Знак Огня

Глава 10

Странное дело, но сейчас, когда за спиной моей висела реальная, пусть и невероятная, раньше бы я в такую ни за что не поверил, опасность, так вот, сейчас я вдруг отставил всё это в сторону и озаботился тем, как правильнее мне будет войти в этот дом, как не испортить всё, как сделать так, чтобы я сел тут основательно и по праву.

Я начал вспоминать все эти сказки, все эти поверья и обряды, традиции все, мать их за ногу, в общем, всё то, что я слышал про домовых, про банников и про овинников, но ничего, кроме мультфильмов, на ум не шло. Кузя там, конечно, был красавец, и Нафаня тоже молодец, но, блин, сейчас-то мне нужно было подойти к делу всерьёз.

Вроде бы кошку нужно было запихнуть в дом впереди себя, да посмотреть за её поведением, ещё про веник что-то говорили, или про валенок, не помню уже точно, а жаль. И телефона с интернетом под рукой нет, так посмотрел бы хоть. В сказку попал, сказала же мне баба Маша, не уточнила только, в какую, разбирайся сам.

И ведь всё, что произошло со мной за эти сутки, да какое там сутки, меньше, всё это настолько перевернуло меня и мои представления о жизни, что и не передать, но оглушить не сумело, нет. Я как будто знал, с самого начала знал, с детского сада ещё и со школы, что по-настоящему — это вот так, с налётом волшебства, что обычный мир — плоский и пыльный, и что стоит за ним что-то такое, к чему я сам буду иметь отношение, обязательно буду.

И потому губы мои растягивались в улыбке, ну и что, что ведьмы, хрен с ними, без врагов не проживёшь, как ни старайся, и радостно мне было, от осознания сказки радостно, от того, что мир этот оказался много глубже и интереснее, чем был до этого.

И мне хотелось побыстрее узнать, кто я такой, для чего я здесь, к чему предназначен, меня просто распирало от желания начать что-то делать, по фигу что, главное начать, и пусть мир покажет мне свои горизонты, свою глубину, но я стоял и молча смотрел на просыпающийся дом.

Ведь тигра эта рогатая, как называла моего зверя баба Маша, что бегал сейчас чёрт знает где, так вот, бегать-то он бегал, но он сумел оставить в моей душе, в моём характере несколько новых черт. Даже не оставить, осторожность с терпением у меня и до этого были, он их просто усилил, он сумел мне показать и доказать, что с ними во главе лучше, вот каким бы ты сильным не был, всё равно лучше.

Что промахнуться по добыче легко, а вот потом снова её выслеживать трудно, что в засаде нужно сидеть не шевелясь, не обращая внимания на время, что по тайге ходить нужно не в поисках следов, следы рано или поздно найдутся, в тайге главное видеть и чуять всё вокруг себя, потому что найти себе ещё одного поросёнка ты сумеешь, а вот увернуться из-под браконьерского выстрела или обойти насторожённый самострел — вряд ли.

Поэтому я не стал спешить, сперва я решил осмотреться и даже, пока дом просыпается, задобрить его какой-нибудь работой во дворе, пусть посмотрит, пусть порадуется. Звучит нелепо и абсурдно, согласен, а потому не буду говорить я это вслух, лучше примусь за работу, а там и посмотрим.

Дом на это мне не отозвался, но услышал он меня точно, и испустил в ответ долгий, глубокий вздох, и было в этом вздохе столько всего такого, что я решил начинать уже безотлагательно.

Фронт работ здоровый был, и участок большой, огромный даже, соток сорок, наверное, не меньше, прямо как у Дарьи Никитишны и у, гм, да что ж такое-то, снова скривился я, у Алёны, так что выбрать было из чего, глаза разбегались.

Весь электро и бензоинструмент был уже пропит, это я знал точно, но в солидном сарае, который и сараем-то не назовёшь, Саныч вот называл его подсобным помещением, так вот, там были косы, грабли были, лопаты, вилы, в общем, там было то, что в любом хозяйстве пропивается последним.

И я решил пока, до вечера, обосноваться в этом сарае, хорошее же было помещение, капитальное, с печкой даже, и полы бетонные, в брошенном сверху утеплённом линолеуме, и стены кирпичные. И чистое оно было, не развандаленное, не громили его в пьяной злобе, не дошли, видать, у сторожа до него руки. Вообще на столярку оно было похоже, на уютную и крепкую столярку, разве что оборудования днём с огнём уже не сыщешь, разошлось оно по этим дачам без следа.

На большой сохранившийся верстак выставил я квас и выложил содержимое своего пакета, и сказал спасибо ларёчнику, и попенял ему же и себе, ведь тушёнки мог бы и больше взять, а то что это, кошкины слёзки, а не запасы.

И постановил я сам себе не разбрасываться, не хвататься за всё сразу, ведь слона едят по кусочку, вот и мне нужно так же. Возьму, допустим, на сегодня вот этот пятачок, между домом и воротами, слева от подъездной дороги, небольшой такой, но сделаю из него аглицкий газон, не меньше.

Чтобы ни соринки, ни пылинки, ни лишней веточки, чтобы всё в один уровень, чтобы чисто и уютно, как на картинке, чтобы потом только подравнивать, и всё. Схитрил немного, конечно, ведь не было на том пятачке деревьев и кустов, ну да на сегодня мне и этого хватит.

Слава богу, но сохранились в хозяйстве резиновые сапоги, были они мне чуть великоваты, ну да ладно, грех жаловаться, нашёл я ещё привезённые Санычем рабочие штаны и куртку, скинул всё своё, переоделся и принялся за работу.

В общем, начал работать, разохотился, вошёл во вкус, тем более что получалось на удивление хорошо, и управился со всем намеченным ещё до обеда. Хотя я и на соседний пустырь бегал, дёрна попышнее нарезать, а то что это за проплешины, и забор с двух сторон почистил, и бордюры помыл, в общем, очень тщательно взялся, ни одной мелочи не упустил, но получилось здорово, даже не по-русски как-то, неметчина самая настоящая получилась у меня слева от дороги и до забора.

А дом за моей спиной просыпался потихоньку, он с удивлением смотрел на меня и на мои действия, и радовался вместе со мной, но глухо ещё, не в полную силу, осторожно очень, боясь очередного разочарования.

Доделав работу, я с гордостью посмотрел на дело рук своих, здорово же вышло, захотелось даже поваляться там, расстелить какой-нибудь плед и поваляться, но это потом, когда всё будет на мази, когда появится свободное время, а сейчас нужно было приступать к главному.

Но спешить я снова не стал, а решил сперва пройтись вокруг дома, не торопясь и тщательно всё рассматривая, вдруг что новое увижу, что-то, чего не заметил раньше.

И я медленно пошёл по часовой стрелке, а дом следил за мной пристально, просыпаясь всё больше и больше, но недоверчиво следил, боялся он ещё радоваться. Газон — это хорошо, конечно, но мало.

И вот так мы поглядывали тайком друг на друга всё это время, пока я удивлялся количеству плодовых деревьев, ведь были там и войлочная вишня, и груши какие-то, мелкие да кислые, и сливы, ещё мельче и ещё кислее. А потом, забыв обо всём, от души налопался смородины, разной смородины, чёрной, белой и красной, и крыжовник там был, и малина с ежевикой, вот только жимолости не попробовал, отошла уже жимолость, жалко, но что делать.

И только когда я завершил полный круг, рассматривая по пути хозяйским взглядом забор, ведь хороший был забор, с кирпичным основанием и кирпичными же столбами, а между столбов были металлические фигурные решётки, так что, если убрать заросли и заплетшие решётки растения, будет мне обзор на все триста шестьдесят, поместье будет, а не участок, вот только тогда дом проснулся окончательно.

— Ну, здравствуй ещё раз, — и я снова поклонился дому, приличия соблюдать нужно, да и не убудет от меня, — имя моё — Даниил, стихия моя — огонь, зла не терплю и не желаю, ищу себе место тихое да укромное, чтобы в силу войти, чтобы сесть здесь крепко. И есть враги у меня, враги лютые, потому ищу убежища, так что опасный я гость и хозяин, знай это сразу. Но, если согласишься под руку мою пойти, обязуюсь хранить тебя и восстановить по мере сил и возможностей, вот так. Ну что, согласен?

И дом задумался, засомневался дом, тяжело и медленно, а потом решился, но и решился он так же основательно, до конца и без остатка, лишь попросил меня, без слов попросил, но я его понял, дать ему несколько капель крови моей, под пороги уличных дверей, под ворота да под калитку.

И тогда, если брошу я его, если уйду, то сгорит он весь без остатка, сгорит так, что даже кирпичи поплавятся, потому что надоело ему всё, стоять тут заброшенным и забытым, ведь какую жизнь ему обещали, когда строили, радостную жизнь, бурную, и так бессовестно обманули.

Так что пришлось мне изрезать себе запястье и вдоволь напитать его своей кровью, полстакана на всё ушло, не меньше, прежде чем насытился он и выдохнул в мрачном довольстве, и я его понял. Ведь с того берега пожар будет виден в случае чего, ярко уйдёт дом, и потушить его не сумеют, пока не прогорит он весь сам, без остатка, пока не останутся от него лишь безжизненные руины.

— Жалуйся, — коротко бросил я ему на правах хозяина уже внутри, в большой прихожей, — с чего начать-то мне?

И дом пожаловался на холод, на промозглую сырость, что поселилась в его стенах, на разбитые окна и на самое главное, на то, что нет в нём домового.

— Ладно, — немного обалдев, ответил я ему, — будем решать проблемы по очереди. Что у тебя тут с отоплением?

Оказалось, что был здесь универсальный котёл, от электричества он работал и от газа, правда, не было тут сейчас ни того, ни другого, но мог и от твёрдого топлива. И грел он воду в тёплых полах, и хорошо это было, уютно очень. Раньше было, да, сейчас же нет ни котла, пропили его, ни антифриза в системе.

Но первый хозяин не дурак был, а потому имелась в доме и печь, способная обогреть дом, только вот топилась эта печь по богатому, то есть в подвале. И есть камин, но то баловство одно, не вытянет он просушить здесь всё, хотя уют от него есть, с этим не поспоришь.

— Вот ведь С-С-Саныч, — в сердцах выдал я, пройдясь сначала по этажам, чтобы открыть заслонки, — не мог сюда пораньше приехать, что ли.

Слава богу, но в подвале было чисто, видимо, смысла или сил громить подвал не имелось, и запас сухих дров тут тоже был, немного, правда, но был, уже напиленных в размер и наколотых, хоть с этим повезло.

Так что занялся я любимым делом, и не понадобились мне спички, и уже совсем скоро я сидел на чурбачке перед топкой и блаженно щурился на огонь, и раздувал его всё сильнее, и не коптил он и не дымил, родственники мы или нет, а яростно прогревал тут всё, изгоняя поселившуюся в доме мерзкую сырость.

А потом я без перехода и без отдыха, до того обрадовавшийся дом завалил меня своими жалобами, занялся окнами. Слава богу, были они стандартными, в один размер, кроме парочки на входе, так что в прошлый раз мы с Санычем вытащили и выбросили битые стеклопакеты, заменив их уцелевшими, и хватило на весь первый этаж, но вот что со вторым делать — не придумали.

И потому решил я сейчас развандалить подсобку, снять там с потолка фанеру, нарезать её в размер, да и вставить вместо стеклопакетов, почему нет. Тем более что отвёртка, рулетка, старая ножовка и молоток у меня были, точнее, не у меня, от прежнего хозяина остались, но теперь я здесь хозяин, так что всё тут моё.

И вот с этим я проваландался до вечера, до самых сумерек, но успел, уж очень мне не хотелось оставлять дом с пустыми окнами, без защиты, уж очень он об этом просил.

Но, когда закончил, когда закрыл я двери, когда затопил камин в самой большой комнате и зажёг обе найденные мною керосиновые лампы, когда притащил надувной матрац, что привёз сюда Саныч, стол ещё уцелевший притащил, пару стульев и царское прямо-таки кресло, когда разложил все свои вещи на столе и начал готовить себе ужин в камине, на открытом огне, вот тогда стало так хорошо и уютно, что и не передать.

Дом прогрелся и продолжал прогреваться, а потому он довольно щёлкал и постукивал всеми своими на глазах просыхающими частями, температура внутри была уже градусов сорок, и не спасали несколько открытых настежь окон первого этажа, тех окон, где имелись целые антимоскитные сетки, но мне было хорошо вместе с домом, мы делили это удовольствие на двоих, а жар с недавних пор костей мне не ломил.

И я поужинал сразу двумя банками тушёнки, хорошая была тушёнка, не обманул ларёчник, белорусская же, правда, самая дорогая она у него была, но где мы и где та Беларусь, съел ещё половину пакета распаренных сухарей, вот за это отдельное ему спасибо, не могу я без хлеба, да добил до конца баклагу с квасом, это уже отдельное мерси Зое Фёдоровне, кстати, надо будет завтра с утра набраться наглости да пройтись мимо её дома, может, на завтрак позовёт, почему нет.

И стало мне хорошо, и вытянулся я в кресле, перед огнём, и даже закряхтел от удовольствия, как старый дед. Но дела мои на сегодня завершены не были, наоборот, всё, что я делал до ужина, это было так, лёгкая разминка в виде налаживания отношений с домом и оттягивание неизбежного.

За весь этот длинный день, что я корячился по хозяйству, меня не оставляло ощущение чёрной тени где-то там, далеко за спиной, и что мечется эта тень в суматохе без толку, но это пока без толку, и ищет меня, а как найдёт, то не поможет мне фанера в окнах и аглицкий газон, тут что-то посерьёзнее надо.

Пока в активе у меня была лишь кровь под порогами, на границе, и позволит эта кровь в случае чего уйти мне дымом на небо вместе с домом так, что чертям тошно станет, и ещё, может, позволит прихватить с собой кого-нибудь, для компании, и это уже немало, но всё же это совсем не то, чего бы мне хотелось.

Силы-то у меня были, это верно, и от стихии пришли, и от зверя достались, я сейчас и сжечь мог что-нибудь, и кирпич из стены вышибить, но мог я больше, много больше, и я это чувствовал, но как этого достичь — не знал, и это бесило меня сильнее всего. Знания, мне нужны были знания, нужен был чей-то опыт, причём срочно, или нужно было идти вразнос, не жалеть себя, потому что, сидя тут тихо, я дождусь только вкрадчивого стука Алины в дверь, или как там у них, у ведьм, принято.

И тогда мне придётся или принимать бой здесь, или бежать дальше, бросив этот доверившийся мне дом, и бежать далеко, в места безлюдные и глухие, и разрывать связи с людьми, бояться их, прятаться да таиться, и спать в берлоге, и жрать пойманное, в общем, превращаться в зверя, чего я совсем не хотел. Тигре-то оно, может, в тайге и хорошо, это его дом и лучшей жизни он не знает, а вот мой дом был здесь, и мне нужно было его защитить.

И я повернул голову к окну, к тому окну, что смотрело вниз, на первые линии дач, туда, где горели фонари на улицах и лампы в окнах домов, и стал бездумно смотреть на огоньки, что весело перемигивались между собой в поздних летних сумерках. И получилось у меня совсем как этой ночью, под присмотром бабы Маши получилось, сначала один живой огонёк мне отозвался, затрепетав и обрадовавшись, потом второй, потом третий, и вот уже вскоре я сидел, резко наклонившись вперёд, уцепившись руками в подлокотники, да смотрел на всю эту ожившую и радостную до предела братию, мою братию, родню мою по крови, и говорили они мне что-то, наперебой и мешая друг другу, и танцевали весело, и стреляли искрами от восторга, и светили ярче, много ярче, но было это ликование в основном бестолковым, не было там полноценного разума, сплошь одни эмоции, что было не совсем хорошо, но ещё там была готовность действовать, жажда прямо, но по слову моему, и вот это было прямо отлично.

Весь этот огненный карнавал захватил все дачи, ведь везде уже что-то горело, хоть в одном доме на линии, да горело, воскресенье же, вечер, и этого оказалось достаточно, чтобы ощутить весь посёлок, всю жизнь в нём ощутить, накрыть его сетью своей воли и своего внимания, но почувствовал я, что не все довольны и радуются, и вот это стало интересным.

Иной жизни было много на дачах, разной и неизвестной мне, доброй и не очень, и заволновалась она, и затревожилась вся, и начал уже бегать кое-кто суматошно, а кое-кто, наоборот, стал зарываться в подполах поглубже в свежую картошку в надежде, что спадёт внезапная и опасная суматоха, спадёт и будет всё как прежде, но не судьба.

Я помнил заветы бабы Маши, помнил опасность, висящую надо мной, и стал действовать быстро, ведь ней дай бог, вырвется сейчас кто-то и убежит, и разнесёт обо мне слухи, и вот тогда точно конец.

И не нашёл я ничего лучше, как призвать их всех к себе, без разбора и без внимания к их страху и желаниям, быстро, очень быстро, а кто мешкал, кто не торопился, тех мои огоньки подбадривали искрами, не гаснущими искрами, проникающими через все полы и перекрытия, и находили эти искры прячущихся, и садились им на шерсть или щетину, и нельзя было сбросить эти огоньки, нельзя сбить, можно было только повиноваться им и бежать со всех ног туда, куда велят, иначе жалили их они и щипали без всякой жалости.

Не прошло и пятнадцати минут, как весь посёлок опустел, точнее, люди-то остались на месте, они и не заметили ничего, зато вот вся сказка этих дач оказалась у меня на заднем дворе, и попрятались все эти неведомые мне существа в деревьях и под ними, в кустах и в траве, в тенях и вечернем мареве.

А я вышел к ним, захватив по пути садовое кресло, устал я чего-то, да и удобнее так будет, в самом деле, ведь не закончится это быстро, мне ведь надо разобраться в том, что здесь творится, причём досконально, дотошно разобраться и исключить опасность.

И взвыли при виде меня все мои невольные гости, и стали они, подбадривая друг друга, высказывать мне своё недовольство, пугать даже начали, мороки какие-то наводить, но мне стало смешно, и жалко даже их почему-то стало, вон, какие испуганные глазёнки таращатся из-под палых листьев, да и не почувствовал я в них зла, обиды там было больше, искренней такой, детской, непонимающей, ведь за что ты с нами так, ведь мы хорошие, мы помогаем, у нас ведь столько дел!

Но объединились они против меня, и чувствовали себя в своём праве, а потому распалялись всё больше и больше, тряся в мою сторону маленькими кулачками, пока я, вспомнив заветы бабы Маши и не давая этому огню разгореться, не начал их стращать. Не в полную силу, не дай бог, в панику впадут, но начал, чтобы замолчали они, чтобы затихли, чтобы начали слушать.

И слова мне были тут не помощники, не люди это, не поймут они словесных угроз и похвальбы, а потому я сначала затопал на них ногами, вот как в детском саду топают друг на друга, так и я затопал, потом зарычал по-звериному, негромко так, показав свою сущность ровно настолько, чтобы им хватило, потом зашипел по-змеиному, подавляя чужие вопли, и настали у меня во дворе тишина и порядок.

Самое сложное было не улыбнуться, не испортить всё улыбкой, мигом же почуют, но я справился, и уселся в кресло перед ними, как царь-во-дворца уселся, крепко так и основательно, и поднял свою правую руку перед собой ладонью вперёд, чтобы привлечь внимание и призвать к тишине, но лишнее это было, и так здесь даже ветер листьями не шуршал, тихо тут было, и смотрели все только на меня.

— Ну что, — сказал я, дав себя всем рассмотреть, — кто старший, иди сюда. Знакомиться будем.