Глава 15
Курт Ронингер, капитан роты наемников «Черные Пики», по прозвищу «Полуночный Волк» — видел достаточно осад за свою жизнь, чтобы понимать, что все они похожи друг на друга как ублюдочные дети нищих выпивох — всегда все одно и тоже. Ты штурмуешь или тебя штурмуют — ничего не меняется. Кто-то лезет на стены, защитники сбрасывают его вниз, кто-то умирает, кто-то кричит, кто-то молится, грохот осадных орудий и заклинаний, шипение огненных шаров и треск молний, изморозь и ледяные обломки повсюду. Под ногами — бурая каша, где-то замерзшая от ударов ледяных копий, где-то — вскипающая от магии огня, кровь, грязь, чьи-то кишки, вылезшие из раны на животе, надсадный крик «Навались!», рык боевых горнов и гортанное «БАРРА!» щитовиков, прикрывающих пикинеров. Искаженное лицо врага, выпученные глаза, распяленный рот, наливающиеся тяжестью руки, откат благословения от жрецов, когда не остается сил даже поднять щит перед собой. И эта осада ничем не отличалась от остальных.
Все так же как и всегда — барабанный бой, задающий ритм наступающим войскам, неразбериха на стене, первые выстрелы осадных заклинаний — сперва Огонь, потом — Лед. Дождь из арбалетных стрел, заставляющий вжать голову в плечи и спрятаться за щитами или зубцами бойниц на стенах, первое столкновение.
Он стоял на восточной стене, у Речной башни, наблюдая за первой атакой. Его голос был спокоен — не потому, что он не чувствовал опасности, а потому, что за столько лет научился отключать эмоции. Страх мешает командовать. Ярость мешает думать. Остаётся только холодный расчёт: сколько врагов, сколько своих, сколько времени продержимся. Нападающие все же преодолели расстояние до стен, несмотря на скупой огонь магикусов Вардосы и начали поднимать лестницы, чтобы вскарабкаться вверх.
— Готовность! — повышает голос он. На самом деле необходимости в командах сейчас нет, все знают что делать, роли давно распределены, но самое главное — все знают что будет если они не сдержат врагов и те прорвутся в город. Вниз летят камни, льется кипяток и раскаленное масло, стена покрывается каменными пиками, сталкивая лестницы вниз…
Рыжий ополченец вместе со своими товарищами подкатил котелок с кипятком к краю стены и, взявшись за специальные рукояти — опрокинул его так, чтобы жидкость полилась вниз водопадом. Снизу раздались истошные вопли. Значит, попал.
Капитан мимолетно пожалел, что таких котлов мало и что закрыть ими все стены не получилось бы в любом случае. Ему бы мага Воды круга так Пятого… впрочем, чего мечтать.
— Арбалетчики, стреляйте по готовности! Ищите офицеров! — выкрикивает он, пора прекратить бить неприцельными залпами вглубь строя, враг уже поднимается на стены, нужно выбирать цели поблизости.
Маркус «Вобла», тощий как скелет арбалетчик с жёлтыми от табака зубами, кивнул и прицелился. Его болт просвистел в воздухе и воткнулся кому-то в горло. Враг упал с лестницы, сбив за собой ещё двоих. Стоящий рядом молодой из городской стражи — вскинул арбалет к плечу и прицелился. Хорошо, мельком подумал командир наемников, хорошо, пока держимся.
Потери были — трое убитых, семеро раненых. Терпимо. Он видел и хуже. Во время осады Альтенштадта его рота потеряла половину состава за первые два часа, но город всё равно продержался.
Враг пер напролом, но взобраться на стены не мог. Лестницы подкатывали одна за другой, солдаты Арнульфа в чёрных доспехах лезли, как муравьи, однако защитники сбрасывали их вниз. Пока еще был кипяток и масло — заливали сверху, потом — сталкивали лестницы шестами, кто-то тыкал копьём в тех, кто пытался забраться на стену.
Магистр Морау, сухощавый старик с седой бородой клином, стоял чуть поодаль и методично выжигал группы врагов огненными шарами. Каждый раз, когда внизу скапливалось слишком много солдат у одной лестницы, он поднимал руку, чертил в воздухе знак, и оранжевый шар размером с арбуз вылетал вниз, взрываясь среди врагов. Тела разлетались в стороны, обгоревшие и искорёженные.
Хороший маг. Опытный. Не теряет голову — подумал капитан, оценивая обстановку. Он все еще не вынул меч из ножен — рано, не время.
Магистр Грюнвальд, коренастый маг Земли с руками землекопа, стоял у участка стены, где враг уже пробил небольшую трещину. Он клал ладонь на камень, и трещина затягивалась, камни сплавлялись обратно в единое целое. Магия Земли — не такая зрелищная, как Огонь, но чертовски полезная в осаде.
Справляемся. Пока справляемся. Может и дальше так будет, помоги нам Архангел и святая Триада с Матильдой.
Курт позволил себе выдохнуть. Вокруг него были его люди — «Чёрные Пики», городская стража, ополченцы. Все держались. Некоторые лучше, некоторые хуже, но все держались. Неподалеку над зубцами показалась голова в шлеме с закрытым забралом, ополченец попытался ткнуть его в лицо копьем, как он делал до этого, но враг отбил удар щитом и поднялся над стеной. Перешагнул вперед…
Капитан положил руку на рукоять меча. Но враг в черно-желтых доспехах не успел ничего сделать — острие длинного меча воткнулось ему точно в сочленение доспехов, Бринк Кожан воспользовался тем, что тот поднял щит, защищаясь от ополченца и поразил его сбоку в подмышку. Он зашатался, а следующий удар Бринка, ногой в грудь — отправил его в короткий полет за стену.
— Ха! — выкрикнул Бринк и толкнул застывшего ополченца рядом: — ты что дурак⁈ Никогда не тычь в лицо если на нем закрытый шлем! Бей сверху, он прикроется, а не уклонится, другой его в грудь столкнет, деревенщина!
— Д-да, дейн наемник! — выкрикивает ополченец, отходя от ступора. Бринк дает ему подзатыльник. Не сильно, но чувствительно — на память.
— Не ссать, говнюки! — скалит он желтые зубы: — а то после боя я вашим мамашкам визит нанесу! — он нервно хохочет. Курт снимает руку с меча. Еще не время. Оглядывает своих людей, смотрит как идет отражение штурма.
Маркус молча заряжал арбалет, целился, стрелял. Снова и снова. Без эмоций, без выкриков, как на работе. Каждый выстрел — попадание. Враги падали с лестниц один за другим, со стрелами в горле, в груди, в глазу.
Хороший стрелок. Может, лучший в роте.
Юный ополченец — сын кузнеца, кажется, или мясника, Курт не помнил точно — стоял чуть поодаль, сжимая копьё обеими руками. Руки дрожали. Глаза огромные от страха. Первый бой. Курт видел таких сотни. Половина из них не переживала первого дня.
— Эй, парень! — окликнул его Курт. — Дыши! Просто дыши и коли, когда они полезут! В лицо целься, в горло! Если в закрытом шлеме — бей сверху, второй сталкивает!
Мальчишка вздрогнул, кивнул, сжал копьё крепче. Побелевшие костяшки пальцев. Рядом старый солдат городской стражи тыкал алебардой вниз, за стену. Седой, с огромным шрамом через всё лицо, от виска до подбородка. Он работал без эмоций, как на фабрике, молча сталкивал нападающих с лестницы, высовываясь за стену, становясь мишенью для арбалетчиков противника, но зато, не давая врагам подняться и заставая их в момент наибольшей уязвимости. Когда ты по лестнице вверх карабкаешься отражать удары сверху очень трудно, одна рука всегда занята, уклониться в сторону не можешь.
Ветеран. Таких мало осталось. Таких бы на стены, человек четыреста, а то и тысячу — и можно в осаде сидеть, не возьмут город.
Враг подкатил очередную лестницу. Солдаты полезли вверх.
— Копейщики, вперёд! Сбросить! — приказал Курт. Три лестницы на стену — допустимо. Хреново, но допустимо. Четвертая же…
Трое ополченцев подбежали к краю, ткнули копьями в лица тех, кто карабкался. Один враг схватился за древко копья рукой, попытался вырвать. Ополченец дёрнул на себя, враг не удержался, полетел вниз с воем. Лестница покачнулась, но держалась.
— Шесты! Толкайте!
Двое солдат городской стражи подбежали с длинными шестами, уперлись в лестницу, толкнули. Лестница медленно откланялась назад, потом быстрее, потом рухнула. Солдаты Арнульфа полетели вниз с криками. Хруст костей, звон железа.
Снизу прилетел огненный шар. Вражеский маг, где-то в толпе внизу, выпустил заклинание. Шар ударил в стену чуть правее от Курта. Взрыв, камни посыпались, двое ополченцев упали, крича. Один не встал — голова под неестественным углом. Другой корчился, держась за обожжённую руку.
— Унести раненных! — рявкнул Курт: — к целителям за стену! Быстро, быстро!
Где-то внизу, на площади за стеной, были целители. Им тащили раненых. Если успеют, может, спасут.
Магистр Морау ответил огнём. Его огненный шар прилетел туда, откуда стреляли. Взрыв, крики. Вражеский маг замолчал. Курт оглядел стену снова. Пятеро убитых. Десяток раненых. Стена держалась, но в нескольких местах были трещины. Грюнвальд чинил их, но каждый раз это отнимало у него силы.
Однако пока все шло терпимо, могло быть лучше, но терпимо. Приемлемо. Враг упирался в стену и никак не мог преодолеть ее, да, защитники тоже уставали, но потери врага были несопоставимо велики, это у него на стене пятнадцать человек выбыло из них пятеро убитых, а у врага за это же время почти сотня полегла. Стены Вардосы высокие, прочные, негостеприимные, со стен вниз льется поток кипяток, раскаленное масло, летят стрелы и огненные шары, камень вспухает гранитными шипами, а тех, кто поднялся наверх — тычут алебардами в лица, сталкивая вниз. Это на стене ты можешь сделать шаг назад и ничего не произойдет, а человеку на лестнице деваться некуда, только упасть вниз, к таким же неудачникам, которые переломали себе кости от падения и их стоны уже и не слышны в шуме битвы.
— На холме! — раздается крик и он прищуривается, глядя вдаль. Выплевывает короткое ругательство. На холме вдали, там, где стоят палатки со желто-черными стягами Арнульфа — стоят три маленькие фигурки. Их толком и не видно, но вот вздымающиеся над ними всполохи стихийной магии выдавали их с головой. Над холмом вспухает огненный пузырь, взвихряется пламя, собираясь в одной точке, из оранжевого он превращается в ярко-белый… шар кажется огромным даже отсюда. Значит не врали, мелькает в голове мысль, не врали разведчики, в стане Арнульфа есть Архимаги, это Пятый Круг, не меньше, такая мощь… он уже видел Архимагов в бою, если этим тварям дать возможность подготовить заклинание и влить туда всю свою силу… при осаде Карлештейна один такой стер с лица земли башню замка! Один! А тут их трое! Трое, мать их Архимагов!
— Всем вниз! — заорал Курт, падая ничком и закрывая голову руками. Взрыв! Грохот!
Волна жара накрыла его, обожгла лицо. Он стиснул зубы, открыл глаза, проморгал, помотал головой, избавляясь от назойливого звона в ушах. Поднялся на ноги, отряхивая с себя каменную крошку и пыль, которая осела на его потертой кожаной куртке, усиленной железными пластинами на плечах и груди. Уши звенели так, будто кто-то запустил в голову целый рой разъяренных шершней, перед глазами плыли красноватые пятна, а во рту был привкус крови и пепла, на зубах скрипел песок. Он потряс головой, пытаясь избавиться от этого назойливого звона, сплюнул кровавую слюну и заставил себя сфокусировать взгляд на том, что осталось от стены.
То, что он увидел, заставило его выругаться. Участок стены, метров десять, а может и все пятнадцать в длину, просто исчез. Не рухнул — исчез. Камни, которые стояли здесь веками, пережили три войны с демонами, бесчисленные мелкие стычки и набеги, которые выдерживали морозы и ливни, которые чинили после каждой осады — их больше не было. На их месте зияла рваная дыра, словно какой-то гигант откусил кусок городской стены и выплюнул обломки вниз. Огромные каменные блоки лежали грудой у основания стены, перемешанные с телами защитников, которым не повезло оказаться на этом участке в момент удара. Кое-где из-под обломков торчали руки, ноги, виднелись края разорванных табардов городской стражи, кто-то шевелился, пытаясь выбраться, кто-то лежал неподвижно, и Курт знал, что эти уже не встанут никогда.
Один из ополченцев, молодой парень с лицом, перепачканным копотью и кровью, сидел неподалеку, держась обеими руками за голову. Между его пальцев сочилась кровь, стекая по щекам и капая на землю, окрашивая пыль в темно-бурый цвет. Он что-то бормотал себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону — то ли молитву, то ли просто повторял одно и то же слово, которое Курт не мог разобрать в общем гуле.
Чуть дальше другой ополченец вопил не своим голосом, придавленный огромным камнем, который лежал на его ногах. Он царапал землю ногтями, пытаясь выползти, но камень был слишком тяжел, и всё, что он мог — это кричать и кричать, пока кто-то не придёт ему на помощь или пока боль не заставит его замолчать навсегда.
Курт оглядел то, что осталось от обороны на этом участке. Двадцать человек? Может быть, двадцать пять, если считать раненых, которые ещё могли держать оружие. Остальные либо мертвы, либо покалечены так, что толку от них не будет. Он быстро прикинул в уме: из его роты здесь осталось человек десять, включая Бринка и Маркуса, остальные — городская стража и ополченцы. Слишком мало. Катастрофически мало.
А враг уже бежал к пролому. Солдаты Арнульфа в своих черных доспехах с желтыми орлами на нагрудниках уже перестраивались, сбиваясь в плотные группы по пятьдесят-шестьдесят человек. Передовые отряды, предназначенные именно для такого — прорваться через пролом, пока защитники ещё не опомнились. Он видел, как офицеры размахивают мечами, гоня солдат вперед, как знаменосцы поднимают штандарты с золотыми орлами, как барабанщики начинают выбивать ускоренный ритм, подгоняя людей. Несколько сотен бойцов штурмовых отрядом, и все они сейчас направляются сюда, к этой зияющей дыре в обороне Вардосы.
Против его двадцати.
«Мы в жопе», — подумал Курт, и это была не паника, не отчаяние — просто констатация факта, такая же сухая и беэмоциональная, как подсчёт потерь после боя. Он видел, как города падают. Три раза в своей жизни он был на той стороне стены, когда оборона рухнула и нападающие хлынули внутрь, как вода через прорванную плотину. Знал, что бывает потом. Резня на улицах, дома, подожженные факелами, женщины и дети, которых тащат за волосы из подвалов, крики, которые не смолкают до самого рассвета — если город отдают на разграбление. Вардоса нужна Арнульфу, может быть, он не отдаст ее на поток своим наемникам, может быть у него хватит денег и дисциплины в войсках чтобы удержать своих солдат от насилия потом, когда все будет закончено, но во время штурма…
Он наконец вытащил свой меч из ножен. Длинный клинок, прямой и простой, без всяких украшений, с кожаной рукоятью, истертой от долгого использования. Хорошее оружие, надёжное, не подводило ни разу за двадцать лет службы. Сталь была покрыта мелкими царапинами и вмятинами — память о сотнях боёв, но лезвие он правил и затачивал после каждого боя. И сейчас настало время меча.
— К пролому! — заорал он во весь голос, и голос его, натренированный годами командования, прорезал гул и крики, заставив оставшихся защитников обернуться. — Все, кто ещё может держать оружие, ко мне! К пролому! Немедленно!
Люди начали стягиваться к нему, кто-то бежал, хромая и придерживая раненую руку, кто-то просто шёл, волоча за собой окровавленное копьё. Курт видел их лица — испуганные, измученные, в копоти и крови, с глазами, в которых плескался страх, но ещё не отчаяние. Пока ещё не отчаяние. Это было хорошо. С отчаявшимися людьми невозможно удержать оборону, они либо бегут, либо умирают, не сопротивляясь.
— Стройтесь! — рявкнул он, указывая мечом на пролом. — Щиты вперёд! Копья за щитами! Быстрее, чертей вам в глотку, быстрее! Бринк!
Рядом возник Бринк. Его левое плечо украшала повязка, покрытая бурыми пятнами, в правой руке он сжимал рукоять своего длинного меча.
Ты бы видел девку у целителей, — прохрипел он, останавливаясь рядом с капитаном и оскалив свои желтые зубы: — сладкая как персик, упругая и молоденькая. Пока она меня перевязывала… ее за задницу полапал… обязательно после осады к ней наведаюсь.
— В строй, придурок. — коротко командует Курт: — драться-то еще можешь? Со своей раной?
— Царапина. — отмахивается Бринк: — я впереди стану, все равно от этих сопляков толку никакого, смазка для мечей Арнульфа. Проследи чтобы в спину меня не ткнули, командир.
Маркус подошёл следующим, сжимая в руках арбалет, но Курт сразу заметил, что колчан на его поясе пуст — ни одного болта. Маркус был худым, жилистым мужчиной лет сорока, с длинным носом и впалыми щеками, которые делали его похожим на голенастую цаплю. Его прозвали Воблой ещё лет десять назад, и прозвище прилипло намертво. Сейчас он выглядел ещё более изможденным, чем обычно — лицо серое от усталости, глаза красные от дыма и копоти, руки дрожали мелкой дрожью, которую он пытался скрыть, но не мог.
— Кончились, — сказал Маркус и устало покачал головой: — пятьдесят два болта с собой взял. И то что в бочках на стенах стояло… нету ничего.
— Бери копье и щит. — распоряжается Курт: — прикрой Бринка сзади, чтобы его с перепугу не ткнули в спину. Наши скоро подойдут. «Железные Волки» с их щитами… обязательно подойдут. У нас пролом. — он повышает голос: — в строй, сукины дети! Оглохли⁈
Защитники начали выстраиваться у пролома — кто-то нашёл целые щиты, кто-то просто держал копья, сжимая древки побелевшими от напряжения пальцами. Курт быстро оценил то, что получилось: первая линия — человек десять с щитами и копьями, в основном ополченцы и несколько солдат городской стражи, вторая линия — остальные, кто мог ударить через головы первых или добить тех, кто прорвётся. Это был не строй, это была жалкая пародия на строй, кучка уставших, перепуганных людей, которые пытались изобразить из себя стену, но Курт знал, что это всё, что у него есть. Впереди всех, чуть с краю — Бринк со своим мечом-бастардом. Как человек Бринк был дерьмо, но как боец не знал себе равных в первой линии, ничего не боялся, никогда не отступал и мог драться за четверых, удерживая врагов и отвлекая на себя внимание, пока солдаты второй линии готовились навалится в копья.
— Стройтесь, мать вашу! — командир, где словом, где пинком или подзатыльником выстраивал остатки своих сил перед проломом в стене: — времени нет!
Он бросил быстрый взгляд за пролом. Удар, который пробил стену оказал услугу и защитникам, раскидав отряды штурмующих прямо под стенами и завалив обломками пространство перед стеной. У них еще было время — пока нападающие поймут что стена проломлена, пока направят сюда отряды, пока они преодолеют пространство перед башней… да ров завален, но бежать там сейчас невозможно, сплошная мешанина из обломков камней, тел, провалов в земле…
— Первая линия! — продолжил Курт, указывая мечом на тех, кто стоял впереди. — Держать строй! Ни шагу назад! Копья в щели между щитами! И не просто тыкать — ударять по команде! Если враг схватил твоё копьё — не отпускай! Дёргай на себя, сбрасывай его с ног! Вторая линия — добивать! Если кто-то прорвался через первую — убить его, пока он не встал на ноги!
— И ещё одно! — рявкнул он, и в его голосе зазвучала сталь. — Если я увижу, что кто-то бежит, я лично ему кишки выпущу и оставлю тут умирать! Понятно⁈
Несколько человек кивнули. Кто-то сглотнул. Юный ополченец побледнел ещё сильше, но копьё не выронил.
Хорошо. Пока хватит.
Курт обернулся и посмотрел на пролом. Враги уже были близко — он видел их, видел, как они бегут, размахивая оружием, как их чёрные доспехи блестят на солнце, как желтые орлы на нагрудниках мерно качаются в такт бега. Передовой отряд, человек пятьдесят, может быть, шестьдесят, и они уже почти достигли обломков стены, уже начинали карабкаться вверх, цепляясь за камни, подтягиваясь, прыгая с обломка на обломок.
— Маркус! — крикнул Курт, не оборачиваясь. — Есть у кого-нибудь еще болты⁈
— Нет! — ответил чей-то голос из второй линии. — Всё кончилось! Послали за ними!
— Демоны, — пробормотал Курт сквозь зубы и сжал рукоять меча крепче. Значит, придётся обойтись без арбалетного огня. Значит, враг доберётся до них почти невредимым.
Первые солдаты Арнульфа уже карабкались по обломкам, и Курт видел их лица — молодые, злые, перекошенные от ярости и азарта. Видел, как один из них, здоровый детина с топором в руке, уже почти достиг вершины обломков, ещё мгновение — и он спрыгнет вниз, в пролом, и тогда начнётся.
— Готовность! — рявкнул Курт, поднимая меч. — Первому, кто полезет — копьё в глотку! За Вардосу!
Солдат с топором спрыгнул вниз, приземлился на ноги, поднял топор над головой и заорал что-то на своём языке — боевой клич, который должен был напугать защитников. Но защитники не испугались. Юный ополченец, сын кузнеца, дёрнулся вперёд и ткнул копьём прямо в незащищённое горло солдата, там, где кольчуга не доставала до края шлема. Копьё вошло глубоко, острие вышло с другой стороны, и солдат захрипел, выпустил топор, схватился за древко копья обеими руками, пытаясь вытащить его, но ополченец держал крепко, толкая копьё всё глубже, пока солдат не обмяк и не рухнул на камни, дёргаясь в предсмертных судорогах.
Первая кровь.
— Хорошо! — рявкнул Курт, и в его голосе прозвучало одобрение. — Вот так! Следующего так же!
И следующие полезли. Сразу трое, потом ещё пятеро, потом десяток. Они карабкались через обломки, спотыкались, падали, вставали, лезли снова, и Курт видел, что их слишком много, что защитники не успевают перебить всех, что враг начинает давить числом.
Копья тыкались в лица, в горло, в любую щель в доспехах. Кто-то из врагов падал, захлёбываясь кровью, кто-то просто спотыкался и летел вниз, на острые обломки камней, кто-то получал копьё в живот и сгибался пополам, вопя от боли. Но их было слишком много.
Один из солдат Арнульфа, огромный детина в чёрном доспехе с желтым орлом на груди, прорвался через копья, отбив их щитом, и шагнул вперёд, занося меч для удара. Ополченец, что стоял перед ним, попытался ткнуть копьём ещё раз, но солдат был быстрее — он ударил щитом, сбив копьё в сторону, и рубанул мечом по шее ополченца. Лезвие вошло глубоко, перерубив горло и частично позвоночник, и голова ополченца мотнулась в сторону, повисла на лоскуте кожи, а из раны хлынула кровь, забрызгав соседей.
Труп упал, и в строю образовалась дыра.
Солдат шагнул вперёд, в эту дыру, но тут Бринк, змеей подскочил сбоку и ударил мечом по ногам солдата, подрезая их под коленями. Солдат рухнул на спину с грохотом, и ещё до того, как он успел подняться, двое ополченцев из второй линии набросились на него, тыкая копьями в щели доспехов, в лицо, в горло, снова и снова, пока он не перестал двигаться.
— Затыкайте дыру! — заорал Курт, указывая на место, где упал ополченец. — Быстро!
Кто-то из второй линии шагнул вперёд, занял пустое место, поднял копьё. Строй снова сомкнулся, но Курт видел, что это ненадолго. Враги продолжали лезть, и их было всё больше, а защитников — всё меньше.
Ещё один ополченец упал, получив меч в бок, между кольчугой и поясом. Он закричал, схватился за рану, попытался остановить кровь, но её было слишком много, она текла между пальцев, и он рухнул на колени, всё ещё пытаясь зажать рану руками.
Ещё двое солдат городской стражи попытались восстановить строй, бросились на врагов, размахивая мечами. Один из них успел убить двоих, прежде чем его окружили и зарубили, второй был сбит с ног ударом щита и добит копьём в спину.
Строй трещал. Линия прогибалась. Враги давили, и Курт видел, что ещё минута, может быть две, и всё рухнет.
Он положил руку на плечо стоящего впереди, отодвинул его в сторону, шагнул вперед, в первую линию, и выдохнул. Пресвятая Матильда как же я это ненавижу, подумал он, я же командир, я же должен как те ублюдки — стоять на холме и отдавать приказы, что же я делаю не так? Так он подумал и шагнул вперед, а потом мыслей не осталось.
Меч в его руке дернулся вперед, стремительно как язык жабы — вперед-вниз, отработанное движение, чуть довернув кисть чтобы не затупить лезвие о сталь доспеха. Это не был удар на поражение, это открывающий удар. Меч звякнул о шлем врага, высек искры из металла, оглушив здоровяка в черно-желтых доспехах. И второй удар, короткий тычок острием, лезвие вошло в щель между шлемом и наплечником, враг осел на землю, дёргаясь. Курт выдернул меч, парировал удар слева, развернулся и ударил противника рукоятью в лицо, ломая ему нос под забралом. Враг взвыл, отшатнулся, и Курт добил его, вонзив меч в сочленение доспеха. Откуда-то вылез совсем еще юный паренек в черно-желтой табарде с орлом Арнульфа, с копьем в руке и выпученными глазами, он где-то потерял шлем и капитан не стал заморачиваться, просто рубанув его по светло-русым кудрям и невольно проследив взглядом как улетает в сторону половина его шевелюры, разбрызгивая кровь. Паренек рухнул на землю, следующий за ним — споткнулся, упал и уже не поднялся, потому что меч Курта нашел пространство между назатыльником и стальным воротником.
Рядом Бринк рубил своим длинным, полуторным мечом, и его оружие описывало широкие, размашистые дуги, сбивая врагов с ног, кроша кости, раскалывая доспехи. Он был ранен, он истекал кровью, но чертов ублюдок все еще дрался, орал что-то нечленораздельное, больше похожее на рык зверя, чем на человеческие слова.
Маркус, неуклюже размахивая мечом, пытался добить врага, что упал перед ним, но промахнулся, и враг, лёжа на спине, ударил его ногой в колено. Маркус охнул, пошатнулся, и враг уже начал подниматься, но тут юный ополченец, сын кузнеца, ткнул копьём врагу в спину, и тот снова рухнул, на этот раз окончательно.
Их было слишком мало. Слишком мало людей, слишком мало сил. Враги лезли и лезли, и с каждой секундой их становилось всё больше, а защитников — всё меньше. Где же чертов Бранибор Каменски и его «Железные Волки»⁈
Ещё один ополченец упал, с копьём в груди. Ещё один солдат городской стражи был сбит с ног и затоптан. Старый ветеран, тот самый, с огромным шрамом через лицо, что молча и методично убивал врагов алебардой, вдруг пошатнулся — меч вошёл ему в спину, между лопаток, пробив кольчугу. Он выронил алебарду, медленно опустился на колени, потом упал лицом вниз, и больше не шевелился.
Курт отступил на шаг. Потом ещё на один. Линия рухнула. Строя больше не было, только отдельные люди, отдельные узлы схватки, где кто-то ещё дрался, но это уже не была оборона. Это была агония. Он стиснул зубы. Прямо здесь и сейчас решалась судьба осады, судьба всего города висела на волоске, все что ему было нужно — это полтора десятка хороших свежих бойцов с пиками и щитами в рост и они бы остановили продвижение, пролом был не таким большим, всего несколько метров стены обвалилось, просто удержать эти несколько метров… простоять до тех пор пока не подойдут тяжелые щитоносцы Бранибора… но, демоны, где взять этих солдат⁈
Курт парировал удар, рубанул в ответ, и враг упал, но на его место уже лез следующий. Руки налились свинцом. Меч стал тяжёлым, как бревно. Дышать было трудно, в лёгких горело, перед глазами плыли чёрные пятна.
Ещё один удар. Ещё один враг упал. На его место тут же встал еще один.
Курт отступил ещё на шаг, споткнулся о труп, чуть не упал, выровнялся. Бринк рядом тоже отступал, хромая и подтягивая другую ногу, меч в его руке был опущен, острие смотрело вниз. Маркус стоял, прижавшись спиной к стене дома, и пытался отбиться мечом от двоих врагов, но было видно, что он не продержится и минуты.
Курт хотел крикнуть что-то, приказать отступить, собраться, но голос не слушался, в горле пересохло, и всё, что он мог — это просто драться, пока есть силы.
И тут он увидел движение справа. Подкрепление⁈ Они успели?
Кто-то поднимался по лестнице к пролому. Один человек. В доспехах.
Воин. Один воин. Поднимается по каменной лестнице, которая ведёт на стену, ту её часть, что ещё уцелела рядом с проломом. Полные доспехи. Кольчуга, кираса, наплечники, поножи, наручи. Всё при нём. Серый табард поверх кирасы, с гербом Вардосы — три чёрные башни на сером фоне. Табард был чистым, почти новым, без пятен крови и грязи, что само по себе было странным, потому что все, кто дрался здесь, были покрыты кровью и копотью с ног до головы.
Шлем. Конический, простой, с забралом, опущенным вниз, закрывающим всё лицо. Только узкая щель для глаз. Доспехи городской стражи.
Меч. Длинный, прямой, солдатский. В правой руке, щита не было. Воин двигался… странно. Плавно. Слишком плавно для человека в полном доспехе, который только что поднялся по лестнице на стену. Обычно люди в доспехах двигаются тяжело, неуклюже, доспехи звенят, шаги грохочут о камень. Этот воин двигался почти бесшумно. Шаги были лёгкими, будто он не в железе, а в обычной одежде.
Курт скривился от досады. Это не был человек Бранибрана Каменски, не был один из его тяжелых щитоносцев… а жаль. Но что-то в нем было неправильным, неверным и бывалый командир невольно задержал на нем взгляд дольше обычного.
Доспехи сидели… неровно. Да, вот оно. Доспехи были слишком велики. Кираса болталась на плечах, левый наплечник торчал криво, один из поножей был перекошен. Будто этот воин надел доспехи с чужого плеча, с мёртвого, может быть, и не удосужился подогнать по своей фигуре. Дурак. Куда он полез, зачем он полез на стену, что он собирается делать?
В этот момент воин в доспехах — спрыгнул с края стены прямо в пролом, на головы нападающих!
— Демоны, — мелькнула мысль в голове у Курта: — да кто это такой⁈