Царская дорога

Глава 12

Год пятый от основания Храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. Запад Ассирии. Территория бывшей страны Митанни.

От Каркемиша до Ашшура — месяц пути, и у меня даже мысли не возникло тащиться в такую даль. Во-первых, дорога туда на троечку с минусом, по безводным пустошам и солончакам. Во-вторых, я терпеть не могу воевать экспромтом, а это он самый и есть. И в-третьих, зачем мне куда-то идти, если все, кто нужно, придут ко мне сами. И это они потащатся сюда, в бестолковой спешке собирая ополчение и отряды знати со всей огромной страны. А ведь Ассирия по нашим меркам и впрямь огромна. Покойные цари присоединили Митанни и Аррапху, округлив свои владения до совершенно неприличных размеров. Так мы и кочевали целый месяц в треугольнике между Евфратом и его левым притоком Хабур, медленно и со вкусом разоряя ассирийскую провинцию Хабху. Пока что, с учетом количества угнанного скота мы уверенно выходим в плюс. Трофейные команды гонят на запад отары баранов, стада коз и коров. А навстречу им идут караваны из Угарита со стрелами и иной воинской снастью.

— Государь! — в мой шатер вошел парнишка-адъютант и прижал руку к сердцу. — Еще одного гонца поймали. Из города Азиму в Ашшур за помощью скакал.

— Веди его сюда, — кивнул я.

Растрепанного и слегка помятого воина притащили ко мне и бросили на пол. Он стоит на коленях и смотрит в землю, сжав зубы, но страха в нем я не чую. Крепкий малый. Именно такие потом и завоюют полмира. Ухоженная борода и пропыленный щегольский плащ не по карману простому воину. Этот — муж из знатной семьи.

— Ты ведь в Ашшур скакал? — я пристально разглядывал его, и он нравился мне все больше.

— Да, царь, — твердо ответил тот.

— Отвезешь и мое письмо заодно? — спросил я его.

— Чего? — растерялся он и поднял на меня недоуменный взгляд. Он был готов к пыткам, к казням, но только не к такому повороту событий.

— Ты же гонец, — терпеливо сказал я. — Поэтому я прошу тебя отвезти письмо в Ашшур. Ты выполнишь мою просьбу? Ты ведь все равно едешь туда.

— Разве ты не казнишь меня, царь? — засопел ассириец, в глазах которого зажглась нешуточная надежда.

— Ты честный воин, — пожал я плечами. — Мне не за что казнить тебя. Ты же честен? Я не ошибся?

— Я хорошего рода, — выпятил пленник грудь, — и еще никто не назвал меня лжецом. Я не опозорю предков недостойным поступком.

— Тогда передай это в руки командующего-туртана, — протянул я ему табличку, обмазанную сверху тонким слоем необожженной глины. — А на словах передай ему, что царь Эней разоряет твою страну, травит поля, угоняет скот и молодых женщин. Он мстит за то, что люди царя ограбили его купцов.

— То есть сейчас я просто выйду отсюда, сяду на колесницу и уеду? — непонимающе посмотрел он на меня.

— Конечно, — кивнул я. — Если обещаешь, что передашь мое письмо.

— Я клянусь, что буду защищать твое послание так же, как и послание моего бел-пахети, областеначальника, — ответил воин, поцеловал печать и спрятал ее в суму.

— Тогда можешь идти, — махнул я рукой. — Ты получишь пластину-пропуск. Когда увидишь моих воинов, подними ее повыше, и тебя не тронут.

— Благодарю за милость, великий царь, — поклонился гонец и выкатился из шатра, не поднимая на меня глаз. Он все еще не верил в происходящее.

— Та-а-ак! — протянул я, усаживаясь на трехногий табурет. — Это уже пятый гонец. Надеюсь, хоть кто-то из них доберется до места, и его не сожрут по дороге львы.

— Могу войти, господин?

Тарис, новый начальник конницы, прошел в мой шатер и прижал руку к сердцу. Троянец Алкатор, который командовал до него, сгорел в одночасье от пустячной раны. Здесь взрослеют быстро. Инфантильные личности обоих полов просто умирают, не выдержав груза этой жизни. За слабака и нытика никто не отдаст свою дочь, а девушку, которая в тринадцать не умеет вести хозяйство, не возьмут замуж. Вот так двадцатилетний парень, который только что командовал турмой из пятидесяти всадников, стал командиром пятисот. Почти стал! Он пока на испытательном сроке, а ожерелье трибуна получит не раньше, чем мы попадем в Энгоми. Тарис невысок, жилист, храбр и чертовски умен. Я за ним третий год наблюдаю, понемногу подкидывая задачи все сложнее и сложнее. Вот и сейчас он принес лист папируса…

— Твою мать! — выругался я. — Когда уже мне нормальную бумагу сделают? Которая не расползается в пальцах, как квашня! Разоримся на папирусе этом проклятом! Ведь чистое серебро!

Тарис удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал и развернул лист, испещренный линиями и крючками. Это что-то вроде карты, но очень, очень корявый ее вариант.

— Тут, господин! — ткнул он в точку, окруженную волнистыми линиями. — Вот удобное место. Наместник Азиму собрал войска. Думаю показаться ему и привести сюда. У самого берега Евфрата, есть неплохое болото, а неподалеку гора, поросшая лесом.

— Куда мы их погоним? — заинтересованно спросил я.

— Вот сюда, — ткнул он пальцем, украшенным ногтем с траурной каймой. — У них будет всего три пути: в реку, в болото или в пустоши.

— На жадину не нужен нож, — мурлыкал я, любуясь с вершины горы, как ополчение города Азиму гонится за моим отрядом. — Ему покажешь медный грош! И делай с ним, что хошь!

Роль медного гроша тут выполняла отара баранов, которую гнал десяток моих всадников. Ассирийцы, увидев, что их в пятьдесят раз больше, взвыли от счастья и припустили со всех ног. Все два десятка колесниц и полтысячи пехоты, собранной с бору по сосенке.

— Да бросайте же этих проклятых баранов, бараны! — в сердцах взревел Тарис, который стоял рядом со мной. Это была его идея, целиком и полностью, и именно он инструктировал людей.

— Они тебя услышали, — усмехнулся я, увидев, как всадники бросили добычу и помчали вскачь, в сторону Евфрата, где Тарис как раз и обнаружил небольшое, но очень многообещающее болотце.

— Я, наверное, здесь останусь, — сказал я. — Посмотрю с горы. Действуй, трибун.

— Слушаюсь, государь, — кивнул тот и ускакал.

Он все прекрасно понял. Я даю ему возможность отличиться, и эта победа станет его собственной победой. Серьезный подарок для такого, как он. Забавно наблюдать с высоты за маленькими фигурками людей. Как будто в компьютерной игре, или в кино. Я ведь много раз был в бою и понимаю, как там сейчас жарко. Колесницы ассирийцев набрали ход, с гиканьем и воплями догоняя мох всадников. Их вдвое больше, и им очень весело. Здесь, в Ассирии, знатные воины правят конями, а не бьют из лука. Чудно, в наших землях все строго наоборот. Невесомые повозки, сплетенные из лозы, несутся по каменистой равнине, вздымая за собой густые пыльные шлейфы.

— Ну, давайте же! — в сердцах сказал я, до боли в глазах вглядываясь в облако пыли, где завязалась драка. Конное войско вышло из-за горы и смело колесничих в один миг, расстреляв их в упор. Трофейных лошадей взяли под уздцы и успокоили. Они еще не пришли в себя от скачки, но совсем скоро окажутся у нас в лагере, и мы найдем им применение.

Конная лава дугой охватила пешее войско, оставшееся без кавалерии. Полуголые копьеносцы, среди которых лишь единицы блестели бронзой шлемов и панцирей, спешно строились в три шеренги, укрываясь большими щитами. Да, это не военная машина царя Саргона II. Этим до нее как до неба. Ни щитоносцев, которые укрывают лучников, ни одетой в доспехи и остроконечные шлемы пехоты с длинными копьями, ни лавы из сотен колесниц. Обычное мясо, которое оторвали от земли и погнали на убой. Это уже четвертое войско мелкого наместника, которое мы колотим. Мы не даем им собраться вместе, а когда они отважно выступают нам навстречу, бьем по одному.

Конница лениво кружит в сотне шагов от тающего строя, выпуская одну стрелу за другой. Щит — хорошая штука, но случайная стрела всегда найдет себе щелочку. Девять стрел воин отразит, а десятая найдет-таки свою цель. Даже пустячная рана выводит из строя бойца. Не удержать после этого щита и не натянуть лук. Войско ассирийцев гонят к реке, умело управляя их страхом. Налетают с одной стороны, оставляя возможность уйти в другую, нужную нам. Это тонкая наука, и мои конные стрелки отрабатывают свои маневры дни напролет. Совсем скоро ассирийцев прижмут к топкому берегу, и там их строй рассыплется. Часть утонет, еще часть погибнет на месте, а самые отважные пойдут на прорыв и окажутся на равнине, гладкой, как бильярдный стол. И тогда за ними пойдут гетайры и изрубят их жуткими изогнутыми мечами. Скука… Я и так все знаю наперед.

— Государь, — ко мне подъехал адъютант. — Еще одного гонца поймали. Только странный какой-то гонец. Он не убегал, а к нам шел. Сам худой, как весло, колесницу разбил в дороге. Прискакал на спине коня, а второго рядом за повод вел. По-нашему хорошо говорит.

— Тащи его сюда, — оживился я.

Ассирийца приволокли и поставили передо мной. Он приложил руку по уставу, а на его грязном лице, исчерченным потеками пота, блуждала счастливая улыбка. Он худ до невозможности, и до невозможности же грязен. Щегольская борода, когда-то завитая, превратилась в окаменевший колтун. Он похож на ожившего покойника, и только глаза смотрят дерзкой, странно знакомой улыбкой.

— Государь не помнит меня? — вдруг спросил он.

— А должен? — прищурился я. Я определенно где-то его видел.

— А так? — широко улыбнулся он, и я ахнул.

— Оставьте нас! — скомандовал я, и когда охрана отошла, спросил удивленно. — Хепа? Ты?

— Хепа умер, государь, — усмехнулся он. — И предатель в Ашшуре умер. Он учил биться царский кисир. Он был в списке на ликвидацию.

— Ты получишь положенную награду, — кивнул я. — Ты знаешь, где сейчас Кулли?

— Я думаю, он поехал в Сузы, — усмехнулся лукканец. — По крайней мере, на его месте я уже был бы там. Мне бы чего-нибудь пожрать, государь. Последнее, что я ел, был костный мозг дикого онагра. Мне повезло. Львы не стали грызть его мослы, а гиены еще не успели подойти. Но это было три дня назад…

В то же самое время. Сузы. Элам. (сейчас — г. Шуш, Иран).

Дорога из Вавилона до Суз — полный месяц, и караван ослов, к которому присоединилась супружеская чета, растянулся на тысячу шагов. Они оставили корабль, на котором пришли по Тигру в эламский Дер, и вот уже через четыре дня огромные стены столицы показались в закатной пелене. Зиккураты храмов Иншушинака, Хумпана, Пиникир и Киририши (так звали здесь Великую Мать) возвышались над городскими стенами, пряча кирпичные макушки в темнеющем небе. Купцам нужно поспешить, иначе закроют ворота. Здесь, в Сузах, живет главный из царей Элама, один из трех…

— Давай еще раз прочтем список даров, муж мой, — заявила Цилли-Амат, и Кулли покорно полез в суму, висящую на боку. Потом он подумал немного и положил ее назад. Он наизусть помнил все, что там написано, но его жене доставляло невыразимое наслаждение перечитывать таблицу раз за разом. Или, наоборот, так проявлялась ее скорбь. Ведь они выгребли из своих закромов почти все, что скопили нелегким трудом.

— Чаша золотая, наполненная золотыми статерами, — пробубнил Кулли, пока Цилли согласно покачивала крючковатым носом. — Чаша серебряная, наполненная драхмами. Ткань пурпурная, десять кусков. Ваза из алебастра египетская…

— Три! — сказала вдруг Цилли.

— Что три? — недоуменно посмотрел на нее муж.

— Три вазы алебастровых, три чаши золотых и чаши серебряные. Тоже три! — торжествующе посмотрела Цилли-Амат на своего супруга. — Мы этот список у казначея за взятку заверим, и делу конец. Ты потом у своего царя по описи получишь.

— Нет! — отрезал Кулли, и его жена свирепо засопела. Она ударила пятками своего мула, который обиженно заревел и в несколько скачков покрыл полсотни шагов.

— Желание заработать не должно затмевать в тебе здравый смысл, — Кулли догнал жену и поехал рядом. — Мало того, что ты предлагаешь обмануть мне своего господина и благодетеля, так еще и риски какие! Не приведи боги, узнает! Ведь тогда конец нам с тобой. Из-под земли достанет.

— Думаешь, Безымянный придет за нами? — заинтересованно посмотрела на него Цилли-Амат. — Пошлет убийцу из-за такой малости?

— Думаю, пошлет, — поежился тамкар, вспомнив странного типа, которого он аккуратно прощупал в Ашшуре. Если этот беззубый — купец, то сам Кулли — жрица Великой Матери.

— Но ведь мысль-то хорошая была, согласись? — примирительно сказала Цилли-Амат. — А если мы чужих владык будем обманывать, муженек, это твою клятву не нарушит?

— Это сколько угодно, — махнул рукой Кулли. — Главное, чтобы они тоже нас с тобой по всему свету не искали.

— Быстрее! Быстрее, почтенные! — заорал раб кари, начальник каравана. — Скоро солнце сядет. Ночевать нам тогда в степи!

Бит тамкарим, дом купцов, стал их приютом. Такие постоялые дворы есть везде, где есть твердая власть. Да и быть по-другому не может. Ведь находятся они за городской стеной, и купцы безбоязненно оставляют там свои товары и ослов. Элам — ближний сосед, торговый партнер и старинный враг Междуречья. Так длится уже сотни лет. Здесь в ходу аккадский язык и клинопись. И даже богиня Иштар чувствует себя в этой стране ничуть не хуже, чем в родном Вавилоне. Ее храмы повсюду.

Кулли скучал, пока его жена пробежала по старинным компаньонам своего отца, выясняя слухи и дворцовые сплетни. Знакомцы же помогут им попасть на прием к самому царю, взяв за эту сущую мелочь. Посол ты там или не посол, но торговля доступом к монаршему телу — давняя привилегия дворцовой шушеры и людишек, к ней приближенных. Как бы там ни было, Кулли, озадаченный потоками свалившегося на него груза информации, уже через два дня стоял, склонившись, перед крепким мужиком в расшитом одеянии до пят и в высокой полосатой шапке. Шутрук-Наххунте имел широкое обветренное лицо и глубоко посаженные глаза, которыми и сверлил вавилонского купца, не произнося ни слова. За него тоже вещал глашатай.

Уже были вручены подарки, показана таблица с подтверждением полномочий Кулли как посла, и даже злосчастная купчая на верблюдов была вручена тоже. Сам царь Шутрук-Наххунте соизволил взять ее в руки и прочитать. На грубом лице его появилась глубокая задумчивость. После этого он заговорил сам.

— Твои слова правдивы, купец. И нам угодны твои дары. Мое величество наслышано о том, что сейчас происходит в Ассирии. Царь Ашшур-Дан спешно созывает войска и ведет их на запад. Его пределы громит царь Медного острова, который мстит ему за грабеж. Рынки шумят, а мои купцы уже сбежали оттуда. Они рассказали мне, что все это из-за каких-то животных, поднимающих огромный груз. Их купили за ничтожную сумму, и теперь ассирийцы не знают, что с ними делать. Эти звери их не слушаются. Стало быть, это ты тот самый купец и есть.

— Да, великий господин, чье правление благословил Мардук и Иншушинак, — склонился Кулли, — я не посмел бы лгать тебе. Я сказал носителю печати царя Ашшур-Дана, что эти верблюды должны пойти в Сузы, к великому государю Шутрук-Наххунте, да славится его имя. Но ничтожный ассириец только рассмеялся и заявил, что не боится царя Элама. И что царя Энея он не боится тоже. Ассириец сказал, что царь Ашшур-Дан самый великий государь из всех, и что он разобьет каждого, кто посмеет напасть на него. Он купил у меня все стадо за цену, меньшую стоимости овцы! И он забрал дары, которые мой царь прислал светочу мира, что восседает сейчас передо мной. Я был вынужден поехать в Вавилон и собрать все, чем владею сам и чем владеет семья моей жены, чтобы принести все это к подножию трона величайшего.

— Что? — Лицо Шутрук-Наххунте почернело и перекосилось от гнева. — Ты хочешь сказать, что ассирийцы ограбили посольство, которое шло ко мне?

— Я исполняю обязанности посла, и я передал слугам величайшего таблицу, где подтверждены мои полномочия, — снова поклонился Кулли. — Ассирийцам неведом страх, они не ставят ни во что силу царя Элама.

— Можешь идти, — рыкнул Шутрук-Наххунте. — Ты верный слуга своего государя, и я щедро вознагражу тебя. А своих зверей ты получишь назад. Богом Хумпаном клянусь! Убей меня гром!

— Но торговля, величайший! — несмело сказал Кулли. — Я приехал сюда, чтобы проложить путь от самых Суз до Угарита. Мой государь обещает свое покровительство тамкарам Элама.

— Мы дозволяем вам торговать здесь, — отмахнулся царь Шутрук. — Подойдешь потом к моему суккалу, он все решит.

Кулли, не разгибая спины, выкатился из тронного зала, обливаясь потом под роскошным халатом, и пошел к покоям визиря, который здесь, как и в Вавилоне, назывался суккал. Ближе к вечеру, закончив дела, он вернулся на постоялый двор, где его ждала жена, которая вцепилась в него, словно клещ.

— Ну? — требовательно спросила она. — Получилось?

— Получилось, — выдохнул Кулли. — Суккал заверил список наших даров, и я получу их у своего государя обратно. А царь Шутрук, в свою очередь, щедро меня одарит. Я сказал ему, что отдал свое и, мне показалось, что он даже растрогался.

— А верблюды? — встряхнула его за грудки Цилли-Амат. — Он поможет нам их вернуть?

— Он пообещал, — вытер пот со лба Кулли. — Но только это будет совсем не так, как мы с тобой рассчитывали. Меня не оставляет скверное предчувствие, моя дорогая. Царь Шутрук-Наххунте, да славится имя его, не произвел на меня впечатления человека, который легко прощает обиды. Он не станет писать писем и слать посольства. Он узнал, что ассирийцы сейчас уведут войска от столицы, и непременно воспользуется этим. Царю нужен был повод, чтобы напасть на беззащитные провинции Ассирии, и он его получил. Мне кажется, о жемчужина моего сердца, что мы с тобой только что развязали большую войну. И все это из-за какого-то стада верблюдов! М-да…

— Та-ак! — задумалась вдруг Цилли-Амат. — Война, значит… Тогда ты остаешься здесь и получаешь разрешение на торговлю. Пока соберут войско… Пока я съезжу в Вавилон… Отсюда до реки Малый Заб три недели пути, пусть четыре. За ней уже начинается ассирийская Аррапха. Пока эламиты пройдут земли диких касситов и лулубеев, что пасут своих баранов между Шушем и Аррапхой, они изрядно награбят. Представь, войско вошло в Ассирию, все радуются победам, а тут их встречает целый корабль, груженый вином из фиников! Ну скажи, драгоценный муж мой, разве я не молодец!