Демон Жадности. Книга 4

Глава 17

Три дня мы провели в сырых, пропахших плесенью и ржавчиной тоннелях под городом. Канализационная система Перекрестка оказалась настоящим лабиринтом, вырубленным в камне основания Руин. Мы выбрали несколько центральных камер, где тоннели сходились, и принялись за обустройство.

С помощью маны мы сплавили несколько металлических решеток в сплошные перегородки, перекрыв ключевые подходы и остановив течение нечистот. Укрепили своды и создали несколько скрытых завалов, которые можно было обрушить в случае проникновения.

В одной из самых сухих камер мы организовали что-то вроде штаба: Силар развернул портативный мана-генератор, который захватил с собой на спине.

Периодически я выбирался на поверхность. Каждый раз это был риск, но необходимый. Я менял обличья, становясь то пьяным матросом, то испуганным торговцем, то просто одним из многих бродяг, сновавших по опустевшим улицам.

Картина была красноречивой. Порт, видимый издалека, был полон лишь наполовину, тогда как обычно в нем сложно было найти свободный причал. Люди сидели на палубах, на причалах, в ангарах и просто на улицах — толпа в общем счете более чем в сорок тысяч человек, если не больше, которые не имели возможности бежать, но и участовать в разборках не хотели.

Моим главным источником информации о происходящем с пиратским советом была Роланда. Она, как и было условлено, поселилась в квартире тех самых стариков, мастеров по ремонту артефактов, чье окно выходило прямо на парадный вход Дома Совета.

Несмотря на то, что после падения «Золотого Демона» официальные заседания прекратились, здание не опустело. Туда постоянно сновали гонцы, охрана, а главное — сами члены совета. Их личные апартаменты и архив находились там, так что поток важных персон не прекращался.

Нашу третью встречу мы провели на заброшенном чердаке в двух кварталах от Дома Совета. Роланда пришла, закутанная в потертый плащ, ее лицо было бледным от усталости, но глаза горели.

— Всю ночь напролет горел свет в западном крыле, — сразу же начала она, ее голос был хриплым от недостатка сна. — Приезжали и уезжали три кареты, без опознавательных знаков. А потом, уже под утро… я видела Вольфа Певца.

Я насторожился.

— Что он делал?

— Он вышел, озираясь, нес на плече большой ящик. Длинный, почти в его рост. Он выглядел… тяжелым. Он огляделся, положил ящик в повозку, которую кто-то уже приготовил, и укатил. Насколько мне известно, его корабль и корабли его подчиненных сегодня отсутствовали в порту.

Я медленно кивнул, мысленно собирая этот пазл. Впрочем, понимать было особо-то и нечего. Певец бежал, то ли не поверив в победу над Коалицией, то ли обиженный на тиранию Нешалы.

— Хорошая работа, Роланда, — сказал я, глядя в ее уставшее лицо. — Иди отдыхай. Самое главное мы уже узнали.

Она кивнула и бесшумно скользнула вниз по лестнице. Я остался стоять у пыльного окна, глядя на далекий шпиль Дома Совета, изуродованный корпусом моего корабля.

Раскол. В пиратском совете он наступил окончательно и бесповоротно. Если такой как Певец бежит, забирая свое, значит, договориться они уже не смогут. А значит час настал. Пока паника еще не улеглась и они еще не успели договориться обратно.

Мы выскользнули из канализационных люков, и вскоре заняли позиции вокруг массивного, мрачного особняка Нешалы, выделявшегося своим размером и роскошью даже в этом районе.

Я стоял на крыше соседнего здания, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Активировав «Юдифь», я увидел сигналы внутри — охрана, прислуга. У правительницы Перекрестка даже последние поломойки были Артефакторами.

Но того, самого мощного свечения, которого я ожидал, я не видел. Оставалось надеяться, что Нешала скрывает ауру для безопасности, потому что по-тихому найти ее в городе, если она скрывается, мы все равно не сможем.

— Огонь, — отдал я приказ, убедившись, что все группы заняли свои позиции.

Воздух взорвался. С пяти направлений одновременно ударили сгустки маны, плазменные разряды, ледяные копья размером с бревно и град магических снарядов.

Грохот был оглушительным. Особняк Нешалы не просто рухнул. Он испарился. Стены обратились в пыль, стекла — в пар, а от внутреннего убранства не осталось и воспоминания. На его месте зиял дымящийся кратер, окаймленный оплавленным камнем.

Но я так и не почувствовал того мощнейшего всплеска маны, который должен был сопровождать оборону Артефактора Предания. Я усилил концентрацию, вглядываясь в энергетические следы в эпицентре через «Юдифь».

Ничего. Это была ловушка, в которую я был вынужден попасться.

— Готовьтесь! — крикнул я. — К бою!

С окраины города, из того самого порта, где толпились тысячи людей, поднялось в воздух темное облако. Нет, не облако — целая туча. Несколько тысяч Артефакторов, их ауры, от Историй до Хроник, вспыхнули в ночи, как изуродованное созвездие.

Они уже были построены в боевые порядки и теперь единым, молчаливым потоком устремились к нашему району. «Юдифь» жгла глаза, но я не отводил взгляд, считывая потоки данных.

Плюс-минус пятьдесят Хроник. Их ауры пылали, как белоснежные костры. Около трехсот Сказаний на высоких стадиях — Кризиса, Развязки, Эпилога. Еще тысяча Сказаний рангом пониже, от Пролога до Кульминации. И почти три тысячи Историй — пестрое, шумное море слабых огоньков, больше похожее на разъяренную толпу, чем на армию.

Перевес в численности был подавляющим. Почти десять к одному. Но я видел и другое. Видел, как мои бойцы, услышав мою команду, не бросились в панику. Они сомкнули ряды, отряды смешались, создавая эшелонированную оборону.

Дисциплина. Сотни часов изнурительных тренировок, отработки тактик против превосходящего противника. Мой батальон был не сбродом, а единым организмом.

По Хроникам мы выигрывали. По Сказаниям высоких стадий — тоже. Наши четыреста сорок Сказаний, в основном с Кризиса до Эпилога, были куда качественнее их тысячи.

Но перед этим облаком, перед этой бушующей толпой, плыла она. Нешала. Ее аура в «Юдифи» была не огнем, а маленьким, холодным алым солнцем, излучающим слепящую, безразличную мощь.

Артефактор Предания. Один ее полноценный удар мог пробить наши построения, как пуля — лист бумаги. Отголоски ее атак, случайные всплески мощи, могли выкашивать десятки моих бойцов, даже если они будут стоять за щитами.

Она была тем уравнителем, который сводил на нет все наши тактические преимущества. Пока она была в бою, победа была невозможна.

Решение созрело мгновенно, холодное и безоговорочное. Это был единственный ход.

— Силар, Ярана, Хамрон, — мой голос прозвучал у них в ушах. — Командование на вас. Давите их качеством и координацией. Я займусь Нешалой. Не позволю ей вмешиваться в ваш бой, а вы не допустите, чтобы кто-то из них вмешался в мой.

Я видел, как Хамрон резко дернул плечом. Но возражений не последовало. Они поняли.

Я рванулся вперед, крикнув в общий канал на ходу: — Лиорго — мой! Никто не смеет его тронуть!

Татуировка «Грюнера» на моем запястье ожила, и очередь из сгустков сжатой маны, каждый размером с кулак, прочертила в воздухе белоснежную трассу, устремившись к парящей фигуре Нешалы. Это не было попыткой нанести урон. Это было приглашением к танцу.

Как я и рассчитывал, она даже не почесалась. Ее костяной щит, метнулся вперед, приняв на себя удары с сухим треском.

А я, не дожидаясь результата, развернулся и бросился прочь от основного побоища, к зияющей дыре в городском пейзаже — к Дому Совета и вросшему в него «Золотому Демону». Я бежал, не оглядываясь, но чувствовал ее — холодную, яростную волну маны, устремившуюся за мной. Она приняла вызов.

Мы достигли площади перед Домом Совета. Ее атака была подобна обвалу. Костяная маска, которая только что была щитом, сжалась до размера метрового шила, источающего мертвенный, зеленоватый свет, и Нешала помчалась ко мне с такой скоростью, что воздух за ней исказился будто в мираже.

Я едва успел активировать татуировки щита, и удар отбросил меня метров на пятнадцать назад. Щит треснул, рассыпавшись искрами.

Прежде чем я успел перевести дух, в ее руке возник пистолет. На вид «Грюнер», но полыхающей алой аурой. Квази-Предание.

Грохот выстрела оглушил меня, и сгусток энергии, втрое превосходящий по мощи мои выстрелы, прожег воздух там, где я только что был. А через мгновение Нешала уже подскочила ко мне, изо всех сил старавшемуся разорвать дистанцию.

Ее «Прогулка» тоже явно была квази-Преданием. Движения были смазанными, почти телепортирующими, она появлялась то слева, то справа, и каждый раз ее костяное шило или тот чудовищный пистолет находили новую цель.

Разумеется, для боя я отменил «Ольву». Маскировка, пожирающая ману, была непозволительной роскошью. И теперь на мне почти не осталось телесного цвета — лишь сложные переплетения артефактных узоров, каждый из которых был готов выстрелить, защитить или усилить.

Я парировал летящие в меня костяные шипы, уворачивался от выстрелов, бросал в нее ослепляющие вспышки «Грюнера», пытался достать лезвиями «Энго».

Но по большей части это все-таки была защита, а не атака. Каждый мой контратакующий выстрел она или парировала своим щитом, или же просто уходила от них с невероятной скоростью. Ее юбка из кожаных полос со стальными вставками — обычная Хроника, но тем не менее — свистела в воздухе, усиливая каждое ее движение, делая ее удары сокрушительными. А ее браслеты-клинки, возникавшие в руках, когда маска была щитом, оставляли на моем щите глубокие зарубки.

Мысли пронеслись обжигающей искрой в тот краткий миг, когда я отскочил от очередного удара ее костяного шила, чувствуя, как раскаленный воздух опаляет лицо.

Черт побери, я держусь! Против Артефактора Предания! Я даже не достиг Эпилога Хроники, а уже заставлял ее тратить силы и внимание на меня. Гордость, дикая и иррациональная, на мгновение вспыхнула во мне.

Но в следующее же мгновение она сменилась каким-то даже стыдом, что ли. Держаться — это было не то, чего я хотел. Это был самообман. Путь к поражению.

Пока я просто отбиваюсь, она в любой момент может решить, что я — не более чем назойливая муха, и переключиться на мой батальон. Один ее полноценный прорыв в гущу моих бойцов обернется бойней, которую я не смогу остановить. Моя тактика выманивания окажется бессмысленной.

И второе, возможно, в чем-то даже более важное. Когда еще мне представится такой шанс?

Сразиться один на один с противником, который превосходит меня почти во всем — в силе, в скорости, в качестве маны, — но не настолько, чтобы раздавить мгновенно?

Это была не просто угроза. Это уникальная возможность. Испытание. Либо я сломаюсь здесь и сейчас, либо выйду из этой битвы на новом уровне.

К тому же, зачем мне экономить и оставлять что-то в резерве? Победа над ней — это не просто выживание. Это ключ ко всему. С ее падением сопротивление Перекрестка почти гарантированно рухнет.

И тогда Жемчужный Грот со всеми его накопленными сокровищами будет моим. Золото, артефакты, реликвии — все, что нужно Маске, чтобы продлить мою ускользающую жизнь.

Стратегическая необходимость и личная выгода слились в единое, неоспоримое целое. Сдерживаться больше не было смысла. Экономить энергию Маски — значит готовиться к медленной смерти.

Сейчас, в этот самый момент, правильным решением было выложиться на все сто или даже двести процентов. Узнать, где проходит мой настоящий предел. Увидеть, на что я на самом деле способен.

Вместо того чтобы уворачиваться от очередного выстрела ее чудовищного пистолета, я встретил его залпом из «Грюнера», в который вложил вдвое больше маны. Два сгустка энергии столкнулись в середине пути, и взрывная волна отбросила нас обоих. Я почувствовал, как по руке разлилась жгучая боль — татуировка «Грюнера» на мгновение погасла, перегруженная.

Но я уже рвался вперед. Костяное шило метнулось мне навстречу. Я не стал парировать. Вместо этого я выстрелил еще раз, позволяя отдаче оттолкнуть меня в сторону, и шило просвистело в сантиметрах от моего ребра, сорвав клок плаща.

Я оказался вблизи нее. Ее глаза округлились на долю секунды. Она не ожидала такой наглости. Лезвия «Энго» обрушились на ее костяной щит. Удар был таким, что отдача чуть не вывернула мне плечи, но щит дрогнул, и она отлетела на пару метров.

Но этого все равно было недостаточно.

Я перестал просто питать татуировки собственной манной. Я открыл шлюзы. Из золотого узора на груди, из самой Маски Золотого Демона, хлынула чужая, древняя и безжалостная энергия. Она влилась в привычные каналы, ведущие к моим артефактным тату, и те взвыли.

«Грюнер» выплюнул не сгусток маны, а сжатую золотую молнию. Ее удар о щит Нешалы был не глухим столкновением, а ослепительным взрывом, от которого по костяной поверхности поползла паутина трещин. Они быстро затянулись, о сам факт был воодушевляющ.

«Прогулка» и «Прилар», питаемые адским коктейлем из моей маны и энергии моей же жизни, рванули меня вперед с такой скоростью, что даже Нешала не успела достаточно быстро среагировать, когда я оказался позади нее.

Но такая мощь требовала расплаты. Мои мышцы горели, связки трещали от перенапряжения. Тело не было рассчитано на подобные перегрузки. И тогда я активировал «Жанну».

Набор исцеляющих татуировок на моей спине вспыхнул неярким, но настойчивым белым светом и… остался гореть. Обычно целительные артефакты применялись дозировано. Они преобразовывали ману в импульс живительной силы, который должен был постепенно впитаться в ткани, ускоряя регенерацию.

Но я, поставив на этот бой все, что у меня было, плевать хотел на эти правила. И начался кошмарный цикл. Энергия Маски, грубая и разрушительная, рвала мои ткани изнутри, а «Жанна» тут же латала их, вплетая живую плоть заново. Это была не регенерация — это была непрерывная и невероятно мучительная перестройка.

Боль была невыносимой. Каждый нерв был будто оголен. Я чувствовал, как мышцы на руках уплотняются, чтобы выдержать возросшую нагрузку, как кости становятся тяжелее, как сухожилия превращаются в стальные тросы.

Но этот рост был насильственным. Ткани не выдерживали и рвались уже от самого исцеления, только чтобы быть исцеленными вновь. Это был адский конвейер самосовершенствования, работающий на сжигании моей жизни и маны.

Я парировал удар ее браслетов-клинков уже не предплечьем, а всей рукой, и металл заскрежетал о мою внезапно уплотнившуюся кожу, оставляя глубокий порез, который затянулся за время взмаха. Я отшвырнул ее ударом ноги, чувствуя, как кости в бедре трещат под нагрузкой и тут же срастаются, становясь крепче.

Я горел. Я был живым факелом из маны, боли и ярости. Скорость стала пугающей. Сила — чудовищной.

Но счетчик моей жизни и энергии отсчитывал секунды до нуля. Я видел, как в ее глазах за маской промелькнуло нечто новое — не злость, а холодное, расчетливое удивление.

Она больше не превосходила меня. Теперь я был непредсказуемым монстром, который с каждым мгновением становился сильнее, быстрее и безумнее. И она отступила еще на шаг, потом еще, и еще…

Раньше она принимала все мои удары на щит или просто уходила с линии атаки с немыслимой скоростью. Теперь же она начала использовать маневры. Она рикошетила от обломков города под нами, используя их как прикрытие, заходила с тыла, пока я пробивал ее иллюзию, созданную на мгновение смещенным мана-следом, изворачивалась всем телом с нечеловеческой гибкостью, данной кожаной юбкой.

Ее выстрелы из модифицированного «Грюнера» стали реже, но прицельнее — она била по точкам, где мои татуировки светились ярче всего, пытаясь нарушить поток маны.

Она больше не пыталась сокрушить меня грубой силой. Она начала меня изучать, искать слабые места в этом безумном цикле саморазрушения и исцеления.

Но я не давал ей времени. Я продолжал давить, чувствуя, как с каждым восстановлением мои удары становятся чуть быстрее, а тело — чуть прочнее. Я загнал ее в угол, между оплавленной стеной Дома Совета и торчащей из него громадой моего корабля. Казалось, еще одно усилие — и щит треснет, и я доберусь до нее.

И тогда она, похоже, приняла решение тоже выхожиться на все сто.

Ее костяная маска, до этого парившая перед ней как щит или превращавшаяся в атакующее орудие, внезапно рванулась к ее лицу. Не ударом, а плавным, почти живым движением.

Она прильнула к ее чертам, и кость сплавилась с плотью без единого шва. Теперь это была не маска, а ее настоящее лицо — неподвижное, ужасное, с пустыми глазницами, из которых лился холодный свет.

Исчез щит. Исчезло костяное шило. Но то, что она обрела, было страшнее.

Она исчезла. Нет, не телепортировалась. Она просто двинулась, и я не уследил за движением даже с усилением. Почувствовал ледяной ветер и инстинктивно рванулся в сторону, но было поздно.

Вспышка боли была настолько острой и чистой, что на миг затмила даже постоянный огонь цикла «Жанны». Я увидел, как моя собственная правая рука, все еще сжатую в кулак для удара, отделилась от плеча и полетела вниз.

Благо, срез был идеальным, словно отполированным, почти зеркальным. Моя левая рука, уже движущаяся по инерции, изменила траекторию. Я поймал свою же отлетающую правую руку за предплечье, и приставил обратно к культе.

В тот же миг «Жанна» на моей спине буквально раскалилась, выжигая огромный пласт маны. Серебристый свет окутал место отсечения. Я почувствовал, как обожженные ткани зашевелились, как щупальца, потянувшись друг к другу. Кости сошлись с едва слышным щелчком, мышечные волокна сплелись воедино, кожа сомкнулась без единого шрама.

Я сжал и разжал пальцы только что пришитой руки. Идеально. Чистота среза и чудовищная мощность исцеления сделали свое дело. Прошло не больше двух секунд.

Я поднял голову и встретился взглядом с пустыми глазницами ее нового лица. В них на миг отразилось нечто — не удивление, а скорее холодное, почти профессиональное любопытство.

А через секунду мы снова сшиблись посреди пустоты в разбитом небе над опустошенными кварталами. Два смертоносных урагана, сталкивающихся с колоссальной силой.

Каждая наша встреча порождала ударную волну, которая сносила крыши, рушила стены и вырывала с корнем мостовые. Десятки домов обращались в пыль и щебень просто от того, что мы пролетали мимо. Воздух гудел от перегрузки, искажаясь вспышками маны.

В какой-то момент я увидел, как из-под края ее костяной маски, сплавленной с лицом, сочился тонкий, едва заметный кровавый туман. Третья форма артефакта давала ей невероятную мощь, но цена была, очевидно, пропорционально высока, иначе она бы точно использовала маску раньше.

Однако и мое положение было немногим лучше. Цикл «Жанны» работал на пределе, и я чувствовал, как мои ткани, постоянно рвущиеся и заживающие, начинают деревенеть. Скоро регенерация не будет поспевать за разрушением, и вскоре я просто рассыплюсь, как пересушенная глина.

Нам обоим требовалось закончить это. Сейчас.