Девятый

Глава 11

Свет — будто вспышка, взрыв, удар по глазам.

Не потому, что он был ярким, наоборот. Но я вынырнул из непроглядной тьмы.

Меня снова швырнуло в прошлое, в свою основу!

Я был на Земле. В очень странном месте — небольшом деревянном сооружении без стен, но с крышей на столбах-подпорках. Внутри стоял стол, вокруг простые грубые стулья, на одном из которых я и сидел. Всё было очень натуральное, настоящее, доски стен и крыши когда-то покрашены синей краской, но та потемнела и местами облупилась от времени. Стол, накрытый мутным пластиковым листом, тоже потёртый, с круглыми пятнами от пролитого или горячего. В общем — место, где часто бывают, порядок поддерживают, но до блеска не вычищают.

Как же это называется… шатёр? Нет, беседка. Точно, беседка!

Вокруг беседки росли деревья, старые, окопанные вокруг ствола. Кое-где в желтеющей листве виднелись плоды, кажется — яблоки.

Это сад, понятно!

В глубине, за деревьями, стоял кирпичный одноэтажный дом, уютно светились желтым окна.

А ещё отовсюду шелестело и шуршало, с листьев срывались капли, с крыши беседки текли тонкие струйки воды.

Шёл дождь.

Я раньше не видел дождь. Я попадал в зиму, оказывался в ранней весне, был в жарком лете. Но никогда не случалось такого, чтобы с неба лилась вода. Облака затягивали небо, сад утопал в мокром шелестящем полумраке, было прохладно, но не так, чтобы уж неприятно, наоборот.

Наверное, мне нравится дождь.

Земной, настоящий. А не метановый, как на Титане.

— Прошла голова?

Я посмотрел на человека, который со мной заговорил. Он стоял у входа в беседку, курил. Крепкий, не сильно старый. В джинсах и мягком клетчатом пиджаке. Незнакомый. Судя по тому, как общаемся — мой ровесник.

— Отпустило, да, — пробормотал земной я. — Бывает у меня такое. Накатывает. Словно какие-то подспудные мысли лезут, оживают… перед этим голова болит.

— Ты бы с Володькой поговорил.

— Да говорил уже, в прошлом году. Расстройство идентичности, говорит. Есть такая хрень, неопасная… Ладно, так ты принёс?

— Держи, — человек подошёл к столу, достал и положил на стол бумажную фотографию. — Извини, что так, но цифра след оставляет. И без того кучу правил нарушил.

Свят взял фотографию, всмотрелся.

Это что, Борька?

Нет, чуть старше… но лицо его.

Малец лет шести-семи, в хорошо знакомых мне форменных шортах и рубашке, на фоне ярко-оранжевой стены… на лунной базе были такие…

Да это же я!

Я!

У стены, улыбаюсь, фото сделано в движении, руки выставлены вперёд, то ли собираюсь на кого-то кинуться, то ли защищаюсь, но не всерьёз, конечно, так, играю с кем-то… Не помню этого момента, не помню кто снимал, но это я.

Хорошо, что сейчас я скрыт в глубине сознания Свята. Руки не задрожат, не заору, не дёрнусь.

Впрочем, руки задрожали у моей основы.

— Это же я, — сказал Свят.

— Ну не совсем так. Твой клон.

— Такой большой…

— Они быстро растут. Уход хороший, заняты всё время, тренировки, занятия. Но поиграть время находится, как видишь.

— Как его зовут? — спросил Свят.

— Святослав Морозов, — с лёгким удивлением ответил мужчина. — Не стали ничего лишнего придумывать, имена оставили.

— Что, и Эрих Хартманн есть? И Покрышкин, и…

— Да все там. У твоего клона шикарная компания.

Свят покачал головой. Положил фото на стол.

— Я подонок.

— Почему? — удивился мужчина.

— Я отправил ребенка на бойню.

— Во-первых, Свят, ты отправил свою копию! Дал ему возможность прожить собственную жизнь. Во-вторых, ты спасаешь всю Землю. В-третьих, пока у них не война, а учёба. Может и не дойдёт до войны, а? В-четвертых, там такая штука… в общем клонов будет целая линейка, конвейер, сознание их каким-то образом связано…

— Да знаю я про квантовую запутанность!

— Пока технология только обкатывается, но когда они начнут воевать, то будут, по сути, бессмертны. Я бы и сам не отказался, знаешь ли! Но Иерархия разрешила использовать процесс только для пилотов.

— Мне кажется, это ещё хуже, — Свят снова взял фотографию и долго всматривался в моё фото. — Ты понимаешь, что эти мальчишки и девчонки будут умирать, воскресать, снова умирать?

— И что плохого? Когда всё закончится, они будут по-прежнему молодые, при этом герои и богачи!

Свят вздохнул, встал, чуть перегнулся через перила беседки. Достал сигареты, закурил. Ничего не поделать, он такой, придётся терпеть…

— Не знаю я. Вроде, когда ты говоришь, всё разумно звучит, — Свят жадно затянулся. — Хоть бы говорить с ним разрешили, встречаться, брать на каникулы…

— Нет у них каникул, Свят. А говорят с ними их мамы, папы, братья и сестры.

— Нейросетка?

— Да.

Свят фыркнул. Произнёс задумчиво.

— Знаешь, меня одному жизнь научила. Она не прощает предательства.

— Кто она?

— Жизнь.

— И кого же ты предал?

— Себя! — рявкнул Свят. — Хочешь того или нет, я себя предал! Отправил себя-ребёнка как пушечное мясо… ангелам этим хреновым!

— Не богохульствуй! — одёрнул его собеседник.

— Ой, вот только не корчи из себя фундаменталиста! Я тебя как облупленного знаю! И все мы понимаем, что никакие это не ангелы…

— Ничего мы не знаем! Ничего!

Человек встал рядом со Святом и тоже закурил.

— Извини, — коротко бросил Свят.

— Проехали. Фотку заберу, не вправе оставить. А ты будь посдержаннее! Сейчас-то ты герой и молодец. Но официальную линию надо понимать и поддерживать! Начнёшь ругать Небесное воинство — быстро вылетишь из ВКС, самогон на даче гнать!

— Не самое плохое занятие, — задумчиво ответил Свят. — Хотел бы я посмотреть себе в глаза и попросить прощения.

— Вот этого делать не стоит, — твёрдо сказал его собеседник.

И всё опять померкло, закрутилось в тёмном водовороте времени и пространства.

Я лежал.

Это точно был я, мало того, что тело ощущалось детским, слабеньким, так ещё и макушка болела.

Впрочем, сейчас к голове прижимали что-то холодное и боль ушла, стало терпимой. А лежал я на чём-то мягком, тёплом, очень удобном, даже глаза открывать не хотелось.

— Какой славный мальчик, — сказал кто-то рядом. Голос был молодой, женский, приятный.

— Технически он не мальчик, ему двадцать, — ответил другой женский голос. Меня погладили по щеке. — Вырастет — будет сексуальный и брутальный.

— Сомнительный комплимент.

— А мне даже нравится, когда мужчина чуть грубоват. Не должен офицер вести себя как размазня.

— Маша! — строго сказала первая женщина.

Вторая рассмеялась и снова погладила меня по щеке. Я вдруг осознал, что лежу головой у неё на коленях.

— Да шучу я. Во мне борются материнские и женские инстинкты, но материнские однозначно побеждают. Может лет через десять…

— Вот сейчас обидно было… — сказал я, открывая глаза.

Я уже понял, кто это говорит. Девушки-танцовщицы, из группы «Астро-няни».

Моя голова лежала на коленях у рыженькой, невысокой, очень улыбчивой женщины. Конечно, она мне в матери никак не годилась, даже такому. Двенадцати-тринадцатилетний ребенок у неё вряд ли мог быть. Но взгляд у женщины действительно был очень добрый и теплый, материнский.

— Я поняла, что ты очнулся, — сказала женщина не смутившись. — Меня зовут Маша.

— А меня Святослав, — я присел. Маша убрала с моей макушки желтого резинового утёнка. Я посмотрел на него с удивлением.

— Мы залили внутрь воду, а потом заморозили, — объяснила Маша. — Нашли тут, в трюме, целый ящик всякой ерунды для ванн. Получилась хорошая ледяная грелка.

— Здоровый шишак? — спросил я.

— Угу, — Маша поморщилась. — До крови голову разбил, и шишка выскочила. Не трогай лучше! Я уже обработала.

— Не буду.

Я огляделся. Небольшое помещение, вытянутое, с лавками вдоль стен. Пристяжные ремни, откидные подлокотники…

Понятно. Это жилой отсек. В нём размещаются сменщики ученых и морпехов, когда баржа отделяется от буксира и десантируется на Марс, Каллисто или Титан. На Землю тоже может сесть, но туда обычно пассажиров перевозят челноками.

В отсеке были девушки, все шестеро. Без красочных танцевальных костюмов, в обычных шортах и футболках, они казались очень скромно и целомудренно одетыми. Я заметил почти у всех царапины на руках, беспорядочные и неглубокие. Кажется, они делали что-то, к чему совершенно не привыкли.

— Мы «Астро-няни», меня зовут Богдана, — сказала другая девушка, сидящая рядом с Машей. — Мы из танцевальной группы психологической поддержки…

— Да знаю я, кто вы и что делаете, — ответил я. Прозвучало немного грубовато, и я торопливо добавил: — На Каллисто вас видел, только пришлось улетать, общее выступление не посмотрел.

— Ясно, — сказала Маша. — Ты тот парень, что летал на Юпитер?

Я кивнул.

— Как я тут оказался? А где фокусники? И что вы делаете на барже?

Маша и Богдана переглянулись. Остальные девчонки в разговор не встревали, глазели на нас, но казались совсем измотанными и безразличными ко всему. Шунтов в голове у них не было, но похоже, им и без того досталось.

— Тут у нас вроде как мятеж, — осторожно сказала Маша.

— Знаю.

— У всех членов экипажа в головах устройства, контролирующие их поведение. Это невероятно, но похоже, что уже сутки как власть на корабле захватил искин. Нас вначале заставили снимать различные блоки с корабля, носить сюда, а потом монтировать какую-то конструкцию в пустом грузовом отсеке. Для чего — мы не знаем. Братья Марио до сих пор там. С ними Арно Лефевр, пилот этой баржи, и два корабельных болвана. Тебя принёс Арно и приказал о тебе позаботиться.

Доклад был такой четкий, сосредоточенный на самых важных деталях, что я заподозрил: основной профессией у Маши были не танцы, и не психологическая поддержка.

— Спасибо, — сказал я.

Посмотрел на ладони.

— На мне были перчатки?

Маша покачала головой. Значит, искин сообщил Арно, что в перчатки вмонтированы шокеры, и тот их снял. Ну и ладно. Конденсаторы всё равно сели, я не смогу их зарядить.

— Долго я провалялся?

— Два часа.

Я встал, Маша меня поддержала. Пожалуй, из всех девушек она мне понравилась больше всего — собранная, сдержанная, да ещё и с чувством юмора.

— Дверь закрыта снаружи? — на всякий случай уточнил я. — Оружия нет? Хоть какого-то?

Мне показалось, что Маша на мгновение заколебалась. Если то, что я о ней подумал, правда, то может что-то у неё с собой и было.

Но в этот момент дверь открылась.

Арно Лефевр был невысоким, коренастым, очень гладко выбритым и лысым. В смешной французской форме, только берет с помпоном где-то потерял. Шунт торчал над левым ухом.

— Вы пришли в сознание, — сказал Арно. — Что с вами случилось, Святослав?

В голосе не было никакого сочувствия, только легкое любопытство. Я кивнул Маше и подошёл к Арно. Он был едва лишь на голову меня выше.

— Корабль дал тормозной импульс, меня ударило люком, — ответил я.

Будто подтверждая мои слова, баржу тряхнуло. Вначале пол надавил на ноги — это двигатели отработали на торможение. Потом кажущаяся сила тяжести резко упала, я бы предположил, что до десятой земной. Лефевр взялся за косяк двери, я не стал выпендриваться и тоже схватился.

Корабль повело в сторону. Потом в другую. Обратно.

Маневровые? Нет, слишком резко. Кто-то пытается играть с мощностью противостоящих двигателей. Это даже не разворот, это какое-то ритмичное колебание: буксир мотает кормой, раскачивая в стороны висящие на молекулярных тросах баржи.

— У нас осталось немного времени, — сказал Арно. — Офицер Ренар захватил рубку и вернул контроль над главными двигателями. Нейросеть борется с его действиями, но он победит. Идёмте, Святослав.

Я вышел, Арно заглянул в отсек и сказал девушкам:

— Рекомендую оставаться здесь и пристегнуться. Когда баржи оторвутся от буксира, это будет самым безопасным местом. Надеюсь, что через полчаса пилот Лефевр вернётся к своей исходной функциональности и возьмёт на себя управление баржой.

Он пошёл по коридору, жестом велев мне следовать за ним. Я заметил, что он не стал запирать девушек и заколебался, хорошее ли это решение. Но спорить, конечно, не стал. Маша не выглядела безумной, готовой убивать всех налево и направо.

Коридор привёл нас к главному трюму. Это явно была одна из тех барж, что уже разгрузились, на Марсе или Каллисто, так что помещение до недавнего времени пустовало. Но не сейчас.

Главный грузовой трюм — здоровенный цилиндр. Длиной он метров тридцать, шириной пятнадцать, в общем, есть где разгуляться. Решетчатые перегородки делят его на секции, но в целом он приспособлен и для того, чтобы работать в невесомости, и для того, чтобы удерживать груз при маневрах. Мы вышли из коридора в передней (а сейчас — верхней) части трюма, на небольшую решетчатую площадку.

Глубоко под нами, на дне трюма, то есть на торцевой стене, сейчас выступающей в качестве пола, было смонтировано нечто.

Как его описать?

Ну… представим, что на каком-то большом складе электроники решили построить рождественскую елку из того, что залежалось: процессоров и микросхем, аккумуляторов и блоков питания, плашек памяти и дисковых накопителей, потом украсить её трубками систем охлаждения и проводами.

Устройство работало — мерцали светодиоды, шёл вверх тёплый воздух. Рядом с железной ёлкой стояли братья Марио и три болвана.

Я наклонился и посмотрел на непонятную конструкцию. Потом на Арно.

— Ты сможешь спуститься, Святослав Морозов? — спросил он.

Отвечать я не стал, а принялся спускаться по решетчатым переборкам. При низкой силе тяжести это было несложно, но время от времени баржу потряхивало.

«Ёлка», впрочем, стояла крепко.

Лефевр двигался за мной, очень быстро и ловко. То ли он был очень опытным астронавтом, навидавшимся всякого, то ли в соединении с искином обрёл повышенную ловкость. Скорее, второе — в какой-то момент Арно резко догнал меня, обхватил, прижал к решётке — и в следующий миг корабль сильно тряхнуло.

— Нейросеть предупредила о неизбежном рывке, — сообщил он.

Через минуту мы спустились на дно трюма.

Болваны и фокусники стояли всё так же неподвижно, покачиваясь при рывках корабля. Я посмотрел на того брата Марио, что помоложе. У него была такая пышная шевелюра, что я не увидел шунт.

Но взгляд был слишком пустым, чтобы сомневаться.

У второго шунт был виден, а взгляд такой же спокойный и пустой.

— Твари! — закричал я на Лефевра. — Вы их тоже зомбировали?

Арно моргнул, глядя на меня.

— Выхода не было. Требовались руки для точной координации действий. У них очень хорошая точность движений.

— Потому что они фокусники! — крикнул я и толкнул Арно в живот. — Они людей радуют!

— Обманывая, — заметил Лефевр. — Но не надо беспокоиться. Мы удалим шунты.

— Когда?

— Прямо сейчас. Когда ты начнёшь диалог. Попрошу после этого удалить мой шунт, чтобы пилот Лефевр смог управлять баржой. К настоящему моменту я остался последней биологической единицей экипажа, подключенной к сети. Габриэль Ренар убил всех.

Я как-то сдулся от этих слов. Замотал головой.

— Почему? Вы не смогли ему помешать? Он такой крутой, да?

— Мы могли его убить, — сказал Арно спокойно. — Поскольку вы не принадлежите к народу, то возможность существует. Но мы поняли, что это будет плохим фактором для начала переговоров. В силу различия психологии вы болезненно воспринимаете такие действия.

Против воли я нервно рассмеялся.

— Да? Так, значит? То есть Ренар убил десять человек, а вы его не остановили, чтобы человека не убивать? Ну спасибо! А может стоило убить Ренара, чтобы сохранить десять жизней?

— Это сложный вопрос, — Арно кивнул. — У нас нет однозначного ответа. В такой ситуации лучше выбирать невмешательство.

Дебилы. Всё-таки все нейросети — дебилы!

Но с другой стороны…

Я вспомнил старые документальные кадры, как автомашины с нейроуправлением давили людей на улицах. Одна выехала в Кенсингтонский сад, это в Лондоне, на Земле. И понеслась на детскую площадку… изображение на экране заблюрили, но понятно, что произошло.

А самым ужасным было лицо водителя, пожилой женщины, которая сидела внутри машины, дёргала руль, орала, пыталась отключить нейросеть, а потом просто закрыла лицо руками и сидела так до самого конца, до того момента, как машина разогналась и врезалась в стену, убив и её саму.

Да, нейросети тупые. Но такими они и должны оставаться.

— С кем я должен говорить? — спросил я. — И как?

Арно показал на подрагивающую от рывков корабля конструкцию. С нашей стороны в ней было что-то вроде углубления, выемки между здоровенным изотопным генератором, видимо снятым с самой баржи и целой стойкой процессорных блоков. Пространство было затянуто оголенными проводами, топорщащимися тонкими иглами внутрь, образующими небольшую камеру с узким проходом. Экранов никаких не было, и динамиков я не видел, но почему-то не сомневался, что эта штука сработает.

— Войди сюда. А мы начнем удалять шунты у людей-фокусников. Есть около пяти минут относительной стабильности, мы перегрузили управляющие контуры двигателей.

— Постой, — сказал я. — Как потом удалить твой шунт?

Лефевр постучал по шунту пальцем.

— Сильно потяни на себя, одновременно поворачивая, потом резко дёрни. Травма будет минимальна. Отверстие желательно заклеить пластырем. Потом врачи могут оказать всю необходимую помощь и реабилитацию.

— А если не смогу? — спросил я.

— Сможешь. Первый шунт врачу Клэр Видаль сумел установить сервисный болван. Это было рискованно, но удалось.

— Уроды, — сказал я всё-таки.

И шагнул в камеру внутри подрагивающей горы электронного хлама.

Тут сильно пахло озоном.

Почему-то все звуки отдалились, будто меня окутало ватой. И мир вокруг камеры будто выцвел, потерял яркость и цветность.

На кончиках проводов задрожали искры. Что-то тонко зашипело на самом пределе слуха.

— Ну, — сказал я. — Тут я, на связи! Святослав Морозов, сигма-один. Давайте поговорим.