Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 11

Потопить флот, захватить город, взять добычу… Кажется, это должен успеть каждый мужчина? Как ни странно, стоило нам добиться успеха на первом этапе, как это потянуло за собой все остальное.

Отошедшие в Инкоу японцы собирались яростно защищаться, но кто бы им дал. Еще до обеда мы удлинили железную дорогу, сделав разворот возле города, потом подтянули шары для корректировки, а дальше дело техники. Подавили одну за другой все батареи — подошли ближе. Добили остатки японской артиллерии, а заодно и миноносцы, у которых самый крупный калибр уступал нам в два раза, и не было возможности что-то сделать на нормальной дистанции.

Ну, а потом штурм. Роты 1-й дивизии Шереметева ворвались в город, зачищая плацдарм, а потом и рассекая Инкоу на две части. Ночью было немного нервно, но у японцев не нашлось командира, который смог бы придумать что-то большее, чем атаки в лоб. Выстояли, а потом продолжили работу. Разбили город на четыре части, потом на отдельные квадраты. Снаряды, гранаты — ничего не жалели.

В паре мест враг, впрочем, успел неплохо закопаться, и обстрел издалека ничего не давал, но мы не спешили. Зачистили те места, где было проще, а к самым укрепленным позициям прямо по городским улицам проложили временные железные дороги. Можно было и на своих плечах пушки дотащить, но зачем, если на поездах быстрее. Да и волю к сопротивлению они подрывают лучше.

Отряд в подвалах городской администрации мы взяли сразу, в порту, где защитники пытались прикрывать свои позиции с полузатопленного своими руками миноносца, пришлось повозить чуть дольше. Но тоже взяли, а заодно захватили в плен двух оглушенных японских командиров, которые и смогли организовать этот узел обороны. Лейтенанты Хайяо Тада и Ямада Отодзо.

Я решил обязательно с ними поговорить, когда придут в себя, но сразу на это времени точно не было. Надо было дальше зачищать город, считать захваченные японские припасы, готовить новые рубежи обороны на суше и на море… Первым делом, впрочем, я послал пловцов к затонувшему на мелководье «Асаме». Наши моряки подсказали, как можно нырять даже в такую погоду, натерев тело жиром, и несколько добровольцев пошли пытать удачу.

Артиллеристы, штабисты и даже пехотные офицеры — все дружно настаивали на том, что нужно постараться как можно скорее снять пушки, но это точно было дело не быстрое, если вообще возможное. А вот на мостик, в каюту капитана и, наконец, в радиорубку ныряльщики заглянули в первые же минуты. И удача оказалась на нашей стороне. Тетрадку с кодами для связи не успели уничтожить, и таким вот образом мы получили возможность выйти на второй этап операции с захватом идущих в город транспортов.

— Повезло, — выдохнул стоящий рядом со мной Врангель, готовый двинуть своих казаков вперед в случае неприятностей.

— Вовсе нет, — не согласился я с бароном. — Мы, вообще-то, с самого начала работали на этот успех. Связисты, которые глушили все передачи. Ваши пластуны, которые нашли каждый телеграфный кабель, идущий из города. Причем даже те два, которые были закопаны! Если бы не это, враг бы просто передал сообщение о потерях, и любые наши находки не имели смысла.

— Если честно, не думал с этой стороны, — Врангель растерянно почесал лоб.

— С победами всегда так. Если хочешь выжать из них побольше, надо чтобы все работали как единое целое.

— Кстати, теперь можно будет связаться с французами, — напомнил Огинский. — Пусть везут свои пушки, пока японцы сюда весь свой флот не пригнали.

— Весь не пригонят, — покачал я головой. — Тогда ведь наши смогут из Порт-Артура выскользнуть. А то, несмотря на то что город еще держится, там до внутреннего рейда уже месяц как японские пушки добивают. Пусть неточно, пусть на излете, но все равно неприятно.

— Пригонят-не пригонят… Мне кажется, нет смысла гадать, а вот поторопиться с французской посылкой очень бы хотелось, — просиял Брюммер, которого я включил в группу по продумыванию новой техники, и теперь штабист рвался перейти от теории к практике.

— Алексей Алексеевич, — повернулся я к Огинскому. — Вот как вы думаете, если французы узнают, что мы захватили Инкоу и собираем тут японские транспорты, они нас сдадут?

— Японцам?

— И им в том числе.

— Если честно, мне кажется, что господа Пикар и Думерг уже осознали, что сотрудничество с вами может дать им больше, чем мелкая подлость…

— Но? — я уловил явную паузу.

— Но японская разведка раскинула свои сети не только у нас, а у французов с безопасностью и умением хранить секреты большие проблемы. Так что, может, и не сами, но новости из Ханоя доберутся до Токио уже сегодня.

— Я тоже так думаю, — кивнул я. — Поэтому предлагаю не спешить. Вот раскроют нас японцы сами, тогда и вызовем французов. А пока… Давайте посмотрим, что еще нам подкинет госпожа удача.

Мы еще немного постояли над шумящим словно муравейник городом, а потом все разбежались по делам. И их было еще очень много. Надо было вместе с артиллеристами напомнить еще не приставшим к берегу кораблям, чтобы они не дергались. Вместе с казаками и разведкой рассортировать новых пленников. Вместе с нестроевыми начать выгрузку и сортировку прибывших из Японии ящиков. Вместе с 1-м конно-пехотным и саперами продолжить операцию прикрытия.

А то тут ведь в чем проблема. Если утонувшие миноносцы мы встроили в легенду, мачты «Асамы» обломали без особых проблем, то вот торчащие в метре от поверхности воды трубы крейсера уже не оставляли сомнений, что тут что-то пошло не так. Надо было их как-то прикрыть, и именно Александр Александрович предложил выпустить над проблемными местами якобы рыбацкие лодки. Подобные стаи рядом с берегами Китая никого не удивляли — сети, люди, шум и гам — глаз просто старался побыстрее проскользнуть мимо.

Вот и наши гости ничего не заметили. А завтра, когда придут новые транспорты, еще и погода должна испортиться. Вообще ничего видно не будет. Но ведь на этом, хочется верить, еще ничего не закончится. Будут новые дни, некоторые даже солнечные. В общем, мачты и трубы «Асамы» нужно было дальше разбирать и прятать… Что мы и делали, и стук сбивающих заклепки молотков летел над волнами.

Вечером, как обычно, было собрание штаба и подведение итогов дня.

— Разобрали 90 процентов грузов с последнего каравана, — докладывал Мелехов, — там еда и снаряды. Правда, не знаю, будет ли кто-то из наших есть этот японский рис, даже если прижмет.

— Закидывайте в Китай через И-Чжоу, — сразу предложил я. — У них с едой всегда проблемы, а так пойдет на оплату железной руды и металлолома, который мы от них возим.

— Можно нестроевые части на рис перевести, — предложил задумчивый Лосьев. — У нас там все равно по большей части местные, им эта еда привычна…

— Но выделять чужих в своей армии мы не будем, — остановил я штабиста. — Тем более свежий хлеб очень помогает от желудочных болезней, так что на здоровье не экономим.

— Тогда, — согласился Лосьев, — рис в Китай, но немного оставим себе про запас. А то если наши в случае чего сухари поедят, то у местных от них заворот кишок. Если я правильно помню последнюю записку доктора Слащева.

— Все верно, запас оставляем, — кивнул я и повернулся снова к Мелехову. — А что по артиллерии и снарядам получается?

— По осадной артиллерии: у нас две батареи по 4 пушки, на каждую по 450 выстрелов. По новым скорострельным 76-миллиметровым пушкам — тут самая проблема. Армия их нам ни разу не выделяла, только то, что взяли в бою. Три неполные батареи, немного до дивизиона не дотянули, зато снарядов почти по тысяче штук. Горных пушек, наших и японских, два полных дивизиона и те конные батареи, что приданы кавалерии. Японских снарядов с шимозой почти по полторы тысячи штук, наших с пироксилином — по 800.

— Мортиры и гаубицы?

— Мортиры выбивают часто, но мы прямо перед Инкоу их пополнили, снова 28 штук! Снарядов, правда, всего по двести. Гаубиц — две штуки, снарядов — по 98.

— А разве у японцев ничего не захватили? — с надеждой спросил я. — Они-то точно из них стреляли.

— Увы, несмотря на скорость нашего продвижения, японские артиллеристы успели все подорвать, — Мелехов покачал головой.

— Жалко, — я вздохнул и посмотрел в сторону моря. — Ну, может, завтра еще подвезут?

Завтра нам снова привезли риса и… словно дразня надеждой на что-то большее, снаряды для гаубиц, доводя наши запасы до 200 штук на орудие. На третий день — только рис. И у японцев начали появляться вопросы, почему в порту стоит столько кораблей. К счастью, Казуэ и Сайго отрабатывали на все сто. Я, если честно, опасался, что они откажутся, но брат с сестрой Такамори на разрыв контракта не пошли. Девушка делилась вводными по тем капитанам, что к нам приходили, а Сайго, только добравшись до транспортов, строил их команды так, что там никто даже пикнуть не смел.

На четвертый день у нас появилась первая сложность.

— Транспорты с солдатами, — предупредила меня Казуэ, опознав содержимое кораблей только по обводам.

— И аж два крейсера сопровождения, — добавил Афанасьев, принявший на себя командование береговой обороной.

Я тоже видел два вооруженных до зубов корабля, которые пока держались чуть мористее, но которые уже скоро подойдут почти вплотную к берегу. И этим заткнуть рот будет уже совсем не так просто. К счастью, мы готовились, рассматривая в том числе и такой состав гостей.

— Выпускаем рыбаков! — я принялся отдавать приказы.

— Поднять шар! — присоединился Ванновский, а потом, чуть понизив голос, спросил у меня. — Может, все-таки стоит повесить на него японский флаг? Чтобы никто точно ничего не заподозрил.

— Зачем? — я улыбнулся. — Японцы на свои ничего не вешают, мы тоже… Нет, мы не будем привлекать внимание ничем необычным.

— Сайго готов выдвигаться, — доложила Казуэ. — Но он говорит, что от входа в бухту будет видно колокол, который вы готовите для подводных работ.

— Ничего страшного, — успокоил я и японку. — Если будут вопросы, то пусть так и отвечает. Да, хотят что-то поднимать. Что именно — не знаю, как работает — тоже, но, между нами, такие кессоны уже несколько сотен лет используют, так что вряд ли флотских он удивит.

— Правда, используют?

— Не совсем такие, но, в целом, правда.

Я на мгновение задумался, представил себя на месте японского капитана, подумал, что на самом деле могло бы меня смутить или наоборот снять все вопросы. Ответ пришел сам собой.

— И добавьте, — я широко улыбнулся, — что это все подготовили приглашенные английские инженеры, которые просили как можно скорее освободить левую часть бухты для продолжения работ.

— Подальше от «Асамы» и прямо напротив той батареи, что вы спрятали на берегу, — Казуэ понимающе кивнула, и на ее лице не мелькнуло ни тени эмоций.

И опять мне показалось, что девушка вот-вот сорвется, но нет… Пальцы сжались в кулак, губы превратились к тонкую нитку, глаза сощурились еще больше чем обычно. И все! Пока Казуэ держалась, и хотелось верить, что она не решится на какую-то глупость.

Иван Петрович Павлов вышел на вокзал станции Ляоян и огляделся по сторонам. Как же далеко тут было от дома, от родной Рязани и не менее родной Москвы, и в то же время — люди здесь были те же самые. И русские, и местные… Неважно, кто и как выглядел, главное, что голова и нервная система у них работали одинаково.

В этом 1904 году Иван Петрович получил Нобелевскую премию за работу по физиологии пищеварения, но все равно главным своим интересом еще полный сил 55-летний доктор видел именно изучение природы психофизиологических процессов. А в таком деле если и начинать, то с самого главного — с головного мозга. Павлов невольно подумал, как же мало о нем сейчас известно.

Хотя это с какой стороны посмотреть… Так, сам Иван Петрович находил немало интересных фактов, только подтверждающих его интерес. Например, в Крымскую войну англо-французские войска потеряли до 28 процентов раненых от черепно-мозговых травм. В последующих конфликтах это соотношение могло меняться в зависимости от интенсивности боевых действий, но ниже 20 не опускалось… До Макарова и его касок, которые свели долю умерших от ран в голову до смешных двух процентов.

Впрочем, Павлов старался себя не обнадеживать. Все-таки цифры, которые использовал доктор нового русского генерала, были посчитаны им самим, и нельзя было поручиться, что все настолько хорошо. Однако надежда была.

— Иван Петрович, это вы? — Павлов обернулся на голос и увидел незнакомого мужчину в гражданской одежде.

— Меня зовут Илья Генрихович! Короленко! Я фельдшер, ой, уже доктор! Один раз попал на вашу лекцию и теперь сразу узнал. А вы к нам приехали? Я могу вас отвезти. Часть отделений уже перебрались поближе к Инкоу, но наше нейрохирургическое пока придержали.

— Нейрохирургическое отделение? Здесь, в Маньчжурии? — переспросил Павлов.

— Да, все травмы черепа или повреждения нервной системы — это когда остальные не могут понять, что с раненым — это к нам, — Короленко с каждой секундой говорил со все большим и большим воодушевлением. — У меня вот напарник, тоже молодой врач, доброволец, Коля Бурденко — так он настоящий гений. Больше сорока трепанаций сделал, и все выжили!

— Что вы говорите.

— Коля вообще везучий! Однажды он с самим генералом Макаровым операцию делал, ассистировал ему. Впрочем, и мне тоже довелось! Правда, я только с анестезией помогал, но все равно… Когда видишь, как Вячеслав Григорьевич делает то, что считалось невозможным, внутри пробуждается что-то новое. Наверно, это вера! Что и тебе все по силам!

От голоса бывшего фельдшера у Ивана Петровича по спине пробежали мурашки, но он постарался не обращать на это внимание и продолжил расспросы, удивляясь неожиданным и таким очевидным вроде бы деталям. Были технические моменты. Например, аспиратор — прибор для отсасывания септической жидкости и дезинфекции раны прямо в процессе операции. Или организационные. Вроде палаты пробуждения, когда за ранеными после операции на мозге отдельно присматривали, и даже был отдельный постоянный пост сестер только для таких больных.

— А еще… — Короленко провел Павлова на отдельный поезд до госпиталя, заставив в очередной раз сравнить Маньчжурию и то, что он видел в Москве, Санкт-Петербурге и даже Европе. Совсем не в пользу для запада. — Мы сейчас над такой штукой работаем!

— Над какой? — Павлов заинтересовался еще и потому, что раньше его спутник ни разу не задумывался, стоит ли о чем-то промолчать.

— Вы же тоже используете рентген-аппараты, — продолжил Короленко после небольшой паузы, и Иван Петрович кивнул. — И наверняка обращали внимание, что порой на снимке очень непросто что разглядеть.

— Тут зависит от качества аппарата и реагентов, — Павлов вздохнул про себя, невольно радуясь, что хоть в чем-то еще не отстает от этих диких мест.

— А не только! — обрадовался Короленко. — Мы как-то пожаловались генералу, что приходится пилить слишком большие дырки в черепе, потому что не всегда точно понятно, а где проблема… И тот, даже не думая, сразу предложил взять и просто подсветить сосуды. Понимаете?

— Наверно… — Иван Петрович от неожиданности идеи чуть не впал в ступор. Наверно, в этот момент у него остались только две мысли. «А разве так можно?» и… «Я тоже хочу»!

— Коля после этого сутки не спал, а потом поймал Вячеслава Григорьевича, час записывал его мысли, и вот мы с тех пор дорабатываем эту технологию. Назвали «снимок с контрастом»… Подождите!

Короленко словно что-то вспомнил, закопался в вещи и через несколько секунд вытащил из прижатой к груди кожаной папки бумагу с такой точной и детальной картой сосудов, которую Иван Петрович никогда в жизни не видел.

— Это…

— Снимок сосудов головного мозга. Подсветили с помощью раствора йода. Вводили его через бедренную артерию, она толстая, и если аллергическая реакция будет, всегда можно успеть поправить. Жалко, что до препаратов, которые бы могли блокировать гистамины, еще далеко, но есть пара врачей, которые и над этим работают.

— Гистамины? — Павлов услышал новое слово.

— Точно, эту же статью еще никто не взял на печать! — возмутился Короленко. — Один американский журнал написал, что мы проводим опыты на пленных японцах, и теперь все дружно делают вид, что ни доктора Слащева, ни нас всех просто не существует. А гистамины… Это не моя специальность, но это что-то вроде рецепторов, которые за все аллергические реакции отвечают. Их несколько видов, и каждый можно блокировать, чтобы организм не отвергал лекарства. Ну, или препараты, которые нам нужны, чтобы понять, какие лекарства давать.

Короленко еще долго рассказывал, но Иван Петрович, поражаясь каждому слову самого обычного рядового врача, сначала должен был разобраться в главном.

— Простите, — он дождался паузы в речи своего спутника. — А на самом деле вы опыты на японцах проводите или нет?

— Мы их лечим, — Короленко пожал плечами. — Если можем, обычными методами. Если не можем, признаемся и предлагаем попытаться сделать что-то новыми. По каждому случаю есть подписанное разрешение и история болезни, чтобы не было никаких недомолвок. А этим… им бы только оболгать тех, кто и вправду что-то делает. И самое обидное, наши русские доктора, которые вроде бы и должны поддерживать своих, больше верят иностранным журналам, чем своим товарищам!

Иван Петрович на мгновение задумался. С одной стороны, использовать согласие смертельно испуганного человека, находящегося в плену, не совсем этично. С другой, с историями болезни всегда можно будет проверить, действительно ли не было другого выбора и не переступил ли кто грань человечности. Как и в самих лечебных делах, тут тоже чувствовался системный подход. А значит…

Когда-то и резать людей для спасения жизней пытались запретить!

— Нам еще долго ехать? — спросил вслух Павлов. — А то уж больно хочется вживую посмотреть на то, как вы тут работаете.