Царская дорога

Глава 4

— У меня появилось неприятное предчувствие, сестрица, — сказал я Кассандре, которая принесла мне сообщение из Вавилона, которое заключалось в четырех граммах серебра, аккуратно примотанных к птичьей лапке. Больше ничего не было, а это значит, что Кулли просто попалась такая монета, и он поставил меня в известность, что нужно обратить внимание на Ассирию.

— Мы упустили это направление, — потер я виски руками.

— Но почему? — осторожно спросила Кассандра. — Ассирия — далекое царство в горах. У них были мятежи знати, но царь Ашшур-Дан замирился с ними и теперь подновляет старые храмы. Ты считаешь, что от них стоит ждать беды?

— Если они начали чеканить монету, значит, могут воспринять и другие новшества, что идут от нас, — пояснил я. — И поверь, в первую очередь это будут новшества военные. Такой уж там народ.

— Я пошлю туда надежного человека, — сморщила лоб Кассандра. — Можем снарядить караван. Как раз прощупаем, что происходит в Каркемише. Мы почти не ходим тем путем. Он дальше и дороже, чем путь через земли арамеев, и хетты весьма злы из-за этого. Пошлины текут мимо них.

— Отправь, — подумав, ответил я. — Ассирия бедна. Что мы можем привезти оттуда?

— Только шерсть и кожи, — пожала плечами Кассандра. — Больше там нет ничего интересного.

— Кони из Мидии, — вспомнил я. — Нужно наладить путь и туда тоже. Несколько хороших жеребцов привезти на племя. Отцу нужна свежая кровь.

— Хорошо, государь, я займусь этим, — кивнула Кассандра. — Ты хотел видеть Лаодику. Она ждет за дверью.

— Зови, — махнул я.

Мой кабинет украсила небольшая печурка, оснащенная дымоходом, выбрасывающим гарь на улицу. Изразцы у нас делать умеют, но только в Вавилоне и Египте. Нужно будет заняться этим. Уж больно режет глаз кирпич под расшивку в покоях, расписанных батальными сценами и фигурами богов. А вот и еще одна моя свояченица. Лаодика вошла и низко поклонилась. Царевна слегка похожа на сестер, но стройная и грациозная, как березка. У нее такие же выразительные карие глаза, опушенные густыми ресницами, и смоляные волосы, убранные в затейливую прическу с локонами. Она быстро втянулась в столичную жизнь. Сплетница, говорят, из первых. Не Феано, конечно, но тоже очень хороша собой. Скромно смотрит в пол, изобразив самое смиренное выражение на кукольной мордашке. Очень обманчивое выражение, кстати. Судя по тем слухам, что доносятся из ее дома, царевну можно посылать в порт и ставить бригадиром грузчиков. Видят боги, к концу квартала она была бы награждена почетной грамотой.

— Приветствую тебя, государь! — пропела она чарующим голоском. — Пусть продлятся дни твои, а боги даруют одни лишь победы.

— Присаживайся, — показал я на кресло, стоявшее с левой стороны Т-образного стола. Справа сидела Кассандра. — Тебе скоро уезжать в Египет. Это случится, как только Посейдон откроет морские пути. Как у тебя обстоят дела с языком?

— Учу, — скривилась Лаодика. — Он непрост. А уж эти картинки, которыми они пишут, и вовсе какая-то мука. Не осилить мне их, государь.

— С иероглифами можно потерпеть, — поморщился я. — Но речь египтян ты должна понимать хорошо. И запомни: никто не должен догадаться, что ты ее понимаешь. Никто! То, что ты узнаешь, может оказаться бесценным. Люди не будут стесняться рядом с тобой, и ты узнаешь, кто твой враг. Хотя… скорее всего, твоими врагами будут абсолютно все. Кто ее учит? — повернулся я к Кассандре.

— Один из моих людей, — ответила та. — Он египтянин.

— Да, помню, — кивнул я. — Ты хвалила его. Вроде бы шустрый мальчонка. Он поедет с ней.

Кассандра удивленно посмотрела на меня, но не сказала ничего. Я еще не говорил ей, для чего поедет в Египет юный Безымянный. Узнает потом, когда время придет.

— Позволь спросить, государь, — сказала Лаодика, а когда я кивнул, продолжила. — В Египте цари обычно женятся на своих сестрах. Великая царица Исида Та-Хемджерт не сестра ему, но уже родила сына. Это значит, что мои дети никогда не станут царями?

— Не значит, — покачал я головой. — Такой ответ тебя устроит, Лаодика?

— Устроит, — сверкнула та жемчугом зубов. — Я так понимаю, что придется сильно потолкаться локтями. Кто будет мне помогать?

— Пока никто, — честно ответил я. — У нас есть там купцы, но их вес невелик. Тебе придется самой покупать людей и пропихивать их наверх.

— Хм-м, — задумалась Лаодика. — Не будет ли государь разгневан, если я попрошу отпустить со мной матушку? Ее помощь была бы мне весьма кстати.

— Только если заберешь с собой и Андромаху тоже, — подумав, ответил я. — Они устроили мятеж. Пусть проведут зиму на Антимилосе, это будет их наказание, а потом забирай их с собой.

— Государь не оставит меня помощью и советом? — внимательно посмотрела на меня Лаодика. — Я боюсь остаться одна в чужой земле.

— Быть одной в чужой земле — это и есть участь царской дочери, — развел я руками. — Но ты можешь не опасаться. Одна ты не останешься точно, я тебе это обещаю. Однако я очень надеюсь, что ты понимаешь, кому служишь. Слушай свою матушку умеренно, Лаодика. Царица Гекуба уже один раз перехитрила саму себя и потеряла все. Если забудешь об этом, то ты, моя дорогая, и впрямь останешься совсем одна. И тогда твой сын никогда не станет царем. А когда умрет твой муж, ты будешь стариться в одиночестве, в крошечной комнатушке в дальнем углу Дома вдов при каком-нибудь храме. И ты будешь забыта всеми на этом свете, даже своей родней.

— Я не хочу себе такой судьбы, — Лаодика встала и поклонилась. — Великой Матерью клянусь, я буду покорна воле царя царей.

— Можешь идти, — отпустил я ее.

Лаодика вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, а я повернулся к Кассандре, которая не проронила ни слова за все время разговора.

— Ты ей веришь? — спросил я.

— Сложно сказать, — поморщилась та. — Она очень похожа на матушку, врет не моргнув глазом. И если она войдет в силу, с ней будет тяжело договариваться.

— Тогда надо продумать, чем именно мы сможем держать ее в узде, — вздохнул я. — И Гекуба будет далеко от нас. Ты уверена, что твоя мать не принесет вреда?

— Уверена, — кивнула Кассандра. — Жизнь в логове змей привычна для нее. Она была лишена ее какое-то время, вот и затосковала. Там она окажется на своем месте, поверь. Ей будет сложно вредить нам из Пер-Рамзеса, да и незачем. Годы пройдут, пока матушка обрастет там верными людьми, а она уже немолода. Да и самые любимые из ее внуков у нас. Нет, она не будет делать глупости.

— Хорошо, — кивнул я. — Значит, решили. Давай вернемся к нашим баранам. Тем самым, которых на Кипре слишком мало. Моя жена жалуется, что с новыми прялками ей уже не хватает шерсти. Весной отправим караван в Ассирию. Далеко, конечно, но выгода очевидна. Пошли туда своего человека. Он должен разузнать все о тамошних делах.

— Хорошо, государь, — склонила она голову. — Везти шерсть на ослах из такой дали будет невыгодно. Я прикажу собрать верблюдов. Если нужно, сниму с медных рудников.

Я вышел на воздух и поднялся на южную башню дворца. Отсюда, с высоты, люди казались не выше указательного пальца. Прямо у моих ног серой стрелой шла Улица Процессий, что упиралась прямо в порт. Она застроена почти наполовину, прерываясь лишь площадями, где будут стоять храмы. Я вижу купол храма Великой Матери, подавляющий своей громадой окрестные кварталы. Он уже достроен, и в нем идет отделка. Площадь дальше займет храм Гефеста, он же кипрский Бог-Кузнец, а ближе к порту — святилище Посейдона. Вторые два храма присутствуют пока лишь в виде фундаментов. Монументальное строительство безумно дорого даже для Господина Моря, и внутри стен Энгоми еще хватает пустырей. Я не спешу занимать город лачугами голытьбы, и делать городские усадьбы не позволяю тоже. Земля очень скоро закончится, к бабке не ходи, а строить еще одни стены я не буду точно. У меня есть куда более приоритетные цели, Сиракузы как минимум. Там нужен минимальный замок, который защитит оккупационный контингент. Ну а потом, когда проект с зерном выйдет на нужную мощность, весь островок Ортигия обведем кольцом стен, создав неприступную твердыню. Лет через двести-триста, когда наступит античный климатический оптимум, Запад будет процветать, и весьма вероятно, вся жизнь переместится именно туда.

А это еще что? Я смотрел вниз, наблюдая за уморительным зрелищем. Неужели так странно вильнула жизнь с моим появлением? Такого ведь в нашей части света точно никогда не было! Какая-то знатная дама выехала с визитом, но в упряжке вместо лошадей были запряжены люди. Такая вот импровизированная рикша.

— А ведь правда, — задумался я. — Лошадей и ослов я держать в городе не позволяю.

Колесницы, где нужно стоять, стремительно выходят из моды. А такие вот коляски на кожаных рессорах, напротив, в моду вошли. Теперь знать не использует носилки, и вместо восьми слуг справляется один-два. И экономно, и стильно. Едет такая расфуфыренная мадам из лувийской семьи, одетая в египетский лен, с микенской прической, в синайской бирюзе и в ожерелье из Вавилона. Едет она играть в преферанс по оболу вист к… К купчихе из Угарита, судя по дому, где остановилась ее коляска. И будут они перемывать кости своим соседкам, говоря при этом на дикой смеси языков, куда каждая из них принесла что-то свое. У нас тут роль французского в Российской империи екатерининских времен выполняет язык египтян. Вся парфюмерия называется на манер, принятый в Черной земле, ибо у нас таких терминов отродясь не было. И даже льняная ткань в Энгоми называется шесед, как в Египте. Каждая девчонка из богатой семьи знает, что грубую ткань шедет прилично носить только черни, а она, белая кость во втором поколении, ни за что не наденет даже тонкий менех. Это позор для нее. Только тончайший, белоснежный лен техен достоен знати.

У нас тут небольшая колония египтян образовалась, и именно они подмяли под себя всю модную индустрию. Как они сюда добираются — это отдельный вопрос. За большие деньги, которые отдают купцам и контрабандистам. За некоторых специалистов, например, камнерезов, я плачу сам, и плачу столько, что импорт мастеров стал неплохой нишей для заработка купцов и египетских таможенников. Мне нужны умелые люди. Я пускаю сплетни и слухи, и вот уже пошли первые плоды. Один из таких плодов ждет меня внизу. Стражник только что сообщил. Этого я приму в мегароне.

— Славься царь царей, Господин Моря, сияющий в небе, словно Ра, — полуголый египтянин, сверкающий отполированным черепом, лежал на полу, раскинув руки, и целовал мозаику. Фу ты, гадость какая! Хорошо хоть, подметали недавно.

— Царь царей вопрошает тебя, — важно заявил глашатай. — Зачем ты молил принять тебя? Зачем припал к его стопам?

— Ничтожного зовут Нейтхотеп. Он потомственный жрец богини Нейт в Саисе, — заговорил жрец. — Он…

— Тебе дозволено встать, — перебил его глашатай, который увидел мой знак.

— Благодарю за великую честь, о воплощение Посейдона, — проговорил жрец, упорно разглядывая мои сандалии. — Я услышал весть, что богиня, которой я служу, сочеталась с богом моря и родила новое божество. Я молю о том, чтобы служить ему.

Саис, столица пятого септа Нижнего Египта. Город на западе Дельты, недалеко от будущей Александрии, или как там ее получится назвать. Захолустный храм с захолустным культом, чьи жрецы даже близко не стояли по мощи и богатству с жрецами Амона-Ра. А ведь именно богиня Нейт этого самого Ра и родила. Нехорошо бог Солнца с собственной мамой обращается. Можно сказать, в черном теле держит. Ведь я не зря выбрал именно ее в матери Серапису, которого беспардонно позаимствовал у царей Птолемеев. Этот синтетический бог в свое время очень неплохо показал себя. Запад Дельты может стать опорой нового культа, который соединит людей моря и египтян. Именно там я распускаю слухи о рождении нового бога, ожидая, когда клюнет кто-нибудь из молодых и голодных. Из тех, кому ни хрена не светит в текущем раскладе. Мои купцы, получившие разрешение на торговлю у самого чати, активно работали в Саисе, который и был центром почитания богини Нейт. В Египте в каждой дыре свой персональный бог, и никто даже приблизительно не знает, сколько их на самом деле. Говорят, больше четырехсот. И это немалая проблема для фараонов, ведь каждый такой культ хочет свой кусок пирога.

— Тебе предписано отплыть на священный остров Посейдона, — важно заявил глашатай, — чтобы мудрость великого жреца Гелена напитала тебя. И тогда, если ты будешь признан достойным, то займешь важное место в храме Сераписа. Можешь удалиться!

— Благодарю, благодарю, благодарю… — жрец, пятясь назад и прижимая стопы к полу, как Майкл Джексон в лунной походке, выкатился из мегарона.

Я слышал, что у них там показать подошву — неслыханное оскорбление для жрецов и знати, но не до такой же степени. Я ведь еле высидел на троне. Лишь когда этот чудак ушел, и за ним закрыли дверь, я захохотал так, что едва корона с головы не упала. Я смеялся до колик в животе, до слез.

— Почему ты смеешься, отец? — ко мне подошел Ил, который стоял неподалеку, слыша каждое слово. Мальчишке шесть, и он серьезен не по годам.

— Ты видел, как он шел? — всхлипывал я.

— Он шел так, как пристало низшему. Я тоже приказываю ходить так в моем присутствии, — непонимающе уставился на меня Ил, а я внимательно посмотрел на него. Не рано ли забронзовел этот ребенок, окруженный раболепием с рождения?

— Ты засиделся во дворце, сын, — ответил я, сразу растеряв весь веселый настрой. — Тебе пора уходить с женской половины.

— Где же я буду жить? — растерялся он.

— В лагере легиона, — успокоил я его. — Ты ведь любишь кататься на лошадке. А теперь узнаешь, как за ней ухаживать, как поить и кормить. И как выносить за ней навоз.

— Разве не слуги должны это делать? — набычился он. — Я наследник, мне не пристало… Я не хочу…

— Воин сам ухаживает за своим конем, — я пристально посмотрел на него. — Или ты думаешь, что страной можно править из коляски, которую тащат слуги? Нет, дружок, это не так. Страной правят сидя не на троне, а в седле. Воины не будут подчиняться тому, кто не умеет держать в руке меч. Как только ночи станут теплыми, ты покинешь дворец.

— Я не хочу жить в лагере, вместе с чернью! — упрямо смотрел он на меня, и я расстроился. Вот те на. Упустил мальчишку, мотаясь по всему миру как бешеная собака.

— А я и не спрашивал, чего ты хочешь, — ответил я ему. — Ты наследник, первый из воинов. Тебе не станут подчиняться, если ты будешь слаб.

— Я все маме расскажу, — на его глаза навернулись слезы.

— Свободен, воин, — махнул я, и он ушел, давясь плачем.

— Па, — Клеопатра, которая подслушивала у двери, залезла ко мне на колени и обняла за шею. — А можно я в лагерь вместо Ила поеду? Я хочу лошадку чистить. Ну правда! Тут такая скука! Мама с Береникой возится, Ил с Мегапенфом в царя играет, а я одна с няньками.

Этой егозе уже четыре, и она бойко стрекочет, выплевывая слова со скоростью пулемета. Она похожа на мать, но усидеть за ткацким станком не может и четверти часа, убегая под разными предлогами. Крошечные ножки обуты в пурпурные сандалии, украшенные камнями и золотом, а короткий хитон расшит какими-то невероятными цветами. Дочь у меня растет щеголихой.

— Поедешь со мной на пилораму? — заговорщицки прошептал я ей на ухо. — А потом в кузню. Там большой молот поднимает река. Там мастера берут большие куски железа, и он плющит их ударами.

— Хочу! — взвизгнула она и захлопала в ладоши. — Хочу! Хочу! Хочу!

Вот ведь! — я даже расстроился. Ей и впрямь интересно. Клеопатра растет живой и любопытной девчонкой. Я несколько раз брал с собой сына, когда ездил в мастерские, и он ни одного вопроса не задал. Просто прошел мимо со скучающим лицом и даже не вспомнил потом об этом. Неужели он не изменится? Тогда нас всех ждет беда. Он сядет на трон, прокатится по инерции, которую я придам этому миру, а потом все зачахнет, в полном соответствии с заветами ибн-Хальдуна.

— Первое поколение приходит из пустыни и захватывает город, — шептал я. — Второе поколение строит империю. Третье сажает кипарисы и покровительствует поэтам. Четвертое поколение вырезается теми, кто пришел из пустыни. Проклятье, да как же обойти эту ловушку? Или мне и впрямь, как говорит Креуса, взять еще жен? Нет, не хочу. Гарем с кучей наследников — это точно не выход. Это всегда или кровь, когда сыновья режут друг друга, или очень большая кровь, когда они устраивают гражданскую войну. Я буду думать, у меня еще есть время.