чёрного:

«Тишина!» — шепнула белая поляна.«Тишина!» — вздохнула, вея снегом, ель.За стволами зыбь молочного туманаОкаймила пухлую постель.Переплет теней вдоль снежного кургана…Хлопья медленно заводят карусель,За опушкой — тихая метель,В небе — мутная, безбрежная нирвана…«Тишина!» — качаясь, шепчет ель.«Тишина!» — вздыхает белая поляна.

Это сам Лебедев пояснил, что стихотворение принадлежит перу Саши Чёрного, я, признаюсь, не слишком силён в поэзии «Серебряного века». Честно говоря, не ожидал, что генерал является большим поклонником хорошо подзабытых при советской власти мастеров декаданса. Хотя… Насколько я помнил из прочитанного в Сети и насколько успел узнать его в реальности, Сергей Михайлович являл собой образчик начитанного, интеллигентного человека, каковым, на мой взгляд, и должен быть каждый офицер. Что в милиции, что в армии. А не тупым быдлом, готовым только брать подл козырёк и пучить глаза при виде начальства. При царе-батюшке многие офицеры были выходцами из дворянских семей и по происхождению получали неплохое образование. А вот Лебедев всего добивался сам, за что ему честь и хвала.

Я уж думал, что на этом всё, мол, и визитница вполне себе неплохой подарок, но, как оказалось, ошибался. В следующую минуту мне был торжественно вручён фотоаппарат «Зенит-Е», причём вместе с футляром коричневой кожи. Что любопытно, в той жизни у меня тоже был «Зенит», правда, более современной модели, приобретённый в середине 80-х.

— Ого, вот это подарок! — не смог сдержать я своего восхищения. — Ну теперь точно придётся стать фотографом.

Понятно, что я при желании мог купить сотню таких фотоаппаратов, но всё равно приятно было сознавать, что Лебедевы не поскупились ради меня на такой вот презент. На этот раз я спел под гитару «Happy New Year» из ещё ненаписанного альбома 1980 года группы «ABBA». Да, посетила меня когда-то такая блажь – выучить текст и аккорды. С аранжировкой, конечно, вышло бы куда круче, да ещё и с женским вокалом, вернее, вокалами, которые дуэтом исполняют припев. Но и так вышло вполне сносно.

Когда закончил – меня тут же закидали вопросами, что это за песня, кто автор… Я сказал, что слышал у шведской группы «ABBA» с ещё только готовящегося изданию альбома, этот сингл вроде как гоняют по ихнему ТВ, а кто-то с телевизора переписал на плёнку и завёз в СССР, после чего копии разошлись по рукам. Мне тоже давали на время, я успел подобрать аккорды и чисто по-попугайски выучить текст, который вроде как про Новый год.

Попросили исполнить на бис, пришлось петь снова. А потом у Риты возникла идея подыграть мне на пианино, и она довольно уверенно подобрала мелодию. А я в свою очередь предложил ей подпевать на припеве, и после пары прогонов получилось очень даже ничего. В итоге Сергей Михайлович приволок катушечный магнитофон с выносным микрофоном, и записал на плёнку наш инструментально-вокальный дуэт. Мы даже «Голубым огоньком» на это время пожертвовали, а это получилось порядка получаса.

— Эх, жаль, в такую погоду не погуляешь, — сказал я, косясь в покрытое такими морозными узорам окно, как и у меня дома. — Не будете против, если я с вашего телефона опробую такси вызвать?

— Какое такси, Арсений?! — всплеснула руками Ольга Леонидовна. — Оставайтесь у нас. Комната Андрея всё равно свободная, там и ляжете. А утром уже спокойно отправитесь домой.

— Тут я с супругой солидарен, — степенно кивнул Лебедев. — Переночуете у нас, товарищ лейтенант, и никаких разговоров.

— Есть переночевать у вас, товарищ генерал-лейтенант! — шутливо козырнул я, вызвав улыбки на лицах присутствующих.

Спать отправились ещё минут через тридцать, когда по телевизору закончилась эстрадная программа «Мелодии и ритмы». Мне даже постелили свежее бельё. Жалея, что Риты нет под боком, немного поворочался и уснул.

Утро для меня началось в половине десятого. Я оделся и только после этого отправился в туалет совершать гигиенические процедуры. Ольга Леонидовна уже была на ногах, мыла на кухне посуду, а Сергей Михайлович сидел в кресле, листая журнал «Советская милиция». Увидев меня, подмигнул:

— Выспался?

— Более-менее. А Рита спит?

— Дрыхнет. Давай умывайся, чаёвничать будем.

Оказывается, Ольга Леонидовна ещё и выпечку вчера напекла, специально на утро. Чаёвничать сели впятером – к тому времени не только Рита проснулась, но и Андрей вернулся, где-то с полчаса назад. Подарком оказался доволен и пообещал отдариться при первом удобном случае, например, в мой день рождения. То есть 10 марта.

В разгар чаепития Ольга Леонидовна вдруг поморщилась и приложила руку к правой груди. А там я успел заметить небольшое расплывшееся пятнышко на халате в районе соска, которого ещё минуту назад не было. Покраснев, с извиняющей улыбкой произнесла:

— Отлучусь ненадолго.

Пока её не было, мы все делали вид, будто ничего не произошло. Хотя я был уверен, что со здоровьем у мамы Риты не всё в порядке. И я догадывался, что именно, хоть и был кардиологом, а не маммологом. Когда она вернулась за стол уже в плотной кофточке, я без обиняков выдал:

— Ольга Леонидовна, можно с вами посекретничать? Скажем, на кухне?

— Посекретничать? — недоумённо приподняла она тонкие брови. — А насчёт чего?

— Так это же секрет, — улыбнулся я.

— Ну-у…

Она растерянно поглядела на Сергея Михайловича, тот тоже выглядел слегка не в своей тарелке, но всё же кивнул:

— Ступайте, посекретничайте. Может там и правда что-то важное.

Рита с Андреем тоже глядели на меня недоумённо, но я им обоим одновременно ободряюще улыбнулся, мол, не переживайте, не украду я вашу маму.

Когда же мы уединись, я вполголоса спросил:

— Ольга Леонидовна, как врач могу я поинтересоваться… У вас фиброзно-кистозная мастопатия?

У неё округлились глаза, а лицо теперь и вовсе стало пунцовым.

— Ой, — она прижала ладошку к губам. — Арсений, а как вы…

— Я же врач, — ободряюще улыбнулся я собеседнице. — Пусть и не маммолог, но кое-какие познания в этой области имеются. Так что, я угадал с диагнозом?

Она опустила глаза, глядя в пол, чуть слышно произнесла:

— Угадали. Месяц назад начались выделения из правой груди, пошла на обследование, вот и выявили. Маммолог сказала, что это серьёзно, со временем может перейти в рак молочной железы.

— И я с ней солидарен, — заявил я с видом бывалого профессора, который освоил ещё в прошлой жизни. — Знаете что, голубушка… Предлагаю не терять время, а прямо сейчас заняться вашим лечением.

— Как прямо сейчас? — опешила Ольга Леонидовна.

— А вот так – прямо сейчас. Не здесь, конечно, — огляделся я, — а в какой-нибудь из комнат, чтобы нам никто не мешал.

— Ой, я даже не знаю… Надо у Серёжи спросить.

— Конечно, конечно, — согласился я. — Сергея Михайловича необходимо обязательно поставить в известность.

Лебедев тут же был вызван женой на кухню и, когда я ему всё объяснил, без разговоров разрешил воспользоваться его кабинетом. Когда мы вышли втроём с кухни, я, глядя на хранящие вопросительное выражение лиц Риты и Андрея, вкратце пояснил, что сейчас займусь здоровьем их мамы, полечу её от одной неприятной болячки.

Оказавшись в кабинете, я предложил Ольге Леонидовне застелить обтянутый кожей диван покрывалом, затем снять кофточку и бюстгальтер, ежели таковой на ней присутствует, и лечь на диван.

— И бюстгальтер? — беспомощно захлопала накрашенными уже с утра ресницами мама Риты.

— Ольга Леонидовна, в данный момент я ваш врач, а не какой-то посторонний мужчина. Так что прекращайте стесняться.

Она разделась. Увидев залепленный пластыре сосок, я поморщился:

— Потом будете отдирать его… Это же больно!

— А куда деваться? — вздохнула Ольга Леонидовна. — Меня эти выделения уже достали.

— М-да, – теперь уже и я вздохнул. — Ладно, сначала я проведу диагностику. У вас, может, помимо мастопатии ещё какие-то болячки имеются?

— Ну как... Хронический цистит, но это вроде бы не так уж и серьёзно, верно?

— Тоже ничего хорошего, — буркнул я. — Им тоже займёмся.

Диагностика подтвердила и фиброзно-кистозную мастопатию, и хронический цистит, а до кучи ещё и обнаружился остеохондроз шейного отдела – не такая уж и редкая возрастная штука. Про остеохондроз Ольга Леонидовна знала, но считала это совсем уж пустяковой болячкой. На что я возразил:

— Пустяковых болячек не бывает. Остеохондрозом я тоже займусь.

Я не гнал коней, торопиться было некуда. «Паутинки» медленно, но верно и неумолимо уничтожали больные клетки, заменяя их здоровыми. Пациентка вела себя тихо, и спустя сорок три минуты я объявил, что мастопатия, цистит и остеохондроз в ближайшие месяцы как минимум беспокоить её не будут.

Честно говоря, невзирая на то, что выделения из соска прекратились, Ольга Леонидовна немного с сомнением отнеслась к моему вердикту, в отличие от остальных членов её семьи, за исключением Андрея, который в своей комнате, где я провёл ночь, уже дрых без задних ног. Но вида не показала, поблагодарила и, прежде чем проводить, меня снова напоили чаем, теперь ещё и со смородиновым вареньем, сваренным из собранной на подмосковной даче Лебедевых чёрной смородины.

— Летом обязательно приезжайте к нам в гости на дачу в Купавну, — сказал Ольга Леонидовна. — Вы не представляете, Арсений, какой там чудесный воздух, какой сосновый бор, какая чистая вода в Бисеровском озере. Серёжа пожарит шашлыки… Ах, какие шашлыки он делает, вы должны их обязательно попробовать! Серёжа, что ты молчишь? Или ты не хочешь, чтобы Арсений к нам на дачу приехал?

— Отчего же, — пожал плечами генерал. — Буду рад видеть тебя, Арсений, у нас на даче. Оля не преувеличивает, там действительно красота неописуемая.

— С удовольствием приму приглашение, — улыбнулся я.

На вечер 1 января у меня уже был куплен билет на поезд, правда, удалось взять только в обычном купейном вагоне, 3-го утром я должен быть снова в Москве. С вокзала успею забросить вещи – и в институт, там в 10 утра начало сессии.

До Пензы добрался я без приключений. С вокзала на такси рванул в Арбеково и, надо же такому случиться, что у мамы и Юрия Васильевича гостил Марат. Уж как он был рад радиоконструктору – словами не описать.

— Дядь Арсений, а ты в Москву меня возьмёшь?

— Возьму, но попозже, — вдохнул я, потрепав его вихрастую голову. — Сейчас у меня очень напряжённые времена, хотя бы окончания сессии дождаться, будет чуть полегче.

— Знаешь, — задумчиво сказала мне мама, когда мы остались с ней наедине, — рядом с Маратом во мне снова просыпаются забытые материнские чувства. Не подумай, что в отношении тебя у меня нет таких чувств, ты был моим сыном и им навсегда останешься. Но Марат… Он такой маленький, такой беззащитный… Я когда Юре в этом призналась, он мне сказал, что испытывает тоже подобные чувства.

— Усыновить хотите? — прямо спросил я.

Мама вздохнула:

— Ой, Сеня, даже и не знаю… Я ведь тоже про это думала, но как-то осторожно, с опаской. Мальчишка, понятно, только рад будет, а вдруг мы с Юрой не справимся? Всё-таки нам уже не по двадцать лет, возраст...

— Мам, ну какой возраст?! Ты у меня точно женщина в самом соку, выглядишь от силы лет на тридцать пять. Да и Юрий Васильевич – мужчина хоть куда… Нет, ты не пойми, будто я уговариваю вас усыновить Маратку, это сугубо ваше личное дело. Но если вы чувствуете в себе такое желание – почему бы и не попробовать?

Мама обещала на пару с Юрием Васильевичем подумать над моим предложением.

Только вернулся в столицу, как меня пригласили на очную ставку с Геворгом Давидовичем Симоняном. Тот уже сидел в СИЗО, и вид у доцента был, скажем прямо, не слишком презентабельный. Однако, нужно отдать ему должное, упирался вовсю, не желая признавать того факта, что подкатывал ко мне с предложением поспособствовать сдаче племянником зимней сессии, а магнитофонную запись называл мерзкой подделкой. В общем, я дал свидетельские показания, и меня отпустили восвояси.

В институте уже каким-то образом прознали, что я приложил руку к аресту Симоняна. Не иначе ректор был оповещён, но не думаю, что чекисты посвятили его в детали дела. Скорее всего, в институте знали или догадывались, что Геворг Давидович пытался со мной договориться, а в итоге всё закончилось для него весьма плачевно. Сложили два и два, и пришли к логичному выводу, что причиной ареста стал не кто иной, как аспирант Коренев. Как-то уж резко, появляясь в институте на собраниях, я стал ловить на себе настороженно-задумчивые взгляды преподавателей. В том числе и от членов ректората, включая самого Лакина.

Да ну и плевать, думал я, это их проблемы. Зато будут знать, что с предложениями подобного рода ко мне подкатывать не стоит.

6 января позвонила Ольга Леонидовна. Она прошла обследование в поликлинике, где обследование у врачей, анализы и УЗИ молочных желёз подтвердили мои слова о том, что я снял с неё три недуга за один сеанс. Мне пришлось выслушать казавшийся бесконечным поток благодарности, но я выдержал это испытание.

Сессия прошла как по маслу, пролетела в один миг, и вот уже можно немного расслабиться. И морозы наконец-то ушли, а то, честно говоря, поднадоело передвигаться по улице, закутавшись так, что в щель между шапкой и шарфом только глаза видны.

Окончание сессии мы с Ритой отметили походом в ресторан «Арагви», который нравился мне своей кухней с неизменными хинкали, сациви, хачапури, купатами и прочими ткемали/сацебели… Но прежде всего, конечно, знаменитым цыплёнком табака в орехово-чесночном соусе.

А ещё памятен встречей с Джапаридзе. По счастью, в этот вечер его физиономии здесь не наблюдалось, так что помешать нам приятно провести время никто не мог.

Попасть в ресторан так просто не получилось – у входа толклось с десяток тех, кто ждал своей очереди, то есть когда люди будут выходить из ресторана, освобождая места. Помогла «синенькая»[1], предъявленная сквозь стекло швейцару с помощью приложенной к стеклу пятерни, чтобы купюру не увидели те, кому этого не надо было видеть. Блин, подобное в любой другой стране хоть социалистической, хоть капиталистической представить было невозможно. Там ресторанов хватает ан всех. А у нас почему-то поход в ресторан для многих сродни небольшому подвигу.

Как бы там ни было, внутрь мы попали, хоть и под возмущённые комментарии оставшихся за спиной претендентов. Рите, хоть она и москвичка, бывать здесь прежде не доводилось, и девушка смогла по достоинству оценить грузинские блюда. А после ресторана мы на такси поехали ко мне. Тут-то всё и случилось…

Нет, Рита не была девственницей, да я и не рассчитывал на это. Однако в постели излишнюю фантазию не проявляла, для советской девушки подобное поведение в минуты интимной близости претит высокому званию комсомолки. Хе-хе… А вот я, старый козёл, старался вовсю, открыв для своей партнёрши целый новый мир в области сексуальных развлечений.

А вскоре произошла довольно неожиданная, но весьма любопытная встреча. Сначала был вечерний звонок на домашний телефон. Когда я поднял трубку, на том конце провода вежливо поинтересовались, Коренев ли я, который Арсений Ильич? Когда я ответил утвердительно, незнакомец представился:

— Меня звать Юрий Константинович, фамилия моя Соколов. Мне вас порекомендовал наш общий знакомый Михаил Борисович, директор концертного зала «Россия».

— Как же, знакомы… У вас, я догадываюсь, проблемы со здоровьем?

— Совершенно верно. Эхо, так сказать, войны.

— Что ж, давайте попробуем полечиться. В эту субботу сможете где-нибудь с утречка подъехать на Конюшковскую?

Юрий Константинович заверил, что сможет, а я, подложив трубку, призадумался. Слишком уж знакомое сочетание имени, отчества и фамилии. Тот ли это Соколов, что в эти годы является директором «Елисеевского», и которого расстреляют в 84-м? А что, очень может быть. Не знаю, получится ли мне его узнать в лицо, в кино его играл Маковецкий, а на исторических фото я этого директора, ставшего жертвой системы, не очень помню. Ну ничего, может, в разговоре между делом получится выяснить.

Юрий Константинович прибыл на чёрной «Волге» с водителем. Это я разглядел из окна своей съёмной квартиры. Соколов что-то ему сказал, тот кивнул, после чего гость с большим пакетом в руке направился к подъезду.

Дверь я открыл заблаговременно.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровался Соколов.

— Здравствуйте, Юрий Константинович! Проходите… Пальто можете сюда повесить. А тапочки вот.

Я проводил гостя в комнату, тот осмотрелся и протянул мне пакет.

— Это вам, небольшой презент.

Я взял пакет и краем глаза заглянул в него. Та-а-ак, похоже, мои предположения насчёт «Елисеевского» оказались верными. В пакете я разглядел палку копчёной колбасы, какие-то консервы, апельсины, горлышко коньячной бутылки… Перевёл взгляд на Соколова.

— Это всё мне?

— Да, и совершенно безвозмездно, — расплылся тот в улыбке. — Михаил Борисович меня предупредил, что вы денег за свои услуги не берёте, причём принципиально, я и подумал, что тогда хоть так.

— Ну спасибо, — сказал я, ставя пакет на стол.

Вот же ведь, человек превратил «Елисеевский» в главный гастроном страны – а его к стенке. В принципе, понятно, за что, но при желании, как говорится, можно и до фонарного столба докопаться. А останься Соколов жив, и в 90-е мог бы так развернуться… Но пока он директор «Елисеевского» — над ним висит дамоклов меч советского правосудия.

— Итак, перейдём к цели вашего визита. Что конкретно вас беспокоит?

Соколов, повинуясь моему приглашающему жесту, присел на стул, я же устроился напротив.

— Да беспокоит много чего. В войну получил 5 ранений, с возрастом некоторые дают о себе знать. Больше всего мучает нога. Левая нога, — уточнил он. — Маленький осколок с войны так и сидит там, застрял в каком-то труднодоступном месте. Он мне не мешал, я про него и забыл, там всё мясом заросло. Но последние года два этот осколок начал давать о себе знать. Через знакомых вышел на одного профессора-хирурга, сделали флюорографию – сидит, зараза, прямо буквально прилепившись к бедренной артерии. Хирург и сказал, что есть опасность повредить бедренную артерию, поэтому на операцию он не решился. А боль иногда такая – хоть волком вой. Анальгин не помогает, только импортное болеутоляющее и спасает. Но его нельзя часто употреблять, оно влияет на восприятие окружающей действительности, притупляется реакция. Вот если бы получилось как-то разобраться с этой проблемой…

— Ясно, — сказал я, хлопнув себя по коленям. — Что ж, давайте попробуем. Но сначала я проведу общую диагностику вашего организма. Не исключено, найдём что-нибудь ещё, чего не нашли профессора.

Привычно надел белый халат и приступил к диагностике. И что вы думаете?! Помимо осколка обнаружил ещё и зарождающуюся аневризму аорты брюшной полости. Так-то в прежней моей реальности он спокойно дожил до декабря 1984 года, когда его расстреляли, а это ещё пять лет. Но кто его знает, что в этой ветви истории может произойти.

— Боли в области живота часто беспокоят? — спросил я. — Дискомфорт, отрыжка, тошнота, ощущение переполненного желудка? Падения давления?

— Хм, не так сильно и не так часто, но случается. А что? — с волнением в голосе поинтересовался Соколов.

— Зарождающуюся аневризму аорты брюшной полости разглядел у вас. А это… Не хочу вас пугать, но это вещь весьма нехорошая. Если не предпринимать никаких мер, всё может закончиться плачевно. Гипертония, сахарный диабет?

— Есть, — сглотнув застрявший в горле ком, кивнул Соколов.

— А это факторы, увеличивающие риск образования аневризмы. Ещё и курите небось?

— Курю, — снова покаянно кивнул пациент.

— И работа у вас нервная, верно?

После небольшой паузы Соколову вынужден был согласиться:

— Это да. Я директор гастронома №1, он же «Елисеевский». В торговле всегда так, постоянно приходится крутиться, чтобы всем угодить и себя не обидеть. Иногда уж думаешь, а пошло оно всё к чёрту! Уйду вон в главк бумажки с места на место перекладывать… И пусть зарплата ниже и нет доступа к деликатесам, зато избавлюсь от постоянного чувства, будто ты между молотом и наковальней. Спокойно досижу там до пенсии.

— А что, неплохая идея, — поддержал его я. — Я бы на вашем месте так и поступил. Вы подумайте, что вам выгоднее – постоянный стресс при деликатесах, или бумажная работа и душевный комфорт. До пенсии долго ещё вам?

— Четыре года.

— Вот спокойно их и проведите. А там – на заслуженный отдых, возитесь с внуками, летом хоть каждый день на речку, рыбу удить, или просто в лес по грибы и ягоды. Зимой с встанете на лыжи, да ещё и внуков с собой прихватите.

— Эх, — вздохнул Юрий Константинович, — кто ж меня отпустит…

— А кто не отпустит? Никто согласно КЗОТу не имеет права вас насильно удерживать в директорском кресле.

Соколов грустно усмехнулся:

— Увы, КЗОТ не всегда действует, когда в деле замешаны большие люди. Если я им выгоден на посту директора гастронома, то...

Он сделал многозначительную паузу. Я же, глядя ему в глаза, медленно, выделял каждое слово, произнёс:

— Юрий Константинович, вы, и только вы – хозяин собственной судьбы. Никто не может за вас решать, хоть сам Генеральный секретарь ЦК КПСС. Увольняйтесь к чёрту из этой структуры, чем дальше от торговли – тем лучше. Вы поняли меня?

Я смотрел на него, как удав на кролика. Соколов сделал глотательное движение и быстро пару раз мелко кивнул.

— Хорошо, Арсений Ильич, я попробую. И правда, чего бояться-то… Войну прошёл – так не боялся, как идти против… Ну, обойдёмся без имён.

Можно и без имён, хмыкнул я про себя, всё рано мне-то они известны. Тот же Гришин, первый секретарь Московского горкома партии. Или Галя Брежнева… Могла бы помочь, но к тому времени её отец уже ушёл в лучший мир, и она сама практически угодила в опалу. Как и её супруг, которому вообще пришлось отсидеть. Так что, дорогой Юрий Константинович, никто тебе не поможет, и единственный шанс уцелеть – вовремя соскочить с этой продовольственной иглы. Может быть, если хватит здоровья, развернёшься в 90-е. Правда, не уверен, что они наступят в том виде, в каком их пришлось пережить и мне, и всей стране, в одночасье развалившейся на отдельные республики.

— А чтобы у вас появился стимул… Давайте так, сейчас я продемонстрирую свои возможности, после чего вы проходите обследование, которое должно подтвердить у вас наличие аневризмы. Пока небольшой, но аппаратура должна увидеть. Вам могут предложить операцию, полостную операцию, и такой метод чреват разными осложнениями, тем более в вашем возрасте. Если вы прислушаетесь к моим рекомендациям и не только измените образ жизни, отказавшись от вредных привычек, но и смените место работы на более спокойное, то, скажем, через месяц я берусь избавить вас от аневризмы без всяких операций. В противном случае вверяйте своё здоровье традиционной доказательной медицине со всеми вытекающими последствиями. Согласны?

На этот раз он задумался. Если предыдущее предложение всё-таки оставляло ему пути для отступления, то сейчас требовался однозначный ответ – да или нет. Я, не отрываясь, смотрел его в глаза. Он сначала отводил взгляд, но, придя к какому-то решению, вздохнул:

— Хорошо. Если всё обстоит так серьёзно, то я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы в течение месяца отказаться от вредных привычек и сменить место работы на более спокойное.

Я растянул лицо в улыбке:

— Ну вот, совсем другой разговор. А теперь займёмся вашим наследием войны.

От иглорефлексотерапии я предпочёл на данный момент отказаться. Вся эта показуха ни к чему, только мешать будет. Будем работать с помощью ДАРа.

Сначала у меня была мысль вывести осколок на безопасное расстояние от артерии, а там, если что, хирург его извлечёт без особых проблем. Но затем я своё решение изменил. Захотелось наглядно показать, чего стоит мой метод. Хотя, конечно, энергии было потрачено изрядно, чтобы осколок прошёл сквозь мышцы и вышел через кожу наружу, оставив после себя небольшую ранку. При этом ещё пришлось и местную анестезию проводить опять же с помощью исполнительных «паутинок», которые временно блокировали нервные окончания по пути следования осколка.

Эффект, конечно, был такой, на который я и рассчитывал. Пациент пребывал просто в шоке. Держал на ладони малюсенький осколок металла, переводя взгляд расширенных глаз с него на меня и обратно, и так несколько раз.

— Давайте-ка я вам ранку продезинфицирую. Она хоть и небольшая, но кто знает… Не хватало ещё какую-нибудь гадость занести.

— Что? А, да, конечно, — рассеянно пробормотал Соколов, продолжая разглядывать «эхо войны».

Мы договорились, что ровно через месяц Юрий Константинович появится у меня, естественно, предварительно созвонившись. Перед уходом он вручил мне визитную карточку, выполненную даже скромнее моей.

— Это мой рабочий телефон. Если понадобится что-то, чего нет на прилавках других магазинов – звоните, не стесняйтесь. Я теперь ваш должник.

Ага, только вот мы не знаем, товарищ Соколов, ваш телефон уже стоит на прослушке или ещё нет. Скорее всего прослушку поставят через год-два, но всё же лучше не рисковать. Вслух же я сказал, что с радостью воспользуюсь предложением, как только возникнет такая необходимость.

Тем временем сессию Рита сдала на «отлично». В общем-то, в Лебедевой я был уверен, девочка не без способностей. Даже подыгрывать ей не пришлось. А Симонян вообще был не допущен к экзаменам.

И тут в конце января случился звонок от Мясникова.

— Арсений, — сказал он в трубку каким-то тяжёлым, давящим голосом. — Вы не могли бы приехать в Пензу?

— Срочно? — обречённо поинтересовался я.

— Чем скорее – тем лучше.

Мясников замолчал, я не стал вытягивать из него подробности. Только вздохнул про себя и сказал, что смогу подъехать в следующие выходные. В пятницу вечером сяду на поезд, в субботу утром буду в Пензе. Машину я снова решил не гонять, тем более на трассе обещали гололёд. Шины «ёлочка» не настолько хороши для таких поверхностей, чтобы рисковать жизнью.

Пришлось звонить Рите, оправдываться, что срочно приходится ехать в Пензу, и наше субботнее свидание откладывается до лучших времён.

— Сеня, хоть бы раз меня в свою Пензу свозил, — неожиданно заявила девушка. — Ты столько интересного о ней рассказывал, что хочется и самой посмотреть на эти достопримечательности.

Я хотел было пообещать, что когда-нибудь, возможно… Но в последний момент подумал – а почему бы и нет?

— Слушай, ну если есть желание – поехали вместе. Я возьму два билета, может быть, даже получится в спальный вагон, в купе на двоих. Заодно и с моей мамой познакомишься, я ей про тебя рассказывал. Родители-то отпустят?

— С тобой? Да хоть на край света, — негромко рассмеялась Рита.

— Ну тогда беру билеты на вечерний поезд, готовься в пятницу вечером отправляться в Пензу.

Достать билеты в СВ получилось только через Лесневского, имевшего связи, наверное, даже в Кремле. Причём за свою услугу он снова ничего не взял, хотя за сами билеты, конечно, я заплатил согласно номиналу.

В дорогу мама снабдила дочку домашней выпечкой, на которую была мастерица, ну и ещё кое-какой закуской. Я прихватил жареную курицу, свежие овощи и фрукты, купленные у грузин на Центральном рынке.

Поужинали за разговорами, начали готовиться ко сну. Под мерный, убаюкивающий стук колёс так и тянуло провалиться в сон. Но я ждал. Лежал с закрытыми глазами ровно на спине, прикрывшись полушерстяным, запрятанным в пахнувший стиральным порошком пододеяльник, и ждал. Минуло, наверное, минут пятнадцать, и я услышал:

— Сеня, ты спишь?

Открыл глаза, повернул голову в сторону лежащей напротив Риты, чей также накрытый одеялом силуэт смутно угадывался в темноте, изредка разрываемой отблеском фонарей, мимо которых проносился наш поезд.

— Ещё нет. А тебе чего не спится?

— Да вот всё думаю…

— О чём?

— О том, как сложится моя жизнь.

— И какой ты её видишь?

— Счастливой. Я буду работать врачом. У меня будут муж, дети… Ну а что, это ли не счастье?

— Пожалуй, что и счастье, — согласился я. — Только вот у каждого оно своё. Тебе важны работа по нраву, семья, а другому, может, жизнь не в радость без возможности путешествовать по миру, или без того, чтобы ставить рекорды в спорте. Писателю важно книги писать, художнику – полотна, и каждый из них рад, когда задуманное удаётся и находит признание у поклонников.

— А для тебя что значит счастье? — после некоторой паузы спросила Рита.

— Для меня? — я на секунду задумался. — Наверное, для меня эквивалент счастья – душевное спокойствие. А оно складывается из многих факторов, в том числе и от осознания того, что ты любишь и любим.

И снова пауза, уже длиннее. Наконец Рита спросила чуть дрогнувшим голосом:

— Сеня, а ты меня любишь?

Я паузу брать не стал, в таких случаях нужно отвечать сразу.

— А ты как думаешь? Конечно, люблю!

— Но ты ведь и своих предыдущих любил, говорил им такие же слова.

Блин, детский сад, штаны на лямках. Думал, мы ещё в нашу первую близость все эти вопросы обсудили, а она снова к тому же вернулась. Женщины…

— А сейчас люблю тебя, — сказал я. — Могу это доказать прямо сейчас.

И, не дожидаясь ответа, выскользнул из-под одеяла, чтобы секунду спустя оказаться рядом с Ритой. Она тут же откинула одеяло. На девушке были только трусики и короткая маечка, нежно облегающие её стройное тело, как лепестки весеннего цветка. Она лежала, глядя мне в глаза и чуть приоткрыв пухлые губы. Я медленно, чуть касаясь, провёл по ним указательным пальцем, словно рисуя невидимые узоры. Потом наклонился и приник к губам возлюбленной своими, чувствуя лёгкое дуновение её тёплого дыхания. Кончики наших языков соприкоснулись, а моя правая ладонь проникла под майку и легла на упругую девичью грудь, ощущая учащённое сердцебиение. Легонько сжал отвердевший сосок, и по телу Риты электрическим разрядом пробежала крупная дрожь.

Я почувствовал на своей спине её пальцы, и мои губы скользнули вниз, целуя тонкую шею с маленьким родимым пятнышком чуть выше ключицы. А потом я стащил с неё эту чёртову майку, и принялся целовать соски, нежно их покусывая. Дрожь пробегала по её телу волнами, одна за другой, как круги на воде от брошенного камня.

Наконец, решив, что мы оба уже готовы к главному, я помог ей избавиться от трусиков, и сам разделся до состояния «в чём мать родила». Тут выяснилось, что полка для двоих узковата. Я вышел из положения, просто скинув матрас на пол, и вскоре наши тела слились в едином ритме, словно музыка, играющая в наших сердцах.

Дальнейшее запомнилось смутно. Но помню, как уже в первом часу ночи я наконец оказался на своей полке и, полный умиротворённости, сразу же провалился в глубокий, спокойный сон.

[1] Пятирублёвая купюра, в народе за свой цвет получившая название «синенькая» или «синица».