Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая

Глава 5

Пенза встретила нас пургой, бросавшей в лицо больно жалящие ледяные снежинки. Щурясь, мы быстро заскочили в здание вокзала, где я сразу взял билеты на завтрашний вечерний рейс в Москву (повезло взять в СВ), а оттуда прямиком на стоянку такси. Там куковали все две машины, и к одной уже мчалась парочка типа нашей, только старше раза в два. Так что выбора особого уже не было.

Я назвал адрес, и минут двадцать спустя мы уже были у моего дома на Карла Маркса. Всё-таки мама молодец, поддерживает порядок и чистоту, пыли вообще не обнаружил. Правда, холодильник пустой и выключенный, пришлось его включать и чесать в магазин за продуктами. Привык в обед есть жидкое, потому сварил в маленькой кастрюльке суп со звёздочками, добавив для густоты пару картофелин. А на второе – макароны с сардельками. Рите такая незамысловатая еда тоже пришлась по вкусу. И только после обеда набрал рабочий номер Мясникова. Секретарша соединила моментально.

— Арсений, вы в Пензе?

— Да, утром приехали, сейчас у меня дома на Карла Маркса.

— Прекрасно! — облегчённо выдохнул Георг Васильевич. — А вы не один, я так понял?

— М-м-м-м…

Бляха муха, проболтался, расслабился. Придётся колоться.

— Да вот, девушку привёз, хочу с родителями познакомить.

— Ого, уже и в Москве девушка появилась? Ну да ладно, это ваше личное дело… Вы как, вечером готовы ехать?

— Готов.

— Хорошо, тогда через пару часов я буду у вашего дома. Спуститесь – увидите мою служебную «Волгу», подходите и садитесь.

Я положил трубку и передал Рите, что через два часа за мной приедут, и на какое-то время я вынужден буду отлучиться. Час, два, может больше.

— Тогда, может, проведём эти два часа с пользой? — спросила она, игриво приподняв бровь.

— Я бы с радостью, но ещё неизвестно, какой степени сложности предстоит лечение. Из-за какой-нибудь пустяковой грыжи меня вряд ли вытащили бы в Пензу.

Чёрная «Волга» приехала через час пятьдесят, я в окно увидел, как она встала на въезде в наш двор. Быстро оделся, спустился… Мясников сидел на заднем сиденье, жестом предложил сесть рядом. Забравшись, пожал протянутую руку, поздоровался и с молчаливым водителем, который мне в ответ просто кивнул, глянув на меня в салонное зеркало.

— Это вам, презент из столицы. С Новым годом!

Я протянул партийцу пакет с олимпийской эмблемой, в который Георг Васильевич тут же заглянул. Хекнул, мотнул головой.

— Ого, коньячок, 5-летний… Ну спасибо… Поехали, Закир.

Когда машина выехала на Кирова и встроилась в редкий поток автотранспорта, Мясников вполоборота повернулся ко мне и негромко начал говорить, видом, надеясь, что Закир не будет особенно прислушиваться.

— В общем, рассказываю суть дела. Есть у меня двоюродная сестра, Анна Николаевна. Одна воспитывает дочь Ирину девятнадцати лет. Прекрасная девочка, учится в пединституте на факультете иностранных языков. У неё есть парень, неплохой молодой человек, с перспективами, так скажем… Свадьба у них весной планировалась, на март. А неделю… Точнее, восемь дней назад случилось несчастье – Ирина опрокинул на себя кастрюлю с борщом, только что сваренным. Ожоги груди и живота 3 степени. Положили в ожоговое отделение знакомой вам областной больницы. Врачи думают о пересадке кожи, но сразу предупредили сестру, что дело это не такое простое, возможны осложнения, ещё не факт, что хорошо приживётся. Да и опыта особого у наших хирургов по этой части нет. Тогда я и вспомнил о вас.

Он замолчал, хотя и так было очевидно, какого ответа Мясников ждёт от меня. Пока ещё с подобным недугом мне сталкиваться после получения ДАРа не доводилось, но, как говорится, всё когда-то бывает в первый раз.

— Попробуем, — просто сказал я. — Случай, конечно, сложный, но рискнуть можно, хуже всё равно не будет.

— Я тоже так думаю, — с видимым облегчением выдохнул Мясников и, понизив голос до минимума, да ещё и склонившись к моему уху, сказал. — А чтобы ни у кого в больнице не возникло ненужных вопросов, мы с Аней придумали легенду, будто договорились о консультации в Москве, а потому Ирину забираем и самолётом отправляем в столицу. На самом деле мы отвезли её домой, где в спокойной обстановке вы сможете проделать свои… кхм… манипуляции.

— Неплохой план, — вынужден был признать я.

— Кстати… Вы вроде денег за свою работу не берёте, я так помню, это противоречит вашим принципам. Но расходы на поездку я всё равно должен вам возместить. Вы же за собственный счёт в Пензе приехали, да и обратно так же за свой счёт поедете. Ещё и с девушкой.

И сунул мне в руку четыре 25-рублёвых купюры.

— Держите, держите, это всего лишь компенсация.

Я подумал и спрятал деньги в карман. В конце концов, я хоть и состоятельный по советским меркам человек, однако не имел никакого желания корчить из себя мецената. Тем более Георг Васильевич не дворником работает, и от сотни рублей на покрытие дорожных расходов не разорится.

Анна Николаевна с Ириной жили на Западной поляне, в 5-этажке светлого кирпича. Мы поднялись на третий этаж. Дверь квартиры нам открыла мама пострадавшей. Это была женщина лет сорока, с добрыми, но усталыми глазами, в которых при моём появлении вспыхнул осторожный лучик надежды. И я для себя решил, что сделаю всё возможное и невозможное, дабы вернуть её дочери нормальную кожу.

Квартира была скромной, но уютной: диван, кресло, стол с книгами и газетами, шкаф с посудой, среди которой, возможно, был и хрусталь. На стенах висели несколько фотографий в простых рамках. С одной из них широко улыбалась молодая женщина, похожая на Анну Николаевну. Даже телевизор стоял чёрно-белый, хотя цветное вещание на территории области началось уже в прошлом году. Честно говоря, думал, что у двоюродной сестры второго секретаря обкома обстановочка будет покруче.

Ирина лежала на постели в дальней комнате, в одной ночнушки. Это была бледная девушка с кругами вокруг глаз, каштановые волосы были собраны вы пучок, как это любят делать консервативные учительницы.

— Знакомься, Ирина, этот и есть Арсений Ильич, о котором я тебе рассказывал, — представил меня Мясников.

— Здравствуйте, — скорее прошелестела, чем сказала девушка.

— Здравствуйте, — ответил я. — Ну что, я готов приступить к работе. Ирина, а вы как?

Она переглянулась с мамой, с Георгом Васильевичем, и решительно выдохнула:

— Я тоже готова!

— Прекрасно!

Я сходил, вымыл руки и надел захваченные из Москвы халат, маску и шапочку (всё-таки нужно создать видимость), после чего предложил девушке снять ночнушку, на что она в первое мгновение отреагировала достаточно нервно.

— Ирина, сейчас я в первую очередь врач, а потом уже мужчина. Так что стесняться нечего, раздевайтесь.

Она вздохнула, села и начала снимать ночнушку…

А ничего так, фигуристая. Большой участок кожи, затрагивающий внутреннюю часть левой груди и переходящий на живот, до пупка, был прикрыт обычной марлевой повязкой, пропитанной мазью. Тут бы кстати, пригодилась гидрофобная полиамидная сетка, только вот её ещё только должны изобрести. Самому, что ли, патент оформить…

Марлю я осторожно снял. М-да… Я человек в силу своей профессии не слишком брезгливый, но, когда представил, что мне придётся касаться ладонью этой покрытой кровоточащими язвочками и струпьями кожи… Тут же себя одёрнул, мол, разнылся, размазня. Напротив, надо собраться, сконцентрироваться на достижении поставленной цели. А цель проста – заменить травмированный эпидермис на здоровый.

Для начала мои «паутинки» обезболили участок кожи, который придётся заменить. А потом они принялись уничтожать омертвевшую кожу, заменяя её новой. Работа заняла почти час. Всё это время я ощущал у себя в том же месте, где у девушки был ожог, лёгкий зудящий холодок, как будто там пробегали невидимые муравьи. Она тоже заметила, что чувствует зуд, правда, с её слов, более сильный. Я её успокоил, сказал, что это нормально, идёт процесс обновления тканей.

Закончив, рукавом халата вытер вспотевший лоб, и сквозь туман накатившей на меня слабости оглядел результат своего труда. Кожа была как у новорожденного ребёнка – гладкая, нежная, но тонкая, как лепесток розы, только что сорванный с куста. Ирина неверяще разглядывала свои грудь и живот. Она бы, наверное, даже рот открыла от изумления, но сделать этого не могла чисто физически, так как ей пришлось вдавливать подбородок вниз, чтобы скосить взгляд на этот участок новой кожи.

— Господи, — прошептала Ирина.

— Он самый, — согласился я, с трудом принимая вертикальное положение. — Можете надеть ночнушку, а повязку мы отправим в мусорное ведро, вам она больше не понадобится. На ближайшие дни рекомендую постельный режим, чтобы кожа не тревожилась и как следует прижилась. В общем, до свадьбы заживёт.

— Хорошо, — закивала Ирина.

Я, чуть покачиваясь, вышел в зал, где, словно на электрических стульях, сидели Анна Николаевна и Георг Васильевич.

— Хозяйка, у вас в холодильнике случайно торт или пирожные не завалялись? Или хотя бы сгущёнка?

— Сгущёнка есть, — удивлённо приподняла брови Анна Николаевна. — А штрудели подойдут? Я их как раз с утра целую гору наделала.

— Штрудели подойдут под большую кружку сладкого чая, — согласился я, снимая халат. — Кстати, анекдот в тему. Бог, отведав приготовленного Евой штруделя, говорит: «Этот штрудель был потрясающим! Где ты взяла яблоки?» На что, опустив глаза: «Только обещай не злиться».

Анна Николаевна улыбнулась, Мясников тоже. Но всё же покряхтел, показывая, что религиозная тема в анекдотах – ведь довольно скользкая. И спросил:

— А что с Ириной-то?

— С ней всё хорошо. Кожа новенькая, розовая. Я ей порекомендовал на ближайшие хотя бы пару-тройку дней постельный режим. Да, и желательно в течение месяца не надевать ничего обтягивающего и плотно прилегающего к телу, — добавил я. — Бюстгальтеры вообще исключить… Как минимум до бракосочетания.

Посиделки за чаем и дорога домой запомнились смутно. У меня всё время слипались глаза, и в машине Мясникова я всё-таки вздремнул. Когда приехали, он спросил, не помочь ли мне подняться в квартиру, на что я заявил, мол, не настолько я и слаб, чтобы не осилить несколько лестничных пролётов.

— Ещё раз примите слова благодарности, — пожимая мне на прощание руку, сказал Георг Васильевич. — Вы, можно сказать, спасли предстоящую свадьбу Ирины… Да что там свадьбу, вы её саму спасли, а то ведь племяшка, между нами говоря, чуть ли не руки на себя наложить собиралась.

Дома меня ждала Рита. Она открыла дверь и на её лице обозначилось сострадание.

— Тяжело пришлось? — спросила она и присела, чтобы расшнуровать мои «саламандровские» ботинки.

— Ритка, не надо, я сам…

— Сеня, не выпендривайся, — командным голосом приказала она. — Стой и не дёргайся. Я же вижу, ты еле на ногах стоишь.

Я поочерёдно выдернул ступни из ботинок, повесил на вешалку пальто, закинул на полочку шапку и, словно зомби, побрёл в сторону дивана.

— Я ужин приготовила, — попыталась меня соблазнить Рита.

— Это будет уже завтрак, — пробормотал я, прежде чем рухнуть на диван и моментально отключиться.

Продрал глаза я только в девятом часу утра. Присутствовала лёгкая слабость, но в целом своё состояние я оценил, как удовлетворительное. О чём и сообщил Рите, которая тут же кинулась кормить меня завтраком, который и впрямь оказался вчерашним ужином.

— Ну а чего добру пропадать? — говорила Рита, ставя передо мной сковородку, в которой обжарила макароны и пару сосисок.

Себе же она сварила овсянку с добавлением молока.

— А что, я за фигурой слежу, — пожала она плечами в ответ на мой вопросительный взгляд.

— А мне, значит, можно не следить? — хмыкнул я, подцепляя вилкой сосиску с обжаренным бочком.

— Вы, мужчины, сжигаете больше калорий, чем мы, женщины, и у вас всё не откладывается на боках и попе. Вообще такая у нас конституция, мы, женщины, склонны к полноте, особенно после того, как становимся мамами.

— Тогда ладно, ешь овсянку, — с серьёзным видом сказал я. — Мне толстая жена не нужна.

Рита замерла, не донеся ложку до рта. Задумалась, похоже, на что и как реагировать, на слово «толстая» или «жена». Я не выдержал и расхохотался. Помедлив пару секунд, Рита улыбнулась, а затем тоже прыснула. Успокоились минуты через три, сумев всё-таки закончить завтрак.

Мама приехала ближе к обеду. К тому времени мы с Ритой успели прогуляться по центру города, где я её пофотографировал на новенький «Зенит-Е».

— Привет, сын!

Мы обнялись, после чего она обратила внимание на нерешительно переминавшуюся с ноги на ногу Риту.

— А вы, наверное, Маргарита? Арсений мне о вас рассказывал, правда, совсем немного. Я вот тортик привезла, давайте чай пить, и за чаепитием познакомимся чуть поближе.

О том, что Рита – дочь начальника Академии МВД СССР в генеральских погонах, я маме уже сообщал. Ну и по ходу дела девушке пришлось это повторить, когда мама ненавязчиво попросила рассказать её о родителях.

Самой же главной новостью было то, что Марат готовился обрести новую семью. Мама и Юрий Васильевич пришли к решению усыновить парнишку. Я это решение только приветствовал. Теперь у меня будет младший братик… Ну хотя бы номинально.

Заодно предложил маме провести диагностику её организма, благо что силы мои после вчерашних экзерсисов с кожей Ирины практически полностью восстановились. Тем более диагностика отнимает куда меньше энергии, нежели исцеление. Если это, конечно, не удаление бородавки или что-то типа этого.

Рите объяснил, чем собираюсь заняться, она отнеслась к этому даже с каким-то благоговением. Сидела, не дыша, и смотрела за тем, как я провожу диагностику, хотя особо никаких манипуляций при этом мне демонстрировать не пришлось. Правая ладонь на голове пациентки, я стоя сзади неё с закрытыми глазами – вот и всё зрелище.

Ничего такого, что потребовало бы экстренного вмешательства, я не нашёл, а потому спустя два с половиной года после первого омоложения организма решил провести повторное. Мама была не против, и спустя двадцать минут заявила, что чувствует себя ещё лет на десять моложе. Это и визуально было заметно, так как начавшие появляться на лице морщинки в течение сеанса разгладились.

По глазам Риты чувствовалось, что ей не терпится узнать, что такое вообще происходит, хот я в двух словах и объяснил ей перед тем, как приступить к сеансу омоложения, чем собираюсь заниматься.

Потом мама засобиралась домой, сказав, что они с Юрием Васильевичем придут проводить нас на вокзал. Она к тому времени ещё успеет напечь моих любимых пирожков, в пути под чай мы их с Ритой и поедим. Я не имел ничего против, моя девушка, естественно, тоже.

— Сень, а сколько лет твоей маме? — спросила Рита, когда мы остались одни.

Когда я назвал настоящий возраст родительницы, у Риты брови поползли вверх.

— Не может быть! Она выгладит лет на пятнадцать моложе.

Я рассмеялся.

— Тогда получается, что она меня родила в десять лет.

— И правда, ерунда какого-то, — пробормотала потрясённая Рита. — Но это же… Это же настоящее волшебство!

— А когда я твою ступню собрал по косточкам, когда маму твою вылечил… Это тоже волшебство?

— М-м-м… Получается, что так.

— А я ведь тебе объяснял, на чём зиждется моя методика.

— Да, я помню, какие-то энергетические практики… Слушай, а этим методом любой может овладеть?

Я понял, куда она гнёт, со вздохом развёл руки в стороны и не без театрального пафоса произнёс:

— Увы, это подвластно только избранным. А нас таких единицы на весь Советский Союз.

И, увидев, как на её лицо сползает обиженно-разочарованное выражение, с улыбкой добавил:

— Не расстраивайся, зато я могу научить тебя иглоукалыванию. Эффект, конечно, не такой мощный, но это отличная альтернатива традиционной медицине, когда за несколько сеансов можно исцелить то, что обычно лечится горстями таблеток на протяжении долгого времени или вообще требует оперативного вмешательства.

— Я согласна, — тут же заулыбалась Рита.

— Вот и молодец! Вернёмся в Москву – дам тебе почитать одну книгу, написанную моим, скажем так, учителем. А потом будем прочитанное воплощать на практике.

На вокзал мама и Юрий Васильевич действительно пришли нас проводить. И действительно нам был вручён большой бумажный пакет с завёрнутыми в него ещё тёплыми пирожками. Отведя меня в сторонку пошептаться, мама сказала:

— Мне девочка понравилось. Папа генерал, а она скромница, да и симпатичная к тому же. У вас с ней вообще серьёзно?

Я пожал плечами:

— Вроде как да. Думаю вот даже предложение сделать. Хотя ей всё равно ещё нужно закончить институт, трудоустроиться, а там уж, если не разбежимся, можно будет и свадьбе подумать.

— Приглядись, Сенечка, а то уж и не знаю, дождусь ли внуков…

— Дождёшься, — с улыбкой заверил я её, погладив по плечу. — Обязательно дождёшься.

По возвращении в Москву жизнь потекла было своим чередом: работа, учёба, кандидатская, редкие встречи с Ритой, тоже загруженной работой над дипломным проектом. И тут в начале февраля от Кислова, когда чаёвничали в ординаторской, услышал, как он в прошлом году с женой побывал в Загорске, то бишь в Сергиев-Посаде, которому в моей истории с развалом СССР вернулось прежнее название. И что они первым делом посетили Троице-Сергиеву лавру, набравшись массы впечатлений.

Никогда там не был, а тут, наслушавшись, что-то прямо торкнуло съездить, прикоснуться, так сказать, к овеянным многовековой святостью стенам мужского монастыря. Это был буквально какой-то душевный порыв. Решил ехать в ближайшее воскресенье – в субботу по традиции с утречка навещаю своих пациентов на иглорефлексотерапии. Кстати, можно будет и водички заодно набрать; по словам Кислова, на территории лавры находится Успенский источник, а за её стенами – Пятницкий и Саввы Сторожевского.

— До Сторожевского мы не дошли, там спуск крутой, как раз наледь была, а ступени не успели почистить, — говорил он. — И из Успенского и Пятницкого воду испробовали. Вкус – просто нектар! Выпьешь кружечку – и на душе соловьи поют, а тело на глазах молодеет.

Как только эта идея оформилась в моей голове, я позвонил Рите и предложил составить мне компанию. Она с радостью приняла предложение, даже ещё не поставив об этом в известность родителей. Ну а что, в общем-то, девочка уже взрослая, может принимать самостоятельные решения. Тем более что, как позже выяснилось, папа с мамой были не против этой поездки.

Поскольку у студентов была шестидневка, то выехали мы на «Жигулях» утром в воскресенье, 11 февраля. Стоял морозец, но вполне терпимый, и даже, как мне казалось, ощущалось приближение весны. Трасса была чистой, снег не шёл уже несколько дней, так что от кольцевой до Загорска (в прошлом Сергиев-Посада) долетели часа за полтора. Ещё на подъезде сквозь морозную дымку стали видны купола то ли Троицкого, то ли Успенского собора, и тянувшаяся в небо, словно стартовая ступень космического корабля, колокольня.

По пути узнал от Риты, что 14-го числа Ольга Леонидовна празднует день рождения.

— Ого, в День всех влюблённых, — присвистнул я.

— Что за день такой?

— Католический, в общем-то. Ещё у них он называется День святого Валентина. История, правда, грустная.

— Расскажи, — загорелись глаза у моей спутницы.

— Ладно, слушай… Согласно легенде, властный и жестокий римский император Клавдий II пришёл к мысли, что одинокий мужчина, не обременённый женой и семьёй, лучше будет сражаться на поле битвы во славу Цезаря, и запретил мужчинам жениться, а женщинам и девушкам — выходить замуж за любимых мужчин. А святой Валентин был обычным полевым врачом и священником, который сочувствовал несчастным влюблённым и тайком от всех, под покровом ночи освящал браки легионеров. Вскоре деятельность святого Валентина стала известна властям, и его посадили в темницу, а затем казнили 14 февраля 269 года.

— Ой, как жалко… Несчастный Валентин.

— Кстати, в Российской империи день святого Валентина существовал и также праздновался 14 февраля. Он был популярен среди российского дворянства. Девушки делали «валентинки» из шёлка, кружевные, пахнущие духами, с засушенными или живыми цветами, чтобы затем тайком подложить её в карман пальто избранника, передать с посыльным мальчиком или вручить лично.

Мы ещё немного поболтали на эту тему, а в итоге я пообещал, что от меня имениннице будет подарок. Пока не знаю какой, но достойный.

Что касается дня рождения Риты, то он выпадал на 11 июня. Это я узнал из её хранившегося в деканате личного дела, в которое специально по этому поводу и заглянул. Есть ещё время подумать над подарком.

Лавра располагалась в самом центре города, возле неё и припарковались рядом с парой экскурсионных «Икарусов», на борту одного из них красовалась надпись «Интурист». Я сразу достал фотокамеру, сделал несколько снимков собора. Следом на фоне собора поснимал Риту, потом попросил прохожего сфотографировать нас двоих на всё том же фоне.

Начали с посещения Троицкого собора, возведенного на столетие раньше Успенского. Это мы узнали со слов женщины-гида, незаметно прибившись к одной из экскурсионных групп. Рита к тому времени поменяла шапочку на платок, который я посоветовал ей прихватить в поездку. Да и одеться поскромнее тоже, никаких джинсов, желательно длинная юбка.

Храм показался скромным, но древность веяла из каждого оштукатуренного кирпича, всё-таки его построили в 15 веке. Тем более тут в серебряной раке покоились мощи самого Сергия Радонежского. Отстояв очередь, мы тоже припали к закрывавшему раку стеклу, попросив каждый о своём.

Та же женщина-гид показывала своим экскурсантам на пробоину в воротах рядом с ракой преподобного Сергия, ведущих в Серапионову палату. Оказалось, это след от польского ядра, попавшего в храм, когда обитель осаждало войско Лжедмитрия II. Жаль, в храме было запрещено фотографировать, ту же раку я бы поснимал для коллекции.

А когда мы вышли из храма, я сам, примерив на себя роль экскурсовода, рассказал Рите историю про голову Сергия Радонежского. Когда лавру решением Совнаркома закрыли, превратив в музей, мощи также стали музейным экспонатом. Священник Павел Флоренский и граф Олсуфьев тайно изъяли из раки голову Сергия Радонежского. Заменили ее на голову князя Трубецкого. Обратная замена произошла уже после Великой Отечественной, когда здесь снова открылась лавра и начали проводить службы.

— Но это – страшная тайна, — добавил я, понизив голос и делая страшные глаза. — Знают об этом только Патриарх и его приближённые… А теперь пошли дальше, время не ждёт.

Белостенный Успенский собор не поражал богатым убранством – время ещё не пришло одаривать церковь деньгами – но был больше и выглядел величественнее. Его я тоже сфотографировал снаружи. Внутри опять же можно было всё осмотреть, но спрятав фотокамеру подальше.

Мы уже с Ритой направились к выходу, как вдруг шедший впереди нас пожилой, с редкой бородой монах сильно закашлялся. Это был настоящий приступ кашля, и монах, прижав ко рту носовой платок, торопливо выскочил из храма, дабы эхо его кашля не гуляло среди ликов святых.

Мы его догнали на улице. Он стоял у крыльца, держась одной рукой за стену, и вытирал губы носовым платком. Я не мог не заметить тёмные пятна на платке.

— Я ненадолго, — сказал я Рите. — Подержи, пожалуйста.

Отдал ей пустую 10-литровую пластиковую канистру, купленную перед отъездом в хозяйственном магазине недалеко от дома, и подошёл к монаху. Осторожно тронул его за плечо. Тот повернул ко мне своё худое, измождённое лицо с глубоко запавшими глазами.

— Простите, — я кивнул на платок в его руке, — у вас заболевание лёгких?

— А вам зачем? — с подозрением спросил тот слабым голосом.

— Я врач, потому и интересуюсь. Не фтизиатр, но кое-что в это деле понимаю.

— Да, у меня туберкулёз, в последней стадии.

— Лечиться не пробовали? Изониазид не пьёте?

— Мы, братья лавры, свою судьбу вверяем Господу нашему Иисусу Христу.

— Понятно… И настоятель ваш придерживается того же мнения? — на всякий случай спросил я.

Монах отвёл взгляд, снова вытер губы платком, сунул его молча куда-то под ризу, подпоясанную тонким кожаным ремнём.

— Вы и посты соблюдаете при вашем-то заболевании?

— Тут мне наш наместник послабление сделал, но я всё равно соблюдаю все посты, на что архимандрит Иероним ругается, называет, прости Господи, остолопом и бестолочью.

— И правильно ругается, я бы ещё и не такие словечки подобрал… А если представить, что Господь прислал на грешную землю одного из ангелов, чтобы тот вас излечил?

Монах посмотрел на меня, как на умалишённого.

— Грешно так шутить, молодой человек.

Он повернулся, чтобы уйти, но я не отставал, бросил ему в спину:

— Простите бога ради, и правда неудачно пошутил. Однако я действительно могу вам помочь. Причём исцеление займёт не больше получаса. Это старая восточная методика, основанная на применении энергетических практик. Объяснять долго, просто доверьтесь мне. Уж хуже, поверьте, точно не будет.

Он остановился, медленно обернулся. Испытующе посмотрел мне в глаза.

— Ваша молодость меня смущает…

— Она многих смущает, — как можно более дружелюбно улыбнулся я. — Однако, когда даже безнадёжно больные люди вставали на ноги, их мнение тут же менялось в кардинально противоположную сторону. Ну так что? Терять-то вам всё равно нечего.

Он подёргал себя за жидкую бородку, на его лице отражалась нешуточная борьба. Я терпеливо ждал. Рита тоже ждала, она слышала весь наш разговор и понимала, что сейчас речь идёт о жизни и смерти этого упрямого монаха.

— Хорошо, — наконец вздохнул он. — Что нужно делать?

Через десять минут мы уединились в его келье. Отправив Риту погулять по территории лавры, я попросил монаха, который после пострижения носил имя Ферапонт, раздеться до пояса и лечь на жёсткую лежанку с тонким матрасом. На такой спать для меня было бы настоящим мучением, а этим рабам божьим, пожалуй, что и такое лежбище за счастье.

Хорошо хоть электричество сюда было проведено – подл потолком на витом проводе болталась тусклая лампочка ватт на 60 без абажура. А они тут ещё свои священные писания читают, наверное, ослепнуть же можно… Правда, заприметил я и пару хороших таких огарков, видно, свечи тоже идут в помощь.

Когда раздетый по пояс брат Ферапонт улёгся на лежанке, вытянув руки вдоль худого – аж рёбра торчат – туловища с впалой грудью, я приступил первым делом к диагностике. Куда ж без неё, родимой… А затем уже и к изгнанию из организма монаха хвори, а именно палочек Коха.

Чуть больше получаса – и лёгкие в полном порядке! А заодно и кровь почистил от всяких вирусов папилломы. Причём я заметил, что работалось мне легко, после сеанса я чувствовал себя лишь немного уставшим. То ли мой уровень мастерства ещё подрос, то ли стены святой обители дают такой эффект…

— Я закончил, — сообщил я монаху. — Туберкулёз покинул ваш организм, надеюсь, навсегда. Как вы себя чувствуете?

Брат Ферапонт призадумался, сделал несколько осторожных, а затем более глубоких вдохов. Сел, потёр ладонью покрытую редкими и курчавыми седыми волосками грудь.

— Дышится точно легче, — сообщил он. — Неужели так вот можно, за один раз, простым прикосновением рук… Это же настоящее чудо!

— Пожалуй что, — согласился я, улыбнувшись. — Но о том, что случилось, я попросил бы вас никому не рассказывать. Если только вдруг кто-то из вашей братии серьёзно не заболеет.

— Конечно, конечно, я понимаю, — закивал брат Ферапонт.

— А вам я посоветовал бы почаще бывать на свежем воздухе. Ну и массу надо набирать, а то смотрю на вас, а тут, извините, только кожа да кости. Начните наконец выполнять указание вашего настоятеля, употребляйте побольше белковой и высококалорийной пищи.

— Хорошо, так и сделаю, — пообещал монах, всё ещё никак не пришедший в себя после сеанса исцеления.

Я уже собирался уходить, когда услышал в спину:

— А как вам лавра? Понравилось у нас?

— Очень даже, — не покривил я душой и тут же озвучил пришедшую в голову мысль. – Кстати, а у вас в лавре нигде случайно нет иконы архангела Рафаила?

— Рафаила? Отчего же, имеется. Проводить?

Несколько минут спустя мы втроём стояли перед полутораметровым образом моего покровителя. Пока шли, Рита вполголоса поинтересовалась, получилось ли у меня исцелить монаха, я так же тихо дал утвердительный ответ.

Сейчас же, перекрестившись, я поставил перед иконой самую толстую и дорогую свечу из продаваемых здесь. А после я держал Риту за руку, глядел снизу вверх на архангела, вовсе не похожего на того плюгавого клерка с текущим носом, и мысленно благодарил Рафаила за тот Дар, которым он меня наделил. Вспоминал исцелённых, их лица одно за другим проплывали перед моим мысленным взором. Кому-то реально спас жизнь. Да, я тоже вносил свою лепту, растрачивая собственную «ци», порой и вовсе до потери сознания, но по сравнению с той же спасённой девочкой в Софьино, которой жить оставалось всего ничего, это казалось сущим пустяком.

И в этот момент я вдруг почувствовал словно бы исходящее от лика святого тепло, ощутил, как меня обволакивает какое-то тёплое облако. Ещё и запах незнакомых моему обонянию благовоний появился, я точно мог сказать, что ни в прежней, ни в этой жизни ничего подобного мне не встречалось. Вообще какие-то неземные запахи. И окружающие меня звуки куда-то исчезли, словно бы в телевизоре резко убавили звук. Что за…

Покосился на Риту. Стоит как ни в чём ни бывало, глазеет на образ. Да и монах тоже, кажется, ничего не почувствовал. А может, у меня просто галлюцинации на фоне переутомления, пока брата Ферапонт лечил?

Однако постепенно тепло рассеялось, вернулись обычные звуки и запахи. Я поймал на себе вопросительный взгляд Риты.

— Знаешь, мне кажется, сейчас самый хороший момент, чтобы это сказать…

— Что сказать? — удивлённо приподняла брови девушка.

Я достал из кармана кольцо белого золота с небольшим изумрудом, купленное в ювелирном на Арбате, почти напротив театра Вахтангова.

— Рита, выйдешь за меня?

Она переводила изумлённый взгляд с меня на кольцо и обратно, и наконец пролепетала:

— Ой… Ой, Сенечка… Ты мне делаешь предложение?

— Вроде как да, — пожал я плечами.

— Да! — выдохнула она после небольшой паузы. — Да, любимый!

Она взяла у меня кольцо и медленно надела его на безымянный палец левой руки. Фух, колечко пришлось впору, а то я слегка переживал, что не угадал с размером.

— Какое красивое. Спасибо тебе!

Она кинулась мне на шею, а монах с улыбкой заметил:

— Это правильно, что предложение перед Господом нашим делаете, значит, он вас и благословит.

А мне и правда показалось, будто Рафаил с и коны смотрит на нас одобрительно, того и гляди его маленький рот с красиво очерченными губами расползётся в улыбке.

— Что-то я проголодался, — сказал я, когда мы выжгли на свежий воздух.

— И я, — согласилась счастливая, сияющая Рита. — Хорошо, что у нас в машине термос с чаем и бутербродами.

— А то ресторан вон как раз напротив лавры, — подсказал превратившийся в нашего гида брат Ферапонт.

— И как там, хорошо кормят? — спросил я.

— Не бывал, — с немного извиняющейся улыбкой сказал монах. — Но слышал, что неплохо.

— Тогда заскочим, — решил я. — Только сначала зайдём в церковную лавку, а потом нужно набрать святой воды, зря, что ли, канистру с собой везли.

В лавке я поинтересовался наличием образов архангела Рафаила, и в итоге стал обладателем маленькой иконки, которую можно было носить в кармане. Образок изображал молодого безбородого мужчину с белыми крыльями за спиной, в левой руке он держал чашу, а в правой что-то вроде пестика. На большой иконе в храме он выглядел почти так же, во всяком случае, с теми же атрибутами в руках.

— Зачем он тебе? — спросила Рита.

— Покровитель врачевателей, — пояснил я. — Пусть небеса мне тоже помогают. А теперь за водой.

В этом плане нам помог расцветающий буквально на глазах брат Ферапонт. Рассказал и про Пятницкий колодец, и про Успенский, и про Источник Саввы Сторожевского в оврагах за монастырскими стенами. К последнему, вспомнив совет коллеги по работе, решили не ходить, ещё ноги переломаем на скольких склонах. Попробовали воду и из Успенского колодца, и из Пятницкого. Из Пятницкого показалась чуть вкуснее, тем более, как подсказал брат Ферапонт, именно этот источник появился молитвами Сергия Радонежского здесь первым, а значит, вода в нём поистине чудодейственная.

Потом попрощались с монахом, которому я на прощание дал свою визитку (мало ли, кому-то из братии плохо станет), и направились в ресторан. Тут питалась иностранная делегация из дружественной Польши, но свободные столики ещё имелись, за одним из них мы и расположились. Жареный карп с картошкой оказались выше всяких похвал, мы в итоге заказали ещё по порции. Только наевшись до отвала, кряхтя, вылезли из-за стола, на скатерть которого я положил десятку – с неё чаевых чуть ли не пятёрка набегала. Ну а что, официантка улыбчивая, симпатичная, дело своё знает туго… В общем, заслужила.

Наконец, исполненные благости, мы покинули лавру. Отъезжая, я увидел в зеркале заднего вида нашего монаха, стоявшего у ворот с наружной стороны лавры, и как он осеняет нас крестным знамением. Что ж, с Богом!

Рита всю дорогу сияла, как начищенный пятак. Оно и понятно, не каждый день тебя замуж зовут, да ещё и такие подарки делают.

Первым делом завёз невесту домой. Вся семья была в сборе, даже Андрей. Я завалился к ним с канистрой, и сразу отлил половину родниковой воды в трёх и двухлитровую банки. Пообещал сегодня же напечатать снимки из поездки, а послезавтра, когда в институте будет собрание, найти Риту и передать ей фотографии. Пусть украсят семейный альбом. Себе тоже напечатаю в ателье фоток.

— Ой, а что это за колечко? — спросила Ольга Леонидовна, глядя на безымянный палец дочери.

Мыв с Ритой переглянулись, и я выпалил:

— Сергей Михайлович, Ольга Леонидовна… Мы с Ритой знакомы почти полгода, и я понял, что рядом с ней… Рядом с ней мне хорошо. В общем, это кольцо я ей подарил сегодня, попросив руки и сердца. Она дала согласие. Теперь я прошу руки Риты у вас.

В зале повисла немая сцена. Длилась она секунд пять-шесть, после чего Ольга Леонидовна как-то странно охнула, всхлипнула и зачем-то бросилась мне на шею. Отстранившись, всплеснула руками:

— Господи, как всё неожиданно! Серёжа, что ты молчишь?

— А что я? — смущённо крякнул тот. — Здорово

Одним словом, Ольга Леонидовна тут же собрала стол, и мы уселись обсуждать за чаем наше с Ритой будущее. И когда свадьбу лучше играть, в каком заведении Москвы, чтобы и по деньгам не слишком, и в то же время престижно… Я скромно заметил, что насчёт денег можно не беспокоиться, намекая на свои авторские гонорары.

Когда дошло до вопроса, где молодые планируют жить, я заявил, что собираюсь присмотреть кооперативную квартиру где-нибудь не слишком далеко от центра. Тем более московская прописка у меня имеется, пусть и в общежитии, где я появляюсь раз в месяц, чтобы мою физиономию не забыла комендантша, которую я по традиции задабриваю не слишком дорогими, но хорошими подарками.

По итогу Лебедевы-старшие согласились с моим и Риты предложением, что свадьбу нужно играть следующим летом, когда невеста получит диплом и трудоустроится. Думаю, трудоустроится в Москве, как обычно при распределении бывает с москвичами. Да и папа не последний человек, поможет, если что, в хорошее местечко попасть. Может, в какой-нибудь госпиталь МВД пристроит или вообще в 4-е управление.

Понятно, что год с лишним ждать не слишком весело, но для любящих сердец это не срок. К тому же мы будем часто видеться, а когда выгорит дело с квартирой, то и жить вместе, наплевав на все предрассудки. Зато Рита заранее испытает себя в роли домохозяйки, привыкнет к быту, от которого никуда не деться даже самым прожжённым романтикам.

Домой, полный эмоций от событий этого дня и уставший, как собака, я попал в семь вечера. По пути с переговорного позвонил маме и сообщил, что сделал своей студентке предложение руки и сердца. Она согласна и её родители тоже дали добро. Последовали расспросы о невесте и её семье.

— Да я ж тебе вроде про неё уже рассказывал…

— Два слова сказал и всё, а мне хочется подробностей.

В общем, три раза продлевал разговор с помощью 15-копеечных монет, прежде чем мама удовлетворилась моими ответами. Но на прощание потребовала ей сообщить, когда и где будет свадьба.

Не успел раздеться в прихожей своей съёмной квартиры, как раздался телефонный звонок.

— Алло?

— Арсений Ильич, здравствуйте! Это Соколов. Вы говорили, через месяц попробуете вылечить мою аневризму. Месяц прошёл.

Вот же… Совсем из головы вылетело. Так-то я, конечно, периодически вспоминал о Соколове, но не в последние пару дней точно. А ведь действительно месяц прошёл.

— Да-да, сам хотел вам звонить, — соврал я. — Врачи-то подтвердили?

— Подтвердили. Я же на обследовании лежал целую неделю. Сосудистый хирург предлагает операцию – заменить расширенный участок аорты на синтетический протез. Я попросил отсрочку, на вас надеюсь.

— И это правильно… А что у вас с работой? Помните наш договор?

— Перевёлся в главк, — с каким-то даже облегчением выдохнул Юрий Константинович. — Вы не представляете. Чего мне это стоило…

— Расскажете при личной встрече. Давайте-ка… М-м-м… Скажем, 15-го, в четверг, часов в 8 вечера у меня. Устраивает?

— Конечно, обязательно буду.

Положив трубку, посмотрел на часы. Через час пятнадцать должна появиться Елена Владимировна. Она позвонила ещё в пятницу, мы договорились, что хозяйка придёт проверить состояние квартиры в семь вечера воскресенья, к этому времени я как раз уже должен был вернуться из поездки. Хорошо, что ничего не сломалось по дороге, а то мог бы и опоздать. А прибрался я ещё вчера, так что, на мой взгляд, придраться было не к чему.

Так оно и вышло. Елена Владимировна походила, посмотрела, и как бы между прочим сказала:

— Мне Евгения Петровна звонила, рассказывала, что к вам девушка какая-то приходила. Пришла вечером, а покинула квартиру утром.

Вот же глазастая старушка, невольно восхитился я.

— Это была моя невеста, — ответил я первое, что пришло в голову. — Она живёт с родителями, поэтому мы можем встречаться только здесь. Но ведём себя прилично.

— Понятно, — буркнула хозяйка квартиры. — Если прилично, то встречайтесь.

Тут между делом в журнале «Клиническая медицина» вышла моя статья, а ещё я успел выступить на межвузовской конференции, тем самым понемногу торя себе путь к кандидатской диссертации. Вынужден был признаться себе, что первоначальный пыл слегка угас, но диссертацию нужно было готовить, и я медленно, но верно шёл к намеченной цели.

Во вторник утром, встав по будильнику, понял, что чувствую себя практически нормально. Да-а, сон лечит! К девяти часам отправился в деканат, прихватил с собой отпечатанные вчера в ателье фотографии из поездки в Загорск. Тихонов накануне проинформировал о собрании в деканате, и я заранее созвонился с Ритой. Предупредил, что мы должны пересечься в институте, чтобы я отдал ей фотографии.

Совещание у декана лечебного факультета не затянулось, порешали рабочие вопросы и разошлись. Разве что Тихонов меня придержал, поговорили про мою кандидатскую. После чего я ждал, пока закончится пара, чтобы увидеться с Ритой.

Передача бумажного пакета с пачкой фотографий внутри произошла в закутке коридора второго этажа, возле торчавшего из кадки древнего фикуса метра два с высотой с огромными, покрытыми слоем пыли листьями. Мне из жалости к растению даже захотелось протереть листья, а сам фикус полить под корень, а то землица показалась какой-то сухой. Не знаю, кто этим занимается, но очевидно, что к растению, родиной которого являются субтропики, давненько не проявляли должного внимания.

Конечно же, Рита не удержалась, развернула бумагу, и мы вдвоём стали просматривать фотографии.

— А здесь мы такие здоровские получились, — говорила она. — Хоть в рамочку вставляй и на стенку вешай. Ой, а тут я как хорошо вышла, возле ёлочки.

— А чего это вы тут делаете?.. Здравствуйте. Арсений Ильич!

Откуда ни возьмись нарисовалась Женя Козлова – довольно симпатичная брюнетка, сокурсница Риты. Легкоатлетка, спринтер, кандидат в мастера спорта, выступает за институт на всех городских соревнованиях, за что ей делают скидку на не слишком усердную учёбу. Грудь – плотная такая двоечка, если судить по обтягивающей кофточке, бёдра прокачаны, как и подобает бегунье, и талия на загляденье. Так и лицо довольно миловидное, с прямым греческим носом и огромными чёрными глазами, в которых проскакивала искорка стервозности.

— Марго, а что это за фотографии? Дашь посмотреть?

— Да так, с природы, — сказала Рита, заворачивая снимки обратно в бумагу.

— Ну тем более, — не унималась Козлова. — Чего тут такого? Да ладно, покажи уже.

Рита кинула взгляд в мою сторону, я пожал плечами, мол, решай сама. Она со вздохом снова развернула бумагу, стала по одной показывать фотографии.

— Это мы на выходные с Арсением… С Арсением Ильичом в Загорск ездили, побывали в Троице-Сергиевой лавре.

— Ух ты, класс! — заявила Козлова, не отрывая взгляда от фотографий. — Я бы тоже съездила. Возьмёте меня с собой в следующий раз?

Она посмотрела на меня своими зрачками-маслинами, провела кончиком языка по нижней губе. И правда стерва, но стерва красивая, и такая своего не упустит. Но со мной этот номер не пройдёт.

— Теперь уж и не знаю, когда получится выбраться, — сказал я. — Я вот, например, разрываюсь между работой на кафедре и кандидатской.

— Жаль, — вздохнула Женя. — Я бы съездила куда-нибудь. А лучше летом на море махнуть. У нас в прошлом году были сборы под Юрмалой, вот где красота… Слушай, а что это у тебя за колечко? Только сейчас заметила… Родители подарили?

— Женька, вот чего ты такая любопытная? — после секундного замешательства перешла в наступление Рита. — Вечно тебе больше всех надо знать.

— Ладно, ладно, раздухарилась-то, — Козлова со смешком стрельнула глазами в мою сторону и следом посмотрела на своим маленькие часики. — Кстати, сейчас пара начнётся, ты идёшь?

— Иду, — вздохнула Рита.

И бросила на меня полный нежности взгляд, я ответил улыбкой.

Козлова неожиданно наполнила:

— На следующей неделе у нас начинаются занятия в вашем отделении, Арсений Ильич, так что будем встречаться целый месяц.

— Это замечательно, — улыбнулся я и ей, изображая неподдельную радость.

И ведь правда, начиная со следующей недели группа №21 снова будет проходить практическое обучение на базе нашего отделения. Пять дней подряд буду лицезреть Риту, правда, на глазах её сокурсников придётся делать вид, что нас, кроме учёбы, ничего не связывает.

Мне тоже пора было мчаться в больницу. По пути я думал, догадывается ли Женя Козлова о наших отношениях с Ритой… Наверное, догадывается. Недаром говорится, что всё тайное когда-нибудь становится явным, а женщины – вообще на редкость прозорливые существа. Впрочем, в том, что у меня роман с моей студенткой, ничего криминального нет. Девушке не 17 лет, в её года уже и второго ребёнка рожают, а если копнуть в царские времена, то там вообще в 16 лет разрешалось выходить замуж, Некоторые тут же и беременели, а к 20 годам уже тройню нянчили. И рожали в итоге по 10, а то и 15 детей, хотя, конечно, половина зачастую умирала во младенчестве. Современные девушки замуж выходят, закончив с учёбой, и желательно трудоустроившись, чтобы в декрет уходить через отдел кадров.

В среду был у Лебедевых, поскольку оказался приглашён на день рождения Ольги Леонидовны. Вручил ей с порога прямоугольную коробочку «Magie Noire» от «Lancôme». Приобрёл духи вчера в уже ставшим чуть ли не родном комиссионном на Арбате.

— В прошлом году начали выпускать, — повторил я фразу, сказанную мне Николаем. — Вроде как вечерние.

Ольга Леонидовна немедленно сорвала с упаковки плёночку, достала флакон в форме соблазнительного декольте и одну капельку капнула себе на левое запястье, тут же растерев её правым. По комнате поплыл вязкий, но отнюдь не отталкивающий, насыщенный медово-древесными, с горькой розой и терпкими травяными нотками аромат.

— Какая прелесть, — выдохнула Ольга Леонидовна. — Арсений, вы знаете, как угодить женщине. Как же повезло моей Риточке с женихом!

Тут я без всякой ложной скромности был с ней полностью согласен. А что, жених-то я завидный во всех смыслах. Хоть ещё и без своей квартиры в Москве. Пора бы, кстати, приступить к поиску жилплощади, желательно кооперативной. Через тех же Соколова или Лесневского можно будет попробовать.

В четверг, ровно в 20.00, как мы и договорились, Соколов был у меня. И снова с пакетом. Правда, с чуть более скромным содержимым, но тоже достойно.

— Вы же вроде уже не директор? — удивлённо приподнял я бровь.

— Так ведь должность у меня не самая последняя, — с некоторым самодовольством заявил Юрий Константинович. — Опять же, старые связи остались, так что – тьфу-тьфу – не бедствуем. Я вам такой пакет буду каждый месяц присылать или сам заносить. Своего рода спецпаёк.

— Да что вы, не надо…

— Надо, надо, дорогой вы мой Арсений Ильич! А вдруг с моим здоровьем снова что-то случится, такое, что к официальной медицине и обращаться не захочется? Или со здоровьем кого-то из моих близких? К кому я прибегу? Правильно, к вам!

Тут я вынужден был согласиться, внутренне, впрочем, обрадовавшись тому факту, что каждый месяц стану получать такой «спецпаёк». В общем-то, финансово я бы сотню таких «пайков» потянул, но, чтобы все эти деликатесы собрать в один пакет – пришлось бы столько побегать… Это вам не Москва XXI века, где в любом приличном супермаркете ты можешь приобрести практически всё, что угодно – были бы деньги. В Москве 1979 года «Салями» продаётся далеко не в каждом магазине, а если и выкинут в продажу – тут же образуется огромная очередь.

Я тем временем облачился, как положено врачу, в халат, шапочку и маску. Только резиновых перчаток не хватало, ну так ведь операция будет проходить без вскрытия брюшной полости.

Пациент волновался, поэтому я решил немного отвлечь его посторонними вопросами.

— Что, не отпускали вас с директорской должности?

— Ой, и не говорите… И упрашивали, и угрожали… А я им справку от врача, мол, мне нельзя работать на такой нервной должности. Пришлось проявить характер.

— И как вам на новом месте работы?

— В коллектив влился без раскачки. Но практически никто не верит, будто я уволился по собственной воле с такой… хм… ответственной должности. Даже невзирая на диагноз.

— Я бы тоже не поверил, — улыбнулся я под маской. — Ну-с, приступим.

С аневризмой я приготовился работать осторожно. Впрочем, мне нужно было только мысленно обозначить фронт работ моим «паутинкам», и они тут же споро принялись за работу. А уж им я доверял так, как не доверял самому себе. Это ж какие-то нанороботы, которые чётко выполняют поставленную перед ними задачу, не отвлекаясь на посторонние факторы и не занимаясь самодеятельностью. То есть самодеятельностью они могут заняться, но только если посчитают, что тем самым сделают лучше, а не хуже. А они ещё никогда не ошибались.

Слабым эхом отозвалось в моей брюшной полости в самом начале, а затем стало не до ощущений. Внутренним взором я видел, как «паутинки» обрабатывают примерно трёхсантиметровый, раздувшийся участок аорты, медленно, но неумолимо уменьшающийся в размерах. Я знал, что стенки этого крупного сосуда становятся крепкими, и в то же время эластичными.

И при этом каким-то внутренним чутьём ощущал, что по сравнению с воскресным исцелением монаха мой скилл повысился ещё на уровень. Возможно, благодаря тому тёплому облаку, что окутало меня перед ликом Рафаила. Кто знает, кто знает…

— Даже не знаю, как вас благодарить, — говорил Соколов, застёгивая тщательно выглаженную рубашку.

— Советскому врачу достаточно простой благодарности за хорошо выполненную работу, — одарил я Юрия Константиновича чуть усталой улыбкой. — Считайте, что это моё хобби, что я делаю это ради удовольствия, а за основную работу получаю в больнице и на кафедре заработную плату. Лучшая награда для врача – здоровье пациента. Да и пакет с деликатесами

В общем, отбоярился штампованными фразами, но этого для Соколова оказалось достаточно, во всяком случае лицо его разгладилось, с него ушла озабоченность. В общем-то, она ушла ещё тогда, когда я сказал, что насчёт аневризмы можно не беспокоиться, и пусть идёт снова обследоваться, удивляет своего сосудистого хирурга. Ну а когда я уже объяснил, что не стоит волноваться насчёт благодарности, его окончательно отпустило.

Он даже не отказался посидеть со мной, выпить чаю с шоколадными пряниками, на удивление свежими, которые я купил по пути домой на развес в бакалейном. А то если в других магазинах берёшь в упаковке по полкило – не пряники, а кремень.

— Вот и дома понемногу отвыкаю от икры и балыка, — со вздохом сказал Юрий Константинович, задумчиво глядя на пряник в пальцах.

— Уж как по мне – лучше питаться картофельным пюре с сосисками, но спать спокойно, не дёргаясь от каждого звука на лестничной площадке, — философски заметил я.

— Тут я соглашусь, — чуть улыбнулся Соколов. — Но по привычке всё ещё вздрагиваю, когда раздаётся телефонный или дверной звонок, а я знаю, что вроде бы ни с кем о звонке не договаривался, и что мы никого не ждём в гости.

— Время лечит, — снова добавил я философии в нашу беседу. — Пройдёт месяц, другой – и уже с улыбкой будете вспоминать свои страхи… Кстати, Юрий Константинович, я тут подумал, что хорошо бы наконец обзавестись собственным жильём. Кооперативная квартира недалеко от центра столицы была бы в самый раз. Вот думаю, через кого можно было бы это дело провернуть…

И выжидательно уставился на Соколова. Такой толстый намёк не понял бы только самый отъявленный дегенерат. Экс-директор гастронома таковым однозначно не являлся. Юрий Константинович задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.

— В принципе, у меня есть выходы на одного маклера, который за хороший гонорар подыскать может практически всё, что угодно, кроме, разве что, кремлёвской палаты. Там даже он бессилен, — хмыкнул Соколов. — Свести?

— Был бы вам очень признателен.

— Даже могу позвонить ему прямо сейчас с вашего телефона.

— Бога ради, конечно!

Я остался на кухне, но разговор слышал от и до.

— Марк Абрамович, вечер добрый! Это Соколов… Спасибо, вашими молитвами… Конечно по делу, стал бы я беспокоить такого уважаемого человека по пустякам или от нечего делать. Я вам звоню от одного молодого человека, который хотел бы с вами переговорить с глазу на глаз… Да, надёжный, я за него ручаюсь. Послезавтра в 19.30 у вас. Понял, всё ему передам. Кстати, его звать Арсений.

Я дождался появления в дверном проёме довольного Соколова.

— Вы, наверное, всё и так слышали. В общем, послезавтра Левин вас ждёт. Адрес я вам сейчас напишу. И телефон тоже. Перед тем, как идти, всё-таки позвоните, а то мало ли что…

На следующее утро поначалу всё шло как обычно: планёрка, обход, приём в кабинете иглорефлексотерапии, где я обходился только иглами, отдыхая после вчерашних манипуляций с теперь уже бывшим директором «Елисеевского»…

В общем, превратив в «ёжика» обладателя ХСН[1] Николая Петровича Скворцова из моей контрольной группы, я удобно расположился за столом, подперев щёку кулаком и почти погрузившись в сладкую дремоту, когда мой лежавший на животе больной – а это был довольно грузный мужчина 56 лет – вдруг захрипел и начал дёргаться.

— Николай Петрович, что с вами? — тут же подскочил я со стула.

Тот начал заваливаться на бок, я вовремя придержал его, иначе, опрокинься он на спину, то обломал бы все иглы, несмотря на их относительную гибкость. Ещё и из-под кожи пришлось бы обломанные кончики выковыривать.

— Сердце, — прохрипел тот, закатывая глаза.

Твою ж мать… Я с показавшиеся мне невероятной скоростью извлёк из кожи пациента все полтора десятка игл, бросил их на стол (впрочем, проследив, чтобы ни одна со столешницы не укатилась на пол), после чего приступил к экстренным реанимационным мероприятиям.

Вот только в отличие от общепринятых методов я воспользовался своим фирменным, активировав браслет и запустив в тело пациента пучок разноцветных «паутинок». Ещё несколько секунд – и я своим внутренним взором наблюдаю картину обширного инфаркта миокарда. Причём в наиболее серьезной его форме – трансмуральный инфаркт, с распространившимся на всю толщу миокарда некрозом.

Твою ж мать, снова повторил я про себя. Но что толку поминать чью-то мать, когда нужно спасать жизнь этому уже начавшему синеть и впавшему в бессознательное состояние человеку… Выходящие из его гортани судорожные хрипы были такими громкими, что я подсознательно испугался, как бы их даже через закрытую дверь не услышала дежурная сестра.

Работы много, но деваться некуда. Эх, понеслась, родимая! Мне, а, вернее, моим подручным пришлось заменять поражённую некрозом ткань сердечной мышцы в экстренном порядке, со скоростью, которой я и сам от них не ожидал. Видно, понимали, что счёт идёт буквально на секунды. Ну как понимали… Я не знаю, что эти «паутинки» собой представляли, насколько они были разумны, но то, что они знали своё дело – это факт. И если надо было сделать его быстро – они его делали быстро.

Понятно, что и расход моей энергии возрастал кратно. Ещё и у самого сердечко прихватило, я уж испугался, как бы тоже инфаркт не схлопотать, вот будет номер. К счастью, обошлось. Но всё же и на этот раз я почувствовал, что до поездки в Загорск подобное исцеление получилось бы на порядок сложнее.

Тем не менее силёнок из меня ушло немало. После того, как всё закончилось, и пациент открыл глаза, сделав нормальный, без хрипа вдох, я кое-как добрался до стула, откинулся на спинку, бессильно свесив руки и закрыл глаза.

— Арсений Ильич, а что сейчас со мной было?

Боже, как не хотелось отвечать… Это же нужно ворочать языком, а я мечтал только об одном – прикинуться ветошью, и чтобы часиков 10-12 меня вообще никто не то что не трогал, но и не вообще замечал.

— Вы, Николай Петрович, так крепко уснули, — с огромным трудом выдавил я из себя, так и не поднимая век, — что даже не заметили, как закончилась процедура. Я потом вас ещё на спину перевернул, и даже тогда вы не проснулись.

— Да? А мне показалось…

— Это вам и в самом деле показалось, приснилось.

— Надо же, — задумчиво поскрёб он ногтями затылок. — Так я это, могу идти?

— Конечно, Николай Петрович, идите.

Едва за ним закрылась дверь, как я предпринял ещё одно усилие, на этот раз, чтобы добраться до только что освободившейся кушетки. И вот уже на ней меня вырубило по-настоящему.

Проснулся я от того, что меня разбудила дежурная медсестра, обеспокоенная моим долгим отсутствием. И была очень удивлена, обнаружив меня мирно посапывающим на кушетке, на которой я обычно принимал пациентов.

— Ночь была бессонной, — не сумев сдержать зевка, сказал я. — А в ординаторской вечно кто-то ходит, да и завотделением может заглянуть, а я там дрыхну. Конфуз, однако… А тут моя вотчина, никто лишний раз не заглянет. Разве что кроме тебя.

Проспал я около получаса. Восстановить это мои силы в полном объёме, конечно, не могло, тем не менее, меня уже не качало от слабости. А сейчас ещё в ординаторской чайку с бутербродами наверну…

День закончился в половине девятого вечера. К тому времени я успел принять душ и легко поужинать, после чего с наслаждением улёгся в постель. Повернулся на правый бок и незаметно провалился в чернильную тьму без сновидений.

На следующий день пришлось снова побывать в институте. Позвонили из отдела кадров, попросили подъехать до пяти вечера, поэтому пришлось отпрашиваться у Гольдштейна на часок. Посещение кадровика и правда не заняло много времени, нужно было только расписаться в нескольких документах.

Вышел из здания института и не спеша направился к своему «Жигулёнку», когда вдруг краем глаза заметил двигавшуюся сбоку тень. Повернув голову, я увидел, что ко мне скорым шагом, почти бегом приближается Ашот Симонян. Глаза пустые, почему-то сразу возникло сравнение с зомби. А картину завершал нормальный такой кухонный нож, который он сжимал побелевшими от напряжения пальцами правой руки.

[1] ХСН – хроническая сердечная недостаточность.