Червь-6

Глава 19

— Давай присядем, мой друг.

В бесконечном круговороте сражений и убийств, мне хочется прижаться спиной к твёрдой спинке деревянной скамьи и хотя бы на короткое мгновение понаблюдать за небом через пыльное окно.

Моё тело не знало усталости, в отличии от разума. Могущественная магия способна из человека сделать несокрушимого робота, машину, кромсающую и рубящую до тех пор, пока меч врага не обрушиться на его голову и не прикончит. Но нам так казалось.

Когда плоть непрерывно бодрствует и затягивается бессчётным числом шрамов, наш разум источается, и медленно сводиться к нулю. Большой поток информации, идеи, действия и принятия сложных решений непросто осушает наш головной сосуд. Всё новое вынуждает нас расширить наш сосуд. Сознание должно расшириться.

Моё тело не знало усталости, а голова пухла. Возможно, мне могло показаться, но я будто чувствовал головные боли, хотя это исключено. Мне нужно было переварить сказанное. Нужно было всё обдумать и привести к логическому заключению.

Ладонью я смахнул с лавки грязь, оставив на пыльном полотне отпечаток размытой пятерни. Старые доски, на которых когда-то сидели тысячи прихожан и наслаждались утренними молитвами, болезненно захрустели и выгнулись, пытаясь удержать на себе наши с Дрюней закованные в доспех тела. Свой уродливый плащ я заранее отстранил ладонью в сторону, а сейчас накинул на ноги. Безмолвное шевеление губ на содранной коже приводило накидку в бесконечное шевеление, словно на моих руках лежал труп медленно разлагающегося животного, пожираемого червями.

Я был безоружен. Дрюнина секира легла между нас, облокотившись срезанными сторонами двух уродливых лиц на пыльную спинку скамьи. Им повезло. Даже умерев, даже лишившись своего тела и души они могли посетить церковь и стать частью тишины, заполнившей всё свободное пространство.

Я поднял глаза над трибуной и уставился в окно. Так не привычно. Вместо солнца — луна. Вместо яркого, солнечного дня — ночь. Мы вдыхали пыльный воздух, а в голове всплывал приторный аромат ладана и запах оплавленного воска.

— Чувствуешь покой? — спросил я у Дрюни.

— В детстве родители водили меня в церковь на все праздники. Семейный ценности. Традиции. Никогда этого не понимал. Мне лишь хотелось играть в футбол с пацанами на площадке. А вид старинных храмов с золотистыми куполами вызывал внутри меня горечь и уныние.

— А теперь?

Дрюня ответил не сразу. Мы немного помолчали, вслушиваясь в шелест ветра, приносящего шум морских волн.

— Когда всё закончится, — сказал мой друг, — я построю свою церковь. Украшу стены красочными картинами и гобеленами святых, которые будут свисать до самого пола. Как и ты я тоже устал. Нам всем нужно отдохнуть. Духовно.

— Отдохнём, — прошептал я. — Война закончится, и отдохнём.

— Твои губы произнесли слово «война» с какой-то жуткой обыденностью. Это слово вселят страх в людские души, сводит с ума, обращает в бегство. А ты так спокойно это произнёс, что даже я испытываю страх.

— Мои родители не посещали церковь. И не водили меня по праздникам в храмы. К аромату ладана и дымке свеч я начал привыкать только с приходом войны в наш дом. Привычный мир дрогнул, вернув в наши руки и головы старые обычаи и традиции. Это так забавно. Люди вспоминали как нужно креститься. Батюшки прислушивались к пению местных старух и вторили им своим безмолвным шевелениям губами, так как давно всё позабыли. Забыли песни. Забыли молитвы. Забыли Бога.

— Ты не рассказывал мне о своём детстве, — Дрюня повернул ко мне голову и попытался прищурится.

Краешком глаза я видел его попытки залезть в мою душу, добраться до самого дна. Раньше ему всегда было плевать на наше прошлое, но сейчас, когда мы проделали столь сложный путь и чудом остались в живых, мой друг становится сентиментальным. В его глаза появляется мудрость и ответственность, делающая его чуть слабым.

— Как можно рассказывать о том, чего у меня не было. Детство… — я не хотел, но улыбка сама появилась на моём лице. — Но вот то, что будет впереди, — мы расскажем вместе.

— Мне с трудом верится, что твои уста могли произнести такое.

— Нам нужна армия, — сказал я. — Иного выхода нет.

— Ты хочешь обратить всех жителей каменного города в кровокожих? Ты хочешь из крестьян, женщин и детей сделать свою армию?

— Нет. Их обращение в кровокожих станет для них искуплением вины.

— Вины⁈ — бульканье, вырывающееся из глотки моего друга, заметно усилилось. — За что?

— Вчера я стоял в людской толпе, когда на площади казнили людей. Как думаешь, хоть каплю сострадания я ощутил? Переживание, или страх?

Дрюня молчал. Лунные глаза вперились в моё лицо, столкнувшись с неприятной истинной.

— Я ощущал каждого жителя, — продолжил я, — залез каждому в голову. И знаешь, что я там нашёл? Ненависть и злобу. Эти люди вызывают у меня лишь отвращение. Во мне вскипает гнев, и жажда наказать каждого за их деяния и мысли!

— Судьба этих людей незавидна, и они не виноваты в том, что с ними случилось. Многие годы они живут под гнётом жестокого узурпатора.

Я улыбнулся от наивности моего друга и тихо рассмеялся.

— Эти людишки приняли его, — сказал я, убрав с лица улыбку. — Пустили целиком в свои сердца. Пустили в свои души со всеми страхами и ужасами. Отдались ему со всеми потрохами и присягнули. Общество отравлено, все, до единого жильца. И у нас есть только одно противоядие — война.

— Твои рассуждения пугают меня, Червяк!

— Я дам шанс этому обществу очиститься…

— Ты не оставляешь им выбора!

— Ну как же не оставляю. Они либо умрут, либо уберегут свой город, очистят свои головы от грязи. Искоренят злость, и станут служить во благо человечества.

— Так нельзя.

— А как можно? Хочешь оставить их здесь, чтобы они со спокойной душой дождались армию кровокожих?

— Они могут уйти с нами!

— Куда? — спросил я, усмехнувшись. — Скоро вся эта земля истопчется пот топотом тысячи сапог кровокожих.

— Да откуда ты это знаешь?

— Там, на втором этаже, куда повёл меня Зико, мы нашли мужчину в возрасте. Он оказался отцом Зико. Мой вид его нисколько не напугал, его пугало другое. Пугало так, что воздух в комнате сотрясался от силы страха, опутавшего его душу. Самое страшное в жизни — понимание обречённости. Ожидание — ещё хуже. Страх холодил его кровь, и с каждой минутой ожидания его кровь лишь сильнее индевела. Гнус не будет церемониться, или заново воспитывать это общество. Своим появлением, своим вмешательством мы всем выписали смертный приговор.

— Почему? — булькнул Дрюня. — Какой смысл?

— Мы тут побывали. Мы принесли другой мир, показали его. Свергли старый миропорядок. Мы не лучше Гнуса, единственное отличие — у нас разный яд, которым мы отравляем умы слабых и беззащитных.

— Мы можем побороться за этих людей! Люди — это не какой-то расходный материал! Червяк, мы не можем так поступить. Твоё циничное решение погубит много судеб!

— Но спасёт гораздо больше. Дай этим людям возможность побороться за себя самим.

Тень в виде креста медленно переползла на деревянную стену позади нас. Независимо от того, какое будет принято решение, и тем более, какие последствия оно за собой потянет, тень в виде креста всегда останется чёрной. Меняется лишь окружение. Светло-оранжевый квадрат сменил тусклое серебро и осветил нутро церкви, дав нашим глазам возможно лучше разглядеть убранство.

Стены пусты, под деревянным сводом потолка — паутина. На огромной балке, пересекающей по всей длине церковь, теснились десятки гнёзд местных птиц. Только сейчас я заметил белый помёт, заливавший пол и спинки скамеек впереди нас.

С крыши донёсся писклявый щебет птенцов. Крылатая тень спрыгнула с балки и устремилась в разбитое окно в стене напротив, быстро разрастаясь до размера тепловоза. Мать улетела за пищей, сверкнув огромными крыльями на фоне просыпающегося солнца.

— Пойдём, — сказал я Дрюне, вставая со скамьи. — Пора будить народ.

Безлюдные улицы встречали нас тёплым ветром и тишиной, когда мы покинули церковь и направились в сторону башни Гнуса. С оружием у меня не было никаких проблем, можно было вырастить из ладони хоть сотню клинков, хоть тысячи топоров, но по силе оно и близко не сравняться с тем, что ждало меня внутри мерзкой твердыни. Длань праха. Копьё по-прежнему валялось на полу, сверкая костяным наконечником в свете солнца, проникшего в комнату через окно. Прекрасное оружие, не такое жуткое как Дрюнина секира, но всё же.

Забрав копьё, мы направились в сторону ратуши.

У стен местной мэрии собралось всё войско Зико. Мужчины и женщины с покоящимся в ножнах оружием жгли костры и готовили еду. Команда Зико дрыхла на первом этаже. Осси стояла на улице, любовалась морем и восходом утреннего солнца. А самого Зико я нашёл на втором этаже в отцовской комнате. Не знаю о чём они разговаривали и болтали ли вообще, но, когда я их застал, они сидели поодаль друг от друга в полной тишине.

— Зико, — сказал я, подходя к парню. — Нам нужно разбудить всех людей.

— Зачем! — прозвучало двумя мужскими голосами.

Зико и его отец уставились на меня, ожидая ответа.

— Орам, — сказал я, кинув взгляд на седовласого мужчину. — Вы всё и так прекрасно понимаете. На этой земле столкнулись интересны двух сторон. И победитель здесь может быть лишь один.

— Всё слишком быстро произошло, — обречённо произнёс старик.

— В жизни всё так происходит. Я не могу вас забрать с собой, но и не могу оставить на растерзание Гнусу.

— Ты уходишь? — спросил Зико.

— Да. Мне нужно собрать армию. Мне нужно победить кровокожих и попасть на возрождающиеся земли.

— И как ты планируешь это сделать? — спросил отец Зико.

Я перевёл на него взгляд и ответил:

— Корабли. Мне придётся захватить их корабли.

— Да, хорошо… — вскочил с кровати Зико, — но что станет с людьми в твоё отсутствие?

— Я оставлю им подарок, — я вновь перевёл взгляд на старика. — Я подарю вам возможность искупить свою слабость и бесчеловечность перед лицом силы, которую вы приютили в своих сердцах.

Глаза старика округлились, уголки губ нервно дёрнулись. И чем дольше на меня он пялился, тем сильнее хмурилось его лицо.

— Я не понимаю! — взревел он, что было ожидаемо.

Мужчина вскочил с кровати и двинул в мою сторону, глядя на меня без капли страха.

— Кровокож, — рыкнул он, — я требую объяснений! Что ты называешь «слабостью»? Что ты имеешь ввиду, называя нас «бесчеловечными»?

— За что ты убил свою жену? — спросил я, стараясь не смотреть в сторону Зико.

Губы старика на загорелой коже вновь дёрнулись. Он разозлился. Разозлился на меня, но никак не на себя за свой гнусный поступок.

— Его мать угрожала нашему процветанию! — выпалил он. — Да кто ты такая, чтобы я перед тобой давал подробные отчёты⁈

— Отец, умолкни! — гаркнул Зико, вскакивая со стула.

Старик бросил короткий взгляд на сына, затем перевёл на меня. Воспоминания корёжили его лицо, хмурили брови, прятали глаза за вздувшимися веками. Губы уняли дрожь, он медленно произнёс:

— Вам не понять! Они дали нам лучшую жизнь.

— Какой ценой, отец⁉

— Плевать на цену, когда на карту поставлено благосостояние всего народа! Плевать на всех, кто против! Они глупцы, и не понимают, чего себя лишают.

— Сегодня, — сказал я, обращаясь к старику, — я преподнесу вам необычный дар. Зико, прикажи своим людям пробежаться по городу и собраться всех горожан на центральной площади.

Моя просьба была исполнена, когда ослепительное солнце медленно подкрадывалась к зениту. Я стоял на центральной площади между двух крестов, на которых были видны пятна въевшегося в древесину пота и гноя казнённых.

У моих ног — бесчисленная толпа. Людское море с покрытыми головами было обращено на меня. Люди перешёптывались, боялись, выказывали страх редкими жестами в мою сторону. В первых рядах стояли мои друзья. Они следили за порядок, хотя в этом не было никакой необходимости.

Я чувствовал каждого жильца.

Чувствовал каждого человека.

Я чувствовал их страх передо мной, пробуждающий в их душах лишь одно желание — убить меня. Я — враг. Инородное существо, которое необходимо уничтожить, ради будущего блага, которое им не светит, если они так и будут ждать, что кто-то его преподнесёт им на блюдечке.

Багровая лужа под ногами нескольких сотен жильцов медленно поднималась, заполняя щели между гладкими камнями. Тонкие струйки коснулись обуви каждого жильца каменного города. Толпа вдруг ожила. Поднялся шум. Люди опускали головы, всматриваясь себе в ноги. Кто-то из задних рядов попытался убежать, но его ноги оказались прикованными к алой глади. Глупец испугался еще сильнее, поднял на меня глаза, и в этот миг он осознал, что потерял связь со своим телом. Страх такой силы я не ощущал никогда.

Их избаловали. Приучили к сытой жизни, где повинный будет наказана, а невинный — сыто накормлен.

Центральная площадь славилась своими казнями. Если тут собиралась толпа — зрелище не миновать. Всегда будет обвиняемый, всегда будут палачи. Так и сегодня. Толпа собралась. Собрались в кучу обвиняемые. Палачи дождутся своего часа.

Толпа быстро поняла на стороне кого она сегодня выступала. Поднялся гул громче воя моря. Страх зашевелил сотней губ, кривя их и заставляя брызгать слюной.

Они все умолкли. В миг. Их руки и ноги онемели. Они ничем не могли пошевелить, только глазами. Я подарил им возможность бросить взор вниз и с ужасом наблюдать за тем, как сотни тонких струек крови медленно оплетали их ноги, поднимались к поясам, разрастались по телу и скручивались в узловатые канаты на их шеях.

— Инга! — выкрикнули из толпы.

Мне пришлось опустить глаза на раздавшийся мужской голос.

— Инга! — снова выкрикнул Зико, стоя рядом с моими друзьями. Он выглядел напуганным и растерянным. — Что ты делаешь? Ты что, собралась их всех убить⁈

— Зико, тебе не стоит переживать, — я был спокоен, а растерянность молодого человека меня только забавляла. — Мне незачем их убивать. Мне они ни сделали ничего плохого.

— Тогда что?

— Я дам им возможность доказать свою человечность. Когда казнили твоих друзей — толпа ликовала. Толпа с нетерпением ждала, когда к их ногам бросят иссохшие тела казнённых, чтобы растоптать их ногами под всеобщее улюлюкание. Окажись ты на этом кресте — и тебя бы растоптали под крики и свист сотни ртов.

Глаза Зико округлились. Парень явно прибывал в замешательстве. Он замолчал, мысли долго варились в его голове, осознание услышанного обрушилось на его неокрепший разум, сковав руки и запихнув в рот кляп.

Зико медленно перевёл свои остекленевшие глаза с меня на линию горизонта над головами толпы. Мы в первых рядах, мимо наших глаз ничто не ускользнёт. Мы узрим наказание. И даже это…

В людской гуще я приметил лицо мужчины. Оно было изуродовано страхом и безумием, быстро пожиравшим его мозг. Глаза цвета гнилистого болота не замечали никого, кто его окружал. Он был весь сосредоточен на себе. Сосредоточен на струйках крови, раскинувшихся паутиной по его телу. Всё, что он слышал — безумный бой своего сердца. И бой только нарастал. Казалось, что сейчас барабанные перепонки лопнут, залив всё кровью и мозгами, но ничего подобного не происходило. Мужчина разевал рот, густая слюна срывалась с его губ и капала на руки, расползаясь серыми пятнами по рукавам рубахи.

Я подарил толпе немного воли. Я подарил толпе голос.

В тот же миг воздух над нашими головами сгустился от оглушительного вопля и криков. Исходивший от тел жар заставлял людей стягивать одежду. Их движения были скованными и неуклюжими. Крючковатые пальцы хватались за одежу и тянули её вниз, разрывая на куски. Там, где оголялась кожа — проявлялся багровый цвет. Их поры медленно выжимали из себя кровь.

Капля за каплей. Слой за слоем.

Кожа бледнела и тут же скрывалась под слоем свежей крови. Солнечные лучи падали на хрупкие слои застывшей корки крови, окрашивая чуть появившийся доспех в ярко-красный цвет. Люди пытались очистить свою кожу, сдирали корку пальцами, уже затянувшимися такой же коркой. Но всё было тщетно.

Я опустил глаза на истошный крик. Кричала женщина. Она широко раскрыла рот, обнажив ряды поломанных зубов и громко вопила, глядя куда-то в небо. Я знал одно — боли она не чувствует. Вопила её психика, медленно окутывающаяся в полотно безумия. Черный волосы побелели на моих глазах, слиплись от крови и сразу же затвердели, превратившись в упругие канаты — дреды. От шеи и до самых пальцев ног всю кожу покрывал доспех из только что застывшей крови. Когда её желудок, кишки и лёгкие наполнились свежей кровью, крик чуть утих, затем и вовсе превратился в мелодичное бульканье. Окровавленные глаза оторвались от неба и медленно опустились на её ладони, покрытые доспехом. Она снова взревела и начала булькать, как утопленница.

Кричали все. Никто не мог смириться со своим новым видом. Люди орали во всю глотку, пугаясь вырывавшимся из их глоток звукам, которых там быть не должно.

Я подарил их телам полную свободу. Толпа шелохнулась, начала ссыпаться на глазах — люди валились с ног. Крики и вопли смешались с громким шуршанием не одной сотни доспехов, и казалось, будто перед нашими ногами хрустят и лопаются кости.

Ну вот всё и закончилось. Люди каменного города обрели второй шанс. Как они им распорядятся — их выбор.

Я спустился с помоста и подошёл к друзьям. Осси наблюдала за всем происходящим с улыбкой, Зико сжал губы в узкую полосу. На лице Дрюни не было ничего, лишь непробиваемая маска из застывшего гноя.

— И что дальше? — спросил он.

— А дальше мы пойдём домой. Мы пойдём создавать настоящую армию. Нашу армию.