Царская дорога

Глава 13

Еще месяц спустя. Год пятый от основания Храма. Месяц девятый, Дивонисион, богу виноделия посвященный. Западные пределы Ассирии.

Короткая прогулка до Каркемиша с целью потренировать молодняк и сбыть с рук одну из засидевшихся в девках родственниц обернулась полноценной войной. Мелкие городки мы частично взяли коротким штурмом, а частично принудили сдаться под честное слово. Мое войско так основательно подчистило местные закрома, что я уж начал переживать, не придется ли покупать зерно в Каркемише. Но тут наконец-то удача нам улыбнулась. Видимо, гонцы все же добрались до Ашшура, раз царь провел мобилизацию и теперь тащится «со всей силой своей», мечтая о личной встрече. Да, слава богам, он тащится прямо сюда.

Выражение «со всей силой своей» означает, что помимо регулярных войск, коих у Ашшур-Дана даже меньше, чем у меня, он собрал отряды знати из коренных провинций Ассирии и из покоренных земель востока: из бывшего царства Аррапха, провинций Замуа и Хархар. На сборы у него ушел всего месяц, и на дорогу сюда из Ашшура уйдет еще столько же. Честное слово, я уже устал ждать. Скоро осень, а зимовать я люблю не в шатре, а дома, у теплой печки. Чай не мальчик, в почтенных летах пребываю. Мне примерно двадцать четыре. Дня моего рождения отец не запомнил ввиду совершеннейшей ненадобности. Вроде бы я родился весной, но это не точно. Возможно, это был конец зимы. Он и в годе-то был не слишком уверен.

Встречный поток угнанного скота, с одной стороны, и воинской амуниции с другой, идет непрерывной рекой. Как ты ни собирай стрелы, а расход их у конницы все равно огромный. Вышли-то мы с тремя колчанами на брата. Девять дюжин, на один хороший бой. А тут что ни день, так вылазка по тылам неимоверно растянувшегося ассирийского войска. Мастерские в Угарите благословляют эту войну. На них, в отличие от несчастных жителей Хабхи, пролился серебряный дождь.

— Государь! — в мой шатер вошел трибун Тарис, который склонил курчавую голову. — Разведку ассирийцев видели отсюда в дне пути. Они идут прямо на нас.

— Ага! — удовлетворенно потянулся я. — Ну наконец-то! Тогда действуем по плану.

Сюда, на запад, ведет только один удобный путь. Такой, где в достатке воды и пищи. И этот путь мной основательно ограблен. Население разбежалось, колодцы аккуратно засыпаны или забиты дохлятиной, а зерна не осталось вовсе. Кормиться огромной армии негде и нечем, и Царская дорога, такая удобная и гостеприимная когда-то, станет для войска Ашшур-Дана дорогой смерти. Он же ведет с собой тысяч десять. Моим разведгруппам хватает мутного ручейка, ассирийцам же нужны многие тонны воды.

— Откуда столько войск? — спросил я у жрецов Сина, владения которых никто даже пальцем не тронул. И те охотно пояснили. В случае большой войны цари гонят всех подряд, срывая земледельцев со своих полей. Десять тысяч — это еще немного. Шутрук-Наххунте Эламский может привести и все пятьдесят. И эта безумная саранча не оставляет после себя ничего, кроме дочиста объеденной земли. Причем свои собственные владения могут грабить с тем же огоньком, что и вражеские. Жрать-то нужно что-то. Десять тысяч человек — это десять тонн зерна в день. Плюс боевые кони, которые на жухлой траве много не навоюют. Им тоже нужен овес. Тот запас, что приносит с собой воин, он съедает в первые же дни, а потом вся надежда только на грабеж. А вот тут облом! На этом пути все уже украдено до них. И сделано это тщательно, с глубоким знанием дела.

Переправа через Хабур в это время года несложна. Река едва ли по пояс в самом глубоком месте. Брод охраняет крепость Гузана, но его ополчение мы уже разбили, а с горожан взяли щадящий выкуп. Все равно у меня нет сил на полноценную осаду. Зато они теперь мне не мешают. Сидят за высокими стенами и носа не высовывают. Удобных бродов тут всего один, и обойти его нельзя никак. Поэтому, когда ассирийская армия показалась на горизонте своей бесконечной пыльной змеей, мы уже были готовы. Пять сотен конных лучников на переправе — страшная сила.

Господин Бел-Илани, носивший высокий титул ша пан экалли, хранитель печати, шел со своими людьми прямо за царским отрядом и дворцовой гвардией. Мерное покачивание колесницы навевало дрему, и только то, что он стоял, держась за тонкий борт повозки, спасало его ото сна. Вся аристократия Ассирии двинулась в этот поход, позабыв былые разногласия. Позади ведут свои отряды великий глашатай, нагир экалли, и великий виночерпий, раб шаке. А за ними идут аристократы чином пониже. Все вельможи дворца были потомственными воинами из знатнейших семей. И если господин Бел-Илани по долгу службы обязан готовить царские указы, то это совершенно не значит, что он был плохим бойцом. Совсем наоборот. Воевать его учили с детства, а с поводьями колесницы господин ша пан экалли обращался лучше, чем его жены с веретеном.

— Скверная война, господин, — почтительно сказал вдруг возница. — Подлая какая-то. Сколько хороших парней каждую ночь теряем!

— Да, — поморщился хранитель печати. — Не по-людски воюют.

Он вздохнул и глубоко задумался. Война эта — полнейшая дрянь. Каждую ночь на спящий лагерь летят стрелы, отягощая обоз ранеными. Их уже под две сотни. Воды очень мало. Приходится долго у мелких речушек стоять, а потом пускать разведку, чтобы найти источник или колодец, который еще не успели завалить падалью. Половина воинов из таких рейдов не возвращается. Их бьют всадники, что отринули заветы предков и сели на спины своих коней. А еще…

Хранитель печати скрипнул зубами от гнева. Унизительные воспоминания захлестнули его с головой. Он такие надежды возлагал на этих слюнявых зверей, что забрали у тамкара царя Талассии, но едва не превратился из-за них в посмешище. Проклятый купец не сказал, что покупать нужно еще и погонщиков, потому что незнакомых людей эти проклятые животные не слушаются. Когда на них попробовали навьючить груз, они только истошно ревели и плевались, никого не подпуская к себе. Господин ша пан экалли и сам один раз удостоился такого плевка, что едва не стоило ему репутации. За спиной начинали шушукаться и хихикать, а это верный признак того, что он потерял лицо. Невообразимая ситуация для персоны такого ранга. Но, видимо, Ашшур благословил его, наделив толикой здравого смысла. Он сделал вид, что так и было задумано. И что пройдет несколько месяцев, и искусные воспитатели коней справятся с этими зверями. Просто нужно время.

Слухи пробежали по дворцу и затихли, чтобы через считаные дни разгореться с новой силой. Царь Эней, который с невообразимой скоростью оказался в пределах Ассирии, начал громить провинции запада. И в этом теперь тоже винили хранителя печати. Ведь все гонцы, что добирались до Ашшура, твердили в один голос: повелитель Медного острова пришел, чтобы мстить за оскорбление, которое нанесли, ограбив его тамкаров. Сам царь Ашшур-Дан призвал тогда своего слугу, и когда хранитель печати показал ему купчую на этих верблюдов, посмотрел на него как на последнего дурака. Бел-Илани никогда не забудет этого взгляда. В нем читалась злость, жалость и желание содрать кожу с того, кто ославил самого повелителя Ассирии последним вором. Никаких оправданий царь слушать не стал, а таблицу с купчей просто швырнул в стену. Покупка целого стада за половину сикля почему-то показалась ему смехотворной, и только надвигающаяся война и былые заслуги спасли тогда хранителя печати от царского гнева. Теперь у него лишь один шанс остаться на своем посту. Он должен смыть кровью этот позор. Смыть в победоносной битве.

— А того купца я на кол посажу, — хмуро пробубнил себе под нос хранитель печати, а потом внезапно передумал. — Нет, он так легко не отделается! Кожу сдеру и солью посыплю. Он у меня неделю подыхать будет.

Последние слова вельможа произнес так громко, что возница, который их услышал, опасливо втянул голову в плечи и дернул за поводья, вызвав своей неосторожностью обиженное ржание коней.

— Переправа, господин! — сказал он, увидев сверкнувшую железным блеском полосу реки. — Неужто до самой Гузаны добрались. Слава Ашшуру!

— Так вот вы ка-ки-е! — отчетливо выговаривая каждую букву, протянул хранитель печати.

Реку, что в этом месте была шириной шагов в сто, не больше, без боя не перейти. Странные воины, взобравшиеся на спины своих коней, стояли на том берегу. Они разглядывали пешее войско и бесконечный караван ослов, груженых припасами и разобранными колесницами, и гоготали в голос. Им было ужасно весело.

— У нас триста колесниц, — прошептал Бел-илани. — Но здесь их не пустить в ход. Нужно вести щитоносцев. Вот чем можно смыть мой позор. Я сам поведу их в бой!

Он спешно соскочил с колесницы и подбежал к царю Ашшур-Дану, который сосредоточенно разглядывал воинов на том берегу. Ему тоже не нравилось их веселье. Царь одет по-походному, но ему уже принесли доспех из бронзовой чешуи, и он надевал его прямо сейчас.

— Пусть величайший дозволит своему слуге пойти первым, — Бел-илани склонился, и царь медленно качнул головой. Ответом он его не удостоил.

— А они с яйцами, государь! — весело заявил Тарис, который стоял со мной стремя в стремя. Его тоже потешали растерянные лица ассирийцев, многие из которых впервые увидели всадников.

— Можешь не сомневаться, — хмыкнул я. — Это очень крепкие ребята.

Великие воины ассирийцы так и не смогли создать толковую кавалерию. На пике своей мощи их конные лучники ездили на попонах, усаживаясь почти что на круп коня. А когда нужно было стрелять из лука, они останавливались, и тогда один всадник спешивался, держал чужого коня за повод, а второй в это время выпускал стрелу. Эти даже такому фокусу обучены не были. Они уже поняли, что прорваться смогут только в пешем бою, и спокойно строились на том берегу, ровняя ряды.

— Сейчас стрелы полетят, — ответил ему я. — Смотри, лучников вывели.

— Я отведу парней, — понятливо кивнул Тарис. У нас не принято проявлять дебильную браваду а-ля генерал Каппель. За бессмысленные потери разжалование — это самое малое, что грозит командиру.

Прозвучала резкая команда, и мои лучники рассыпались в жидкую цепочку, которая обстреляла строй пехоты на том берегу. Щитоносцы почти не пострадали. И вроде бы они недалеко, но так уж очень много стрел впустую уходит. Побережем.

Заревела труба, и первые шеренги ассирийцев вошли в воду. Затренькала тетива рядом со мной, и из жуткой, смертоносной спирали, в которую превращается конное войско, полетели стрелы. Много их застревает в щитах, но много и находит свою цель. И тогда легкораненные воины возвращаются на берег, а раненые тяжело уносятся быстрым течением вместе с убитыми. До них сейчас никому нет дела. Ассирийские воины не смотрят по сторонам. Они прикрываются щитом, словно зонтиком от дождя, и упорно бредут к берегу. Им тяжело, ведь течение здесь довольно сильно.

Потери у ассирийцев большие. В воде не построиться как следует, а потому щелей в рядах пехоты полно. Убитые падают в реку, а туда, где открывается брешь, тут же летит стрела. Им нужно закрепиться на нашем берегу, но в этом-то и заключается проблема. Выстоять против конного лучника можно только в плотном строю, плечом к плечу, пока остальная армия переправляется через брод. И тогда, если сильный отряд зацепится здесь… если даст колесничим время собрать свои повозки и развернуться в конную лаву. Тогда у них есть неплохой шанс. Если…

Никогда еще отважному воину Бел-Илани не было так страшно, но сейчас тридцать поколений благородных предков взирали на него с небес, и он прогнал постыдное чувство. У него нет повода для страха, ведь он не нищий землепашец. У него отличный шлем, украшенный позолотой, доспех из бронзовой чешуи и роскошный воинский пояс. Не будь всего этого, он был бы уже убит несколько раз. Две стрелы чиркнули по шлему и с обиженным бульканьем ушли в воду. Еще одна ударила его в плечо, совсем рядом с незащищенной шеей.

— Навесом бьют, сволочи! — скрипнул он зубами.

Он встал во вторую шеренгу и продвигался вперед только тогда, когда стоявший впереди сделает свой шаг. А вот шли его воины довольно медленно. Течение и летящая с небес смерть не способствуют быстрому бегу.

— Да вперед же! — заорал Бел-илани, который вдруг оказался в первом ряду. Стоявший перед ним со стоном опустился в воду и захлебнулся прямо у него на глазах. Тело, которое потащило течением, билось о чужие ноги, но до него никому больше не было дела.

А ведь я знал его почти двадцать лет, — царапнула вдруг хранителя печати несвоевременная мысль. — Надо будет потом найти всех и похоронить достойно.

— Сомкнуть ряды! — заорал он, и войско кое-как начало собираться в ощетинившийся копьями кулак. Первые ряды уже почти подошли к берегу, и тут течение оказалось довольно спокойным.

— Вперед! — орал он, ногой отпихивая тело того, кто только что прикрывал его справа. В открывшуюся брешь немедленно влетела стрела, ударила его в пластину панциря и отскочила в сторону.

— Неправильная война! — шептал он искусанными в кровь губами, видя, как падают один за другим те, кого он привел на эту битву.

Семьи этих людей столетиями служили его собственной семье. Они гибли на его глазах, будучи не в силах дать ответ врагу. Они шли через проклятый брод всего несколько минут, но для него это время превратилось в вечность. Оно стало медленным и тягучим, как мед. Только вкус его не был сладким. Он был соленым, подобный свежей крови. Бел-илани знал, что вслед за ним уже идут тысячи воинов, которые стрелами отгонят проклятых всадников. Он знал, что вслед за щитоносцами пойдут лучники, которые обмотали головы запасной тетивой и подняли вверх свое оружие. Но он знал и другое. Все те, кто сейчас идет вместе с ним, умрет, не пройдя и полусотни шагов от кромки воды. Прямо сейчас они покупают своими жизнями возможность для остальных. Он ведь сам вызвался на это. И тогда в безумном исступлении знатнейший воин Ассирии бессильно заорал, глядя в равнодушное небо. Небу было плевать.

— Да, крепкие ребята, государь! — с веселым удивлением сказал Тарис, который подскочил ко мне на своем коньке. — В первых рядах, считай, всех положили, а они все идут.

— Вижу, — коротко ответил я.

Я стоял на небольшом пригорке, приложив ладонь ко лбу. Зря Тарис радуется. Убили и ранили от силы три сотни, но прямо сейчас многотысячная орда, не обращая внимания на потери, вступила в реку, сделав ее серебристые воды совершенно черными. Наши стрелы летели густо, собирая свою кровавую дань, но все равно, это было ничто.

— Лучники строятся! — скомандовал я, когда первые стрелы полетели в сторону моих парней. — Отход!

Мне плевать на ассирийскую пехоту, которая сейчас запрудила берег и начала понемногу огрызаться. Я обязан не допустить одного: ассирийцы не должны перевести через реку своих коней и собрать колесницы. В этом случае победа, которая у меня почти в кармане, может обернуться огромными потерями. А армия Ашшур-Дана, которая должна остаться здесь, потащится дальше, до самого Угарита. Они не остановятся. Есть сотни способов выманить медведя из берлоги, но не существует ни одного способа засунуть его обратно. Впрочем, я и не собирался.

— Скачи к царю Кузи-Тешубу, — повернулся я к адъютанту. — Скажи, что ему пора оросить землю древней страны Митанни реками ассирийской крови. Бессмертные боги и духи предков смотрят сейчас на него с небес. Только ему покорится крылатый диск Ашшура. Запомнил? Не вздумай сократить ни слова! Доли в добыче лишу!

Войско хеттов стоит в получасе отсюда. И да, мой будущий родственник именно таков. Он, оказывается, он тщеславен и очень любит высокий штиль. Я уже обещал, что про этот бой сложат целую поэму. Он так обрадовался, что я почти пожалел об обещании отдать ему Харран. По-моему, он согласился бы и так.

Гигантское войско все еще переправляется и, как я и надеялся, царь Ашшур-дан оказался адекватным человеком. А это значит, что конницу он повел в последних рядах. Пока пехота будет умирать, знатные воины запрягут своих коней и выедут на простор. Тут широко, им есть где развернуться.

— Царь Ашшур-Дан на том берегу, Тарис, — показал я на штандарт в виде длинного шеста с крылатым диском на верхушке. — А теми, кто переправился, командует вот тот!

И я указал на знатного воина в роскошном доспехе и сверкающем позолотой шлеме. Я запомнил его, ведь он шел через реку в первом ряду.

— Я сам его сниму, государь, — заявил Тарис и ускакал, прежде чем я хоть что-то успел сказать.

— Ну, мальчишка! — выдохнул я сквозь сжатые зубы. — Пацан! Порисоваться захотел, кретин! Я тебе устрою, когда вернешься!

Тарис — великолепный лучник, один из лучших во всем войске. Будет жаль, если укокошат дурака. Впрочем, он в линотораксе и в хорошем шлеме, пусть и не в таком роскошном, как ассирийский вельможа. И конь его укрыт попоной.

Трибун влился в спираль конных лучников, которая не останавливалась ни на минуту, пока ассирийцы строились, и вдруг замер, не обращая внимания на летящие в него бронзовые жала. Он натянул лук, поймал цель и выпустил стрелу, которая ударила ассирийского аристократа прямо в лицо. Превосходно! Ассириец задохнулся криком и упал, а Тарис с хохотом поскакал дальше, поливая стрелами ряды вражеской пехоты.

— Перехвалил я тебя, — хмуро заявил я сияющему, словно медный таз парню, который встал рядом со мной. — Я не говорил, что его нужно пристрелить. И уж точно ты не должен был делать это сам. Еще одна такая выходка, и пойдешь командовать десятком. Да и десятка для такого, как ты многовато будет. Понял меня?

— Да, государь, — Тарис нервно сглотнул и поник, сразу же растеряв весь свой задор. — Больше не повторится.

— Вытащи их на поле, — резко сказал я понурому трибуну. — Хотя бы на тысячу шагов. Вот был у ассирийцев человек, который повел бы их в бой. И кто это теперь сделает? А?

— Вон тот! — Тарис указал еще на одного аристократа, который, судя по стекающим с плаща каплям, только что переправился на наш берег.

— Как только они отойдут, — сказал я, — отрежь их от реки. А в лоб им ударят хетты. А вот, кстати, и они! Рановато, конечно, ну да ладно. Царь царей Кузи-Тешуб не утерпел и примчал за своей славной победой. Тьфу ты, как невовремя!

А ведь я еще никогда не видел, как несколько сотен хеттских колесниц идут в атаку, понемногу набирая ход. Оказывается, это незабываемое зрелище.

Колесницы хеттов — танки Бронзового века. Расхожая фраза, не наполненная смыслом до того самого момента, пока не увидишь этого сам. Империя Лабарны могла выставить на пике до трех с половиной тысяч колесниц, у Кузи-Тешуба едва ли в десять раз меньше. И все равно вид сотен повозок, разворачивающихся в лаву, страшен до невозможности. Хетты могут бить с колесниц из луков, а могут проламывать строй пехоты, разя с повозки длинными копьями. В экипаже три человека: возница, знатный воин и щитоносец. Они тренируются вместе много лет и, кажется, даже дышат в унисон. Кони, запряженные в колесницы, не годятся под седло. Они невысоки, но крепкие и выносливые. Они укрыты попонами, на которые нашиты железные бляхи. И кони эти не боятся пехоты, ощетинившейся копьями. Они спокойно идут прямо на нее.

Бестолковый, рыхлый строй ассирийцев, которые все еще вылезали из реки, вздрогнул и застонал как раненый зверь. Сотни колесниц ударили во фланг, смяв его в мгновение ока. Конная упряжка пробивает себе дорогу, топча полуголых людей, а копья экипажа разят на две стороны с методичностью швейной машинки. Тяжелая хеттская колесница — это вершина военной эволюции. Одни оси из самшита, намертво соединенные с колесами, чего стоят. А хомут, мягко обнимающий конскую шею? Да, рано мы списали колесницы в утиль, они себя еще покажут. Правый фланг ассирийского войска смят и панически бежит в сторону реки, получая в спину наши стрелы. Но вот левый фланг и центр тоже почему-то пятятся назад, отступая в полном порядке.

— Колесницы не стали переправляться, государь! — почтительно произнес остроглазый Тарис. — И царь тоже. Они строят войско на том берегу. Как будто хотят прикрыть отступление.

— Они бегут! Трусы! — мимо меня пронесся на колеснице Кузи-Тешуб, потрясая окровавленным копьем. — Мы сбросили их в реку!

— Они уходят? — задумался я. — Но почему? У них все не так плохо. Мы ведь еще даже толком не начали, но они ведут себя так, как будто не хотят больше воевать. Как будто им ударили в спину. Но кто бы это мог сделать?