Царская дорога

Глава 20

Заседание Купеческой гильдии происходит у нас раза четыре в год. И самое важное из них именно в марте, приуроченное ко дню весеннего равноденствия. Почему именно сейчас? В море, если с оглядкой, выйти можно, но большими грузами почтенные торговцы не рискуют, терпеливо ожидая восхода Семи сестер. А он у нас в начале мая.

Мой мегарон, роскошь которого бьет по глазам непритязательной публики, полон народу и, кажется, вновь становится тесен. Вот ведь пропасть! Мне и этот обошелся немыслимых денег, а уже пора строить новый. Не зря! Не зря я выселил всех с Царской горы. Скоро буду новое жилье себе строить, которое и займет большую часть старого акрополя. А то, стыдно сказать, даже остатки дворца в Угарите роскошней, чем мое убогое жилище. Тут едва ли тысячи три квадратов наберется. Иной коттедж на Рублевке побольше будет, чем дворец царя царей, где живет и трудится множество народу. У меня одних ткачих человек триста, и они занимают добрую половину помещений.

На заседание Гильдии в Энгоми собираются самые богатые купцы Кипра, Угарита, с большим трудом оживающего Алалаха и на глазах встающего на крыло Родоса. Бывает, если вопрос важный, сюда приезжают даже из Трои, с Крита и с Островов, хотя плыть сюда в это время года все еще опасно. Холодно, да и легко в шторм можно угодить. Но в этот раз сюда пришли из места еще более отдаленного. Из Карфагена, новой колонии, выведенной на край света.

— Почтенный Ахирам! — приветствовал я тамкара, ответственного за ливийское направление. — Ты рисковал, приходя сюда так рано. Море еще неспокойно.

— Дело не терпит отлагательств, государь, — поклонился тот. — Я принес важные вести. Три года прошло, как ты почтил меня высоким чином своего доверенного купца. И я исполнил твое поручение.

— Будь так добр, напомни, — поморщился я. — За три года я раздал столько поручений, что большую их часть уже успел позабыть.

— Конечно, господин, — кивнул тамкар. — Три года назад в этом зале ты приказал мне продать верблюдов царю племени мешвеш, и я это сделал. Теперь у ливийцев есть свои животные, они уже получили первый приплод.

— Только не говори мне, что они смогли пересечь великую пустыню, — прищурился я. — Я уважаю тебя, почтенный Ахирам, но это звучит слишком невероятно.

— Нет, господин, — покачал головой купец. — Еще никто не решился на такое. Но люди племени мешвеш поступили иначе. Они пустили слух по разным родам, что живут по соседству. Они передали вождям соседних племен, что хотят торговать. Этот слух шел от племени к племени, господин, и он вернулся назад. Он шел через сеть оазисов, что тянутся от Великого моря и до самой Нубии. Эти оазисы цари Египта считают своими, но последние лет пятьдесят их власти там нет. Вожди ливийцев там истинные хозяева.

— Куда пришел слух? — я даже вперед наклонился в нетерпении.

— В Нубию и пришел, — ответил купец. — Только не в Нижнюю, где сидит наместник Хори, а еще дальше, в Верхнюю, аж до четвертого порога. Там правят нубийские князья, которые платят дань Великому Дому. Оказывается, этот путь хорошо знают. Армии египтян когда-то давно ходили так на Керму и Напату. Тамошним купцам известно, что где-то далеко на западе есть гигантское озеро, где живут крокодилы и множество птиц. И там уже нет пустыни, господин. Там растут травы с редкими деревьями, где пасется бесчисленное количество слонов. Они не ходят туда, но вести и товары идут от племени к племени.

— Озеро Чад, — выдохнул я. — Значит, путь к нему все-таки есть. А великую пустыню можно обойти с востока, вдоль Нила. Не самый короткий путь, но вполне приемлемо.

— Около этого озера моют золото, — улыбнулся купец. — Товары из Египта кое-как попадают туда, то путь этих товаров очень нелегок и долог.

— Что ты решил, почтенный? — спросил я его.

— Я хотел бы отправиться туда, господин, — купец посмотрел мне прямо в глаза. — Первый путь всегда тяжел, но я верю, что мы сможем его пройти. Пусть и не с первой попытки.

— Я не отвечу тебе сразу, почтенный Ахирам, — покачал я головой. — Мне нужно получить одобрение царя Египта. В Нубии правит его наместник Хори, Надзирающий за южными землями. Он не пропустит твой караван, если не будет разрешения из дворца Фив. Его власть такова, что он может перебить твоих людей, а товар забрать себе. И никто не скажет ему даже слова. Он почти что царь в тех землях. Но, я думаю, этот вопрос решаем. Просто придется заплатить.

— Осмелюсь принести к трону моего господина одну неприятность, — склонил голову купец Ахирам. — Сидонцы. Их корабли часто видят в водах около Карфагена. И они тоже пытаются торговать с ливийцами. Это прямой убыток для нас, господин. Ненавижу сидонцев.

— Э-э-э… — я совершенно растерялся. — А разве ты сам не сидонец? Ты ведь приехал в Энгоми именно оттуда.

— Кто сидонец? — глаза купца расширились до неприличных размеров. — Я? Да как я могу быть сидонцем, если я живу в Талассии, служу царю Талассии и почитаю богов Талассии? Я больше не приношу жертв Эшмуну, господин! Я молюсь Посейдону и Гермесу! Так какой же я сидонец?

— Найдем и покараем, — я рассеянно махнул рукой, и довольный купец сел. Царское слово сказано, и теперь конкуренты — это не его проблема.

Я застыл, пытаясь осознать такую простую и очевидную для всех, кроме меня самого, истину. Ведь здесь нет национального самосознания. И самих национальностей тоже нет. Ахейцы не называют себя ахейцами, а ханаанеи хаанеями. Микенцы не считают родней аркадян, а купцы Тира в упор не видят торговцев из соседнего Бейрута. Люди идентифицируют себя или по роду, или по городу, или по тому, кому они служат. Кто их цари и боги. И не нужно ничего усложнять. Как говорили мои студенты, купец Ахирам только что выдал базу. И эта база станет основой той идеологии, что ускользала от меня много месяцев. Я уже давно пытаюсь собрать из мелких кирпичиков прочный фундамент будущего государства, но пока все идет со скрипом. Моя мечта — просвещенная монархия, философы на троне, подобные Марку Аврелию. Но как совместить такое с нашими дикими временами, где даже убийство женщин и детей не является чем-то запретным? Я пока этого не знаю.

Я пытаюсь привнести в этот мир понятие греха и воздаяния, и кое-что начало получаться. Я очень рассчитываю на тех парней, что отправились учиться в Египет. Там сейчас самые головастые из всех, и среди них мой племянник Астианакт, бывший царь Трои. Он оказался весьма умен и наблюдателен. Пусть учится, ему все равно никогда не править. Лет за десять-двадцать они смогут собрать новую философскую концепцию. У меня нет ни одного Конфуция, но два десятка толковых ребят, которых я направлю в нужном направлении, способны сделать многое. Ведь концепция Маат весьма близка к конфуцианству тем, что и там, и там в основе лежит гармония и порядок.

Тут, правда, есть и существенные отличия. Маат — это порядок божественный, существующий независимо от людей, а конфуцианство — это система морали в человеческом обществе, основанная на добродетели. И то и другое просуществовало тысячелетия, дав стержень, на котором держалась цивилизация. Только вот Маат оказалась слишком статичной, а потому проиграла. Маат — это богиня, дочь Ра. Когда уничтожили египетских богов, вместе с ними пала и сама система ценностей. Конфуцианство в этом плане куда гибче и удобней. Оно вообще от богов не зависит. Оно описывает жизнь человеческого общества и дает моральные ориентиры.

Жаль, но конфуцианство в чистом виде мне тоже не подходит. Нужна система еще более гибкая и динамичная, поощряющая не только соблюдение традиций, но и отрицание традиций отживших. А такого еще ни в одной культуре не было. Разве что протестантизм с его распиаренной этикой? Тоже нет. Лицемерный постулат Жана Кальвина, что если у тебя нет денег, то бог тебя не любит, мне глубоко отвратителен. Проповедник из Женевы почему-то решил, что люди изначально разделены на тех, кому суждено спасись, и тех, кому суждено погибнуть. И что видимым мерилом избранности становится именно богатство и жизненный успех. Да, это привело к бурному развитию капитализма. Ведь каждый верил, что именно ему суждено царствие небесное, и рвал жилы, прокладывая себе путь наверх. Но только, может, в топку этот протестантизм вместе с его этикой, а? Ведь можно же попытаться сделать иное общество, основанное не только на тупом накоплении бабла и демонстративном потреблении?

— А сам-то я что сейчас делаю? — я сжал руками виски, пытаясь удержать поток мыслей, галопом несущихся в моей бедной голове. — Разве не накоплением бабла я занимаюсь сам? Нет! Точно, нет! Я строю красивые храмы, школы и стадионы. Я украшаю свои города и провожу туда воду. Я привношу новое в сельское хозяйство, спасая людей от голода. И моя казна не лопается от золота. Оно у меня очень быстро расходится по чужим карманам. Одних акведуков пять штук одновременно строят. Получается, что я, достигнув успеха сам, делюсь своим успехом с другими, делая их жизнь лучше. Получается, это и есть настоящая цель, угодная богам… Брать для того, чтобы отдать. Собрать урожай, чтобы посеять его вновь…

— Па! Ну, па! — Клеопатра дергала меня за рукав. — Все уже разошлись давно, а ты все сидишь и сидишь! Поехали на лошадках кататься. Я еще одну пятерку получила.

Месяц четвертый, Пенорожденной Владычице посвященный, повелительнице змей, победы приносящей. Сиракузы.

Если нельзя, но очень хочется, то можно. Эта старая истина как нельзя лучше подходит к моей ситуации. Сидеть в Энгоми мне больше незачем, все накопившиеся вопросы я решил за зиму, а новые проблемы накопиться еще не успели. Жизнь тут слишком медленна, чтобы обрабатывать информацию в реальном времени. В хорошие времена царь может выпасть из жизни на несколько месяцев, и никто этого даже не заметит. А сейчас на дворе именно хорошие времена. Вот поэтому я и рискнул выйти в море в апреле, хотя период для плавания отнюдь не идеальный.

Бездельничать в дороге мне не пришлось. Непрерывные пьянки с вассальными царьками — это тоже работа, и довольно непростая, для здоровья неполезная. Один Крит, на минуточку, триста пятьдесят километров в длину. Нужно зайти к каждому, чтобы не обидеть. А еще есть Китера и Пилос. Пилос! Я даже вздрогнул, вспомнив неделю, проведенную там в непрерывном угаре. Мувасе, после того как он перебил всех мятежников, живется там откровенно тоскливо. Сотня наложниц наскучила ему как-то очень быстро, и он отослал их сучить шерсть. Так ведь и случается, когда сбывается мечта, которая когда-то казалась несбыточной. Как в каком-то дурацком кино: всю жизнь мечтал попробовать ананас, а когда попробовал, то узнал, что он кислый, и от него оскомина во рту.

Зато теперь у Мувасы новая жена, Поликсена. Да, я и сам знаю, что подставил парня. Но что делать. Вдовую сестру Креусы надо было срочно пристроить в заботливые руки, а то по всему Энгоми уже потянулись нехорошие слухи. Баба она оказалась очень темпераментная, даже слишком. Пусть привнесет немного огонька в его тоскливую жизнь.

— Сиракузы, господин! — сказал кормчий, и я впился взглядом в небольшой островок, на котором правильными рядами стояли армейские палатки. Видно, что сдвоенная когорта Хрисагона уже вполне освоилась здесь. Воины прибыли сюда пару недель назад.

— Равняйсь! Смирно! — заорал сотник, оставшийся в лагере за старшего, и я прошел вдоль строя, приветствуя легионеров.

— Вольно! Разойдись! — крикнул я им, и те разбрелись по лагерю, возвращаясь к своим делам. Кто дрова рубить, кто зерно молоть. Видно, эта сотня в наряде.

— Хрисагон где? — спросил я сотника, который преданно поедал меня глазами.

— Господин трибун на сильный род сикулов пошел, государь, — пояснил он. — Есть тут один, самый ближний к нам. Добром не хочет под царскую руку идти. За трибуном послали уже, как только паруса увидели.

— Понятно, — кивнул я.

Вот и началась колонизация Сицилии. Кровью и железом мои воины пригнут вольный народ. Сикулы или покорятся, или уйдут отсюда навсегда. С ними поступят так, как они сами поступили с сиканами, что еще совсем недавно жили в этих местах. Сикулы уже знают железо, а сиканы еще нет. Вот и выдавливают на запад старых хозяев пришельцы из Италии, сгоняя с лучших земель. А теперь вот сюда пришли мы и тоже начинаем давить. Сикулы сильнее сиканов, а мы сильнее сикулов. Такой вот круговорот войны в природе.

— Эх, хороша! — я набрал ладонью воды из источника Аретуза и даже крякнул от удовольствия. Вода здесь бьет необыкновенно вкусная и, по-моему, немного сладкая. Лучшая, что я вообще пил в этом мире.

— Вода отменная, государь, — подтвердил сотник. — Корабли в очередь встанут.

— Какие еще корабли? — повернулся я к нему.

— Сидонцы то и дело шныряют, — простодушно ответил тот. — Просят воды набрать, ну мы и даем. Жалко, что ли! Нам сидонцев бить команды не было, только сикулов велено.

— А номера на бортах были? — прищурился я. — Корабли с патентом, или здесь просто так посторонние купцы шляются?

— Не, — замотал тот головой. — Никаких номеров не было. Эти сидонцы в Италию торговать ходят, и на запад Сикании. Я слышал, как они болтали между собой, думали, что я их говор не понимаю. А я понимаю.

— Отличные новости, — просвистел я сквозь зубы. — Сходил проветриться! Сначала из Карфагена жалобы пришли, теперь здесь… А откуда они сюда приходят, сотник?

— Не могу знать, государь! — браво отрапортовал тот. — У нас тут караульная служба и обед вовремя. Нам приблудные сидонцы без надобности. Вдруг вернется господин трибун, а у меня непорядок. Будет мне тогда некогда.

— Молодец! — хлопнул я его по плечу. — Хвалю за службу!

— Рад стараться! — гаркнул тот, сияя простецкой улыбкой.

Ну, сидонцы! До чего же настырный народ! Я думаю, что у меня все схвачено, а это только иллюзия. Еле-еле выдавил их с островов Эгейского моря, где они повадились ловить моллюсков-иглянок, добывать из них пурпур, и мыть золото в тамошних реках, а они уж окопались здесь. Интересно, где у них база, если в Карфаген сейчас выведена моя колония? Лампедуза? Пантеллерия? Мальта? Джебра? Или они прямо на Сицилии базу устроили? Скорее всего, именно Мальта. А идут они туда вдоль египетского берега, пользуясь всеми правами подданных фараона. Вот же…

Я обошел небольшой островок вдоль и поперек, а вслед за мной его обошли строители. Один египтянин, надменно выпятивший губу, и человек десять ханаанеев, киприотов и ахейцев, которые и поведут эту стройку. Камень будут рубить на том берегу пролива, и скоро сюда повезут первых варнаков и пленных из Ассирии. Я их много пригнал. Целые селения вывел поголовно, включая женщин и детей. Отработают пару лет, а потом посажу их на землю, понемногу разбавляя сикулов пришлым элементом. Весь этот остров должен стать непотопляемым авианосцем царской семьи, ее личным кошельком, теменосом. Тут, кроме поселений отставников, ни один плетр пашни не уйдет в частные руки. Только моя земля и земля тех, кто будет охранять ее для меня. Никаких олигархов-латифундистов. Знаю я, чем все это заканчивается.

— Государь! — запыхавшийся Хрисагон склонил голову и приложил руку к груди.

— Докладывай, — благожелательно кивнул ему я, внимательно разглядывая своего лучшего трибуна. Он, действительно, очень хорош. Настолько, что пришлось убрать его из Угарита. Слишком уж большой вес он набрал в тех землях. Такое всегда заканчивается скверно.

— Этот берег наш! — он ткнул в сторону Сицилии, поводив рукой влево-вправо. — Два часа пути на юг и на север. Одним коготком зацепились.

— Хорошо, — кивнул я. — А что ты знаешь про сидонские корабли, которые у тебя воду берут?

— Совсем ничего не знаю, государь, — растерялся Хрисагон. — Я же, как приплыли, на том берегу все время. Только вот вернулся.

— Понятно, — протянул я. — Будем искать…

Следующие дни прошли почти без пользы, если не считать, что я узнал, как можно найти одинокий остров, торчащий посреди моря. При отсутствии каких-либо навигационных приборов, кроме намагниченной иглы, это становится проблемой, решаемой чем-то вроде пляски с бубном. Сначала мы обогнули мыс Пассеро, южную точку Сицилии, а потом кормчие бросили якорь и полезли на ближайшую скалу. Там они долго стояли, ругаясь и размахивая руками, а потом спустились, достигнув какого-то консенсуса, смысл которого так и остался для меня темен.

— Чего вы там высматривали, Палинур? — не выдержал я. — Остров ведь с такого расстояния не виден.

— Остров не виден, — подтвердил тот. — Да только облака видны. Над морем облака в кучу не собираются, государь. Их ветром сносит. А еще птицы! — тут он ткнул в небо, где курлыкал журавлиный клин.

— Что птицы? — не понял я.

Птицы для меня — темный лес. В орнитологии я совершенный ноль, и даже здешняя моя личность знаниями обладает крайне поверхностными.

— Ястребы тучей летят, — показал он. — Видишь, тысячи птиц на север идут. Они не полетят над морем, им земля нужна. Вот навстречу им мы и поплывем.

Так, выйдя с рассветом с Сицилии, мы оказались на Мальте еще до темноты. И, что характерно, ни малейших признаков сидонской фактории мы там не нашли.

— Да пропадите вы пропадом! — поморщился я. — Нет больше времени на поиски. Так и на встречу с Рамзесом опоздать можно. Палинур! В Египет идем!