Башни Латераны

Глава 3

Глава 3

Ночь опустилась на дом Штиллов плотно и низко, с шорохом старых стен и шелестом мышиных лап в подполье. Лео лежал на спине, зарывшись лицом в одеяло, и смотрел в потолок, где плясали последние отблески от догорающей свечи. Все еще не спали — даже Нокс не свернулся как обычно уютным клубком в ногах, а устроился у самого края постели, разомкнув клубок и уткнув морду в свои лапы.

Сон не шёл. Тёплая тяжесть сытого вечера, семейные голоса, тёплый хлеб — всё это казалось каким-то иллюзорным, будто ненастоящим. Лео снова и снова прокручивал в голове сегодняшний день.

Неудача на уроке, когда воля не вытянула даже крошечного луча пламени. Смех Теодора, сочувственный — но чуть отчуждённый — взгляд Алисии, а потом их разговор в библиотеке, её лёгкий смех и улыбка, адресованная не ему… Его всё время тяготило чувство, будто он стоит в стеклянной клетке посреди шумного зала: все видят, все оценивают — и никто не слышит на самом деле, что творится внутри.

Алисия… Больше не будет случая увидеть её в коридорах или зале, больше не услышит её спокойного голоса, не встретит ясный взгляд, в котором не было презрения. Больше не будет никаких случайных разговоров — и даже надежды на них. Завтра он уйдет из Академии, и его жизнь покатится по другой, крутящейся колее, где не будет места ни для чужого смеха, ни для настоящих друзей.

Он попытался представить, как скажет ей «прощай» — но даже в мыслях не смог подобрать нужных слов, будто язык его не слушался, а сердце в груди стучало слишком громко и слишком напрасно. Для людей из двух разных миров даже слово «прощай» слишком много значит…

Время тянулось вязко, кто-то за стеной отпускал дверные засовы на ночь, этажом ниже хлопнула форточка. Лео всё не мог заснуть, пока постепенно, словно тёмная вода из-под корней старых ив, не подползло воспоминание о самом сокровенном — о том, чего он ни с кем не разделял.

…Тот вечер был тоже полон боли. Ему было всего восемь — ребёнком он думал, что жизнь делится на простые вещи: хлеб, игру, добрые слова, кошачий мурлык. Пока не увидел, как Нокса, лучшего своего друга, сбила телега. Всё случилось почти молча: крик, шум, а потом черное мягкое тело у него на руках — тяжёлое, безжизненное, остывающее на глазах.

Он не помнит, как оказался дома, не помнит, кто пытался унять его дрожь. Помнит только сырые половицы, стоящий в горле ком крика и то, как, не зная ни ритуалов, ни заговоров, он зажался в уголке и сжал Нокса у себя на груди.

«Вернись… Ну пожалуйста… Вернись… »

Он повторял это снова и снова вслух и про себя, цепляясь за кошачий лоб мокрыми от слёз и крови пальцами, выкрикивал в пустоту всё, что могло быть молитвой, заклинанием, просьбой, угрозой. Он хотел только одного во всём мире — чтобы друг был жив. Ничего больше.

Там не было ни круга, ни магического жеста. Только его желание, открытое до самой глубины души, и — неведомая, темная сила внутри. В какой-то момент воздух вокруг стал такой звонкий, что Лео ничего больше не слышал кроме собственного дыхания и стука сердца. Казалось, даже время остановилось — и в этот миг мягкое чёрное тело вдруг вздрогнуло, дёрнулось так, что Лео вцепился в него пострашнее прежнего. Почувствовал — вместо холода от шерсти идет еле заметное тепло. Потом хрип, слабый — но живой. Ещё через пару мгновений Нокс открыл один глаз, помотал головой и жалобно мяукнул.

Этот звук был чудом, воплощённым в жизни.

Дальше всё было как в тумане, он радовался и тискал вернувшегося Нокса, смеялся и ликовал, и только дед молчал и смотрел на Лео тяжелым взглядом. Дома никого не было, кроме деда, ветерана Третьей Войны с демонами, который подозвал его к себе, сел на покосившуюся трехногую табуретку и вздохнул.

— Ты никому про это не рассказывай. Никогда, — сказал он хрипло: — то, что ты смог — не пустяк, а великое… и страшное. Живых возвращать — разве только богам дозволено, а не человеку. Некромантия — чёрное искусство. За такие вещи инквизиторы сразу на костёр отправят… И никому этот дар добром не обернулся. Даже магистры боятся таких, Лео… даже среди своих.

Сколько прошло лет, а память всё жгла, будто это случилось только прошлой ночью. Лео сжал покрывало, вслушиваясь в ровное, тяжеловатое дыхание Нокса. До сих пор он не знал, как объяснить то, что тогда произошло. Но не вызвать пламя и не согнуть воду по желанию — а что-то совсем другое, пугающее и сильное.

Долгие минуты он лежал, не смыкая глаз, вглядываясь в темноту. И был уверен только в одном: пусть завтра его не будет в Академии, пусть у него не вышло стать тем, кем ждала семья,— но чудо той ночи было его настоящей тайной, его проклятием и даром. Он может быть кем-то больше, больше чем просто помощником в трактире или писцом в лавке. Может, но этот путь для него закрыт. Потому что это некромантия. Святая инквизиция бдила и пусть в последнее время она уже не такая грозная сила как прежде, но иногда Церковь отправляла отряды инквизиторов и по таким отдаленным окраинам, лет пять назад он своими глазами видел, как ведьму на костре в центре города сожгли. Это вон сынки знатных родов про королей и их распри могут думать, а ему куда деваться, если инквизиция за ним придет?

Он вздохнул и потрогал Нокса за нос. Нос был упругим, влажным и холодным. Вот бы денег заработать, подумал он, вон в трактире «Три Башни» наемники магикусов подыскивают, говорят золотом платят… вот был бы он магикусом Третьего Круга, а то и Четвертого — его бы наняли сразу. Платили бы золотом, золотой каждый день, здорово же! Ничего не делаешь, только вместе с отрядом ходишь. Поговаривали что «Черные Пики» в городе останутся что барон с ними уговор подписал и на службу нанял. Было бы совсем хорошо и уходить никуда не надо… он бы мигом в шелковые да разноцветные одежды ландскнехтов нарядился, шляпу с пером бы себе выправил и в Академию заявился бы. Плечи расправил бы и вот так пошел бы, длинный меч на поясе, шляпа с пером, камзол с вырезами, шелковый, да перстни из красного золота на каждом пальце. Увидела бы его Алисия и сразу поняла бы что влюбилась в него без памяти. И пожалела бы что так с ним обращалась. А у Теодора этого выскочки и вовсе глаз бы выскочил от удивления. А он бы подошел к нему и… на дуэль вызвал бы, вот! Магические дуэли запрещены королевским указом, да ведь все равно все это делают.

Он вздохнул. С его умениями он не то что Третьего Круга, он даже Первого не достигнет и за пять лет обучения. И за десять. Есть талантливые, у кого предрасположенность к Огню, а у него этого нет. Во время испытания в городской ратуше у него установили одаренность, но вот предрасположенность и степень каждый сам определяет. И развивает. Тренировками, особыми зельями, медитациями или поединками — разные методики есть, вот только есть и природный потолок. Скажем если у кого предрасположенность к Воде есть, тот в школе Огня и Второго Круга не возьмет как ни старайся. А у Лео… у него ни в одном направлении таланта нет. Впрочем, даже с таким даром можно устроиться лучше, чем без него, например в трактире помогать с огнем. И даже зарабатывать неплохо, если для молодого парня его возраста. Другое дело что обычно магикусы намного больше зарабатывают, потому что ценные специалисты и в первую очередь стихийные школы востребованы в военном деле. Также пользуются спросом Целители и Жрецы. Впрочем, любой маг, который хотя бы Первого Круга достиг — уже специалист. А вот он… только неофит, с проблесками таланта.

Ладно, думает он, переворачиваясь на другой бок, самый главный мой вклад — это то, что за меня больше платить не нужно. Половину стоимости из королевской казны идет, но вторая половина из их семейного бюджета шла! Не будет этой оплаты — смогут прожить. А там глядишь, и отец поправится, и он сам себе на учебу заработает. Когда-нибудь. Или вон с авантюристами в руины Древних сходит и артефакт какой найдет, древний и ценный, еще времен Первой Войны с демонами, да разбогатеет сразу же.

Утро в доме Штиллов наступало сдержанно и напряжённо. Не было обычного деловитого хлопанья дверьми или бодрого окрика отца, который прежде всех просыпался и первым шаркал босыми пятками по дощатому полу. Теперь вместо этого из спальни доносились глухие стоны и тяжёлое дыхание. Отец лежал на боку, отвернувшись к стене, иногда морщился от боли и порой тихо стонал сквозь зубы, стараясь, чтобы никто не услышал.

Матушка с самого рассвета теперь двигалась быстрее прежнего. Она уже взбивала подушки и закутывала отца одеялом, заботливо поправляла бинты, проверяла жар и ставила тазик с водой рядом на скамеечку. Она почти не разговаривала, только шептала что-то себе под нос, когда, прикрыв дверь в комнату, торопливо шла на кухню.

На кухне как всегда стоял запах овсяной каши и чуть пригорелого молока. В доме стояло гнетущее безмолвие — даже Мильда ходила на цыпочках и молча справлялась с тарелкой, не споря и не дразня брата.

— Ешь, Лео, — устало сказала матушка, накладывая ему кашу чуть больше обычного и посматривая на сына снизу-вверх. — Есть надо, пока тепло. Не задерживайся сегодня, слышишь? И к главному магистру не ходи сразу. Пусть… — она запнулась, вздохнула. — Пусть всё пока идёт как шло. Может, ещё поможет нам Господь Милосердный, всё переменится…

Через щель двери время от времени доносился слабый, сдержанный стон отца; было ясно, что ему худо, и даже сдерживаемый стыд не мог заставить его держаться бодрее, чем есть.

Лео ел молча, стараясь не смотреть ни на мать, ни в сторону комнаты отца. Мильда ковырялась в своей тарелке, и даже Нокс как будто чувствовал перемену: не попрошайничал, не прыгал на лавку, а уселся у двери и шевелил ушами, словно на страже.

Обычные утренние разговоры — про базар, учёбу, городские дела — исчезли. Молча умылись, молча переоделись, и только когда Лео натягивал куртку и шнуровал ботинки, матушка задержала его у двери, с нежностью поправила воротник.

— Приходи сегодня пораньше. Конечно, если сможешь… — шепнула она, а потом чуть твёрже добавила: — Никому пока не говори ничего. Мало ли что приключится…

Он кивнул. За спиной, слабо, коротко, чихнул в подушку отец.

Лео вышел в ещё сонный, странно равнодушный к чужим бедам город, где каждый заботился только о своём — и впервые за долгое время не обернулся посмотреть, смотрят ли ему вслед семейные окна.

По пути к Академии свернул к двери под вывеской на углу — трактир «Три Башни» был тут с незапамятных времён. Здесь снимали комнатки и пекли хлеб, варили пиво и собирались все, кому не хватило места при дворах и мастерских — гуляки, гонцы, а когда город начинал жить на военный лад — ландскнехты и наёмники всех мастей.

Сегодня над входом на гвозде болтался свежий флаг: на чёрном фоне вышиты были три башни с белыми зубцами, вокруг толпились люди, наскоро собранные банды мальчишек с копьями из жердей, однозубые драчуны и просто зеваки. Но главное — там, у дубовых дверей, стояли люди особые.

Курт Ронингер, известный по всему королевству как Полуночный Волк, был невысок, коренаст, явно не молодой, с щетиной, такой густой, что она казалась шрамом. Плащ цвета пепельного угля, сбоку повернута фляга, на груди — неприметный, но тяжёлый медальон. Три зубца вверх, негласный символ его отряда. Рядом — двое его товарищей: здоровенный, рыжий как кирпич северянин, с топором за спиной, и худой парень с неприметным лицом, в стёганой куртке, нашпигованной латунными заклепками. Они переговаривались неспешно, словно здесь, в трактире, у них вечное утро.

Внутри же таверны было сумрачно, воздух густой от дыма, свежего пива и вчерашнего жаркого. За столами сидели наёмники помоложе, стайкой спорили о трофеях, между ног вертелись собаки, а судя по грохоту и смеху в дальнем углу, кто-то только что проиграл весь вчерашний заработок в кости.

Лео вначале постоял в проходе — его никто не замечал: мальчишка с торбой, курткой на шнурах, обычной для городской бедноты. Но он вбирал в себя каждое слово, каждый звук словно пытался услышать ответ на единственный свой вопрос — можно ли заработать на жизнь чем-то, кроме дешёвой магии или тяжёлого труда?

— Что, рекрутов мало набирается, Курт? — крикнул с порога краснолицый торговец.

— Нам дураки не нужны, — отозвался Полуночный Волк. — Лучше пять надёжных, чем двадцать трусов. А то как до дела — и разбегаются.

В этот момент в зал вошёл юноша. По лицу и походке его можно было узнать — коллега Лео в Академии, магикус со старших курсов, тонкий посох под мышкой, аккуратная чёрная мантия с бирюзовым подбоем.

— Могу ли я присоединиться к вашей роте? — немного слишком громко спросил он, смущённо сжимая ремень посоха.

— Кто таков, — лениво отозвался Ронингер, — к каким магиям предрасположен? Круг магии какой?

— Огонь. Первый круг, изучаю второй. В Академии учился два года, могу заклинание огненного шара… иногда молнию… если не устал…

Наёмники переглянулись, и рыжий наемник ехидно ухмыльнулся:

— Первый круг… Ты бы пирожки мамкины сперва высрал, благородный дейн.

— Но… я же магикус! Я быстро учусь! — выпрямил спину молодой маг.

Курт Ронингер взглянул на него испытующе и вдруг стал серьёзен:

— Здесь тебе не школа, малыш. Наёмник не просто бьётся за золото, он кровь свою проливает. Либо кровь, либо мочу с дерьмом, а зачастую и то и другое. Того, кто самый слабый, первого и убивают. Учёба твоя хороша в Академии, да в аудитории перед девками хвост распушить. А в нашем деле главное — выдержка и страх не показывать. У нас каждый второй думал, что у него хватает силы. Каждый второй давно под холмом, и даже крест над ним не поставили. Куда ты прешь, с Первым Кругом-то?

Остальные за столом согласно кивнули, кто-то — с насмешкой, а кто-то — с сожалением.

— Не обижайся, магикус, — буркнул рыжий, — найдёшь свою роту. Или дождись, когда второй круг добьёшь, может станешь толком бойцом — тогда приходи. А лучше с Третьим…

Магикус кивнул, смущённо попятился и удалился, сжав кулаки. В таверне ещё несколько минут делали вид, что рассуждают о магических дуэлях, но Лео же слышал главное: сюда не берут слабых и случайных. Здесь наёмник — не байка для балаганов, а тот, кто получит своё золото только если останется в живых.

Он ещё немного постоял в полутени, вдыхая смесь дыма, острого пива, жаркого лука и горячего хлеба, подошел к хозяину таверны, к старому Клаусу из Нибени и спросил насчет работы.

— Ты же Штиллов сынок. — нахмурился Клаус, опираясь на отполированную до блеска деревянную стойку: — в Академии же обучался?

— Батька на верфи покалечился. — ответил Лео, опустив голову: — денег за учебу платить не хватает.

— Вот оно как. — трактирщик грустно крякнул и полез почесать затылок: — ладно, приходи завтра с утра, только раненько, как только топить печь начнем, так и приходи. Там и посмотрим на что годишься.

— Спасибо, дейн Клаус! Я вас не подведу! — обрадовался Лео: — вот увидите!

— Увижу, увижу. Повезло тебе что Маришка в деревню уехала, у плиты помочь некому. Ну и не думай, что много платить буду, времена нынче такие что не разбежишься. А отцу своему привет передавай… — махнул рукой трактирщик.