Царская дорога

Глава 10

Неделю спустя. Олинф. Фракия.

Ил сидел, нахохлившись, словно сыч. Отец отослал его из столицы, а мама, которая всегда стояла горой за своего единственного сына, ничего не смогла с этим поделать. Царица получила недвусмысленный приказ, молча поклонилась и ушла в свои покои. И в следующие дни до самого отплытия она так и не сумела переубедить царя царей, который оставался непреклонен. Так наследник Талассии, сын полубога и повелителя многих земель, оказался здесь, на самом краю света. Он, который настолько привык к согбенным спинам, что уже позабыл, как выглядят человеческие глаза.

— Проклятая дыра, — шептал Ил, с отвращением рассматривая грубые каменные стены, которые теперь надолго станут его домом. В его комнате не было ничего, кроме лежанки и табурета. А отхожее место и вовсе было на улице. А если быть точным, то сама улица и была этим самым отхожим местом. Народ тут жил весьма простой. Ил уже ненавидел это место, этих людей, да и своего деда он ненавидел тоже.

Наследник сошел с корабля пару недель назад, после чего дядьки, которыми он в Энгоми помыкал как хотел, уплыли домой, оставив его здесь. Неприятности начались сразу же. Выяснилось, что до него никому нет никакого дела. Люди узнавали, кто он такой, кивали и равнодушно отворачивались, как будто царевич был пустым местом. И это оказалось самым тяжелым. Ил уже третий день сидит в своей комнатушке, не зная, как поступить. Мир вокруг него встал с ног на голову. И постепенно наследник немалого царства начинал понимать, что ему придется как-то к этому приспосабливаться. Потому что окружающий мир к нему самому приспосабливаться не хотел.

— Ну, воин, — в комнату вошел дед Анхис и сел рядом на грубо сколоченный табурет. — Чего ты сидишь тут? Иди на улицу, с мальчишками побегай.

— Я пробовал, — неохотно ответил наследник. — Они смеются надо мной. И не слушаются. Как будто я никто…

— Так ты и есть никто, — усмехнулся в седую бороду Анхис. — Твоего отца здесь уважают, а тебя пока уважать не за что. Чем таким ты славен, кроме своего рода?

— Да я… — задохнулся Ил. — Я потомок многих царей! Со мной нельзя так!

— Я же сказал, кроме своего рода, — напомнил ему Анхис. — Не твоя заслуга в том, что ты родился в царской семье. И в том, что твой отец богат. Заслужи свое место под солнцем сам, как это сделал мой сын.

— Я велел подать мне воды, — мрачно сказал Ил, — а мне показали, где течет река. Я не хочу пить реку.

— Ну и дурак, — сочувственно посмотрел на него Анхис. — А я вот ее пью. И мои кони ее пьют. В нашем ручье течет чудесная вода, куда лучше, чем в Дардане.

— Я домой хочу, — всхлипнул Ил, размазывая слезы по лицу. — Мне не нравится здесь. Отвези меня к маме-е-е…

Мгновенное преображение ласкового дедушки в свирепого воина напугало наследника не на шутку. Он и сам не понял, как оказался на улице, лежащий в пыли. Почему-то сильно болело ниже спины. Видимо, именно туда пришелся удар ноги, которым дед отправил его на улицу.

— Слабак! Несчастье своего отца! — выплюнул Анхис, который стоял на пороге, уперев руки в бока. — Позор семьи. Великие боги! За что вы покарали меня таким внуком? Разве я недостойно жил? Или мои жертвы были скудны? Завтра с рассветом ты идешь пасти коней. Ты не будешь есть мой хлеб просто так. А пока иди познакомься с другими ребятами. Тебе придется править людьми, мальчик. Так для начала научись с ними разговаривать. И пусть видит Тархунт и Аринна, я дам тебе любой совет, когда он тебе понадобится. Дед я или не дед!

— Да как же… — растерялся Ил.

— Проваливай! — рыкнул на него Анхис. Он захлопнул дверь, и из-за нее донеслось. — Мальчишки играют прямо за воротами.

Убогое фракийское селение, взобравшееся на крутой холм, ничуть не напоминало Энгоми. Дома, сложенные из едва отесанных глыб, стояли без особенного порядка, а здешние улицы петляли, словно струя мочи пьяного наемника. Илу под ноги бросился поросенок, которого с заливистым хохотом гнали два мальчугана лет трех-четырех. Они тыкали его острой палкой, а когда тот истошно визжал, начинали хохотать еще сильнее. Ребята были так счастливы, что в душе наследника шевельнулась легкая зависть. Только сейчас он понял, насколько отличается от остальных. Самые простые сандалии на его ногах были лучше, чем те, что носили здешние цари. Тут такой тонкой работы отродясь не видели. Даже знатные воины ходили в кожаных поршнях и обмотках до колен. А у детей и вовсе никакой обуви не было, они все поголовно бегали босиком. А еще Ил носил хитон, и это тоже бросалось в глаза. Слишком уж тонок был лен его одежды, при том, что большинство его сверстников вообще бегали голышом. Ил вздохнул и повернул назад, к дому деда, который язык не поворачивался назвать дворцом. Каменная халупа, подобная тем, в каких жили на Кипре деревенские старосты, служила обиталищем одного из двух царей Боттии, Халдики, Паллены и Мигдонии. О-го-го! Анхис и Комо — самые сильные вожди в этих местах.

Царевич вошел без стука в комнату Анхиса и удостоился потока отборной ругани. Его дед в это момент развлекался с молоденькой рабыней, и разговаривать был не слишком настроен. Девчушка, которая только что старательно пыхтела, изображая безумную страсть, показала Илу язык, а старик повернулся и недовольно спросил.

— Тебе чего? Я же сказал, за ворота иди.

— Мне бы переодеться, — робко произнес Ил.

— И то дело, — одобрительно хмыкнул Анхис. — Нечего таким нарядным ходить, чай не праздник какой. Скамию найди, жену мою. Она тебе какую-нибудь тряпку даст, завернешься. А теперь проваливай, внук. Не видишь, занят я.

Ужин прошел в тягостном молчании. Анхис с аппетитом жевал лепешку, которую макал в масло, а давешняя рабыня подливала ему вино в деревянный кубок. У Ила особенного аппетита не было. Он был всклокочен, а под левым глазом наливался разными цветами первый в его жизни синяк. Царевич бездумно макал хлеб в масло и лениво жевал, едва шевеля челюстями.

— Я смотрю, ты уже познакомился с ребятами, — Анхис сыто рыгнул и откинулся на спинку резного кресла.

— На меня напали, — выдавил из себя Ил. — Я требую их наказать.

— Кто напал? — заинтересовался Анхис. — Разбойники напали? Так у нас тут вроде нет их. Последних твой дядя Элим изловил и вверх ногами на лесной тропе повесил. Их потом волки объели, докуда дотянулись. Вот смеху-то было. Мы чуть животы не надорвали, когда увидели, что от них осталось. Любит твой дядя пошутить.

— Мальчишки напали, — Ил возмущенно посмотрел на деда. — Они меня побили.

— А, вон чего, — Анхис мгновенно потерял к разговору всяческий интерес. — Ну и ты их побей. Чего теряешься?

— Так их четверо было! — в глазах Ила появились слезы обиды.

— Так узнай, где они живут, и отметель по одному, — заговорщицки подмигнул Анхис. — Заодно и подружитесь. Тут по-другому никак, внук. Или ты, или тебя. Лучше ты, иначе люди уважать не будут.

— Их надлежит распять, — угрюмо заявил царевич. — Они подняли руку на священную особу.

— М-да… — протянул Анхис, глядя на внука поверх кубка. — Сложно с тобой, малец. Но ты не волнуйся! Я выбью из тебя то дерьмо, которым наполнена твоя голова. Еще спасибо потом скажешь. Если этого не сделать, ты разрушишь все, что построил за эти годы мой сын. Ложись спать, завтра ты уходишь на пастбище еще до рассвета.

В то же самое время. Вавилон.

Течение Тигра летом не так сильно, как весной, когда тающий снег наполняет его русло бурными потоками воды. Летом Тигр куда спокойней, хоть все равно намного опасней Евфрата, который всегда несет свои воды с величавым достоинством. Предгорья Ассирии сменились бескрайними равнинами Вавилонии, где из растительности есть только тростник и пальмы. Не сравнить с севером, где берега великой реки поросли ивой, акацией и тамариском. Бесконечные россыпи деревушек и крошечных городков, со всех сторон окруженных финиковыми пальмами, подействовали на Кулли умиротворяюще. Он почти дома. А обнаженные люди, склонившиеся над налитым ячменем, напомнили ему еще кое-что. Серпы! Надо привезти сюда серпы. Те, что используют здесь — полнейшая дрянь. В Вавилонии и Египте до сих пор жнут деревянными серпами, куда вставлены острые осколки кремня и обсидиана.

— Или все-таки острый камень привезти с Милоса? — задумался Кулли, который, как и всегда, переводил в практическую плоскость все без исключения. — Откуда у этих голодранцев возьмется серебро на железные серпы?

Действительно, у этих людей не может быть серебра. У них и хлеба-то не бывает в достатке. Крестьян обстригали с такой ювелирной точностью, что подобную роскошь они себе точно не могли позволить.

— А если с храмами договориться? — задумался Кулли. — Откатик жрецам пообещать, подарить один серп на пробу… Подарить? Да Цилли меня убьет! Передать на лето по договору. И штраф в случае утери. Да, так лучше будет. А там и железные лемехи можно будет привезти. Я такой серп в деле видел, в царском теменосе. Куда до него этому убожеству каменному. С ним убирать куда сподручнее будет…

Плыть вниз по течению — чистое наслаждение, и немалый караван, состоящий из нескольких кораблей-макурру, может прийти в Вавилон за девять дней. Но Кулли, который гнал людей почти без отдыха, от рассвета до самой темноты, управился за семь. Дни сейчас длинны.

Речной порт Вавилона шумит день и ночь. Огромный город съедает столько зерна, что его везут сюда кораблями. Никакие караваны ослов не прокормят десятки тысяч человек, сгрудившихся вокруг священного храма Эсагила. Множество судов покачиваются на волнах, а по сходням тащат бесконечные мешки, которые найдут свой приют в огромных складах, принадлежащих царю, храмам и богатым купцам.

— Прибыли, господин, — произнес кормчий-ассириец. — Разгружайтесь побыстрее. Мне еще свой товар забирать.

— Уцур! — позвал Кулли слугу. — За хозяйкой сбегай!

Цилли-Амат прилетела быстрее коршуна, увидевшего в траве притаившегося зайца. Она так спешила, что даже волосы, убранные обычно под парик с золотой сеткой, сегодня всего лишь прикрыла цветастым платком. Ее желтоватые глаза были прищурены и полыхали молниями. Она была в ярости.

— Что случилось? — почтенная купчиха раздула ноздри крючковатого носа, как будто пытаясь унюхать запах неприятностей. — Почему ты повез шерсть рекой? Ты спятил, мой драгоценный супруг? Или ты в припадке немыслимой щедрости решил завалить золотом казну нашего государя? Да продлит Мардук дни его до скончания всех времен…

— Я потерял верблюдов, — махнул рукой Кулли, который устало опустился на тюк с товаром, который стоял на причале огромной небрежной горой.

— Как именно ты их потерял? — ледяным тоном спросила его Цилли. — Ты обронил их, когда толкался на рынке? Ты случайно выковырнул их из носа, когда очищал его от соплей? Или они выпали из кармана твоего канди? Ах, нет! Наверное, они выпали из того потайного кармана, что я пришила изнутри твоей набедренной повязки? Опять нет? Ты расскажешь мне, что происходит, или я должна тянуть из тебя каждое слово клещами палача?

Портовый писец, который держал в руке стило и свежую табличку, важно подошел к ним, и купеческая чета торопливо вскочила и поклонилась.

— Десятая доля! — надменно заявил писец, с глубоким удовлетворением оглядывая горы мешков.

— Прошу прощения, господин, — почтительно сказала Цилли-Амат. — Двадцатая доля. Этот товар поедет дальше, в Эмар. Он не останется в Вавилоне.

— Тогда двадцатая, — скривился писец. — Умные все пошли. Тащите его к весам. Долю казны оставите там, остальное убирайте, и побыстрее. Тут вам не склад.

— Да, давай сделаем, как он сказал, — рассеянно произнес Кулли и встал. — Я потом тебе все расскажу.

— Да ты спятил! — тихо прошипела Цилли. — Тебя что, по голове в этом Ашшуре били? Ты сколько возьмешь за эту шерсть в Энгоми?

— Втрое, — равнодушно пожал плечами Кулли.

— Так почему ты решил оставить ее здесь? — еще тише прошипела жена. — Нам ведь выгодней ее в Энгоми отвезти. Дай писцу подарок и заплати пошлину золотом. Тем более, что по вавилонскому курсу мы и с него тоже вдвое зарабатываем. Да что с тобой такое? Ты случайно не заболел? Или это сейчас не ты, и в тебя вселился злой демон-уттуку, который только притворяется моим мужем? Точно! Мой муж нипочем бы не сделал такую глупость! Ты — демон! Надо пойти к жрецу-ашипу, он изгонит его! Хотя нет… Он возьмет столько, что лучше я сама демона изгоню.

— Да не демон я, — попытался отмахнуться от нее Кулли, но было уже поздно.

— Я слышала молитву и запомнила каждое слово, — торжествующе сказала Цилли-Амат и забубнила. — Злой Уттуку, сын Ану, выйди из его тела! Да изгонит тебя могучий заклятием Энки! Да низвергнет тебя Шамаш в преисподнюю! Выйди через дверь как дым! Да не вернешься ты более в это жилище… Нет! В это тело!

— Да не буду я писцу золотом платить! — рыкнул на жену Кулли. — Я его хорошо знаю, он по полной цене не возьмет. Лучше серебром в кольцах. Ну, помнишь, теми самыми, где серебра всего половина.

Цилли-Амат обошла мужа по кругу, осмотрела его и с глубочайшим удовлетворением произнесла.

— Кажется, у меня получилось, и причем совершенно бесплатно! Там, правда, для завершения ритуала заговоренное масло нужно, жертвенный баран и деревянная фигурка демона. Но и так сойдет. Муж мой, возрадуйся! Демон-уттуку покинул твое тело! Ну не молодец ли я!

— Да лучше бы я был демоном, — вздохнул Кулли. — Я попал, как дрозд в сети. Слушай…

Примерно через час, когда пошлины за провоз были уплачены, шерсть погружена на собственный корабль купеческой семьи, а сами они сидели дома, попивая драгоценную настойку в сгустившей до полного мрака тишине, Цилли-Амат задумчиво произнесла.

— То, что у тебя забрали верблюдов — это и убыток огромный, и потеря лица для самого царя. Он-то, может, и войдет в твое положение, но кому-то придется виноватым остаться. И мне кажется, что виноватым окажешься именно ты. Не начнет же он из-за этого войну. Это ведь безумие какое-то. Хотя с драхмой согласна, это ты хорошо придумал. И с царем Шутруком тоже неплохая попытка была. Что будем делать?

— Хочу шайку арамеев нанять и верблюдов выкрасть, — хмуро ответил Кулли. — Ничего умнее я пока не придумал.

— А вот я придумала, — торжествующе произнесла Цилли. — С этой кражей вы все на кольях гнить будете. Нипочем через всю страну верблюдов не прогнать. Царские гонцы ко всем областеначальникам поскачут, а те перекроют дороги. Вас уже через три дня колесничное войско догонит и это… ты еще так затейно выразился… На ноль вас помножит, вот! Таблица, где написано, что ты можешь исполнять службу посла Таллассии еще у тебя?

— Да, — удивленно кивнул Кулли. — Она здесь лежит. А зачем она тебе?

— Пошли в нашу тайную кладовую, — горько вздохнула Цилли. — Нам придется изрядно тряхнуть мошной, муженек. Понадобится все, что есть.

— Ты решила навестить эламского царя Шутрук-Наххунте, моя дорогая? — удивленно посмотрел на нее Кулли. — Не слишком ли ты много хочешь вложить в это дело?

— Я чувствую запах больших денег, — потерла ладони Цилли-Амат. — Мы с тобой заработаем много кругленьких золотых статеров, муж мой. А заодно вытащим царских верблюдов и отомстим за наш позор. Ненавижу ассирийцев. Они когда-то увели в рабство мою тетку и разграбили товар в отцовской лавке. Они должны узнать, каково это — обижать честных купцов. И я самой Иштар клянусь, они это узнают.

— Отдохнуть немного хочу, устал, — хмуро сказал Кулли. — Я тогда через пару дней в Сузы поеду.

— Не я, мы, — поправила его Цилли. — В Сузы мы поедем вместе. Я тебя одного туда не отпущу. Царь Шутрук-Наххунте — воин, а не торговец. Он совсем не глуп и при этом свиреп, как стая гиен. К нему особый подход нужен. А у нашей семьи в Сузах давние связи есть. Мы с тамошними купцами уже лет триста дела ведем. Так что в лавке пока посидит отец, а шерсть отвезет в Эмар мой брат. Оттуда мы заберем его на верблюдах. Это если я правильно все рассчитала… И если нас в дороге не убьют… Ты пока отдыхай, мой драгоценный супруг. Нелегко тебе пришлось. Но ты не волнуйся, они еще пожалеют о каждом ударе, что ты получил. А нам с тобой за это заплатят. Правда, я еще не решила, кто именно заплатит, но я надеюсь, что все.