Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 2

Даже одна жизнь — это бесконечно много, но, когда смотришь за всем сражением сразу, думать об отдельных судьбах — это непозволительная роскошь. Генерал — это не человек, потому что одной пары глаз просто недостаточно, чтобы охватить все современное поле боя. Я смотрю глазами сотен разведчиков, я слушаю ушами тысяч офицеров, у меня даже мозг не один. Весь штаб трудится рядом в одной упряжке, беря на себя доведение каждого приказа по корпусу до конкретных задач на местах.

— Вскрыть сводные батареи за Чандапу и Чандапуцзы, — продолжил я, и через несколько минут в звуки боя добавился бас полноценного пушечного дивизиона.

Орудий мы на тех позициях собрали много, но разных: наши старые, японские трофейные, было и около десятка немецких из прошлого века, притащенных контрабандой из Китая. То, что нам самим было бы сложно использовать на дистанции — чинить, находить снаряды, корректировать таблицы стрельбы. А здесь и сейчас по плотности и ярости залпа они свою работу делали на все сто.

— Давай, Жирков! Получил капитана, отрабатывай! — шептал я про себя.

Да, я не могу жалеть людей, но помнить их мне это совсем не мешает. С Жирковым, еще поручиком, мы познакомились когда-то на Ялу, тогда он хорошо проявил себя вместе с Афанасьевым на трофейных пушках, и вот от пары стволов дорос до… дивизиона. Только бы выжил, собака!

— Минные команды выдвигаются. Подполковник Корнилов лично взялся их провести, — новый доклад.

Я стою с каменным лицом, а внутри нестерпимое желание набить одну наглую морду. Я ведь зачем Лавра Георгиевича туда отправил? Разведчиков курировать! Сейчас ему нужно было просто выделить сопровождающих и передвигаться на новый участок. А он куда полез? Да, пока пушки работают, перекрыть новыми минными постановками основные линии возможного наступления японцев очень важно, но…

— Скажите… — начал было я, но новый доклад меня опередил.

— Полковник Ванновский передает, что подстрахует на левом фланге лично.

И снова только киваю. Бывший мажор и бесполезный прожигатель жизни в моей истории в этой оказался ответственнее знаменитого белого генерала.

А тем временем сражение шло своим чередом. Японцы попробовали выждать, чтобы мы включились побольше, но… уж больно удачно пушки Жиркова работали по их плотным первым рядам. И Куроки, командующий стоящей напротив нас 1-й армией, не выдержал. Да он никогда и не любил сдерживаться, предпочитая сам навязывать врагу свою волю.

— 12-я дивизия атакует на стыке между нами и 6-м корпусом! — доклад, подтверждающий направление шевеления японцев, прилетел всего через минуту.

— 3-я и 5-я дивизии начинают накатывать с другой стороны! Гвардия с ними! Хотят взять нас в клещи! — Лосьев волновался, но пока все шло по плану.

Мы, конечно, могли только догадываться о точных намерениях Куроки и Оямы, но им было бы сложно сделать что-то совсем уж неожиданное. Поэтому мы довольно быстро подстроились под движение японской армии. Напротив Иноуэ оказалась дивизия Шереметева, напротив Хасэгавы и остальных — Мелехов. И снова бой на какое-то время повис в равновесии. Японцы подтягивали солдат, подтягивали пушки. И я все-таки ошибся.

Когда я узнал, что наш левый фланг атакуют более серьезные силы, то ожидал встретить там больше и артиллерии. Однако через час с той стороны все так же работали лишь 80 орудий, а вот 12-ю дивизию поддерживали почти две сотни. На 6-й корпус особой надежды изначально не было, а тут, попав под такой концентрированный обстрел, они просто откатились. Не подстрахуй мы их, и вышло бы как под Ляояном, когда японцы ворвались в мягкое подбрюшье русской армии и могли бить в любом направлении, не опасаясь ни минных полей, ни серьезных укреплений.

Но Шереметев сдержал этот натиск. Вернее, это сделал Алексей Борецкий, которому сегодня доверили мой старый 22-й полк. Вовремя выдвинувшись вперед, они перекрыли дорогу к Ляояну. Не заняли, подставляясь под обстрел, а перекрыли, окопавшись рядом на заранее подготовленных позициях, словно приглашая… Вы хотели пойти вперед? Так идите! Только не обещаем, что хоть кто-то сможет эту дорогу пережить.

Еще ничего не решилось, я чувствовал какое-то напряжение со стороны японцев и сам пока считал, что нужно выманить побольше их резервов. Но Шереметев на месте решил по-другому.

— Степан Сергеевич запрашивает разрешение перейти в атаку, — передал Чернов.

— Он уверен? — пока телефонные линии еще не повредили, и я пользовался этой роскошью на полную.

— Уверен. Говорит, что 12-я дивизия оголила фланг, но уже скоро окопается, и момент будет упущен.

— Тогда вперед, — я все еще чувствовал что-то неладное, но в то же время не собирался повторять ошибку Куропаткина, зажимая своих офицеров. Если Шереметев на месте видит шанс — надо бить. И если он ошибется, что ж, это будет моя ошибка.

На правом фланге заиграли трубы, и огромная махина 1-й штурмовой дивизии, которая до этого вообще не участвовала в сражении, пошла вперед. Два из трех оставшихся у нас на ходу грузовиков помогли первым ротам быстро добраться до вражеских рядов, закрепиться и начать подтягивать все новые и новые подкрепления.

На левом фланге ситуация развивалась примерно так же. Два полка 2-й дивизии Мелехова, выставленные в качестве заслона, сдержали удар, а потом основные силы обогнули японских кулак и ударили во фланг. Причем Хасэгава тоже попытался действовать быстро, даже двинул вперед конницу Акиямы, чтобы перехватить инициативу, но мы просто были быстрее. Первый встречный удар пехоты, а потом кавалерия, которой на свободном фланге было где разгуляться. Естественно, никто не рассчитывал на бодрый налет с шашками наголо, но две с половиной тысячи казаков Врангеля и Буденного, которые за считанные минуты преодолели километры до вражеских тылов, а потом спешились, удерживая плацдарм, оказались для японцев холодным душем.

И это было только начало. Вслед за ними Мелехов выдвинул вперед еще 2 тысячи конной пехоты, а батальон Хорунженкова с прыгающим на кочках последним грузовиком Славского и вовсе нацелились сразу на тыл.

— Подтягиваем железные дороги к левому флангу! — я тут же среагировал на этот успех, который нужно было закрепить регулярным подвозом снарядов. — И мне нужна связь на передовой! Любой ценой!

Не люблю последнюю фразу, но… Когда отряд Хорунженкова полностью выпал из поля зрения, и даже бинокль не помогал заглянуть за сопки и линию горизонта, другого выбора не было. Я на несколько минут погрузился только в события на левом фланге, упустив из вида правый, а когда посмотрел туда, чуть не выругался.

— Срочно! Передавайте Шереметеву, чтобы откатывался назад! — я словно почувствовал дыхание смерти, взглянувшей на наступающие части 1-й штурмовой.

Они шли медленно, с боем, и японцы отступали, но не перед мужеством русских солдат, а загоняя тех на такие удобные для обстрела позиции. В этот момент я словно вживую увидел десятки спрятанных до последнего батарей… А Иноуэ хорош! Я не мог не волноваться за своих и в то же время не мог не оценить его замысел. И ведь он просто повторил то же самое, что делали мы, но как хладнокровно! Настолько, что мы все до последнего ничего не поняли!

Секунды тянулись одна за другой, но вот… Связь сработала, от Шереметева пришло подтверждение, что он начинает отходить. Вот только еще ничего не было кончено — как только японцы осознают, что мы выбираемся из ловушки, они тут же откроют огонь. Да, не с идеальных позиций, но и так потери будут страшными. И самое обидное, что полностью их не избежать! Только уменьшить, и от этого просто выть хочется. Но некогда!

— Все бронепоезда на правый фланг! Готовиться к контрбатарейной борьбе! — я начал раздавать приказы.

Афанасьев все пушки врага не вынесет, и те, учитывая задумку, на него точно не отвлекутся, но хоть пару батарей подобьет, и уже будет легче. Дальше…

— Ганс Оттович, — посмотрел я на Брюммера, — берите мортирный полк и прикрывайте отход 1-й дивизии. От пушек вы их не спасете, но вот проследить, чтобы их не нагнали и не заставили ввязаться в позиционный бой под вражеским огнем — это ваша задача!

Не лучшая идея посылать штабистов на передовую, но мои уже успели понюхать пороха, и, учитывая ситуацию, только Брюммер с его опытом и стратегическим чутьем сможет увидеть, где и как поставить батарею. Вот не думал, что снова придется полагаться на мортиры с их полутора километрами дальности, но сейчас… Именно они с их мощными зарядами и возможностью стрелять из-за сопок лучше всего и сработают.

— Полковник Янь Сюнь, теперь вы, — я повернулся к командиру моих китайских частей.

Они все продолжали расти, и пусть большая часть местных шла в нестроевые части, в боевых их тоже накопилось на целый полк. В отличие от Брюммера Сюню я показал точную позицию, которую ему нужно занять. Потом подумал и отправил с ним Чернова, чтобы в случае чего суметь внести корректировки. Остатки 2-го Сибирского расползались во все стороны с огромной скоростью, и вот из способных что-то изменить резервов рядом со мной остались только тачанки поручика Зубцовского.

— Новости от Западного и Центрального отрядов? — я повернулся к Городову, который мгновенно переместился на место моего связиста.

— Там японцы тоже пошли вперед. Давят, но наши держатся. Линевич передает, что сдюжат, и чтобы мы довели дело до конца.

Я выдохнул. Хоть здесь без неожиданностей, а то спасать еще кого-то мы бы сейчас точно не потянули. К счастью, русская армия в обороне да на крепких позициях хорошо себя показывала даже без моего участия, обо что еще многим странам придется весьма и весьма неприятно споткнуться.

А тем временем 12-я дивизия Иноуэ поняла, что враг ускользает, и ввела в бой свои резервы. У меня до последнего была надежда, что я ошибся и что на такой узкий участок не выделят слишком много пушек — выделили! В первые минуты дивизию Шереметева спасло только то, что враг не пристреливал свои орудия, справедливо опасаясь, что их могут заметить. Но шли минуты, и снаряды летели все точнее, а что самое главное, роты, батальоны и полки 12-й дивизии тоже рвались вперед, чтобы не дать нашим ускользнуть.

Но Шереметев держался. Не знаю, каким чудом ему удалось не дать своим свалиться в панику, но все действовали четко и слаженно. Отходили, окапывались, прикрывали, пока отходят другие. А там первый бронепоезд подтянулся, и стало легче. На самом деле пользы от стрельбы почти на максимально доступной дистанции было не очень много, но сам факт, что ты не один, порой значит больше, чем даже танковая рота. Которой у нас и нет…

Японцев это появление тоже замедлило — опять же самим фактом появления огромной плюющейся огнем машины, которая уже не раз ломала их планы. А вот снайперы, которые так помогли при наступлении, в этот раз оказались почти бесполезны. Нет, они убивали солдат врага, заставляли офицеров держаться подальше, даже подавили пару пулеметов, которые японцы пытались подтащить поближе к передовой, но переломить ход боя им было не под силу.

А тут японцы еще и догадались, что раз мы начали отходить, то скоро и подкрепления будут. В общем, их трубы сыграли что-то бравурно-печальное, похожее на крик морской чайки, а потом 12-я дивизия перешла в атаку по всему фронту. Работали сотни пушек, не давая поднять голову, тысячи солдат бежали вперед, и даже мне на расстоянии казалось, что им нет числа. А как это выглядело из крошечных окопов? Японцы словно заполнили собой весь мир.

— Ура! — ответили на атаку штурмовики Шереметева.

— Полундра! — заорал небольшой отряд прибившихся к ним моряков с «Сивуча». Сколько их пережило И-Чжоу, сколько решило остаться с нами — дай бог пара десятков! Но как они кричат!

— Тэнно хэйка банзай! — не менее яростно отвечали японцы, встречая наши пули и посылая вперед свои.

Разрозненный залп не смог остановить атаку, казалось, еще немного, и японцы ворвутся на наши позиции. Но тут в ход пошли гранаты! Тренировок явно не хватило — ударили они довольно хаотично — и опять японцы понесли потери, но не остановились.

— Тэнно хэйка! — ревело над полем боя, поглощая собой все вокруг.

— Ура!

И снова выстрелы, гранаты. Каждая атакующая граната Лишина, разлетаясь на десяток метров, забирала с собой не меньше одного японского солдата, и один бог знает, сколько обзаводились в этот момент лишней сталью в организме. Японцы откатились. Еще десять минут адской канонады и снова натиск. На этот раз они тоже использовали свои гранаты, и, пусть они были не такие красивые, точные и надежные, они тоже взрывались. И тоже убивали.

И казалось, что на этот раз уже ничто не остановит японскую лавину, до края наших позиций оставались считанные метры, когда снова полетели вперед наши гранаты. Только эти были уже не с атакующими, а с оборонительными, более мощными зарядами. Новые взрывы разметали не только первые атакующие ряды японцев, но и наши. Большая часть стоящих на передке рот, бросивших эти гранаты, сами от них и пострадали… Но атаку отбили! И снова грохот канонады, чтобы выдохнули японцы, чтобы собрали силы и снова пошли вперед.

И нашим бы, пользуясь моментом, продолжать отступать, вот только никто уже не собирался это делать. Я не мог их видеть, но они стояли перед глазами как живые — суровые лица, залитые кровью бороды и бесконечная решимость в глазах. Все, кто недавно думал только об отходе, теперь ползли вперед, проверяли пульс у тех, кто прикрыл их в последней атаке, и каждого, кто еще дышал, оттаскивали назад. Кого-то, как положено, цепляли крюком за ремень и выдергивали из-под огня, кого-то — когда не было времени — просто хватали сами и тянули.

На один короткий момент жизнь каждого отдельного солдата больше не имела смысла, все стали единым целым. И японцы, когда затихла канонада, даже не сразу пошли в атаку. Только крики офицеров, подставившихся под пули снайперов, привели их в себя. Но даже так этот третий натиск лишь отдаленно напоминал то, что было раньше. Что-то определенно сломалось в 12-й дивизии: они еще владели инициативой, но уже не могли победить.

И наши каким-то образом это почувствовали, остановив новую атаку даже не выстрелами и гранатами, а одним криком.

— Ура! — ревели ждущие врага солдата.

— Ура! — ответили им подоспевшие подкрепления Брюммера.

— Чипай! — радостно вторили всем китайские части.

Правый фланг пропустил удар, но в итоге выстоял. Левый наступал, но о каком-то котле больше не шло и речи. Впрочем, выход в тыл — это тоже неплохо. Солнце село около часа назад, пушки же только начали стихать. Никого до конца не устраивали итоги сегодняшнего дня, но так ведь обычно и бывает. Планы работают только до того, как сталкиваются с реальностью, а дальше — нужно вносить корректировки. И завтра нас ждет второй день боя, когда нам нужно будет решить, как развивать успех, как сдержать японцев, которые попытаются нас остановить. И еще бы немного поспать… Но, боюсь, об этой роскоши в ближайшее время лучше не мечтать.

Я снова стоял на обзорной сопке, мимо прокатил санитарный эшелон. В течение дня мы провели две новые ветки: одну к позиции Шереметева, откуда вывезли почти три тысячи раненых, вторую — к изгибу левого фланга, где за успехи тоже приходилось платить кровью. Буквально полчаса назад я читал доклад от княжны Гагариной со всеми цифрами. Девушка скрупулезно подсчитала, кто, с какого направления, в какой срок к ней прибыл. Не все выдержали нормативы, что приведет к новым потерям, и после боя нужно будет и этим заняться…

Но пока я был просто рад, что княжна держит свое направление в ежовых рукавицах и даже не забывает думать о будущем. Расширенный под наступление госпиталь теперь мог принять под 10 тысяч человек, а не 5, как раньше. И вроде бы неприятно готовиться к потерям, но сколько солдат теперь выживет, потому что у каждого будет кровать, а не лавка в коридоре, дополнительная медсестра, а не пустые крики по ночам и чистые бинты вместо одной надежды?

В штабной палатке меня ждал великий князь Борис, который весь день ходил важный словно гусь, но так и не сказал ни слова. Вот только сейчас, когда бой встал на паузу, боюсь, рассчитывать на это больше не получится. Я прикинул, что с ночными вылазками и подготовкой к завтрашнему дню справятся и без меня, а мне… Чтобы определиться с новой главной стратегией на это сражение, надо было проехать по своим офицерам на местах. Иногда для верного плана нужны не только карты и цифры, но еще и возможность взглянуть в глаза тем, кто завтра пойдет в бой.

— Ваше превосходительство, — неожиданно из темноты вылез Джек Лондон. Он куда-то дел свой привычный костюм, вместо этого на нем довольно ладно сидела солдатская форма. Я присмотрелся: потертая, рваная и залитая кровью солдатская форма. Чужой кровью…

— Вы что, в бой ходили? — со вздохом спросил я.

— Ходил! Без оружия, конечно, в нестроевой команде, но ходил! — с вызовом ответил Лондон. — А то смотрел со стороны, слушал солдат и потом понял, что, если не попробую увидеть все изнутри, никогда себе не прощу.

— Почему не простите?

— Я же о войне пишу. А как можно честно о ней писать, если не сидел под обстрелом, не сжимал последнюю гранату?.. Знаете, теперь у меня совсем другие строчки в голове появляются. Настоящие! Например… Кому память, кому слава, кому черная земля… И я ведь даже не думал, это само теперь приходит!

Лондон взмахнул руками, изобразив какую-то новую идею, пришедшую ему в голову, и, широко улыбнувшись, убежал дальше в тыл. Хотя бы пообещал первому показать новую повесть, и то дело. А вот что мне совсем не нравилось, так это то, что уж слишком многие начали расслабляться, играть в героев. Тот же Корнилов, Лондон, да я сам, когда чуть не зевнул контратаку 12-й дивизии. И с этим точно нужно было что-то делать.