Японская война 1904. Книга четвертая

Глава 13

Стою, думаю, считаю… Какова вероятность, что за полгода в этом времени в тот единственный раз, когда я решил сходить на свидание, оно закончится встречей с приехавшим из столицы бывшим? Статистическая погрешность! Но нет, вот она стоит и думает, как бы меня прибить, чтобы без лишних последствий. Или если очень припрет, то и с ними — легкая безуминка, горящая в глубине глаз, не оставляла сомнений, что этот человек ни перед чем не остановится.

— Вячеслав Григорьевич Макаров, — представился я, продолжая думать, что же делать дальше. С другой стороны, а зачем искать сложные решения?

— Вячеслав Григорьевич, вы уделите мне минуту наедине? — Юсупов предложил отойти-поговорить. Более вежливо и почти куртуазно, но суть-то та же. Причем это был даже не вопрос, а утверждение, с которым так не хотелось спорить.

— Не думаю, что это имеет смысл, — я широко улыбнулся.

— Что вы имеете в виду?

— Вы приехали на территорию, где русская армия проводит секретную операцию. И вам придется ее покинуть.

— Вы угрожаете князю?

— Вы спорите с генералом?

— Я никуда не поеду.

— Тогда вы не оставляете мне выбора. Под арест его…

Что-то мне подсказывало, что где-нибудь в Санкт-Петербурге жандармы или даже солдаты могли бы и не выполнить подобный приказ, но то в столице… Здесь же, в Маньчжурии, дежурящие на вокзале казаки Буденного резво подскочили к незваному гостю и скрутили ему руки за спиной.

— Спрошу еще раз, — я подошел поближе и посмотрел молодому князю прямо в глаза. — Вы уедете сами или мне вас арестовать за попытку помешать мне выполнять приказ императора?

Вот теперь и Николай сумел почувствовать во мне что-то знакомое: по его телу пробежала дрожь, мышцы напряглись, он словно забыл про удерживающую его веревку… Несколько мгновений мы давили друг друга взглядами, и, наконец, гость уступил. Не проиграл, а только признал, что здесь и сейчас сила на моей стороне.

— Я уеду, прикажите своим шакалам развязать меня.

— Рекомендую по возвращении домой проверить зрение, — я не спешил отдавать приказы. — Присмотритесь, это никакие не шакалы, это настоящие матерые волчары.

На лицах нахмурившихся было казаков мелькнули улыбки.

— Вы же понимаете, граф, — Юсупов показал, что на самом деле прекрасно знает, кто я такой, — что вам придется ответить за это нападение?

— А вы посмотрите по сторонам. Видите этот город? Мы взяли его у японцев. Там в порту под водой лежит броненосный крейсер, тот самый «Асама», что начал эту войну. Так как вы думаете, князь, хватит ли мне аргументов, чтобы доказать свое право прогонять тех, кто мне мешает?

— Не всегда вы будете на коне, и тогда я позабочусь, чтобы вы уже не смогли подняться.

— Вы как будто провоцируете меня показать вам местный карцер.

— Тогда, может, хватит болтать? Развязывайте вашу веревку, и я уеду.

— Десять минут, — я кивнул казакам, чтобы те добежали до машинистов княжеского поезда и объяснили им политику партии.

В итоге Юсупову еще какое-то время пришлось постоять с веревкой на руках, но в итоге мы его все-таки развязали. И даже не треснули напоследок, хотя казаки на меня так смотрели, что было очевидно: только кивни, и хотя бы пару ударов по ребрам Николаю Феликсовичу достанется… Впрочем, меня устраивало и то, что он в принципе уберется как можно дальше отсюда.

— Как я рада, что он уехал, — Татьяна, которая все это время молчала, наконец, взяла себя в руки. — Увидела его и словно опять стала той старой собой, какой была раньше в Санкт-Петербурге.

По телу девушки пробежала дрожь, и я, скинув мундир, накинул его ей на плечи.

— Тогда, возможно, и хорошо, что вы встретились, — задумался я. — Тут же как с болезнью. Теперь вы знаете свою слабость и, значит, сможете с ней справиться.

— Будет непросто.

— А вы очень сильная. Уверен, запустить госпиталь для легкораненых было в разы сложнее, чем поставить на место одного франта. И вы справились.

— Вы должны знать, Николай не франт. У него легкомысленная репутация, но в то же время иногда, когда никто чужой не слышит, про него рассказывают и страшные вещи. Говорят, он убивал.

— Я тоже.

— Но вы-то врагов и на войне, а он…

— Если перейдет границу, то станет врагом, а дальше вы уже знаете.

— И все же, — у княжны все никак не получалось успокоиться, — может, стоило, как вы и угрожали, посадить его под замок?

Казаки одобрительно кивнули на последнее предложение девушки. Я подумал отправить их подальше, но потом решил — пусть слушают. Заодно потом запустят правильные сплетни. Раз уж их все равно не избежать.

— Вы же сами сказали, что Юсупов совсем не франт, — я развел руками. — Так вышло, что я чувствую подобное в людях. И знаю, что небольшое заключение таких не сломает. Озлобит, но на это-то плевать, а вот что плохо — если бы я перегнул палку, это бы дало нашему гостю оружие. Возможность бить по моей репутации. Возможность мешать мне и нам всем делать свое дело.

— Вы правы, — кивнула княжна, — Николай умеет использовать чужие ошибки и собирать вокруг себя тех, кто загребет для него жар… Вячеслав, вы все сделали правильно.

Татьяна назвала меня только по имени, еле заметно покраснела и поспешила убежать, крикнув напоследок, что ее уже точно потеряли на работе. А еще она так и не отдала мой мундир… Вот так и закончилось наше свидание. Я несколько минут стоял, думая о том, как все прошло, а потом с улыбкой отправился в порт. К счастью, у меня было слишком много работы, чтобы забивать голову тем, что только могло бы случиться…

Улыбка стала еще шире.

Вечером мы собрались с Мелеховым, Афанасьевым и капитаном саперов Галицким, чтобы обсудить первые итоги подводных работ.

— Для начала про главное, — заговорил я. — Как работают насосы в колоколе? Не было проблем с ними? С людьми?

Галицкий поспешил кивнуть, и я облегченно выдохнул. А то опустить такой вот колокол в воду — это только в теории просто. Даже в это время уже знали о кессонной болезни, и тот же Эрисман, который больше известен своими трудами по гигиене, о ней писал. Вернее, почему людям становится плохо после работы на глубине еще никто не знал, но в наличии проблемы уже не сомневались.

— Ваше превосходительство, — осторожно спросил старший сапер, еще до конца не понимая, стоит ли лишний раз открывать рот в мое присутствии, — а зачем нужны были все эти сложности? Приборы для измерения давления, насосы, подъем со скоростью не быстрее метра в минуту?

— Всем интересно? — мне достались три быстрых кивка, и я решил, что короткое отступление ничего не изменит. — Тогда вы должны знать, что при погружении на нас влияют два важных фактора. Первый — это давление.

— Точно, — закивал Галицкий. — Поэтому на каждые десять метров погружения мы увеличивали это самое давление внутри купола на одну атмосферу.

— Верно. До дна двадцать метров, до палубы «Асамы», на которой и проводились работы, десять. Мелочь, но нам пришлось увеличить привычное людям давление в два раза. И тут вступает в дело второй важный фактор. Воздух, которым мы дышим, состоит из самых разных газов, в том числе из азота, который в обычной жизни никак не используется, но и не мешает нам. Однако при погружении оба этих фактора смешиваются. Высокое давление, ненужный нам азот…

— Он проникает в кровь, — выдохнул Галицкий.

— Все-таки кто-то уже об этом писал? — удивился я.

— Нет, — покачал головой сапер. — Просто у некоторых при быстром подъеме, как говорят, кипит кровь. А тут ваш рассказ, и само собой вырвалось.

— Само собой не нужно, но в целом вы все правильно сказали. Азот — газ, при увеличении давления чем дальше, тем больше его попадает в кровь. А потом, если резко подняться… Давление снаружи упадет, азот попытается вырваться из жидкости обратно наружу, и вот тот самый эффект. У кого-то скрутит суставы, а у кого-то онемение, паралич, и так вплоть до смерти.

— Гадкая штука, — поморщился Мелехов.

— К счастью, мы знаем, что делать.

— А как медленный подъем помогает бороться с этим самым азотом? — снова не удержался от вопроса Галицкий. Впрочем, понимаю: ведь именно он и его люди у нас сейчас работают на глубине.

— Если медленно, то микропузырьки азота выделяются в крови, но не успевают пробиться наружу. Их доносит до сердца, оттуда в легкие, и вот оттуда уже на свободу с обычным дыханием. Без лишних неприятностей.

— Удивительно, как просто. И сколько жизней это может сохранить, — покачал головой Галицкий.

Ну и я, пользуясь случаем, договорился с ним, что после завершения работ он подъедет к доктору Слащеву и поможет ему с новой статьей и новой работой. Пока у нас появились некоторые проблемы с печатью, но, уверен, рано или поздно мы с этим разберемся. А пока… Можно было переходить от самих работ к их результатам, тем более новые расчеты, которыми так увлекся Афанасьев, прямо-таки кричали о том, что мы что-то не учли. Не заметили!

И, как оказалось, это был настоящий такой слон! В смысле, прилив.

— Я ведь раньше служил на Черном море, — принялся объяснять Афанасьев. — А там приливы — чуть! Море-то закрытое, на пару сантиметров гуляет вверх-вниз — и все. Ну, иногда во время сизигии — до десяти, мы на это давно перестали обращать внимание на постановках.

— Сизигия? Что это такое? По-гречески означает соединение, но смысл не пойму.

— Это когда в небе сразу несколько объектов в линию выстраиваются. Солнце, Луна, еще что-нибудь… — принялся объяснять Афанасьев, а я невольно задумался, на самом ли деле игры гравитации влияют на высоту приливов или все это просто какая-то астрология, которая в начале века стала довольно популярна.

— Оставим небо, — остановил я своего главного артиллериста, — вернемся к приливам. Так сколько сантиметров их у нас в Инкоу?

— Море открытое, часть огромного Тихого океана, — Афанасьев начал издалека.

— Так сколько?

— Еще залив сложный, приливная волна усиливается из-за формы дна, а потом сталкивается с волнами Ляохэ…

— Сколько?

— Около 4 метров.

Я чуть по-простецки не присвистнул от такой разницы. Значит, где-то пара сантиметров, а где-то прилив мог бы накрыть целый дом.

— В доминионе Канада, по слухам, есть залив, где приливы доходят до 15 метров, — добавил Галицкий, но я вернул всех к главному:

— Но если тут такие большие приливы, то как же сработали наши мины? Мы их и так глубоко ставили, а тут еще прилив.

— Повезло, — выдохнул Афанасьев. — Повезло, что мы начали рано. Приливное течение приходит в 6 утра, а мы примерно в это же время и пустили бронепоезд. Высота не успела подняться. Возможно, контактная мина и не смогла бы ничего сделать в итоге, но у наших дистанционных возможностей все же больше. Взорвались, добили до корабля и повредили обшивку… Тут бы «Асаме» остановиться, и наверно ничего бы не было.

— Но они, наоборот, выкрутили машину на полную, — я вспоминал детали боя. — Пытались уйти от мин и сами себя подставили.

— Повезло, — кивнул Мелехов.

— Вовсе нет, — не согласился я, как и всегда, когда мои офицеры были готовы отказаться от результатов своей работы. — Мы сами создали эти мины, эту ситуацию, на суше и на море, так что не надо говорить об удаче. Без тяжелого труда всего 2-го Сибирского, каждого из вас, каждого солдата — ничего бы этого не было. А теперь нам просто нужно еще и сделать правильные выводы, поправить наше оружие, наши тактики и стратегии и двигаться дальше.

— Но как? — Мелехов врезал кулаком по столу. — Раньше мы думали, что мины прикроют порт от чужого флота! А теперь? Получается, в прилив враг просто пройдет над ними, и мы ничего не сделаем. А поставим мины повыше, и в отлив их будет мотать по поверхности, а там или взрыватель не выдержит, либо враг их заметит и просто расчистит себе путь.

Неожиданно… На суше, когда Мелехов понимал, что возможно, а что нет, он всегда был спокоен. А вот как дело коснулось чужой для него стихии, это испугало его больше, чем тысяча японских пушек. Мне доводилось читать про то, как опасен и разрушителен страх неизвестности, но вот вживую и так ярко мы еще не встречались. К счастью, решается эта проблема довольно просто — знанием.

— Осадка крейсера вроде «Асамы» — семь метров, — Афанасьев как раз закончил свои расчеты, и, кажется, это как раз то, что нам нужно. — С учетом дистанционного взрывателя мина на глубине 9 метров[1] сможет его задеть. При этом даже при отливе она все равно не поднимется достаточно высоко, чтобы ее заметили и смогли повредить. Впрочем, тут можно не полагаться на случайность и добавить еще один ряд мин на большей глубине как раз на такой случай.

— А если… — задумался Мелехов, словно сражаясь за свое право паниковать дальше. — Если враг во время отлива расстреляет верхний ряд мин, а потом с приливом все-таки прорвется⁈

— Тогда это был бы очень разумный ход, — согласился я. — Но благодаря схеме, предложенной Платоном Львовичем, мы точно будем прикрыты от внезапной атаки, и это уже очень и очень много.

— Еще стоит учесть, что при отливе крупные корабли точно не смогут зайти в бухту, просто сядут на мель, — добавил Галицкий. — И нужно будет что-то придумать на случай прихода совсем уж малых кораблей. Миноносцы, канонерки — у них осадка метра три, и это открывает разные варианты.

— У японских даже два, — поправил я, вспомнив кое-что из будущего. — Они специально дорабатывали свои канонерки, чтобы иметь возможность работать в устьях рек. А при неполной загрузке они и полтора метра смогут выдать, так что нужно будет учесть все.

Афанасьев кивнул и снова подтянул свой листочек с расчетами. Данные о повреждениях корпуса «Асамы» от наших мин, вариант новых постановок с учетом этих вводных… И вот в итоге получилась схема, которая должна была перекрыть все самые опасные места. Придется, конечно, потратиться на металл, порох, но безопасный порт того точно стоил. Главное, чтобы мы еще смогли вытащить пушки для береговых батарей, под которые я уже заказал несколько эшелонов известняка из Китая. Будем лить бетон, закопаем наши стволы так, что эти укрепления даже броненосцам с их 12 дюймами придется не меньше часа выковыривать…

И тогда, если сюда и придут новые корабли, мы им будем даже рады.

Совещание закончилось за полночь, и я уже думал сразу идти спать, когда меня неожиданно перехватил Огинский.

— Вячеслав Григорьевич, — он хитро улыбнулся, — мы тут почти шпиона поймали.

— Почти? — удивился я и против воли широко зевнул.

— Там не срочно, можно и завтра обсудить, — тут же среагировал Огинский.

— Ну, вы хотя бы в двух словах расскажите, а там решим.

— Совсем в двух словах не получится, но если коротко, то на том поезде, на котором вы отправили князя Юсупова обратно, приехал еще один человек. Он сначала под вагоном подслушал ваш разговор, а потом спрятался под перрон, чтобы его тоже не завернули. Ползком пробрался в город, украл одежду одного из нестроевых, работающих на возведении вокзала, потом смешался с толпой и прогулялся сначала до порта, а после и почти в ваш штаб пролез.

— И это вы называете почти шпион? Почти? — я даже спать расхотел от такой истории. — Если бы кто из людей Глеба Михайловича показал подобные успехи, сразу бы получил повышение. Кстати, и откуда все эти подробности о его перемещениях?

— А мы его сразу заметили! Помните, вы разрешили приставить к вам пару человек, как раз на такой случай? Кто-то следит за вами, а мы за ними. Так вот сработало! А дальше по инструкции младший сразу доложил мне, а старший продолжил наблюдение, чтобы выйти на контакты шпиона в городе. Вот только оказалось, что этот герой больше не по ведомству полковника Ванновского, а из собратьев господина Лондона.

— Писатель?

— Журналист, американец, зовут Джулиан Готорн, работает на самого Хёрста.

Картина сразу стала понятнее. Хёрст в начале 20 века — это наравне с Пулитцером один из двух главнейших медиамагнатов Америки. Причем именно с этим человеком у нас дела не сложились. Именно его «Нью-Йорк Мэгэзин» печатал детали о якобы учиненной нами резне в И-Чжоу и про бесчеловечные опыты над японцами, из-за чего у нас такие проблемы с продвижением новых направлений в медицине. Причем Хёрст работал сразу по нескольким фронтам. Газета била в лоб, а принадлежащий ему же журнал «Космополитан»[2] печатал небольшие рассказы на те же темы уже с деталями и легкими художественными дополнениями.

И вот журналист от такого человека прибыл ко мне лично. Хочу ли я с ним поговорить? Определенно. Рассчитываю ли я на то, что мы сможем найти общий язык? Определенно нет. А значит, не стоит играть в хорошего полицейского… Приняв решение, я попросил Огинского придержать журналиста до утра в том самом карцере, который обещал устроить Юсупову, а утром ждать меня, прихватив Лондона. Гость как раз станет чуть больше настроен на диалог, а мне пригодятся консультанты. Огинский, чтобы не подставиться с местными традициями, а Лондон — чтобы с американскими.

С этими мыслями я уснул и, несмотря на все, что успело сегодня случиться, спал как младенец. Говорят, после войны бывают кошмары — но это потом. А сейчас у меня совершенно не было на них времени. Утром я без спешки умылся, позавтракал и неторопливо направился к зданию бывшего губернатора, где мы разместили все служебные помещения. Огинский с Лондоном уже были на месте, я приветственно махнул им рукой и сразу же заглянул в следующую комнату, из которой уже было видно камеры.

Если честно, после вчерашних рассказов я ожидал, что встречу кого-то вроде молодого Индианы Джонса, но вместо него передо мной оказался сухонький старичок, застрявший где-то между 50 и 60 годами с невольно вызывающей симпатию внушительной щеткой пушистых и густых усов.

[1] Пока заложили минимальное значение, а так… Подобные взрыватели и на 50 метрах работали во Вторую Мировую.

[2] Женским «Космополитан» станет уже во 2-й половине 20 века, а пока это больше литературный журнал.